Последние тайны прошлого

Будет ли теперь каждая ночь казаться длиннее дня? Дхана Нанд вздохнул и встал с ложа. Нет смысла пытаться уснуть, всё равно ничего не выходит. И даже уставшее тело не даёт разуму приказ успокоиться и прекратить вспоминать… Вчера, когда они возвращались от Лубдхака, Чандра долго молчал, а потом вдруг начал говорить обо всём подряд: о том, как боится живущей внутри себя самого тьмы, и о том, что жалеет Муру, ведь она стала мстительной лишь из-за потери близких. И наконец признался, как тяжело ему понять собственные чувства. — Я почти не помню лица женщины, воспитавшей меня. Называл ли я мамой Васанту? Любил ли её? Наверное, любил, но её лицо почему-то не является мне, когда я вспоминаю о прошлом! Черты лица мамы расплываются… Я помню перо павлина в волосах, исходящую от неё нежность, но это всё… Я должен сейчас умирать от боли, осознав величину потери, но всё, что я чувствую — опустошение. Я не понимаю, что со мной! Мне намного больнее от того, что мы не можем быть вместе! От того, что моё прошлое встало непреодолимой стеной между нами, — неожиданно Чандра подстегнул коня, тот ускорил бег. Резко натянув поводья, юноша заставил животное остановиться поперёк дороги. Конь Дхана Нанда замер, ибо на его пути появилось живое препятствие. — У меня не получается любить без страсти! — парень умоляюще смотрел на него с таким желанием и тоской, что у царя зашлось сердце. На мгновение слабая человеческая природа шепнула ему: «Зачем сдерживаться, если и ты желаешь того же? Забудь обо всём и подари ему ласки, которых жаждете вы оба. Чандра — не девушка, тебе не придётся терзаться мыслью о детях, родившихся от смешения родной крови. Что останавливает тебя?» — Получится, — глухо ответил Дхана Нанд, отводя глаза и борясь с собственной слабостью. — Ещё слишком мало времени прошло. Однажды мы оба научимся думать друг о друге… иначе. — Я не смогу, — лицо Чандрагупты раскраснелось, глаза заблестели, а губы стали влажными и яркими от того, что парень прикусывал их, видимо, стараясь справиться с собственным волнением. Не менее горячий огонь сейчас пылал и внутри Дхана Нанда. «Что делать? — размышлял царь. — Какому дэву вознести молитвы, чтобы он услышал нас и даровал силы пройти через это испытание?» Но не было такого дэва, который мог бы их понять и помочь. — Знаешь, — продолжил вдруг Чандрагупта, переводя взгляд на гриву своего коня, — мои иллюзии насчёт тебя продолжаются… Очень часто я вижу тебя юношей, который, играя со мной, учит меня сражаться. И тогда мне кажется, будто мы и правда родные! Конечно, этого никогда не происходило. Но пусть видение ложно, наверное, мне следует нарочно цепляться за него, чтобы превратить греховные помыслы в желание быть просто братом. «Нарочно цепляться?» Невольно вспомнив те слова Чандры, Дхана Нанд вдруг почувствовал, будто что-то толкнуло его изнутри. Он сам был виноват! Он не желал вспоминать тот тяжёлый год, когда его мама умерла, а отец бродил по дворцу сам не свой… Он заставил себя забыть, чтобы не было так больно! Потом началась борьба за власть, в которой, благодаря Махападме, он победил. В обход старших братьев, отец возвёл на престол именно его, назвав самым разумным и способным из всех восьми сыновей. Панду страшно злился, но чуть позже смирился, приняв неизбежное. Дивья и Рохини — старшие жёны отца — со дня коронации ни слова не говорили своему пасынку, хоть и жили под одной крышей с ним и вкушали его пищу. Дхана Нанд привык к молчаливой ненависти близких и к лживому подобострастию слуг. Воспоминания о маме, умершей в самом расцвете лет, терзали его душу, но, втянувшись в войны и управление страной, он приучил себя не думать о том, что некогда делало его слабым и заставляло страдать. Теперь же история с рождением Чандрагупты и желание докопаться до истины сделали своё дело. Слова Чандры подцепили какое-то давнее воспоминание, словно гарпун зазевавшуюся рыбу. Что-то, несомненно, ему удалось выловить из тёмной глубины… За окном блестели крупные звёзды, но Дхана Нанд не видел ночного неба. Воспоминания из прошлого медленной рекой потекли внутри него. *** — Это очень способный ребёнок! Уверен, когда он подрастёт, то будет тебе полезен, как мне полезен сейчас его отец, — Махападма с улыбкой подвёл к Дхана Нанду мальчика лет четырёх. — И что он умеет делать? — со свойственной подросткам язвительностью спросил Дхана Нанд, глядя на малыша свысока. — Пока ничего. Но, когда вырастет, будет выращивать для украшения твоего дворца прекрасных павлинов, которыми гордится вся Паталипутра! — Чепуха какая! — презрительно фыркнул Дхана Нанд. — Лучше бы он научился держать меч в руках, чтобы защищать царя от врагов! — А я и хочу защищать! — неожиданно смело выкрикнул мальчик. — А ещё я выучусь сражаться, стану генералом, завоюю сто пятнадцать царств и присоединю их к Магадхе! Махападма рассмеялся и потрепал ребёнка по голове. — Видишь? Он уже сейчас рвётся в бой! Что ж, оставлю вас. Я должен обсудить некоторые важные дела с его родителями, а у тебя появится возможность показать Чандрагупте, как держать меч в руках. Давай, удиви меня! Если тебе удастся пробудить дух кшатрия в сыне пастуха, как некогда боги пробудили тот же дух в сыне цирюльника, я соглашусь с тем, что ты способнее своих братьев. Отец ушёл, посмеиваясь, а Дхана Нанд перевёл снисходительный взгляд на темноглазого пацана, едва достававшего своей макушкой ему до пупка. — Упражняться с мечом? Это с тобой-то, кроха? — с насмешкой спросил он, внимательно рассматривая забавного малыша с головы до ног. — Да ты бы хоть кинжал держать правильно выучился. Впрочем… — тут он заметил, что в глазах мальчика мелькнула нешуточная обида, — я покажу тебе, как можно поразить врага, имея при себе лишь кинжал. А иногда и палка может стать грозным оружием, всё зависит от умения воина. Смотри, — и Дхана Нанд отцепил от пояса серебряные ножны, изукрашенные чёрно-золотыми узорами, в которых был спрятан длинный кинжал, — это отец подарил, когда мне исполнилось пять. — Дай! — требовательно сказал сын пастуха, решительно протягивая руку. — Ага, размечтался! Поранишься. Сначала смотри, как правильно надо обращаться с оружием. Это тебе не перья у павлинов выдёргивать, — и крепко взяв оружие за рукоять, Дхана Нанд прицелился и метнул его в ближайшее дерево. Остриё кинжала, срезав несколько веток, глубоко вонзилось в ствол, пригвоздив сидевшую на коре гусеницу. — Видел, как надо? — гордый собой, спросил Дхана Нанд у мальчика. — Но ты убил… такую маленькую, пушистую, хорошенькую, — ребёнок посмотрел на царевича с осуждением. — Пушистую? Хорошенькую?! — быстрым шагом Дхана Нанд подошёл к дереву и вытащил клинок с пронзённой гусеницей. — Ты знаешь, что это за создание? Мальчик отрицательно покачал головой. Глаза его были печальными. — Это детёныш волнянки.*** Если их разведётся здесь слишком много, они способны уничтожить все наши плодовые деревья, которыми так гордится отец! Эта гусеница ядовита. Более того, как другие, подобные ей, она появилась на свет, сожрав собственную мать. Тебе она всё ещё кажется милой? Чандрагупта недоверчиво покосился на своего новоиспечённого гуру, потом на мёртвую гусеницу и, наконец, вздохнул. — Ты царевич. Все цари убивают. — Не в этом дело! — рассердился Дхана Нанд. — Цари убивают не потому, что царям можно всё или нравится видеть смерть, а лишь потому, что своё государство нужно защищать! Кроме того, некоторые враги ведут себя как эти гусеницы: они не приходят открыто, а заползают исподтишка и сжирают доверившихся им. Вот с такими, — царевич с омерзением стряхнул гусеницу с кинжала, — надо расправляться особенно тщательно. Чандрагупта смотрел на Дхана Нанда, не отрываясь, а потом вдруг сказал: — Тогда я буду очень внимательно смотреть, чтобы ни одна гусеница не заползла сюда! Это прозвучало так серьёзно и решительно, что царевич невольно улыбнулся. — Может, отец и прав: из тебя выйдет толк. *** — Чандрагупта, — тихо прошептал Дхана Нанд, прислоняясь щекой к деревянной раме окна, — тебе не привиделось, мы действительно встречались, когда я сам был мальчишкой! Помню, отец хотел, чтобы ты приезжал во дворец чаще, но потом что-то случилось, — Дхана Нанд напрягся, вызывая остальные воспоминания. — Да, конечно! Началась война с Асмакой, потом с Косалой. Отцу вместе Панду и с нашим новым генералом пришлось отправиться защищать границы. Именно в это время напали на Морию. Отец вернулся победителем, однако он получил серьёзные ранения и долго лечился. Когда же выздоровел, то почтил память погибших и вернулся к насущным делам страны. Цари не могут позволить себе долго скорбеть о подданных… Возможно, отец и подумать не мог, что в той страшной резне кто-то выжил. Прости его, Чандрагупта! Однако, — новая мысль посетила Дхана Нанда, — если отец был так ласков с тобой и даже привёл играть ко мне, это означает одно: он совершенно точно не винил мать в измене, но и не считал тебя моим братом! И всё же это не достаточное доказательство отсутствия родства между нами… Картикея… Найди скорее хоть одну из этих двух служанок! — мысленно взмолился Дхана Нанд, отходя от окна и собственноручно разжигая лампады, чтобы отвлечь себя от навязчивых мыслей чтением пергаментов, оставленных вчера посланцем Селевка.