Деньги не пахнут.

По стеклу барабанил мелкий дождь, Хотару задумчиво смотрела сквозь него на пробегающий пейзаж. Февраль подошёл к концу, шёл не менее жаркий март, а в её душе третий месяц продолжал бушевать шторм, начавшийся в День рождения. Сдерживать его порывы иногда было невыносимо тяжело. Говорят, от судьбы не уйдёшь, и она каким-то кривыми тропами добралась до Хотару. Туманящая сознание блажь с каждым днём одолевала сильнее, и Хотару боялась самой себе в этом признаться: она увлеклась. Слишком увлеклась другим. И что самое ужасное — остановиться не получалось. Она пробовала: заваливать поручениями, чтобы держать его при себе как можно дольше, намеренно избегать, дразнить откровенными нарядами, мучить ожиданием и измывать молчанием, но в результате сама страдала больше, получая безропотное выполнение и равнодушную готовность сносить её капризы. Ей хотелось провалиться сквозь землю, лишь бы не ощущать волнительный жар по коже, когда он смотрит на неё. И прикусить себе язык, когда она намеренно привлекала его внимание… Прошло столько времени, а он так ничего и не сказал… Нравится ему, как смотрится? Ей идёт? Он доволен? Когда в конце концов Сапфир заметит и оценит, как она старается отблагодарить его?! Оставалось только в лоб спросить… но она этого не сделает. Не она начала эту игру в молчанку, позволяющую прятать за завесой их маленькой тайны так много… За любое проявление внимания от неё всегда ждали чего-то в ответ. Все, кроме этого гордеца с пронзительно-синими глазами. Острыми, как край гранитного осколка и яркими, как… звёзды в ночном небе вдали от города. И такими же холодными. Он ничего не просил, не ждал, и, кажется, вовсе не считал свой поступок достойным внимания. — Когда у тебя День рождения, Сапфир? — как-то в самом начале марта решилась спросить Хотару, выбирая памятный презент на юбилей одного из членов правления Пенсионного Фонда. — Девятнадцатого сентября, — равнодушно ответил он. — Про этот я знаю. А у Лео? Она не собиралась так легко сдаваться. — В июле. — А у тебя? Он скосил взгляд, задумчиво потирая большой палец о ребро среднего, будто решал, говорить или нет: — Это не важно. — Как скажешь, — Хотару постаралась скрыть свою растерянность; она совершенно не понимала, как можно пробить его отчуждённость. Только ей начало казаться, что их отношения стали ближе, как Сапфир снова обрубил её иллюзии. И вопрос, как его благодарить, остался не закрыт. В тот вечер она снова вспомнила свой «день перерождения». Как неслышно вернулась к себе, стараясь ни на кого не смотреть. Хотелось сбежать, скрыться. Какое облегчение, что Алмаз уехал так быстро. Казалось, задержись он ещё на пару минут — и услышит пустоту, заполнившую её до краёв. Прочитает, как книгу, всё поймет. Совершенно всё. И отступать будет некуда. Помнила, как скрылась в душе. И позволила себе наконец дышать. Давно она не чувствовала себя настолько потерянной. Её мир деформировался, как скомканный в порыве рисунок, и разобрать очертания выверенных линий своей жизни она уже не могла. Хотару почти час прорыдала, сидя на полу и размазывая слёзы. Впервые за много лет она позволила себе плакать. Сунув под горячую воду похолодевшие пальцы, Хотару взглянула на своё отражение в зеркале. В тёмных зрачках дрожали блики ламп. Озарение. Оно снизошло до неё так внезапно, что головой потрясти пришлось, чтобы прийти в себя, — «Коснулся меня». Глядя на собственное отражение, Хотару провела пальцами по тонкой линии, поддевая ногтем изящную цепь. В голову ударило смущение. Резко. На её шее сейчас материальное доказательство. Он дотронулся до неё. Теперь никто у неё этого не отнимет. И стыд перед мужем за мысли о другом сменил шквалистый шторм из ошеломительной радости, неуёмной тоски, волнующей надежды, ранимости и опустошающего опасения. Впоследствии эти чувства ещё не раз менялись, поглощая её в свой водоворот, но шторм не сбавлял сил и не унимался вот уже третий месяц. На фоне него её прошлая одержимость своим хранителем казалась детским капризом. Глупостью. Она помнила, как скользнула в кровать, с головой накрываясь одеялом. Глаза щипало от слёз, хотелось скрыться от всего мира. И разобраться в себе. Ей требовалось подумать. Серьёзно и обстоятельно. Но на это не было сил. Ни тогда, ни сейчас. Голову заполнила ватная пустота. А тело покалывало от смеси разных эмоций. Хотару ещё предстояло научиться их понимать, различать и структурировать каждую в отдельности, стараясь не пораниться об острые грани давно разбитых надежд и мечтаний. Снилось, как она бродила среди заросших мхом камней и никак не могла выбраться из этого каменного лабиринта. Её разбудил звуковой сигнал телефона, она разлепила глаза, собирая мысли и образы в чёткую картинку. Безуспешно. Она была опустошена изнутри. А Алмаз назначил время. Удачно, что её весь день никто не беспокоил. Привычно. Это началось на первый же праздник после их с Алмазом своеобразной помолвки. Хотару начала что-то подозревать, когда за час ей передали пятый презент. На каждом стояли подписи незнакомых личностей. Вечером она высказала своё недовольство Алмазу, но тот с довольной ухмылкой лишь достал из ближайшей корзины бутылку красного: — Неси бокалы, дорогая. Есть повод для праздника. Теперь ты официально признана частью правящего сословия. Сословия?.. — надо же, Хотару практически забыла, как её тогда передёрнуло и что-то крепко сжалось внутри, заставляя её подобраться. А чего она ожидала? Почему этот вопрос не приходил ей в голову раньше? «Чего я ожидала, будучи пассией одного из самых влиятельных мужчин страны, какого отношения к себе я ждала? Надеялась остаться человеком в кольце лживой лести и политических интриг?» Стоило ей переехать к Алмазу, как к ней оказались прикованы взгляды тысяч неусыпных глаз, и она не могла себе позволить оступиться. Не имела право на ошибку. Тёмная пугающая пропасть раскрывала свою пасть перед ней, и Хотару шла ей навстречу, хоть и чувствовала, с каким трудом даётся каждый новый день. А потом свыклась. Как-то буднично и само собой. Алмаз помог… смазал рваные края незнакомого ей мира. Действовал аккуратно, но настойчиво, расставлял сети, так что она сама шла по выстланной им дороге в нужное ему направление. Она и одевалась с оглядкой на его вкус. Читать восхищение в сиреневых глазах было приятно… и он был нежен. Алмаз поднял её к себе на неприступную высоту, с которой так просто было взирать на бренный мир. Не страшно — топтать и рушить, легко — смеяться и игнорировать. Не жизнь, а красивая, Выверенная Картинка. И даже «сословие» стало понятно, проникло в тело, растворилось в сознании. Хотару согласилась: к моменту их свадьбы она стала частью правящего сословия. И её больше не передёргивало от этой мысли. Мечта миллионов, доставшаяся ей. Но любила ли она его? Очарована? — безусловно. Благодарна? — без сомнения. Она часто его благодарила. По-своему, как умела… чтоб не чувствовать сосущего «должна». После он улыбался, как Чеширский кот, налакавшийся сливок. И ей было приятно. Любила ли?.. Немой вопрос остался не заданным, и без ответа. Её уверенность дала глубокую трещину. Или она просто пытается оправдать саму себя перед последним шагом, стоя на краю пропасти? От этих мыслей холодело внутри. Веяло развалинами привычного мира, атрибутом которого она стала. Важным, но винтиком — для плавности хода наработанной системы. «Развалины» — это громко сказано. Мир Алмаза выживет без неё… А какова её судьба вне мира Алмаза? Именно с такими мыслями Хотару возвращалась домой в свой День рождения. И чтобы унять голос совести и упорядочить мысли, прибегла к проверенному способу. Алмаз-то точно никогда не откажет ей в её власти. Под мерное постукивание дождя по стеклу, урчание мотора и шелест колёс по мокрому асфальту собственная жизнь начала казаться ей золотой тесной клеткой. Хотару, наконец, поняла, чего хочет… Она хочет быть счастливой. Не так, собственно, много, но оказывается — недосягаемо. Вот она, судьба-искусительница, на расстоянии вытянутой руки. Мчит её на очередное совещание. Не прикоснуться. Потом безропотно подбросит, куда она скажет, и будет терпеливо дожидаться у выхода. Сколько бы часов Хотару ни провела в плену салона красоты, он будет ждать. Она проверяла, «кто не выдержит». Первой сдалась она, нарушив молчание телефонным звонком. Спустя шесть часов и три разговора с мужем, ей жизненно необходимо было услышать его голос. Древняя мудрость гласит, что путь от сердца к сердцу запутан и длинен, — а добраться до своего собственного оказалось ещё сложнее. Если несколько месяцев назад Хотару думала, что поторопилась, то теперь пришла к выводу, что совершила чудовищную ошибку. Обречённая жить с королём, мечтая о пешке. И что ей делать дальше? Нет, она справится с собой, со своим сердцем, с сумбуром и бардаком в своей жизни. В конце концов… пока что всё идёт хорошо. Алмаз ни о чём не догадывается. И если она сможет устоять у края и не шагнуть в пропасть, то Сапфир никогда к ней не притронется. Всё это может оказаться простой блажью. Её капризом, о котором она пожалеет.

***

Чёрт побери, как до него долго доходило. Его сердце настолько очерствело, что ему понадобилось больше года, чтобы понять, что с ним происходит. Неудивительно: он никогда не любил раньше, с чего бы ему распознать это странное чувство в груди, которое обстоятельства настолько крепко разбавили ревностью, обязательствами, ненавистью и желанием, что грань между ними давно растворилась! Привыкший не доверять, никогда не задерживаться на одном месте, не привыкать к людям, местам и не помнить своего имени, он сдурел, не иначе, когда согласился на этот контракт. Да, она понравилась ему с первого взгляда, но это ещё не повод пускать под откос поезд своей налаженной жизни. Сотни красоток было у него. Но именно эта незаметно подобрала все ключи к его бастионам. А он и пальцем её не коснулся. Лишь любовался со стороны и был рядом. Слишком долго. Этого времени хватило, чтобы Хотару пробралась под кожу и поселилась где-то в пульсе. Он страшно болен. Болен ею. Это чувство внутри… Совсем не похоже на его увлечённость зеленоглазой старшекурсницей… и три соседки по комнате у неё тоже были весьма ничего. Тогда хотелось кричать во всё горло, читать стихи, мокнуть от дождя под балконом, упиваться своей влюблённостью, на всю катушку проживая эмоции. Кричать о них и хвастаться перед всем миром. Целовать Петси на людях, крепко прижимая к себе, и настаивать на своём. Слушать себя, а не её, и изредка потакать её капризам. Сейчас он понимал, — то был фантик, сверкающая обёртка от настоящего, монолитного чувства. Хотару хотелось обнять, укрыть и спрятать от всего мира. Чтобы никому… чтобы никто. Любить, влюбиться — оказывается, не одно и тоже. Осознание этой простой истины придало силы и позволило лучше себя контролировать. Теперь он понимал причину своего нетипичного поведения и реакций и стал жёстче к самому себе, не позволяя себе даже на мгновение смотреть на Хотару с теплотой. Никто не должен знать о наличии у него слабостей. Каждый раз рядом с Хотару он прокручивал в голове первую встречу с Алмазом, чем вызывал в себе лютую ненависть… И становилось легче. Немного. Если бы тогда, в январе 2015г., прислушался к своей интуиции и послал Алмаза, Сапфир не стал бы задумываться о будущем и мечтать. Он вообще не носил бы это имя. И не знал бы её. Сапфир думал, что просто хочет Хотару, — нормальное, здоровое желание при виде привлекательной женщины. И почти год пытался справиться с собой, обманывая животный инстинкт. Если бы ему не пришлось проводить с ней столько времени, то не пришлось бы столкнуться с густым, душащим, иссушающим чувством ревности. Возможно, при других обстоятельствах он бы её и не заметил, или … не будь она его целью, он бы просто трахнул её, возможно даже не раз, и забыл. Уже понял, но упрямо отрицал, что давно использует вкусные, умелые, податливые, качественные, но… суррогаты, отдалённо напоминающие её. Поделил, значит: Любовь — отдельно, здоровый секс — отдельно. Оставалось как-то примирить, подружить, соединить эти две стороны его жизни. Не хотелось. Внутри всё противилось. От суррогатов всё чаще начинало тошнить, и посещать бордель Сапфир стал реже. А впереди ещё девять месяцев его контракта. Вечность! «Такими темпами до целибата недалеко…» — едко сказал сам себе Сапфир, подпитывая собственную злость, чтобы перешибить ею боль. Аж зубы сводит от одной мысли. И больно рвёт сердце. Невозможно остаться дольше. Дружбы ему было мало. Работать на неё он не мог. Ещё был вариант убрать Алмаза, но тогда бы он причинил боль Хотару. А это исключено. Всё, что угодно, хоть луну с неба, умереть за неё — пожалуйста, только не стать причиной боли в её глазах. Сапфир никогда ранее не думал о будущем. Он рос с явным знанием: завтрашний день может стать последним. Поэтому жил, не привязываясь к имуществу, людям и местам. Поэтому убивал без сожаления. Поэтому ей о себе ничего не рассказывал. Чтобы не увидеть страха на её лице, чтобы не почувствовать ужас, охвативший её. Что он — человек без имени, будущего и надежд, может ей дать? Он её любит. Для него достаточно. Но он никогда не трогает объект. Это правило № 0 в его жизни. Основа и столп существования. И за какие грехи на пути встретилась она? Неужели всего, что он пережил, было недостаточно, и он всё-таки получил свой ад на земле? Уж точно не для спасения Хотару появилась в его жизни. Красота не спасает мир, этот пафосный бред опровергнут миллионы раз. Красота нещадно губит всё, до чего дотягивается. Из-за красоты погибали короли, умирали империи. Смерть равняет всех, уродует, невзирая на смазливое личико. Он знал это с младенческих лет. И каким-то чудом выжил в среде милитаристских фанатиков от веры. И чем он отличается от них? Если бы не Белфастское соглашение, номинально остановившее гражданскую революцию в его стране, он бы уже давно был или в земле, или в тюряге. Как забавно повернулась жизнь, если бы не «Пять методов*», Сапфир бы никогда не встретил Хотару. И не мучился бы который месяц. Не узнал бы каково это — любить того, кто тебе не предназначен. Влюблённый в своё божество дурак, позволивший себе в мечтах больше, чем дозволено… Он бы обнял и уткнулся в её грудь — самое уютное место на планете. И обезумел бы от её первого стона. Оторвавшись, только если она попросила о пощаде. Он бы увёз её в тихую Норвегию… Или в родную Ирландию. Ей вроде бы нравится дождь. Откуда ему было узнать о нежности и о том, как надо проявлять её? Сапфир обнимал сотни разных, но нежности в нём они не вызывали. Его беспокоило, что её кожа стала бледнее обычного и сама она рассеянной. И её начало мутить по утрам. Сапфир не сразу обратил на это внимание, списывая на ночные биржи, недосып и усталость, но пару недель назад, когда Хотару, резко отставив ноут, вскочила из-за стола и кинулась к двери, нахмурился, перебирая в голове все ему известные диагнозы. С детства уяснил — любое недомогание может привести к летальному исходу. Так — «просто кашель», как говорила мать, забрал её у него в 12 лет. — Едем к врачу, — резко вымолвил Сапфир, пряча за резкостью тревогу в голосе. «По крайней мере она ничем не болеет», — повторял он себе после посещения клиники — слабое утешение не приносило ни грамма радости. Хотару ничего не сказала, он сам понял. И горло сдавило, не вздохнуть. Ответ напрашивался сам собой, сколько бы Сапфир не гнал его от себя. Странно: первосвященникам принято радоваться благой вести о рождении детей у их богов. В их честь даже праздники затевают. Его жизнь с самого детства была связана со смертью, террором — какие уж тут любовь, романтика и планы на будущее! Его отец, ярый католик, один из участников «Кровавого воскресения»*, в январе 1972 года спалил дотла британское посольство в Дублине, а после возглавил Временную Ирландскую Республиканскую Армию. Отец создал целую сеть глубоко законспирированных ячеек, на чьём счету были резонансные акции: взрывы у здания парламента в Лондоне и на съезде Консервативной партии, убийство адмирала Луиса Маунтбэттена, миномётный обстрел резиденции премьер-министра на Даунинг-стрит в 1991г… В общей сложности, свыше 183 террористических актов на территории Великобритании и в других странах мира. Несколько из них Сапфир планировал сам, в ещё большем количестве принимал непосредственное участие. Всё во славу великих идеалов, что намертво въелись в его голову с младенчества… Свободу веры и Достижение полной независимости Изумрудного Острова от Соединённого Королевства! — проповедовали его родители, а не любовь и мир во всём мире. Он рос послушным сыном. И никогда не разочаровывал отца. Гражданская война терзала страну 30 лет, искалечив жизни нескольким поколениям, и вот она закончилась, Сапфира отправили учиться управлять, руководить, готовиться к новой реальности, но в колледже его нашли MI6, и навыки масштабного террора перешли в узкопрофильные убийства. Вчерашние враги сегодня сдержанно улыбались на камеру, пожимали руки, много говорили о мире и светлом будущем, а крупномасштабные войны перешли на новые уровень. Наивно было полагать, что его просто так оставят в покое, но ему предложили интересную сделку. От британской разведки сбежал семь лет назад, вскоре после похорон отца, больше ничто не держало его за горло. В этом новом мире тотальной глобализации на себя работать оказалось гораздо выгоднее. Кажется, это называется бизнес. Сапфир не любил вспоминать своё прошлое, с другим именем проще было представить, что это и не его прошлое вовсе, а старый чёрно-белый фильм, застрявший в его мозгу. Но отчего в этот апрельский вечер он прокручивал его уже по третьему кругу? В двенадцатом часу его часы подали сигнал о входящем звонке, Сапфир не глядя нажал приём и, услышав своё имя, поспешно схватил телефон: — Что случилось? — Нет, ничего, — поторопилась успокоить его Хотару. — Всё хорошо. Я хотела сказать, что мне надо завтра … я записана… — Я понял, — оборвал её Сапфир, не давая произносить ничего лишнего. — Выедем раньше и всё успеем. Я отвезу. — Сапфир схватил пиджак и осторожно вышел из дома. — Это не обязательно, — послышалось в трубке. — Я отвезу. Это не обсуждается. Она промолчала в ответ. — Алмаз надолго в этот раз? — А, нет. Через два дня вернётся, — у Хотару слегка сбилось дыхание, словно она не ожидала такого вопроса. — Соскучиться не успеешь, — Сапфир повернул ключ зажигания, и переключился на наушник. И отдохнуть тоже. — Ты в дороге? — с тревогой спросила Хотару, видимо, уловив посторонние звуки — чёрт бы побрал этот фильтр внешних шумов! — Дома, выходил подышать. Небо сегодня ясное, — его арендованная Acura тихо выехала за ворота. — Что интересного на бирже, рассказывай. Дай инсайдерской инфы для пары выгодных сделок. В наушнике послышался тихий смех: — Ты не можешь, ты сотрудник банка, наши сделки все отслеживаются. — А я сам и не буду, скажу своему брокеру, пусть пару пакетов переформирует. Они проговорили всё время, пока он летел к аэропорту Селетар. Сапфир упрямо твердил себе, что это исключительно ради её спокойствия, ведь это его работа. Но этот телефонный разговор был чем-то большим, как невидимая нить, связавшая их в эту ночь. Через пятнадцать минут он уже брал парковочный талон. — Что за шум? — спросила Хот, когда под сводами аэропорта заговорил диктор. — Телевизор, не обращай внимания, пульт завалился за тумбу, не хочу сейчас за ним лезть. Сапфир положил паспорт и молча указал продавцу на Samsung на витрине и лейбл Singtel; после окончания оформления симкарты расплатился наличкой. Возвращался, также продолжая разговор с Хотару. Сейчас он бы ответил на любой её вопрос, лишь бы она не повесила трубку. Благо, она ничего лишнего спросить не решилась. Так и проговорили до его возвращения. Не успев сказать друг другу чего-то важного. Утром, в семь, он уже ждал её в машине. Сначала заехали в банк, где в кабинете Сапфир попросил у неё её мобильный. Хотару, недоумевая, протянула аппарат. — Разблокируй, — попросил он, бросив короткий взгляд на устройство в её руке. Пару минут манипуляций — и Сапфир вернул телефон Хотару. — Стоит оставить его здесь, возьми с собой этот, — с этими словами он положил на её стол новый аппарат. — Все входящие придут на него. Если Алмаз спросит, скажу, что ездил на профилактический осмотр, оформить очередную макулатуру для визы. Ему показалось, что она была готова вот-вот заплакать, столько тёплого отчаяния было в её взгляде. До невозможного хотелось её обнять и простить ей всё, сразу всё, — прошлое, настоящее, будущее… — Уверена? — ещё раз спросил он, когда сели в машину. В горле пересохло, и его голос звучал сухо и глухо. Хотару решительно кивнула в ответ. Он молча отвёз её в клинику. У них появилась ещё одна общая тайна. Те несколько часов, что он ждал её звонка, Сапфир успел прийти к выводу, что это мог быть не первый её аборт. Как-то иначе ему виделись женщины, впервые решившиеся на этот шаг. Вообще, у него было много стереотипов… он неожиданно осознал, что, по сути, совершенно ничего не знал о женщинах и о жизни с ними. Да и откуда ему было об этом знать? Мысль, что кто-то и от него мог делать аборт, сопроводил тупой укол под солнечным сплетением. Невыносимо хотелось курить. Эту привычку он бросил ещё 10 лет назад. Прими Хотару иное решение, в ноябре дом заполнился бы детским плачем. Сегодня был его настоящий День рождения. И в где-то совсем глубоко в душе он был благодарен за такой подарок. Живого воплощения её принадлежности другому Сапфир бы не вынес.