Деньги не пахнут.

Ранним утром шестого января Сапфир столкнулся с Алмазом в гостиной, отметил, что тот выглядит вполне живчиком, все конечности целы — а ведь был шанс, что он свернёт себе шею. Лыжи — дело такое… А он не только цел, загорел, но и сверкает, как начищенный медяк. Паскуда. — С возвращением, — бросил приветствие Сапфир. — Как Швейцария? Виды, люди? — Виды прекрасные, люди чудесные. Надеюсь, и тебе пришлись по душе местные салюты, — на ходу застёгивая манжет, ответил Алмаз. Заказчик явно был в прекрасном расположении духа. — Я был на Борнео, купался, ел мечехвоста. — Понравилось? — с трудно скрываемой насмешкой поинтересовался блондин. — Отвратительно. Не советую. Исполнив ритуальный обмен любезностями, Сапфир взял со стола айпад и погрузился в расписание на день. В дверь позвонили; Алмаз молнией метнулся к видео-звонку, словно ждал именно этого сигнала, и вышел на улицу. «Предсказуемо…» — подумал Сапфир, отложил гаджет и направился на второй этаж. Преодолев лестничный проём и коридор, он неслышно открыл дверь в хозяйскую спальню. Хотару проснулась раньше обычного и была в душе. Осознав, что её нет, Сапфир почувствовал и досаду, и облегчение одновременно. Странный коктейль, заставлявший его пульс набатом бить в виски. Он быстро пересёк комнату и, оставив на столике напротив двери тонкую чёрную коробку, поспешил ретироваться. Вернувшись в гостиную, Сапфир продолжил безучастно втыкать в айпад, расположившись спиной к входу и лестнице. Он планировал оставить подарок на подушке, чтобы Хотару увидела сразу, как проснётся, но, увы! Не судьба. Минуты через три вернулся Алмаз, пытаясь аккуратно пронести и не сломать по дороге букет размером с клумбу. Удалось. «Везучий, гад!» — хмыкнул про себя брюнет, наблюдая, как нечто бело-сиренево-лиловое заполняет собой половину пространства. Претенциозно. Она спорхнула вниз, в объятия мужа… босая, в лазурной сорочке до пят. Невозможная. Воздушная. Сапфир отвернулся. Невыносимое зрелище.  — С днём рождения… — Выдохнул Алмаз в её губы. Она промурлыкала в ответ: — Красивые цветы, благодарю, — и всем телом прижалась к нему. По всей видимости, секс будет сейчас и прямо здесь. Сапфир отсчитал про себя до ста и обратно, стараясь унять вновь взбесившийся пульс. — Прости, сейчас мне нужно в министерство, но вечером тебя ждёт настоящий праздник. Дождешься, котёнок? Сапфир не видел, но доподлинно знал, что Алмаз прижался лбом к её лбу и пристально глядел ей в глаза. Он бы сделал так же. И ловил бы каждую искорку в них. — Конечно… — Сап, будь другом, исполняй сегодня все капризы этой особы… В разумных пределах, конечно. Брюнет оторвал глаза от айпада и посмотрел в окно. Со спины казалось, что он не шелохнулся, но на руке вздулась вена, в зрачках клубилась ярость. — Я не нянька, — досчитав до десяти, ответил Сапфир, всей кожей ощущая, как Алмаз ещё раз накрыл её губы продолжительным поцелуем. — Не нянька, — согласился Алмаз, с трудом отрываясь от жены. — Ты гарантия спокойствия моего сокровища. Лучше бы я сразу пристрелил тех двоих в Японии. Как же он ненавидит свой контракт. — Тебе очень идёт, одобряю, — Алмаз легонько коснулся пальцами её шеи. — Отражает, насколько ты хрупкая. Силясь не делать резких движений и не оборачиваться, Сапфир напрягся настолько, что у него вспотели стопы. Неужели?.. Его как ледяным душем окатило. — А?.. Да, именно… за это оно мне и приглянулось, — едва сдержав удивление, ответила Хотару, неумело подбирая слова. — Хорошо, что крылья на цепи… — резюмировал Алмаз, не обратив внимания на её замешательство. — Улететь тебе от меня не удастся, и не мечтай! — и утробно заурчал, лизнув опешившую Хот в изгиб тонкой шеи. По стеклу айпада побежала мелкая сетка трещин. Перед глазами посветлело, лишь когда он услышал щелчок дверного замка. И в следующий раз, на стрельбище, Сапфир попеременно всадил в лоб и грудь светлой мишени всю обойму.

***

Она поторопилась. Как же она поторопилась с этим замужеством! Они знали друг друга шесть лет, пять из которых встречались, но официально оформили отношения всего за несколько месяцев до того, как она поняла: поторопилась. Алмаз сам толкнул её к этому осознанию, впустив в их мир нового человека. Он не в первый раз нанимал для неё охрану, она позволяла ему проявлять о себе заботу, но всё повторялось заезженной пластинкой: эти. твари. её. лапали. Да, они не подпускали к ней никого, но не считали её за человека, принимали за собственность Алмаза, приложение к нему. За его каприз. С виду всё было безукоризненно: подать или забрать из рук сумку и немного задержаться на её кисти, погладить пальцы; пропустить в двери и коснуться плеча или бедра; прикрыть в лифте собой, отгораживая от других людей, и как бы вынужденно прижаться к ней грудью. Она чувствовала кожей намеренность этих движений и слышала запах похоти. «Смазливая, зовущая кукла», — читалось на их лицах, капсом проступало на их солнечных очках. Эта гниль совершенно не осознавала её ценности. Точно так же в университете кураторы проявляли «симпатию» к ней, или пытались демонстрировать свою власть. Никто из них не ценил её: она читала главу своей работы, они на ухо ей шептали — останься; она поправляла пиджак, сбрасывая с плеча чужую руку, они молили — разденься… Хотару всякий раз одолевал резкий приступ тошноты, и её передёргивало от отвращения. В те годы казалось: мир сговорился и отчерчивает ей только одну роль; бесполезно учиться, ничего не изменить. Получив самого завидного мужчину в стране, Хотару доказала всему миру: она не пустышка. И не просто «смазливая мордашка». Более никто не посмеет прикоснуться к ней. Одно лишь появление в её мире Алмаза отрезало от неё 80% движимых низкими инстинктами мужланов. Он одной своей аурой низводил людей до пыли под ногами. Как Бог, спасающий её от алчных грешников. Однажды она обмолвилась, что телохранитель как-то неверно понимает свои обязанности насчёт её тела, и Алмаз стал менять их при малейшем появлении тени на лице Хотару. А ночью любил так, что она забывала своё имя. Не_ориентированного_на_дам сотрудника он убрал неожиданно для неё: — Как-то мне некомфортно осознавать, что твой телохранитель больше обеспокоен моей задницей, чем своими обязанностями, — парировал Алмаз её остроту про гомофобов, устало потирая переносицу. Череда сменяющихся идиотов её утомляла; и был опыт женщины-телохранителя. Возможно, самый удачный из всех… исполнительная, пунктуальная, натуралка. У неё был резкий голос, накаченный зад, и она проворно двигалась, но! Хотару застукала её меж ног Алмаза с его членом во рту. Пикантная ситуация живо напомнила ей о том, что в обществе Алмаза любая самка начинает течь и пытается взгромоздиться к нему на член. Он даже просиял, увидев Хотару в дверях, настолько Алмазу было скучно в тот момент. Как ни в чём не бывало, он отложил в сторону ручку и застегнул штаны: — Вы уволены, — из его уст это прозвучало буднично и сухо, как смятая под ногами листва. — Дорогая, пообедаем? «У тебя есть доступ ко всем моим деньгам, с чего бы тебе беспокоиться?» — слышалась в его предложении. «Мы не женаты, с чего бы мне предъявлять ему претензии?» — мысленно заключила Хотару. Она была «дорогой» и той, к кому он вставал навстречу, обнимал, жадно целуя за ухом. Это был первый и последний опыт с женщинами в её охране. И никаких подруг. Мозги и расчёт правят миром. Считать она умела. Алмаз открыл для неё дорогу в Forbes ещё до того, как впервые уложил в постель. От смущённой девочки, пытающейся выжить в мужском мире индексов, фьючерсов, валют, фондов и ETF, давно не осталось и следа. Она обросла шармом, стервозностью и эгоизмом. Но что-то хрустнуло, и по её миру побежали вибрации, когда вслед за Алмазом в её кабинет в банке вошла Тень. Он смотрел на неё, как на равную. Себе, Алмазу и даже креслу рядом с ним. Он вообще на всё и всех смотрел, как на мебель, деля на полезное/бесполезное. Но от Хотару не укрылся его быстрый взгляд «What the fuck?» — обращённый к Алмазу. «Сексист!» — фыркнула про себя Хотару, продолжая внимательно слушать мужа. — Можно просто Лео, — он с лёгкостью перечил её мужу, чем вызывал интерес. После Хотару примеряла это имя, но оно ему не шло. Что это за «Ле-ео»? И он мало походил на телохранителя, а на секретаря — и того меньше. Наглухо игнорировал распоряжения и приказы, но легко отзывался на просьбы и всегда поступал по-своему. Ей стоило обмолвиться в телефонном разговоре о головной боли, как к концу разговора перед ней стоял стакан воды с ибупрофеном. Она не сразу поняла, откуда и зачем, но этот случай дал почву для размышлений. Он не пытался её облапать, прижаться или случайно погладить, как все эти мужланы, что встречались на её пути со старшей школы, как проклятье. Стоило её груди вырасти, как её тело стало вечным объектом для домогательств, и любой разговор сводился к приглашению на толстые обстоятельства. Хотару смущалась, терялась и ненавидела свою слабость. И очень долго и мучительно училась отстаивать свои границы. (Алмаз оказался прекрасным учителем). С первой минуты их с Лео знакомства он смотрел на неё с едва заметным недовольством, и, словно в доказательство, тщательно избегал касаться её. Будто видя её насквозь и словно читая мысли, ровно за полсекунды он уклонялся от неё, отступал или убирал руку. Так естественно… Не придерёшься. И горничных, казалось, он воспринимает как неотъемлемую часть Вселенной. Полезную, но ему — не нужную. Даже на них он смотрел на каплю теплее, чем на неё. Хотару ненавидела его тонкие кожаные перчатки. Да, эта самая ненавистная деталь его гардероба доводила её до зубовного скрежета, до нудящей в животе боли. Будто он брезгует прикасаться даже к тому, чего она касалась. Три месяца её трясло настолько, что воздух искрился вокруг неё, и она нервно реагировала на эту его привычку. Пока Алмаз не обжёг её вопросом, шепча в самое ухо сидящей на его коленях жене: «Довольна ли ты мавром, Дездемона?» Чувствует ли она хотя бы намёк на посягательства со стороны Европы? Хотару вздрогнула, вся подобралась, осознавая его вопрос, и отрицательно покачала головой… — Он даже невольно ни разу не коснулся меня. И это пугает, — глухо прошептала она. — Или мне стоит начинать ревновать тебя? — практически в губы мурлыкнула Хот, чувствуя, как его тело отзывается на тесный контакт. Алмаз, смеясь, расплылся в довольной улыбке:  — Не-ет, хватит с меня экспериментов. Это его, — характерно крутанув палец у виска, — личный пунктик. Никогда не касаться объекта. «Объект», — прозвучало больно. — Странный пункт для телохранителя. И он явно стал понимать разговоры в совете, — нахмурившись, озвучила свои подозрения Хотару. — Не шпионит ли? — Это нормально, что он кажется тебе подозрительным. Он не телохранитель и, насколько мне известно, никогда им не был. Тонкая бровь Хотару изогнулась, выражая изумление. Это ещё что за прикол? — Он убийца. — Приплыли! — Закатила она глаза и потянула на себя его галстук. — Наёмник. Устраняет очень большие проблемы очень больших людей. Задорого. Его слова доходили до её сознания с трудом, Хотару всё больше концентрировалась на тяжёлом дыхании мужа. Забавная у них получилась прелюдия, и сейчас его потемневшие глаза казались ей тёмно-синими… Нереальными. Не его. — За сколько же ты решил устранить свою проблему, дорогой? Справившись наконец с его застёжкой, Хот выгнулась. — Имей в виду, я знаю про все твои деньги… — Я надеюсь, до этого не дойдёт… Иди сюда, я хочу чувствовать тебя всю… И знай, — через морок донеслось до неё, — твоё спокойствие обошлось мне очень дорого. После этого разговора ей полегчало, и Хотару перестала ассоциировать действия своей тени с брезгливостью. Сапфир словно контролировал не только себя, но и пространство вокруг. Держал его и мягко, но уверенно пресекал любые попытки нарушить свои границы. Она полюбила дождь. Тогда он стоял на пару сантиметров ближе обычного, держа над ними зонт, и Хотару ощущала тепло, исходящее от его тела. А в душе расслаблялась годами натянутая струна. Рядом с ним она ощущала равновесие… давно позабытое и похороненное под обломками смущения и растерянности чувство. Как будто каменная стена, скрывающая её от ветра и ураганов. Стена нерушимая, не глухая. Можно выйти за её пределы, взобраться на самый край и прокричать во всё горло: «Э-ге-гей!» Можно спрятаться за неё при первых признаках опасности. Это было так не похоже на её мужа… Алмаз словно знал всё на пять шагов вперёд. Казалось, для него не существует никаких сюрпризов: рухни небо, нагрянь цунами, помри Ли Сяньлун, — ко всему её муж будет готов и, не выказав ни малейшего удивления, приступит к реализации своего очередного плана и глухие стены вокруг его мира станут ещё выше, получат дополнительные баррикады и бойницы. Неусыпный контроль над шахматной доской жизни! — в этом был весь Алмаз. Сапфир же жил в потоке, накладывая на реальность один ему известный трафарет. Он мог поддержать любую тему беседы, внимательно слушал и не стеснялся задавать вопросы, если чего-то не понимал. Он действительно доверял её мнению и на практике применял её науку, рисуя в айпаде на совещаниях прогнозируемые графики. В его голове хранилась куча странной и интересной информации, на которую она бы никогда не обратила внимания. Например, что в здании её банка до 1973 г. располагалось отделение научной библиотеки «Ли Конг Чан». «Раньше здесь хранили знания, теперь деньги, полученные с этих знаний», — задумчиво говорил Сапфир, рассматривая какие-то схемы. Хотару поразилась, что европеец может знать такие мелочи, которых не знала даже она. Потом до неё дошло, что он изучил историю и проекты всех зданий, которые она посещала регулярно. Всё же он был невозможен. И в теннис играл из рук вон плохо, но не побоялся показаться неумехой — честно предупредил, что единственный раз, когда он имел дело с ракеткой, был при посвящении в студенческие годы. — У тебя есть диплом? — едва скрывая свое удивление, поинтересовалась Хотару. Подобное выходило за границы её понимания. Кажется, Нэнси Эткофф не просто так называет лукизм одним из наиболее распространённых предубеждений. И ты, Хот, стала его жертвой. Все знакомые ей образованные мужчины создавали впечатление вышколенных трусов, трясущихся за свои деньги, положение и имидж. А ещё они пускали на неё свои слюни и позволяли себе лишнего, распуская руки. Великий Ли Куан Ю и Алмаз — исключения, доказывающие правило. Теперь ещё и Сапфир. Бог любит троицу. — Это было давно. Но играть в теннис мне он не поможет, — ровно ответил Сапфир, протягивая ей мяч на ракетке. — Ты подаёшь. Изучив правила, уже к третьей их совместной игре он мог сойти за сносного любителя. Ещё он метко стрелял и, как смогла сделать вывод Хотару, имел острое зрение. В одну из суббот без Алмаза Сапфир отказался ехать на тренировку, узнав, что она остаётся одна, и Хотару напросилась с ним: — Я рассказываю тебе про свои игрушки, а чем поделишься ты? В ответ он, как фокусник, достал из ниоткуда пистолет, одним движением изъял магазин, и положил ствол на диван рядом с ней. Немая сцена длилась минуты три. Хотару смотрела на тёмный пистолет на светлой обивке своего дивана и судорожно пыталась собрать разбежавшиеся мысли. — Ты считаешь меня дурой? — спросила она, вскинув голову, и посмотрела ему прямо в глаза. — Странный вопрос. Мне действительно нужно на него отвечать? — Почему он у тебя? Зачем ты его разрядил? Зачем ты вообще носишь оружие в доме? Она понимала, что несёт откровенную дичь, но не могла остановиться. Шквал эмоций накрывал волной… она никогда ранее не замечала на нём ни кобуры, ни этих кожаных поясов через плечи, что носили другие. И вот сейчас… он достал оружие так буднично, как бумажник! — Он… всегда у тебя? В пиджаках и куртках, что он носил, и телефон спрятать сложно. И тут до неё, наконец, дошло: сказанное Алмазом несколько месяцев назад не было шуткой. Он действительно наёмник. Тяжесть осознания свалилась на Хотару… «Твоё спокойствие стоило мне очень дорого», — пронеслось в голове, и она не знала, как теперь реагировать: бояться, плакать, кричать или сделать вид, что ничего не случилось. Сапфир колебался с ответом:  — Ты хотела, чтобы я показал свои игрушки. Вот, — он совершенно естественно указал на темнеющий пистолет на диване. — Оружие — опасная вещь, может выстрелить, ранить или убить. Изъял магазин, чтобы соблюсти технику безопасности. Она наблюдала, как Сапфир отошёл к окну и встал в пол-оборота, и, не дыша, выдержала повисшую паузу. — В банке запрещено. Этот ваш, Сейя Коу, по сорок минут зачитывает мне коллективный договор и требования службы безопасности. «Сотрудники не имеют права проносить в здание…» — и нудит, как шмель, одно и тоже. Жу-жу-жу. Жу-жу-жу. Бесит! — шипя, резюмировал он и пнул мыском ножку рядом стоящего кресла. — В вашей стране и террористы законопослушные? Заранее интересуются, имеют они право или нет? Хотару, как загипнотизированная, слушала, наблюдая за его залитым светом силуэтом. Его голос успокаивал. Хотя Сапфир и выражал свое недовольство, от него исходили волны бездонной силы и равновесия. Ещё минуту назад она чуть было не скатилась в истерику, а сейчас еле сдерживала смех. Мгновение назад она была маленькой испуганной девочкой, чьи хрупкие чувства легко осмеять, растоптать, и почти инстинктивно сжалась, готовая получить удар. Он не посмеялся, не обесценил её страхи, не стал сводить всё к «женской глупости», а пояснил с той же серьёзностью, с какой спрашивал у неё про Форекс. Тугая пружина в животе ослабла, а под конец тирады она вспомнила горящие гневом глаза руководителя службы безопасности, который сверлил Сапфира ненавистью при каждой встрече, и рассмеялась от души и звонко. Но даже сквозь смех она не нашла ответа: про террористов, это он гипотетически или о себе? — Поехали? — снова попросила она. — Это не совсем подходящее место для женщин. — Всё-таки ты сексист. Я была права. Первое впечатление никогда не обманывает. Едем, — натягивая свитер, проговорила Хотару и обернулась в поисках сумочки. Сапфир протянул ей клатч ребром, предусмотрительно держа за другой край: — Тебе не понравится. Она сразу поверила. Но упрямство не позволило ей отказаться, отступить и так легко сдаться. Она докажет всем, что умеет в любые игрушки! Ей действительно не понравилось стрелять, да и уютным это место назвать было трудно. После фойе с приветливым администратором начинался глухой бункер с бесконечными тёмными коридорами, обрешёченными дверьми и комнаты, из которых хаотично доносились хлопки. У неё спросили, из какого калибра леди хотела бы стрелять, чем поставили в тупик. Она не знала, что ответить, и беспомощно посмотрела на своего спутника. — Taurus TX22. Три магазина к нему. Два часа личного женского тренера, защитные очки и набор мишеней. Хотару только согласно кивнула, хотя было грустно от мысли, что он не собирался её учить. Уже хорошо, что остался с ней в одном зале, и она могла украдкой подглядывать за ним. Женщина-инструктор нудно зачитала ей правила, а потом разложила перед ней на столе кучу разных вещей. Результат каждого выстрела отображался на табло, и её результаты были совсем скромными. Чаще она вовсе не попадала по мишени, но каждый раз честно пыталась. Руки предательски дрожали от усталости и адреналина. А на его табло счёт уже подбирался к третьей сотне. В какой-то момент мишень на конце зала превратилась в одно тёмное пятно, и Хотару сдалась, силясь рассмотреть все эти 0 и 10. Она впервые в жизни почувствовала, что даже цифры могут предать. С цифрами на экране её монитора было куда проще и понятнее. Когда они вышли, её пальцы подрагивали, сердце билось где-то у горла, а в ушах ещё долго стояли пробки и звенело от выстрелов. Наверное, Хотару бы совсем оглохла, если б не использовала специальные наушники. Сапфир же был невозмутим и спокоен: — Понравилось? — Нет… Не знаю, — неуверенно ответила она. — Я же говорил, — нажал на брелок, и их машина отозвалась сигналом и коротким миганием фар. Сапфир открыл дверцу пассажирского сиденья и вдруг пристально посмотрел прямо ей в глаза. Хотару напряглась, не в состоянии расшифровать его взгляд. Он был слишком спокойным для подчинённого и слишком настороженным для друга, одобрительно оценивающим. Она много раз видела это выражение. Ровно с такой же физиономией он сидел рядом с ней перед членами правления банка. Они все были в сотни раз богаче и влиятельнее его, но он смотрел на них, как на полезную мебель, и продолжал внимательно слушать. Будто знал, чего именно хочет от жизни, и воспринимал их декорациями на своём пути к цели. Его уверенное хладнокровие задевало её ещё больше. Он ничего не делал, но адово шатал её эмоции, выцарапывая её из панциря. Если оглянуться назад, то именно она была инициатором всех их разговоров, неожиданно и невпопад обрывая тяготившее её молчание. Никогда ранее она не искала общения с телохранителями. Никогда ранее они не относились к ней так равнодушно. Он словно отражал её: собранную, цепкую, ненастоящую. И за это его хотелось убить. Ударить кулаками в грудь и кричать, требовать, вытрясти из него ответ на вопрос «За что?» Адреналин отпускал подобно анестезии, и её начало потряхивать. Смесь самых разных эмоций навалилась на неё. Хотелось всего сразу, и ничего конкретного. Она так давно забыла, чего хочет на самом деле, что начала жить по инерции, по нарисованной кем-то модели с названием «успешная» и «полагается». Картина идеальной жизни с чётко выверенным планом, в которой нет места сомнениям, страхам, чувствам. И сейчас Хотару остро почувствовала неестественность, искусственность своей жизни. Её декоративность… а контроль и уверенность остались где-то в фойе стрелкового клуба, потерялись в его тёмных коридорах. Привести в порядок мысли ей бы сейчас очень помог секс, он всегда помогает. Последние пять лет — точно. Сидя рядом с Сапфиром на переднем сиденье, она молила всех богов разом — никаких пробок. Не смотреть, только не смотреть на него. Пусть его руки продолжают крепко держать руль, иначе, если на секунду она почувствует ослабление его хватки, не справится и сделает ему минет. Она хотела попробовать его на вкус. Это осознание прошибло раскалённым прутом, и Хот до боли сжала пальцы, впиваясь ногтями себе в кожу. Только. Никаких. Пробок. Не важно, где минута слабости застанет. Она докажет ему. Что?.. Не важно. Всё докажет. Но больше всего её пугал отказ. Он пугал её больше, чем последствия. По возвращении Алмаза она целовала мужа неистово и всю ночь занималась сексом, как в последний раз. Ночами стонала и не сдерживалась — пусть он слышит. Знает. У неё есть всё: лучший из мужчин, деньги, внешность, секс. Она живая. То был последний раз, когда Хотару ездила с Сапфиром на переднем сиденье. За его спиной было намного легче себя контролировать. Можно было изучать его затылок, борясь с желанием запустить пальцы в тёмные волнистые волосы, вдыхать его парфюм, слегка подавшись вперёд. Или гнать пугающие мысли прочь. И отсюда не видно ненавистных перчаток. Ещё во Франции Хотару хотела узнать про его гонорар, но не решалась спросить, словно боялась увидеть ценник на своей бирке. Во сколько Сапфир оценил её? Что за цифра смогла отрезать её от возможности почувствовать его руки на своей талии? Что за чёртов клин сидит в его башке, что он не прикоснулся к ней даже во время нападения в ресторане?! Как же она поторопилась… По дороге из Швейцарии Хотару представляла, как войдёт в сумрак его комнаты, позовёт и обнимет за плечи, прижмётся грудью к его спине. Вдохнет мускусный терпкий парфюм — и гори всё синим пламенем: её брак, банки, биржа. Пусть всё провалится в тартарары. Какое счастье, что его не было дома. И дурманящая мысль осталась наваждением, плавно перебравшись в сон. Какой ужас, что его не было. Значит, утром она снова уловит запах секса, шлейфом тянущийся за ним. Он невозмутимо пожелает доброго утра, придвинет кофе или закуски и, позже, сидя в машине, она на полную врубит кондёр, спасаясь от навязчивого удушья. Каждый раз, когда такое случалось, ей хотелось орать и требовать ответа. Хотару не хотела думать, что какая-то женщина смеет прикасаться к нему. Что на свете вообще существует такая женщина и живёт в этом городе. Даже если это шлюха. Неважно кто. Она не имеет права к нему прикасаться. Никто не может приблежаться к её игрушкам. Хотару настолько поглотил водоворот пугающих образов и смешанных чувств, что она совершенно забыла про свой день рождения. Оттого остро режущим было удивление, когда она увидела подарок из ювелирного. На маленькой открытке серебряными вензелями было выбито короткое «С Днём рождения», — и ничего более. В коробке, что она обнаружила на столике в спальне, покоилась тонкая цепочка белого золота с парой небольших раскинувшихся бриллиантовых крыльев в центре. Хотару чуть было не расплакалась от нахлынувших чувств, — раскаяние за мысли о другом, благодарность за трепетное отношение к ней. Её муж — самый лучший мужчина в мире. Алмаз помнит каждую мелочь. Он не заслуживает предательства… Он заслуживает только поцелуев. У неё самый лучший мужчина на свете. Смахнув навернувшиеся слёзы, преодолевая мелкую дрожь, Хотару надела подарок. Цепь была короткой, и крылья легли строго в ложбинку между ключиц. Надо успеть; возможно, он ещё не ушёл. Она поторопилась спуститься, чтобы застать Алмаза до выхода и поблагодарить. Колье, букет, праздник… Он её баловал. Хотару, было, зарделась под взглядом мужа, как его небрежные слова, обращённые к Сапфиру, буквально бросили её в жар от смеси стыда, надежды и священного ужаса. Через секунду её щеки пылали от гнева. Этот заносчивый гордец и тут решил всё за неё, нисколько не скрывая своего пренебрежения!  «Нянька?!», мысленно фыркнула Хот и крепче обняла Алмаза тая подобно мороженому от его поцелуя. Уже успела набрать в грудь воздуха и выбрала подходящую интонацию, чтобы поблагодарить мужа за колье, как его странные слова озадачили её. «Ты не узнаешь свой подарок?» Такое чувство, что он впервые видел это украшение. — Да, именно… за это… оно мне и приглянулось, — приглушённо отозвалась Хотару, едва сдержав удивление. Точно… Он же всегда дарил ей крупные украшения, как она любит. В её груди что-то гулко ухнуло и полетело вниз к пяткам. Подарок был не от него.