Последние тайны прошлого

Ракшас хмуро слушал рассказ Дхана Нанда про беседу, состоявшуюся в доме Лубдхака. — Зря вы это сделали, самрадж, — мрачно изрёк он. — Старый вор теперь наверняка возомнил о себе невесть что. Вы узнали о его преступлениях, однако не он не получил заслуженного наказания. Мне следовало пойти туда вместо вас, притащить сюда Лубдхака в кандалах и под пытками дознаться обо всех его злодеяниях! Возможно, он ещё во многом виновен, а не только в нападении на Морию. — Он воспитал Чандру. Благодаря ему, мальчик не умер от голода, вырос умелым, ловким… -…вором! — язвительно подхватил Ракшас. — Нет, советник! Умелым воином, чьим мыслям придали неверное направление. Но это поправимо. Я уверен, он никогда больше не ступит на ошибочный путь. — Лубдхака я простить не в силах, самрадж. Ему следовало остановить Бабура от нападения на Морию, убив, его раньше, чем тот разграбил поселение! Только тогда бы я сказал, что он достоин прощения. — Он был дасью и слушался приказов предводителя, — заметил Дхана Нанд. — Лубдхак не знал, что Бабур замыслил резню, где погибнут женщины и дети. И, учти, он всё-таки смог защитить единственного выжившего ребёнка. И не остался с разбойниками после уничтожении Мории! — Зато сам потом не нашёл ничего лучшего, чем превратиться в предводителя маленьких воришек, — едко рассмеялся Ракшас. — От Лубдхака нет никакого проку, самрадж. Жив он или мёртв — неважно. Бесполезный человек… Стойте! — некая мысль вдруг посетила аматью. — Говорите, он сознался, будто Бабур мечтал сделать из Чандрагупты царя и усадить его на трон Паталипутры? — Ракшас широким шагом начал расхаживать взад-вперёд по царским покоям. — Я не верю, что в голову какого-то разбойника пришла столь смелая мысль! Кто-то внушил ему эту идею, вне сомнений… — Чанакья? — предположил Дхана Нанд. — Да, самрадж! В свете открывшихся новых фактов, я думаю, Вишнугупта вынашивал свой план не несколько недель, а несколько лет, только потому он едва не преуспел в этом. А, значит, я не там ищу служанок! По вашему заданию мои шпионы обошли все ашрамы за пределами Паталипутры, и они нашли одного брамина, который подтвердил, что обе служанки царицы Малати действительно когда-то жили с ними, но продолжалось это недолго. Однажды те женщины вдвоём отправились собирать фрукты и пропали. Дальнейшая их судьба неизвестна. Но, говорят, в тот день поблизости от ашрама видели двух неизвестных браминов. Чужих, не из Магадхи. И вот сейчас я начал размышлять над тем, что вы рассказали про Бабура, и мне пришла в голову одна мысль… Четырнадцать лет назад Вишнугупта уже пользовался уважением в Таксиле. Амбхирадж поддерживал его. У Чанакьи появились ученики. Он мог уговорить их шпионить для него, внедрив этих юношей в качестве помощников к нашим браминам. Вы же знаете, как он умеет морочить голову! Если ученики-шпионы донесли Чанакье историю с рождением царевича в Мории, которую несколько лет обсуждали слуги во дворце, он вполне мог продумать план, договориться с дасью и устроить похищение мальчика. Только его ученики могли обманом увести служанок из Магадхи! Чанакье было невыгодно, чтобы остался хоть один свидетель… — О, Махадэв, — только и смог вымолвить Дхана Нанд, — если это правда, Чанакья ещё хуже, чем я о нём думал. — Он всегда был самым хитрым из учеников нашего гуру, самрадж. Хитростью он побеждал остальных во всех соревнованиях! — Но тогда, получается, если Каутилья был так озабочен тем, чтобы не выжил никто в той деревне и чтобы навсегда исчезли обе служанки моей матери, стало быть, он не хотел подтверждения опасной для него правды: юноша, которого он собирался сделать царём, не один из Нандов! Ракшас резко вскинул голову и посмотрел на царя. — Всё возможно, самрадж, — согласился он, но голос его звучал печально. — Если рассуждать так, вероятно, вы правы. — Значит, обе служанки, если они ещё живы, могут и по сей день находиться в Таксиле? Не думаю, что Чанакья их убил! Одно дело подговорить дасью на убийство, другое дело марать руки самому. Он не из тех, кто будет пачкаться в крови. Да и его ученики — не такие. — Мне сказали, Ревати была немолодой, а Аниле теперь и вовсе перевалило за шестой десяток. — Всё равно. Поезжай в Таксилу! — Моё внезапное появление будет выглядеть подозрительно. — Я придумаю причину для твоего визита: подарю Селевку нескольких жеребцов из моей конюшни, которых берёг для себя и братьев. А ты, оказавшись в Таксиле, проси у Селевка позволения посетить местные ашрамы, особенно тот, который некогда принадлежал Чанакье. Я уверен, Селевк знает его расположение! — До меня доходили сведения, что в Таксиле теперь преподают только греческие науки, а местные брамины не в чести. Им запрещают набирать учеников. Скорее всего, тот ашрам разрушен. — Да, возможно… Но, Картикея, — Дхана Нанд положил руку аматье на плечо, не заметив, как советник невольно задержал дыхание, с любовью глядя на повелителя, — ты не можешь меня разочаровать! Я очень жду хороших известий! — Самрадж, — только и смог пробормотать Ракшас, а потом добавил громче. — Ради вас я сделаю всё, что пожелаете. *** Опять потянулись мучительные дни. Чандра больше не пытался тайком проникнуть в его опочивальню, однако каждую ночь, ворочаясь с боку на бок, Дхана Нанду казалось, будто он слышит знакомый горячий шёпот возле уха. Иногда, проваливаясь в сон, он просыпался от ощущения, что юноша спит, прижавшись к его боку, закинув руку ему на шею. Прикосновения были такими отчётливыми, и желание становилось таким сильным, что он не мог терпеть. Семя изливалось вопреки его воле от одних только ярких иллюзий, являвшихся ему, а он не мог остановиться и продолжал представлять то, чего нет… Он запретил служанкам менять подушки, лежавшие в изголовье, потому что их касались волосы Чандры. Шёлковые наволочки по-прежнему хранили любимый аромат… Он не мог позволить себе расстаться хотя бы с этим. И ещё он часто думал, каково сейчас Чандрагупте. Подозревая, что юноше сейчас ещё тяжелее, он готов был забыть обо всём и прийти к нему. Однако каждый раз находил в себе силы остановиться на полпути. Он часто замечал, как Чандра бросает в его сторону тоскливые взоры, проходя мимо, но не решаясь приблизиться, как прежде. Дхана Нанд тяжело вздыхал, понимая, что юноша поступает правильно. Если они хотя бы обнимутся, как братья, беды не миновать. Мучительное желание невозможно было остановить ничем, даже осознанием того, что в их жилах течёт родная кровь, и с каждым днём это притяжение становилось преодолевать всё труднее… Когда спустя неделю ему доложили о возвращении аматьи из Таксилы ровно в полдень, он выскочил во двор, не дожидаясь ни носильщика зонта, ни стража-телохранителя. Сердце стучало, как проклятое, отдаваясь ударами в висках, когда он смотрел на въезжающую процессию — сначала воины, потом Ракшас на гнедом скакуне, а следом за аматьей четверо слуг несли паланкин. Деревянные носилки, явно пожертвованные Селевком, сверху завешивала плотная ярко-синяя ткань. Соскочив на землю, Ракшас подбежал к Дхана Нанду, склонился перед ним, и, осознавая нетерпение господина, сразу перешёл к главному. — Я нашёл её, самрадж! Там, в паланкине, Анила. Правда, она серьёзно больна. Сколько протянет — сказать не могу. Возможно, царский лекарь сможет добиться хотя бы временного улучшения, чтобы она смогла рассказать всё, что знает… Я дал ей укрепляющий настой. Сейчас она спит. Вы были правы, самрадж! Селевк разрушил ашрам Чанакьи, когда занял Таксилу. Анила и Ревати, похищенные много лет назад учениками Чанакьи, потеряли своё единственное жилище и вынуждены были скитаться по окрестным деревням. Они просили милостыню, называя себя служанками покойной махарани. И хорошо, что не уточняли, какой именно! Простые люди жалели их, ошибочно полагая, будто они прислуживали царице Алке****, предательски заколотой собственным сыном. Недавно Ревати укусила песчаная эфа*****, и она погибла. Мне потребовалось много времени, прежде чем я смог вытянуть хоть слово из Анилы. Однако она до сих пор не все обращённые к ней вопросы понимает. Когда я спросил про махарани Малати и её погибшего младенца, служанка заплакала, но не сказала ни слова. Либо она не понимает, о чём я спрашиваю, либо не хочет отвечать. А я в мягких разговорах не силён. Я могу продумывать военную стратегию или пытать преступников, деликатность мне несвойственна, поэтому, самрадж, прикажите перенести Анилу в спокойное место и найдите кого-то, кто мог бы заставить её говорить. Выслушав Ракшаса, Дхана Нанд откинул край ткани и заглянул в паланкин. Женщина с седыми волосами, с лицом, покрытым сетью глубоких морщин, со сбитыми до кровавых мозолей ногами и с исцарапанными руками, спала внутри, сжавшись в комок, будто даже во сне ожидала нападения. Дхана Нанд невольно отметил про себя, что Селевк — не такое уж чудовище. Он позволил служанке принять омовение в своём дворце, немного подлечил её раны, дал ей возможность уложить волосы и переодеться в новое чистое сари. — Обещай, что как только она поправится и заговорит, ты позовёшь меня и Чандрагупту тоже! В любое время дня и ночи, невзирая на то, здоровы мы или больны, ранены или нет. Обещай! — Дхана Нанд крепко ухватил Ракшаса за плечо. Тот кивнул. — Не сомневайтесь, самрадж. Всё так и будет. *** Его позвали в покои Анилы следующим же вечером, и у самого входа он неожиданно столкнулся с Чандрагуптой. Заметно исхудавший парень случайно прикоснулся к нему, входя в двери. Весь задрожал и испуганно отпрянул, будто невольно осквернил святыню. — Прости…те, самрадж, — пробормотал он, отводя глаза в сторону. Видеть подобное было невыносимо… Дхана Нанд только теперь понял, как сильно обманывал себя и Чандру, уверяя, что со временем станет легче. Наоборот, день ото дня становилось только хуже. Соприкоснуться губами хотелось так же сильно, как осуждённому на казнь поймать ещё один глоток воздуха. Дхана Нанд пропустил парня вперёд лишь только для того, чтобы вдохнуть его аромат, пьянящий почище мадхвики, когда тот будет проходить мимо. Они оба грешники. И это навсегда. Ракшас и лекарь ждали внутри. Лекарь держал руку Анилы, а та тяжело дышала, иногда её дыхание срывалось в хрип. — Я не знаю, поможет ли снадобье, — наконец, заговорил целитель. — Сегодняшняя ночь, вероятно, будет решающей… — Неужели я, наконец, освобожусь от уз этого несчастного тела? — голос женщины прозвучал неожиданно громко. — Это… вероятно, — уклончиво отозвался лекарь. — Однако прежде, чем это случится, вы должны кое-что рассказать самраджу, — сурово отчеканил Ракшас. — Целитель дал вам особую настойку. Этот напиток ненадолго придаст вам бодрости. Правда, потом вы утратите последние силы и, возможно, даже на короткое время потеряете сознание. Но, как только почувствуете, что окрепли, используйте силы для рассказа, которого ждёт самрадж. Для него жизненно важно всё, что вы знаете о последних годах жизни царицы-матери. Глаза Анилы перескочили с лица Ракшаса на лекаря, потом на Чандру, наконец, обратились на царя. Ею овладел приступ кашля. Женщина приложила к губам край накидки, и та окрасилась кровью. Лекарь придержал служанку за плечи и дал ей чашку с отваром. Анила выпила и жестом отстранила от себя напиток, приподнялась на подушках. — Перед лицом неизбежной смерти я расскажу всё, что пожелает самрадж. У Дхана Нанда замерло сердце, но он, не выдав волнения, твёрдо ответил: — Советник Картикея должно быть, объяснил, что я желаю знать. Этого юношу, — Дхана Нанд указал на Чандрагупту, — четырнадцать лет тому назад похитили из разрушенной деревни Мория. Он носит на шее браслет моей матери. У меня есть сведения о том, что махарани Малати восемнадцать лет назад родила сына в той деревне в доме пастуха Харшада и его жены. Одни люди говорят, что мой брат вскоре после рождения умер, однако другие утверждают, будто мальчик выжил, и его усыновила семья Харшада Маурьи. Только вы можете открыть истину. Вы присутствовали при рождении этого юноши. Попытайтесь вспомнить, — Дхана Нанд ощутил, как внезапно пересохло в горле, — что произошло в ту ночь, когда он появился на свет? Анила мягко посмотрела на Чандру, затем протянула руку и коснулась его волос. — Ты вырос красивым, Чандрагупта, — её лицо стало растроганным, по морщинистым щекам покатились слёзы. — Такой красивый! Право же, настоящий принц… Как махарани и говорила… Чандра отшатнулся. — Я её сын?! — убитым голосом переспросил он. — Лишь душой, если вера моей госпожи была истинной. Да кто о том может ведать, кроме Триады? Но телом — точно нет, — тихо улыбнулась Анила, продолжая гладить юношу по голове. — Тело младшего из рода Нандов давно сожжено. А ты — сын Васанты и Харшада, их первенец… Однако… — О! — не дослушав, Чандра рухнул на колени перед ложем Анилы и с пылом сложил руки возле сердца. — Благодарю вас, матушка! Вы дали мне второе рождение. — Разве ты не хотел оказаться царевичем? — искренне удивилась служанка. — Нет. И тому есть очень глубокие причины. Мои собственные, — с этими словами он повернулся и взглянул на Дхана Нанда, отметив про себя, что второе рождение получил сейчас и тот, кто столько дней подряд считал его своим младшим братом. Дхана Нанд часто и тяжело дышал, ощущая, как быстро из сердца исчезает острый камень, ранивший его каждый день и причинявший невыносимую боль. Вместо боли и тяжести сердце заполнялось счастьем. — Анила, — приободрившись, заговорил царь, — но если Чандра — не сын моей матери, тогда почему её браслет оказался в семье Харшада? И откуда взялись все эти неправедные слухи? Анила нахмурилась и опустила голову. — Пусть лекарь уйдёт. И уважаемый советник тоже. Я буду говорить только для вас, самрадж, и для этого юноши, который имеет право знать. Картикея, поклонившись Дхана Нанду, вышел. Лекарь последовал за ним. Оставшись в комнате наедине с императором и Чандрагуптой, Анила снова заговорила. — Мне нечего терять или опасаться вашего гнева, поэтому я расскажу всю правду, которая, несомненно, ранит вас… Готовы ли вы узнать о великой боли, которая выпала на долю вашей матери, но о которой никто, кроме нас с Ревати, так и не узнал? Дхана Нанд быстро кивнул, хоть и не был уверен, что сможет вынести этот рассказ. — Началось всё с того, что спустя несколько месяцев после вашего рождения царь внезапно охладел к жёнам, предпочитая им наложниц. Он ежедневно менял девушек, ублажавших его, а в покои Малати, впрочем, как и Дивьи, и Рохини, долгое время не входил. Шли годы. Моя госпожа страдала от одиночества, но вот однажды молодой главнокомандующий Прабхакар обратил на неё свой взор. Не подумайте дурного, самрадж! Он был одним из тех редких людей, чья любовь сильна, но чиста, как и помыслы. Прабхакар относился к вашей матушке, будто к богине. Царице льстило его внимание, но она и в мыслях не держала обнадёжить его словом или жестом или подпустить чуть ближе. Её глаза загорались каждый раз, когда она видела его, но ваша матушка ни разу не позволила себе ни единого поступка, недостойного жены царя. Пользуясь разрешением самраджа Махападмы входить беспрепятственно на женскую половину дворца, Прабхакар навещал махарани в её покоях, но я всегда была рядом, всё видела и слышала, и потому знала, что этот благородный человек никогда не сделает моей госпоже ничего дурного. Однако слухи всё равно поползли. Старшие жёны Махападмы обратили на происходящее внимание махараджа. Злые наветы сыграли свою роль — царь засомневался в супруге. Поначалу он отбрасывал сомнения, но Дивья и Рохини продолжали повторять сплетни об измене. И однажды царь поверил… — Но за что они так невзлюбили мою мать? Что плохого она им сделала?! — спросил Дхана Нанд, едва сдержая гнев. — Дивью и Рохини раздражало то, что ваш отец больше всех сыновей восхищался именно вами! Часто он говорил во всеуслышание, что однажды сделает царём именно вас, ибо вы уже в малом возрасте подаёте большие надежды. Две завистницы исходили желчью, мечтая опорочить вас или вашу матушку перед самраджем Махападмой. Они надеялись, что, возненавидев дэви Малати, он перестанет любить и вас. Наконец, эти две недостойные женщины придумали страшный план… Как-то поздней ночью махарани получила записку от мужа. Там было сказано, что Махападма ждёт её в саду. Ваша матушка поспешила туда, а я, удивившись тому, что царь не пришёл в покои супруги сам, отправилась следом. О, что я увидела! Царь был подобен зверю от нахлынувшей ярости, он не владел собой. Он кричал на махарани, говоря ей ужасные слова, называя подлой и лживой, а потом, сказав, что низкой женщине и наказание положено соответствующее, повалил её в траву, срывая сари. Он никогда прежде так жестоко себя не вёл. Я хотела помочь махарани, но как я могла вмешаться в дела между женой и мужем? Спрятавшись за кустами, зажав себе рот рукой, я плакала от беспомощности. Бесполезная женщина… Я ничем не смогла помочь! Простите меня, самрадж… Дхана Нанд был бледен, как гималайский снег. Заметив это, Чандра осторожно дотронулся рукой его плеча. Тот, похоже, даже не ощутил прикосновения. — Когда царь оставил махарани в покое и уснул, я потихоньку выбралась из укрытия, помогла вашей матушке подняться и вернулась вместе с ней в покои. До самого утра она плакала, лёжа на моих коленях. На следующий день махарадж вёл себя так, будто ничего не случилось, а махарани от стыда и горя не могла даже глаз поднять на него. И, конечно, ей в голову не пришло первой заговорить с ним о случившемся! А это надо было сделать! Непременно надо! Такого огромного горя можно было избежать… Но никто из нас не догадывался о важности такого разговора. Вскоре началась война с Калингой. Махападма, не попрощавшись с женой, уехал сражаться, а вскоре махарани поняла, что она в тягости. Когда царю доложили о беременности супруги, Махападма разъярился. Казалось, он совершенно забыл, что сам является отцом будущего малыша. Он обвинил вашу мать в измене. Он написал, что никогда не примет этого ребёнка. Заявил, что от новорождённого следует избавиться. Если же он вернётся с победой, а малыш всё ещё будет во дворце — не важно во чреве матери или уже нет — тогда будет наказана и его недостойная мать. Махападма также сообщил, что уже отомстил «злодею», обманувшему его доверие, отправив Прабхакара без поддержки в гущу сражения, где тот и погиб. Из-за своей ревности, ничего толком не проверив, ваш отец погубил лучшего друга и талантливого генерала… Прочитав послание мужа, махарани решила покинуть дворец и уехать в Морию, к своей любимой подруге — Васанте. Всё это время супруга Харшада умоляла богов даровать ей ребёнка, но они не внимали её молитвам. Харшад потерял всякую надежду иметь наследника, однако он отказывался брать вторую жену ради продолжения рода. Когда же махарани прибыла в деревню, то выяснилось, что Васанта милостью богов уже семь с половиной лун носит под сердцем малыша. Местная знахарка посоветовала Васанте беречь себя, не выполнять тяжёлую работу, а ещё — молчать и никому не говорить о ребёнке, чтобы зависть недругов случайно не сгубила долгожданное дитя. С согласия мужа Васанта носила свой плод тайно, спрятав живот под многочисленными слоями ткани и уже некоторое время почти не появлялась на людях. Никто из соседей не догадывался ни о чём. Харшад берёг любимую жену как зеницу ока, ожидая рождения наследника. Но махарани, конечно, узнала правду. Да и как скрыть такую радость от лучшей подруги? Прошло несколько дней. Однажды ночью махарани проснулась, почувствовав удушье. Васанте в ту ночь тоже не спалось, и махарани попросила подругу выйти с ней в сад. Они обе отошли от дома чуть дальше, чем обычно, когда махарани вдруг села на землю, схватилась за живот и сказала испуганно, что, кажется, её ребёнок вот-вот родится. Мы с Ревати не сразу услышали крики о помощи. Васанте пришлось самой поднимать с земли ослабевшую царицу, забыв о том, что ей нельзя подобного делать. Когда махарани добралась до постели, мы с Ревати начали хлопотать возле неё, но вдруг увидели, что и хозяйке дома требуется помощь. Мы очень испугались. Сыну Васанты рождаться было ещё слишком рано! Но так распорядилась судьба, и нам ничего другого не оставалось — только читать мантры и надеяться на благоприятный исход. Чандрагупта, ты родился первым. Ты был совсем крошечным и почему-то никак не мог сделать первый вдох. Ревати пыталась вернуть тебя к жизни, но у неё не выходило. С великим отчаянием она сказала об этом вслух всем нам. Махарани расплакалась, повторяя, что это её вина. Если бы она не приехала в Морию, то её подруга родила бы сына в положенный срок и была счастлива. Васанта ничего не отвечала, только беспомощно обнимала тебя, плача о том, что так и не смогла подарить тебе жизнь. Но в этот миг появился на свет сын махарани, и стоило новорождённому царевичу покинуть лоно моей госпожи, как внезапно он обмяк на моих руках, а сын Васанты, не подававший признаков жизни, сделал свой первый вдох и захныкал. Как мы с Ревати ни старались, как ни молились, заставить маленького царевича закричать, у нас ничего не вышло. Я ожидала, что махарани начнёт завидовать своей счастливой подруге, но ничего подобного не случилось. Со слезами на глазах дэви Малати повернулась к Васанте, на чьей груди отдыхал живой младенец, и промолвила: «Я мысленно молила Триаду вернуть тебе твоего сына, погибшего по моей вине, даже если мне самой придётся пожертвовать чем-то очень ценным для меня. Кто-то из богов меня услышал, — махарани указала рукой за окно, где светила полная луна. — Я всегда знала, что мой сын родится в полнолуние. Я хотела назвать его Чандрагуптой. Васанта, ты пыталась помочь мне и только поэтому едва не потеряла своего малыша… Однако он вернулся к тебе милостью богов! Назови его Чандрагуптой в память о моём несчастном сыне, которому, похоже, не суждено жить, — потом махарани сняла свой самый красивый браслет, который всегда носила на руке, и надела его на запястье Васанты, — пусть это будет оберег, который напомнит тебе о нынешней ночи и о том, что в теле твоего сына отныне живёт душа моего!» Вот так и вышло, что браслет вашей матушки оказался в семье Харшада… Но на этом история не закончилась. Когда мы с махарани вернулись в Паталипутру, стало только хуже. Вернувшийся после неудачной войны с Калингой махарадж не желал видеть мою госпожу, называя её гадкой изменницей, постоянно унижая и оскорбляя. Не выдержав такой несправедливости, решившись, я пошла к нему. Я высказала ему всё о насилии над махарани, назвала его самым большим грешником и лицемером. Я приготовилась умереть за свои слова, но молчать уже не было сил! Махападма поначалу действительно рассвирепел. Он закричал, что я — лгунья, и он отправит меня на казнь, но я твёрдо стояла на своём. Смерть была мне не страшна, невыносима была лишь мысль о том, что госпожа опорочена в глазах собственного мужа, который и есть главный грешник да ещё отрицает это! Я повторяла снова и снова, что он может меня убить хоть сейчас, но слова мои — истинны. И тогда Махападма вдруг вспомнил, что действительно была такая ночь, когда с утра он впервые в жизни не смог понять, как попал в сад и почему заснул там в траве раздетым донага. Он стал вспоминать, что произошло непосредственно перед этим, и память вернула утраченное. Дивья и Рохини, хитростью заманив мужа в свою опочивальню, поднесли ему какой-то напиток, испробовав который Махападма ощутил, как падает в темноту. В его сознании осталось только одно: он должен отомстить дэви Малати за совершённое ею предательство. Именно это он и сделал в саду — наказал её. Теперь же, осознав, что на самом деле тогда случилось, он пришёл в бешенство. Махападма приказал заключить своих жён в темницу, где угрозами и пытками вынудил их сознаться в предательстве. О, он умел это делать, когда желал! Они обе признались, что пытались оговорить махарани Малати. Хуже того, именно они обратили внимание молодого генерала на красоту царицы, всячески подпитывали его страсть и очень сожалели о том, что Прабхакар никак не может решиться разрушить благочестие ненавистной соперницы. Напиток, от которого Махападма впал в животную ярость и не владел собой — тоже их рук дело. Царь пообещал, что не выпустит своих жён из темницы до тех пор, пока не почувствует, что искупил свою вину перед дэви Малати, однако искупить такую огромную вину, конечно, было невозможно. И ваш отец понимал это. — Как я сожалею, что после смерти отца послушал мольбы братьев и выпустил этих двух змей на свободу! Если бы я только знал, за что они в действительности наказаны, они бы остались в темнице до смерти! — низко прорычал Дхана Нанд, и Чандра крепко обхватил его за плечи, не зная, как ещё можно облегчить его боль. — Продолжайте! — нетерпеливо воскликнул царь, обращаясь к Аниле. — Говорите всё. Не думаю, что остальное будет хуже услышанного мной. — С того дня ваш отец сильно изменился. Он постоянно винил себя в том, что именно из-за той жестокости, которую он совершил по отношению к дэви Малати, его сын умер, едва родившись. Более того, не догадываясь о подлости Дивьи и Рохини, он погубил лучшего друга, и это злодеяние уже никак нельзя исправить. Считая себя самого предателем и убедившись в предательстве старших жён, он начал учить вас, что даже самым близким людям нельзя доверять, ибо даже себе самому царь с той поры не верил… Однако махарани незадолго до смерти очень повезло. Осознав, сколько дурного ей пришлось пережить по его вине, ваш отец окружил мою госпожу любовью и заботой. Но его чувство вины не иссякало. Спустя три года родилась царевна Дурдхара и, казалось, всё наладилось, однако через шесть месяцев после родов махарани слегла от болезни, вылечить которую не смогли лучшие лекари Магадхи. В последние дни её жизни ваш отец постоянно был рядом. Он дал слово, что обязательно позаботится о Васанте и её семье… Но, как вижу, всё-таки этого слова не сдержал. Он не сберёг ни Васанту, ни её сына. А махарани до последнего вздоха верила, что душа её погибшего мальчика живёт в сыне подруги, переселившись туда в миг рождения, — Анила ласково посмотрела в глубокие глаза Чандры. Тот, затаив дыхание, ловил каждое слово старой служанки. — Так что пусть вы с самраджем Дхана Нандом не братья по крови, однако ваши души мистическим образом связаны. Махарани очень любила тебя, Чандрагупта, будучи живой. И вас, самрадж, она без памяти любила… — Я это знаю, — с трудом выдавил Дхана Нанд. — Благослови вас обоих Махадэв, — тихо прошептала служанка. Силы вдруг покинули её, тело обмякло, и она потеряла сознание, откинувшись на подушки. *** — Эта женщина спасла нас, — только и смог вымолвить Дхана Нанд, когда они оба стояли возле её погребального костра вечером следующего дня. — Мы должны провести для неё последние ритуалы, ведь у неё не осталось родственников или детей. Она всю жизнь отдала служению моей матери. Чандрагупта ничего не ответил, молча обняв своей ладонью руку императора, держащую зажжённый факел.