Деньги не пахнут.

Алмаз едва успел отдышаться после празднования своего возвращения к работе и дня рождения, как к вечеру следующего же понедельника страну шокировала неприятная новость: на 92-м году жизни почил Селлапан Раманатан — шестой президент страны, дважды избиравшийся без конкурентов и занимавший этот пост с 99-го прошлого века по 2011г. века нынешнего. Хотару подумала, что её мольбы услышало не только небо: мужу определённо, благоволили все ночные звёзды разом, осветив яркостью его путь. Иначе как ещё объяснить такое стечение обстоятельств?! О каком торжестве могла идти речь во время общего практически недельного траура! Раманатана разбил инсульт ещё три недели назад, но он продержался, дав возможность Алмазу с лаврами вернуться к работе. Преставься Натан раньше — ещё месяц разговоры всей политической элиты крутились бы только вокруг его персоны, затмив все остальные новости. Опуская регулярную предвыборную «странность» с отклонением всех иных кандидатов (на основании конституционных критериев), СР Натан действительно был выдающимся человеком: начал с медицинского соцработника и дослужился до должности посла в МИД; в январе 74г. вызвался стать заложником в обмен на пятерых гражданских лиц, захваченных повстанцами Японской Красной Армии; имел четыре высшие национальные и три иностранные государственные награды и получил третью докторскую степень всего за 2 года до своей смерти… Интересный был человек… увлекающийся. И даже стал девятым из девяти, в честь кого устроили публичную церемонию государственных похорон. И если министр финансов мог «забить» на официоз последнего траурного дня, на неделе отметившись в числе «прощавшихся» в здании парламента, то Кандидату в премьер-министры этой участи избежать было крайне сложно. Как и его жене. И они шли в составе траурной процессии к культурному центру Национального университета Сингапура. Хотару держала мужа за локоть и уже давно перестала слушать хвалебные речи меняющихся влиятельных спикеров. Маршрут проложили мимо важных для усопшего достопримечательностей, в том числе мэрии, где Натан присутствовал на парадах, мимо морского департамента, где он работал, и ещё почти десятка мест. Процессия шла медленно, из-за чего и без того длинный путь казался бесконечным. Нещадно палило солнце, а влажный воздух был необычно тяжёл и вязок. Голова и ноги гудели и, чтобы не фокусироваться на усталости, Хотару, поглядывая на мужа, размышляла, с насколько безукоризненным выражением скорби на лице Алмаз думает, что непременно перевалит за девяносто, займёт «десятку» и вот так же протащит через всю страну пару тысяч человек. Чисто из желания мести за эту трёхчасовую пытку под солнцем. Сразу по окончании утомительного мероприятия они перекусили в ближайшем к университету ресторане, и Хотару направилась в банк, решив на работе переждать многокилометровые пробки, спровоцированные перекрытием улиц. Хотелось побыть одной. В тишине. Алмаз предложил проводить, но она отказалась, сославшись на небывалое количество полиции, рассредоточенное по городу, так что муж может со спокойным сердцем отпустить её; и чем скорее он сам попадёт в министерство, тем раньше вернётся домой. Подходя к лифту, Хотару думала только о том, как вскоре скинет туфли, оттого рассеянно поздоровалась в ответ на быстрое приветствие леди, нажавшей кнопку вызова. Спустя несколько секунд перед ними открылись двери лифта, и в отражении тонированного зеркала напротив Хотару узнала стоящую рядом с собой Амелию. — Си Джи? Что-то случилось? — войдя вместе с ней в лифт, поинтересовалась Хотару. У неё не было никаких иллюзий, — причина появления Си Джи в здании банка совсем не в тоске по отцу и не в желании перенять его опыт. — Пока нет, — миниатюрная Си была спокойна и сделала вид, что не понимает, к чему ей задают вопросы, но на дне её глаз блестело нечто этакое… прохладное, многослойное. — Прекрасно, пусть так и остаётся, — безукоризненно вежливым тоном ответила председатель, — передавайте привет маме. Жаль, что мы не увиделись на Дне рождения моего мужа. Несмотря на своё положение и статус, отец Амелии был достаточно мягким человеком и потакал каждому капризу своих девочек — фактически семьёй Джи руководила мать. «Вела бы ты себя так же, будь она тогда рядом?» — вопрошала сдержанная улыбка Хотару, а напускное спокойствие почти граничило с возмутительной самоуверенностью, но стоило ей последних моральных сил на сегодня. Подозрения подтвердились, как только обе вышли из лифта. Задержавшись в холле в поисках ключа в сумочке, Хотару повернула направо к двери своего кабинета, Амелия сразу же шагнула налево — к двери напротив. И затаённое, давно подавленное желание спустить кожу с малютки Джи вновь дало о себе знать. Войдя в свой кабинет Хотару, бессильно привалилась спиной к двери и прикрыла глаза. Ощущение общей разбитости навалилось на плечи. Открывая замок, она решила, что, как войдёт, сразу же позвонит Сапфиру и срочно вызовет его к себе. Но стоило прикрыть за собой дверь, как осознание глупости этого решения придавило её к полу. Дело даже не в том, что сама распорядилась не ждать: «Вернусь с Алмазом или на такси». Хотару была уверена: достаточно обронить короткое «зайди ко мне», и через двадцать секунд Сапфир с невозмутимо недовольным видом сядет в кресло напротив её стола. Дело в Амелии: со стороны этот звонок будет выглядеть как подростковая ревность. Кто её знает, какую чушь Си Джи после наплетёт отцу?.. И в том, что «Сапфир свободен и волен выбирать себе компанию практически на любую ночь». Стоило почаще напоминать себе о об этом, невзирая на абсурдно-дикое желание запретить ему покидать дом без её разрешения, что с его «короткого отпуска» мелким уколом свербело глубоко за грудиной, и за стеной молчания, в которое Хотару спряталась, как в кокон, чтобы оградить себя от чувств, разрослось до масштабов вопиющего произвола. Казалось, тронь словом, что тонкой иглой, и взрыв неминуем: … отчаянное беспокойство, что он допустил опрометчивую ошибку и попадётся полиции, … ревность (нелепая! идиотская ревность не к её мужчине!), слившись в единый коктейль, обрушатся тайфуном, сметут совершенно всё, оставляя вокруг только безвоздушное пространство — Выворачивающий наизнанку вакуум. Избежать душевного разлома, оказалось сложнее, чем Хотару могла предположить, но было необходимо… Ради самой себя. Заковала в молчаливое отчуждение своё сердце, чтобы толще становилась невидимая стена, сдерживающая разрушительный нестерпимо плотный порок. Насколько малое бредилось сделать — опереться о плечо и прижаться щекой… близко, чтобы услышать ритм пульса, и ответное парализующее биение собственного сердца, ожившего по его вине. Превратившее её в безголосую русалочку. И каждый шаг — кинжалами в пятки. Как многое мечталось сказать… А вымолвить недопустимо ни звука. Понимала, что если осмелится отпустить самоконтроль и обронит лишнее слово, то захлебнётся ревностью и утопит его в претензиях:  — Как посмел? — касаться… не меня. и требованиях: — Никогда больше! — не смей… — …иначе… умру. Постояв так пару минут, усмиряя беспорядочные мысли, Хотару медленно скинула туфли и осмотрелась: её кабинет, но такое чувство, что она здесь впервые. Вместо яркой картины справа — пустая матовая стена канареечно-жёлтого цвета, как символ богатства, успеха и славы. Она была уверена: цвет утвердил лично Алмаз. Но после ремонта прошёл уже месяц, а Хотару никак не могла сладить с ощущением скованности пойманной пташки. Не то чтобы она не любила этот цвет, да и в кабинете стало светлее, но ассоциация с клеткой настырно приходила в голову. И в затейливой неровности стен мерещились частые крепкие прутья. Маленькая хрупкая канарейка. Красивоголосая птичка, что принесла состояние испанской короне… Мало кто из семейства пернатых был монополией монархов и удостаивался огромных — таких, что можно расправить крылья и пролететь от поилки к жердочке или взмыть под купол, — золотых клеток, украшенных камнями и вычурной ковкой. Сплошная иллюзия свободы. Главное, пой свою чудесную песню… привлекай внимание, множь состояние, ширь влияние. Совсем как она. Надоело!       Достало.             Обрыдло… Позиция непротивления трещала по швам, с мерзким звуком разносясь по её внутренней клетке. И хотелось — наотмашь раскрытой банкой с чернилами! Чтобы продольной полосой по стене… чтобы кляксы и брызги. Но долг перед мужем и обещала самой себе, поэтому стены чисты, а чувства закованы в клетку. Хотару прикрыла глаза и, устало потирая виски, прошла к столу, оставив туфли у двери. Паркетный пол приятно холодил уставшие стопы, и захотелось упасть на подушки и спать… Забыться сном без сновидений, в котором нет Амелии, канареек и поста премьер-министра. Поставила сумочку на стол и, повертев в руке телефон, отметила, что до конца рабочего дня почти два часа и положила его рядом. Удобное кресло качнулось, встретив хозяйку. Откинувшись головой на спинку, Хотару глянула на потолок, расчерченный прямыми линиями солнечного света сквозь открытые жалюзи, — очередное напоминание клетки… болезненно поморщившись прикрыла глаза и действительно вскоре задремала. Наверное, гудящая боль в ногах навеяла ей сон. В нём она играла в теннис с Сапфиром, и, в отличие от последнего раза, когда за несколько часов игры и дороги они перекинулись лишь парой общих фраз, во сне они много говорили. Проснувшись от вибрирующего звука по камню столешницы, Хотару с щемящей тоской отпускала подрагивающее чувство радости. Словно она смеялась через край, от души, до томительных спазмов. Ушёл сон, и приятное ощущение таяло следом. В реальности был вечер утомительной пятницы; на душе — безнадёжное затишье. Глядя на обрывистые, пробивающиеся сквозь закрытые жалюзи полоски искусственного уличного освещения, Хотару безучастно нажала на экран, просто наугад ткнув пальцем в телефон. — Дороги свободны, можно ехать, — безразлично, как телеграфное донесение послышалось из трубки.

***

Последняя пятница августа, первая половина дня. На его телефон поступил звонок с неизвестного номера; Сапфир выждал некоторое время, мысленно перебирая варианты, и ответил. Звонила Амелия, с интригующей интонацией поинтересовалась наличием у него свободного времени и планами на вечер. В голове промелькнуло почти позабытое «Позволите пригласить вас на вальс?» и то, как на праздновании Дня рождения заказчика она непозволительно долго его рассматривала. Настолько, что это уже переставало завораживать и начинало раздражать. Но в тот вечер она была выходом! Удачным поводом переключиться и, сфокусировав внимание на гостье, не смотреть на Хотару. А согласие на зовущее предложение вдохнуть вечерней прохлады, помогло и вовсе покинуть зал. Хоть ненадолго вырвать себя из тяжких вериг. Потому что Хотару была нечеловечески красива и до притягательности строга в образе хозяйки торжества. Радость, тисками сдерживаемая внутри, заливалась трелью, замечая, как тонко, почти незаметно улыбается Хотару... в последние месяцы это происходило так редко. С самого начала вечера, едва увидев Хотару, Сапфир отчаянно хотел сделать комплимент, но не мог. Не имел права озвучить рвавшиеся с языка слова, а выразить восторг и восхищение по-деловому строго и сухо не получалось. И ни предлога, ни повода, ни момента. Она отдалилась и держала дистанцию. Так что он просто продолжал украдкой смотреть на неё, ещё раз оценив удачность расположения настенного круглого зеркала в массивной оправе… даже отражение Хотару не теряло утончённости, неземной грации и пленяло. Он бы весь вечер простоял на одном месте, не замечая никого, но необходимость развлекать общением «дорогих гостей» легла грузом и на его плечи. — Так какие планы? — голос из трубки вернул его в реальность. — Всё расписано по минутам до понедельника… «…Следующего года», — хотелось добавить ему, но чёртова корпоративная этика не позволила, вызывая раздражение, отчего коротко дёрнулись желваки на его щеках. — Если у вас что-то важное — говорите. В голове уже выстроилась предполагаемая цепочка, каким образом она узнала его номер. Ситуация… И отшить её прямым текстом нельзя. — Важное, очень важное дело, не требующее отлагательств, — в интонации сквозила мягкая забота, такая неуместная и заставившая его напрячься ещё сильнее. Глянул на часы, мысленно прикидывая, сколько ещё времени займёт парентация, и протяжно выдохнул. Он понимал, почему Хотару вынуждена была участвовать в этом шапито, но не был с этим согласен. И периодически пробегал интернет-заголовки, гласящие: «Лафет покинул парламент», «Миновал центр NTUC», «Приближается к Fullerton Hotel», — и отслеживал геолокацию её телефона. — Вы можете приехать в банк, я здесь до семнадцати часов, — ответил Сапфир, очень рассчитывая на то, что она поленится тащиться по забитому под завязку из-за перекрытых дорог метро. Но к четырём она приехала. Fuck. — Присаживайтесь, — отложил в сторону iPad и указал на кресло напротив. — Готов внимательно слушать. Чем могу быть полезен? — подчёркнуто деловым тоном сказал Сапфир. Амелия вскинула тонкие бровки, видимо, ожидая иного приёма, и, сняв с плеча сумочку на длинной цепочке, решительно пересекла кабинет. Она не села в предложенное кресло, просто оставила на нём свою сумку, проходя мимо. — Дурацкий сегодня день, — сказала беспечно, опираясь бедрами о стол совсем рядом с Сапфиром. Продолжая молча наблюдать за гостьей, он отъехал на кресле в сторону, чтобы держать почтительное расстояние, и повернулся к ней лицом, терпеливо ожидая дальнейших действий. Амелия много лет провела в США. Присущая азиатам чопорность давно ушла из её жизни, поэтому Сапфир не торопился заикаться о корпоративных нормах. Ещё был шанс, что она действительно приехала по делу. Какое-то время они молча смотрели друг на друга, а потом Амелия практически села на стол и отвела в сторону немигающий прозрачно-голубой взгляд: — Этот траур… Тебе не кажется странным, что из-за одного человека тысячи должны менять свои планы? — задумчиво проговорила нечаянная гостья и выжидающе замолкла. — Это философский вопрос, — подозрения подтвердились, и он сосредоточенно сцепил перед собой руки в замок, мысленно подбирая дальнейшую линию поведения. — Я не силён в философии, — теперь с внимательной настороженностью, но вполне дружелюбно глядел на молодую мисс, смело захватившую его стол, и говорил со спокойной и неторопливой интонацией, улыбаясь как официантам, что с беспомощной растерянностью регулярно пытались всучить ему сдачу… Официант — удобная профессия, не то чтобы «необходимая», но облегчающая жизнь многим вокруг. И очень подходящая для слежки, наблюдения и сбора информации… или подготовки диверсии. Каждому блюду своё время, ему требуется терпеливо наблюдать. Подозрения к поступкам других были неотторжимой частью его жизни, очень помогли её сохранить. Сапфир понимал, — у Хотару могут возникнуть проблемы, даже, если Амелия нацелилась только на него. — У меня были билеты на симфонический концерт, и я хотела пойти туда с тобой. Но его отменили «по этическим соображениям из солидарности», — это прозвучало с оттенком злости, будто Амелия передразнивала чьи-то слова. С каждой минутой Сапфир острее ощущал насторожённость. Вот сейчас очень зря в его кабинете не работает видеонаблюдение… Си Джи, конечно, феноменально умна и прекрасно образована, владеет несколькими иностранными языками, интересный собеседник и просто ас в астрономии, а ещё красива, но обвинение в домогательствах он оспорить не сможет, а скандал ему совсем не нужен. И она ему не нужна, хоть и типаж похожий… — Форсмажор, от него никто не застрахован, — учтиво ответил Сапфир и снова повторил свой вопрос: — Вы говорили, у вас безотлагательно дело. Так чем я могу быть полезен? Стоило отдать ей должное: девушка оказалась сверхоригинальна и приглашала его отметить окончание летних Олимпийских игр, что прошли в Рио-де-Жанейро, и отпраздновать первую в истории Олимпийскую золотую медаль Сингапура. Подобный повод для уединённой встречи Сапфир слышал впервые в жизни. Как покажет время, как раз начавшиеся параолимпийские игры пройдут для маленькой страны несравненно удачнее. Воистину, Сингапур — страна для жизни. — Я люблю плавать, а Скулинг* победил самого Майкла Фелпса* в заплыве на 100 метров баттерфляем и установил рекорд. Это стоит отметить. Составь мне компанию, столик я уже забронировала, — она говорила так, словно согласиться и пойти — это само собой разумеющаяся вещь. — Не будем терять время, — без всяких пауз начал он. — Вы образованная, интересная и красивая мисс… — Но? — смело спросила Амелия, обрывая его и уверенно глядя в ответ. У неё был всё такой же, как в вечер праздника, глубокий и немного странный взгляд. Немигающий. — Но я связан контрактом и фактически работаю у вашего отца. — Владельцев не интересует обслуживающий персонал, они нанимают руководителей. — И раздают номера обслуживающего персонала своим детям, — сухо подвёл черту Сапфир, констатируя своё неприязненное отношение к ситуации. Праздник закончился, забирая с собой всё события той ночи, настало утро и барьеры его защиты снова расширили границы. Его личное пространство — звенящее, с туго сжатой пружиной нервов в самом центре, как суфлёр подсказывало, что ничего хорошего из этого не выйдет. В её в глазах — много всего, и внезапно из затуманенных они стали яркими, как северные звёзды: — Вас что-то связывает? — в её голосе нечто, заставившее его подумать, что Амелия без лишних вводных понимала больше и видела дальше. — Контракт, — без лишних эмоций в голосе коротко повторил Сапфир, и почти с мазохистским удовольствием уставился прямо перед собой, глядя куда-то далеко, совершенно мимо всего. — А ты убедительный, — усмехнулась Амелия, впервые осмелившись взглянуть ему прямо в глаза. Его слова должны были обидеть, но вместо этого Амелия в раздумье уставилась на него. Её глаза тоже были синими, но сильно светлее и прозрачнее, и в эту минуту показались ему холодными. — Раз мы всё прояснили, не смею больше задерживать, мне бы хотелось закончить работу сегодня, — он так и не шелохнулся, наблюдая, как она отлипает от его стола, забирает с кресла свою сумочку и направляется к двери, у которой ненадолго задерживается и оборачивается: — До встречи в Америке, — прозвучало до абсурдного невозмутимо. Быть может в какой-то другой ситуации, в другое время, в иной стране, где он носил бы другое имя, и ничего не знал о существовании на планете Хотару, эта несгибаемая уверенная стойкость, живущая в Амелии, могла бы его умилить и привлечь, и даже стать поводом для совместных бесед о разном на весь остаток дня или даже недели… Но.       …он ответил спокойно, даже прохладно, с едва лишь уловимым отголоском звона столкнувшихся в ударе клинков в тоне: — Крайне маловероятно, мне совершенно не подходит тамошний климат. Она ушла, и он позволил себе сбросить напряжение, затронувшее каждую мышцу в теле. Взгляд очень усталый, потухший, пропитанный болью и страданиями. Минут двадцать он сидел, безучастно уставившись в столешницу и думая о том, как бесполезна и бесцельна его жизнь. Сколько ещё он сможет бегать и скрываться? Ещё пять месяцев здесь, и что дальше? И эти пять месяцев… хватит ли у него сил их выдержать? С июльского ЧП Хотару практически перестала с ним разговаривать. Даже на теннис она согласилась поехать как-то холодно и бездушно. Помнил, как они замерли, глядя друг на друга, и как напряжённо ждал её ответа. В её глазах влагой блестел неозвученный вопрос. Хотелось соврать, успокоить, обнять. Но он знал, что она не приемлет лжи даже во благо. И обнять он её не мог. И боялся, что осуждает. «Она права. Заслужил», — Сапфир подавил неприятные мысли, чувствуя физическую и душевную опустошенность: от них всё равно сейчас никакого толка. И снова полез проверять геолокацию. В следующий момент, гонимый неожиданной радостью вскочил с места, но остановился и набрал начальника службы безопасности. Короткий сухой диалог, пара фраз с одной лишь целью — выяснить — с ней кто-нибудь есть? Получив ответ, Сапфир подхватил iPad и уверенно направился в кабинет к председателю. Постучал, но ему никто не ответил. Воспользовавшись магнитным ключом, приоткрыл дверь. Что-то помешало легко распахнуть, и, насторожившись, Сапфир осторожно заглянул внутрь. Тёплая тишина была ему ответом. Ни звука. Понял, что Хотару уснула в кресле, и, неслышно пройдя по кабинету, прикрыл жалюзи, чтобы вечернее солнце, отражаясь в стеклянном фасаде соседнего здания, не помешало ей отдыхать… и обернувшись замер не в силах лишить себя возможности побыть рядом с ней. Пусть так: рядом,       за горизонтом,             и гранью видимого,              на расстоянии в тридевять земель. … до такой степени «подле», что дышится одним воздухом. Мираж, кривое отражение, иллюзия, но невозможно просто развернутся и уйти. Не взгляд — всё естество жадно осязает, стараясь ухватить и запомнить каждую мелочь: как даже во сне сжимаются её губы, и левая рука вцепилась в правый бок, обхватив талию; как длинные волосы скатились с плеча и ниспадая над подлокотником отбрасывают густые тени. Ему внезапно захотелось убрать эти пряди, коснуться её кожи, губ. Желание оказалось настолько настоящим и неодолимым, что Сапфир испугался самого себя и сделал шаг назад, подальше от неё. Виски пронзала беспощадная пульсация, от которой темнело в глазах. И хотелось остаться сторожить её сон и любоваться ею… ловить дыхание и дрожь ресниц, но чревато. До ледяного привкуса ужаса. И везде камеры… о них никогда не стоило забывать. Мысленно твердя себе про чёртовы камеры, Сапфир заставил себя отвернуться и отойти к двери, аккуратно поставил её туфли и незаметно вышел, неслышно прикрыв за собой дверь. Вернувшись к себе, первым делом включил переадресацию с её номера на другой аппарат, а после написал Алмазу, что Хотару решила задержаться на пару часов на работе. Всё равно всюду пробки. Когда к семи она не проснулась, отключил перевод звонков и позвонил сам. — Дороги свободны, можно ехать, - сказал он стоило Хотару принять вызов. Четыре слова, сказанные с максимальным безразличием на которое он был только способен. Наверное, он ей противен. Оттого она не хочет с ним разговаривать…