Последние тайны прошлого

— Чандра! Щурясь от солнечных лучей, он отбегал в тень и, смеясь, снова возвращался к той, кто играла с ним в кожаный мяч, набитый перьями и оплетённый шёлковыми нитями. Волосы молодой женщины, казавшейся ему самой прекрасной на свете, были уложены в длинную косу, украшенную нитями жемчуга. К одному из локонов крепилось павлинье перо, сверкавшее на солнце, будто драгоценный камень. Звенели многочисленные браслеты на руках и ногах, но ярче всех прочих блестел золотой подарок царицы. А мамины глаза… Чандра не помнил, чтобы хоть раз они взглянули на него гневно или с печалью. В них искрились радость и любовь, словно сама богиня Парвати спустилась на землю, чтобы обнять его и назвать сыном. — Мама! — Чандра подбежал к Васанте, и она подхватила его на руки, расцеловав в обе щеки, закружила над травой. Чандрагупта смотрел на неё с восторгом, стараясь запомнить каждую чёрточку родного лица, словно чувствовал — быть вместе им осталось недолго. *** Чандра проснулся, резко подскочив на ложе. Сон был очень мягким, приятным, обволакивающим, однако пробуждение заставило вспомнить последующую трагедию, и сердце закололо. Пока лицо мамы оставалось в памяти размытым, все остальные воспоминания тоже лежали внутри, будто смёрзшийся лёд, а теперь лёд растаял, и боль потекла рекой. — Ты что-то вспомнил? — услышал он позади тихий голос царя, и рука Дхана Нанда осторожно легла на его плечо, скользнула по спине, успокаивая. — Да. Один из последних дней, которые мы провели в деревне перед нападением дасью. Мама играла со мной в мяч, и я был счастлив, — он уткнулся носом в собственное плечо. Ничего не сказав, Дхана Нанд молча притянул Чандру к себе, заставляя прижаться затылком к своей груди. — Знаешь, — продолжал Чандрагупта, — сейчас я думаю, каково Муре было потерять своего сына и каждый раз вспоминать об этом… Хуже того, она пережила три потери. Сначала Чандрамурти, потом Вирабхадру и, наконец, меня, — он помолчал немного и вдруг решился. — Я должен пойти к ней! — Зачем? — Дхана Нанд невольно разжал руки. — Судя по тем вестям, которые я получаю от Даймы, Мура совсем плоха. Она не отличает свои фантазии от истины. Она не узнает тебя. — Всё равно я пойду к ней, — Чандра обернулся и внимательно посмотрел в лицо Дхана Нанда. — Не знаю, почему, но мне кажется, ей станет легче, если я приду. И ещё, знаешь… Наверное, я спятил, но моя мама Васанта… была немного похожа на Муру. — Думаю, тебе просто показалось, — улыбнулся царь. — Наверное, — кивнул Чандра. — И всё же… Разреши пойти! — Зачем тебе моё разрешение? Ты — наследный принц и волен идти куда хочешь. — Тебе её не жаль? — напрямую спросил Чандрагупта. Ответ он услышал не сразу. За его спиной раздался тяжёлый вздох, а потом Дхана Нанд негромко сказал: — Всё то, что во мне убивал отец, ты воскрешаешь снова, — голос его смягчился. — Хорошо, я не возражаю. Ступай. И если есть какая-то возможность помочь… Говори, я сделаю это. Чандра порывисто обнял Дхана Нанда, с благодарностью приник к его губам, а потом быстро оделся и покинул опочивальню. — Так я в самом деле начисто забуду всё, чему учил меня отец, — задумчиво пробормотал царь, глядя юноше вслед. *** — Лучше б ты об императоре нашем сейчас заботился и вникал в государственные дела, чем тратить время на какую-то безумную, — неодобрительно качала головой Дайма, ведя за собой Чандрагупту в верхние покои. — И зачем она тебе сдалась? Чуть сыновей моих не угробила — кровного и названного — а ты волнуешься, в порядке ли её рассудок! Да хоть бы она и спятила, данав её забери. Мне нисколько не жаль. — Но ведь она не спятила? Нет? — осторожно выспрашивал Чандра, делая попытки обогнать Дайму, забежав вперёд по ступенькам, но широкобёдрая и полная няня Дхана Нанда встала поперёк лестницы так, что ему ничего не оставалось, кроме как смириться, и медленно ползти рядом. — Нет, — неохотно процедила Дайма сквозь зубы. — Я из этого предателя недавно плёткой выбила признание о том, что он Муре всё то время, пока заговоры строил, давал средство одно… Оно удерживало её разум на грани, не позволяя свалиться в безумие. Ну я и заставила его снова изготовить это средство, лишь бы крики этой сумасшедшей днями и ночами больше не слушать, иначе так и самой разума лишиться недолго. Рамья вон попросила в подвал её отправить, лишь бы от чокнутой царицы подальше. Вот так и живём: она с моим муженьком внизу, а я здесь… с этой безумной. — Вы отправили Чанакью в подвал?! — Чандра замер посреди лестницы, забыв даже, что спешил к Муре. — А что прикажешь с этим ракшасом делать? — Дайма тоже остановилась, обернулась к юноше, уперев руки в бока. — Дважды бежать пытался — я догнала и наказала, — она стала загибать пальцы на руке, вытянув её вперёд и сунув Чандре под нос, — один раз поджог устроил, я вовремя огонь погасила. Три раза меня отравить хотел! Но мне-то все эти штучки знакомы. Я куска себе в рот не положу, не накормив его первым из своей тарелки и не напоив из своей чашки. Так я и поняла, что в пище или в воде — яд, когда он есть или пить отказывался. Сидит теперь в цепях, боится пошевелиться. Ещё бы! Я уж постаралась, чтоб боялся! И понятное ведь дело: если дёрнется, на него сверху кипящая смола выльется. А Рамья уж следит за тем, чтоб смола постоянно оставалась горячей. Чандрагупта в ужасе воззрился на Дайму, но та только широко улыбнулась и указала юноше на одну из комнат, к которым они приблизились. — Просил? Заходи. Чандра открыл дверь. Мура сидела в центре помещения на потёртом от времени ковре, обхватив колени. Казалось, ей было безразлично всё происходящее вокруг. Однако звук шагов вошедшего заставил её обернуться. Некоторое время она смотрела на Чандрагупту, словно не веря глазам, а потом, всхлипнув от радости, бросилась ему на шею: — Ты пришёл! Ты не бросил меня! Сынок… Мне говорили, что ты умер, но я точно помнила — это неправда. И да, да… Ты жив, вот же ты — передо мной! Он стоял и не знал, как ему быть дальше. Сочувствие и нежелание прощать боролись в его душе. Однако в конце концов сострадание победило. Чандрагупта тоже обнял эту несчастную рыдающую женщину. — Я всегда теперь буду приходить. Каждый день, обещаю. — И ты… покормишь меня ладду? Как тогда? — с надеждой спросила она, разжимая объятия и заглядывая ему в глаза. Чандра кивнул. — Скажи, что не сердишься на меня… Я так старалась! Когда этот демон обманул тебя, я попыталась его убить, но не смогла! Прости меня, я такая глупая и беспомощная. Мне стыдно. Ты простишь? Чандра вопросительно оглянулся на Дайму, но та жестом показала ему, что, мол, не обращай внимания, она всё ещё не в себе. — Сынок… Все меня бросили, я осталась одна. Не уходи, прошу! Даже если злишься. Лучше придумай наказание, но только скажи, что не оставишь никогда. И назови меня снова мамой… Хоть раз, всего один-единственный раз, прошу тебя, — Мура отчаянно цеплялась за его накидку, и он наконец решился. Мягко привлёк её к себе, положил её голову на своё плечо и погладил по распущенным волосам, которые, благодаря заботе Даймы, всё ещё оставались чистыми и причёсанными. — Я не оставлю тебя, — проговорил он и тихо добавил. — Мама… *** — А теперь я хочу видеть его, — Чандра стоял во дворе возле дома Даймы, но не спешил уходить. Няня заметно нахмурилась. — Не наговорился что ль с ним в прошлый раз, или новый заговор плести собираешься? — Дайма, вы прекрасно знаете, что я не заговорщик. — Это как сказать, — он смерила Чандрагупту с ног до головы сомневающимся взглядом. — Ладно, идём. В тёмном и тесном подвале, куда едва поступал воздух сквозь крошечные щели, привалившись к стене, на куче соломы полулежал прикованный цепями мужчина, чьё тело крест-накрест было испещрено следами ударов. Девушку лет восемнадцати, хлопотавшую рядом, казалось, вовсе не беспокоило состояние пленника. Предметом её забот являлся стоящий на возвышении кипящий котёл, содержимое которого она время от времени размешивала огромным черпаком с длинной деревянной ручкой. Переведя взгляд с девушки на своего бывшего учителя, Чандра снова отметил про себя, что каждый шрам на теле Чанакьи кто-то аккуратно залепил толчёными листьями, смоченными горчичным маслом. Подойдя к бесчувственному мужу, Дайма приподняла его голову за подбородок и со знанием дела потрогала рассечённую кожу на шее. Взяла с пола какой-то сосуд, зачерпнула оттуда зелёную массу и ловко обмазала необработанную рану. «Она его бьёт до полусмерти, а потом сама же и лечит! — понял внезапно Чандрагупта. — Какие странные у них отношения». — Рамья! — резко окликнула Дайма девушку, мешавшую кипящую смолу. — Да, госпожа, — та отложила черпак и поклонилась Дайме. — Выйди ненадолго. Этому юноше, — она кивнула на Чандру, — необходимо поговорить с заключённым. Рамья послушно вышла, не задав ни единого вопроса. Чандрагупта наклонился к Чанакье и потрепал его по плечу. — Очнитесь. Очнитесь! — он повысил голос и дотронулся до щеки брамина, но внезапно Дайма оттеснила его в сторону. — Что ты с ним возишься? Будто не знаешь, как надо в чувство приводить? — и она с размаху ударила Чанакью по лицу, так, что голова того, откинувшись назад, стукнулась затылком о стену. Чанакья глухо застонал и медленно разлепил опухшие веки. — Чан… дра? — еле слышно пробормотал он, пытаясь сфокусировать взгляд на стоящем перед ним бывшем ученике. — Оставляю вас. Беседуйте! — Дайма, резко развернувшись, отправилась к выходу из подвала. — Учитель… — только и смог прошептать Чандра, увидев, в каком плачевном состоянии находится Чанакья. — Я тебе… не учитель больше, — прохрипел тот, медленно поднимая закованную в цепь руку. — Ты — предатель. Царская подстилка. Уходи. Видеть тебя не желаю. Гнев вскипел в душе Чандрагупты. — И это говорите вы? — вспыхнул юноша. — После всего, что сделали со мной и собирались сотворить с Дхана Нандом?! — Разве это было… неправильно? — Чанакья сделал вторую попытку взглянуть вверх на Чандру. Наконец, ему это удалось вопреки тому, что его веки, казалось, отяжелели и закрывались сами собой. — Я всего лишь, — он продолжал невероятным усилием выдавливать из себя слова, — хотел, чтобы ты занял подобающее тебе место… царевич. Но ты, — он поднял вверх указательный палец и ткнул им в сторону Чандры, — сам ничего не захотел! Тебе проще… раздвигать ноги перед этим демоном, уничтожившим… твоё царство. — Пиппаливан — не моё царство! — воскликнул Чандрагупта. — И Мура — не моя мать. Это ты хотел, чтобы я думал так! Ты специально внушил нам эту мысль. Её убедил в том, что во мне живёт душа её погибшего сына, в меня же влил яды, отравляющие разум, и я безропотно проглотил всю ложь, внушённую тобой! Теперь же я всё знаю! Мою настоящую мать звали Васантой, и она погибла от рук дасью, напавших на деревню Мория. А если бы аматья Ракшас не давал мне противоядие, я бы и сейчас был послушной куклой в твоих руках. Всё, чего ты желал — власти и мести! Разве не так… ачарья? — последнее слово Чандра произнёс с издёвкой, хоть и укорил себя мысленно за такое неправедное обращение с беспомощным врагом. Неожиданно Чанакья расхохотался. Смех его звучал жутко, словно карканье старой вороны над местом кремаций. — Он всё выяснил! Он знает, — смеялся брамин. Потом успокоился и искоса взглянул на Чандрагупту. Взгляд его был жутким. — Никто не имел на тебя больше прав, чем я, — зашипел он, будто ползущая по сухим листьям змея. — С самого рождения ты предназначался мне! Васанта — твоя мать… О да. Но какие права имела та Васанта по рождению, тебе известно? — Нет, — растерялся Чандра. — А ты знаешь? — Ещё бы… Много лет тому назад царь Аджита, свергнутый Махападмой, завоевал земли киратов, расширяя границы своего царства. Желая умилостивить Аджиту, царь киратов подарил ему свою новорождённую дочь, которую назвали Васантой, ибо случилось это всё по весне. Девочка впоследствии могла бы стать женой или наложницей кого-то из юных царевичей, однако ей была уготована иная судьба. Вскоре после завоевания царства киратов Аджита с сыновьями погиб от рук нового императора — Ауграсайньи, взявшего себе имя Махападма. Последний привёл во дворец собственных жён, а шестнадцатилетняя Васанта стала служанкой младшей царицы Малати. И её подругой заодно. — Что?! — Чандра во все глаза смотрел на проклятого брамина, снова вынимавшего ему сердце своими признаниями. — Это правда, Чандра, — Чанакья закашлялся. — Наконец, бхут всё побери, ты слышишь всю правду. Даже ту, о которой твой бесценный Дхана Нанд не смог бы ничего тебе сказать! У меня были шпионы в Магадхе с тех самых пор, как я начал служить Амбхираджу в Таксиле. Благодаря их уму и хитрости, я узнавал все дворцовые тайны, всю подноготную царской семьи. Махападма сумел поднять восстание после того, как втёрся в доверие к царице, впоследствии бесследно пропавшей. Я решил повторить его манёвр. Я бы сверг его и посадил на престол того, кто подчинялся бы мне — ребёнка, которого народ считал сыном царицы Малати, не ведая о его истинном родстве с киратами — обедневшими кшатриями, некогда покинувшими Магадху и отказавшимися подчиняться власти браминов. Как ни крути, Чандра, но ты отчасти царевич, хоть и не признаёшь этого! — Но я всё равно не имею никакого отношения к Пиппаливану. Это было ложью! — Не спеши. Ты не дослушал историю. У Васанты, о чьём истинном происхождении после воцарения Ауграсайньи все забыли, была младшая сестра — тихая девочка, панически боявшаяся высоты. Все считали её неудачницей. Никто и подумать не мог, что однажды во время охоты она попадётся на глаза овдовевшему царю Пиппаливана, чья первая жена умерла в родах, не оставив ему наследника. И пожилой Чандравардан взял за себя вторую дочь царя киратов — Муру. За четыре года до падения Пиппаливана она родила своему мужу мальчика, который погиб в горах незадолго до войны с Магадхой. Странным образом, ничего не зная о своей родной сестре, живущей с пастухом Харшадом, Мура назвала своего первенца почти тем же именем — Чандрамурти. Удивительное совпадение, правда? — Нет… — Чандра отступил на шаг назад. — Нет. — Посуди сам, таким уж большим грехом и ложью было назвать тётю матерью? Ты всё равно являешься ближайшим родственником царя Пиппаливана, и я об этом знал с тех самых пор, как выяснил подробности твоего рождения. Да, это я подкупил дасью и заставил их похитить тебя из Мории, чтобы выставить наследником Нандов и усадить на трон вместо Махападмы. Тогда бы Магадху без труда можно было присоединить к Таксиле, сделав первый шаг к завоеванию земель Бхараты! Бхутов Лубдхак нарушил все мои планы! Мне потребовалась уйма времени, чтобы снова отыскать тебя. Однако к тому времени начались новые проблемы — к нам вторглись македонские захватчики во главе с Сикандаром, и мне стало не до планов по захвату Паталипутры. Таксила была потеряна, и мне пришлось скрываться в Поураве. Я сделал ставку на Пора, думал, он осуществит мою мечту об объединении арийских земель, но Пор погиб, пойманный в ловушку Селевком и Амбхикумаром. Тогда я снова обратил свой взор на Магадху. Правление Нандов стало вызывать всё больше недовольства среди вайшью, а кшатрии давно ненавидели Нандов и готовы были восстать против них. Я изменил план, вспомнив о твоём родстве с царицей Пиппаливана. Всё это время я прекрасно знал, где ты. И я пришёл к Лубдхаку, чтобы наконец выкупить тебя и задействовать в своём плане. Ты уже вырос, и тебя надо было как-то заставить сотрудничать. Я пытался внушить тебе алчность, жажду власти или хотя бы любовь к родине, но ты был таким упрямым! Всё, чего ты желал — найти свою мать. Если бы я честно сказал, что Васанта давно мертва, от тебя не стало бы толку. А уж если бы ты догадался, что я приложил руку к разрушению Мории — ты и вовсе пошёл бы против меня. Ты искал живую мать, и я дал её тебе. Более того, я собирался дать тебе трон. Тебе, такому юному! Так чем же ты недоволен? — Ты… Ты… — у Чандрагупты не было слов, чтобы выразить охватившее его возмущение. — Ты всех использовал! Ты гнусный негодяй! Ты годами хранил меня, словно игрушку, для осуществления своих планов! — Именно! — Чанакья внезапно нашёл в себе силы подняться на ноги, шатаясь и прислонившись спиной к стене подвала. — Об этом я и говорю! Я хранил тебя отнюдь не для него! Я приходил в Морию и наблюдал за тобой, когда ты был ещё маленьким… Я посылал своих учеников, чтобы они следили, как ты живёшь с Лубдхаком, и доносили об этом мне. Я знал о тебе каждую мелочь, каждый твой вздох. Я никогда не забывал про тебя! Он может сказать то же самое? Когда, наконец, ты пришёл жить в мой ашрам, я каждую минуту любовался тобой! Я подходил по ночам и садился на край соломенной подстилки, на которой ты спал. Я смотрел на твоё удивительное лицо, подобное луне, на прекрасную грудь и стройные бёдра. Иногда, — голос Чанакьи задрожал и сорвался, — я позволял себе целовать край твоих одежд и вдыхать аромат твоего тела, касаться щекой колен и запястий, но я никогда, — лицо его исказилось яростью, — не посмел бы осквернить твоё чистое тело своей похотью, как он! За то, что этот демон осмелился сделать с тобой, он заслуживает смерти! Никто, кроме меня, не имел права касаться тебя, а он — особенно! — Что ты говоришь? — Чандра испуганно шагнул назад и случайно сбил медный кувшин с водой, та пролилась на его ноги, залила солому, устилавшую каменный пол. Чанакья, блестя глазами, двинулся к нему, забыв про цепи, протягивая вперёд руку, чтобы коснуться юноши, но не смог дотянуться и рухнул на колени, выставив раскрытую ладонь перед собой. — Ты даже не представляешь, что я испытывал всё это время, — произнёс он горько, с надломом. — Это всё равно что видеть Шиву, но не сметь его коснуться, потому что он так высоко… Он недоступен! Твоя особая красота была в твоей невинности, и я поклялся никогда не разрушать её и не позволять никому её тронуть. Я хотел стать твоим министром, твоей личной охраной. Никто не приблизился бы к тебе. Я бы защищал твою жизнь, как лев. И я хотел, чтобы ты любил только меня, смотрел только на меня, подчинялся только мне! Всегда, Чандрагупта! Ты бы никогда не узнал, как я сгорал ночами, но не смел прикасаться к тебе, даже не говорил о своих желаниях, ибо дал себе клятву сберечь твою чистоту! И после этого… ты предал меня, отдавшись ему и телом, и сердцем?! Его отчаянный крик затих под низкими сводами. Чандра в ужасе смотрел на брамина, стоявшего перед ним на коленях. Чанакья исхитрился подползти к нему и вцепиться одной рукой в щиколотку, оставляя на ней следы от пальцев. — Предав меня, ты отнял у меня всякий смысл. После того, как я заполучил тебя в ученики, я хотел вовсе не трон. Я желал видеть тебя на троне и знать, что ты — мой и не будешь ничьим больше. Только моим. Всегда, до самой смерти! Ни женщины, ни мужчины — никто не имел прав на тебя! Только я один… Дёрнув ногой, Чандра высвободился из захвата сухих, холодных пальцев, внушавших ему только ужас. Он развернулся, чтобы вырваться прочь из сумрака подвала, как внезапно столкнулся лицом к лицу с Даймой, которая, вероятно, уже давно вошла и прекрасно слышала окончание их беседы. — Так вон, значит, как? — голос её прозвучал зловеще. Она приблизилась к Чанакье, глядевшему на неё снизу вверх затравленным взглядом. — Вот какого поля ягода мой муженёк! А я-то гадала, почему он безразличен к женским прелестям? А ему юношу подавай. Да если б в постель! Испытывать наслаждение от мысли, что объект твоей страсти никогда не познает ничьей любви, подчинять его себе, не позволяя разрядки ни себе, ни ему и искать в этом высшее наслаждение — верх безумия. Дайма очень медленно вытянула из-за пояса, которым было перетянуто её тёмное сари, длинную плётку. — С колен не вставать! Склониться ниже! — скомандовала она злым голосом. Чандра смотрел на происходящее во все глаза, забыв, как дышать. Плеть взвилась вверх, со свистом рассекая воздух, а потом с оттяжкой обрушилась на многострадальную спину Чанакьи. — Раз, — начала считать Дайма и снова подняла руку на мужа, нанося новый удар. — Два. А ты чего застыл?! — взвизгнула она, не оборачиваясь, но Чандра сразу понял, что сейчас обратились к нему. — Хочешь полюбоваться, как я вышибаю из этого ничтожества его грязные мысли? Или, может, позволить тебе самому выпороть его?! — Н-нет, — промямлил Чандра, пятясь к выходу. — Я, пожалуй, пойду. — Ступай. И да пребудет с тобой благословение Махадэва, — умиротворённо проворковала Дайма, а затем Чандра услышал новый её резкий оклик, адресованный уже Чанакье. — Лицом к стене! Ягодицы не прикрывать! Три! Четыре! Пять! — удары следовали один за другим, и Чандра не переставал вздрагивать каждый раз, когда слышал хлёсткий удар и сдавленное мычание ачарьи. — Шесть! — раздалось особенно громко, и к ужасу своему в громком стоне боли юноша внезапно уловил нотки удовольствия. Похоже, брамин от безысходности своего положения научился наслаждаться тем, что даровали ему дэвы. — Семь! — теперь наслаждение послышалось не только в голосе Чанакьи, но и в интонациях Даймы. — Во-с-семь, — гортанно простонала она. — М-мм… Девять… Проси ещё! Проси! — Прошу, сделай это снова… — Не так! Проси лучше! Или я ещё тебя не научила? — Я умоляю… Я прошу вас, милостивая госпожа… Могу я получить ещё? — Можешь. Десять! Испугавшись того, что он услышит, если задержится здесь ещё хотя бы на пару минут, Чандра заспешил во дворец.