~~~
— Покажешь? — спросил Алмаз, пропуская Хотару вперёд, и включил свет, — её тонкие пальцы по-прежнему были в его руке и лежали там настолько естественно, что, казалось были созданы исключительно под его ладонь, и он не собирался отпускать Хотару от себя. Прикрыв за собой дверь в спальню, подошёл ближе, притянув жену спиной к себе, и шепнул: — Я хочу посмотреть. — Что? — непонимающе переспросила Хотару, чувствуя его глубокий голос в районе затылка. Она хотела быстро пройти дальше, переключиться на вечерний уход за кожей, душ и сон, но Алмаз не пускал. Знала, что муж весь вечер был напряжён и ловил каждый её жест, но игнорировала его состояние. Экономила силы: в ней как будто боролись разные части, раздирая её и требуя каждая своё. А Алмаз ощущал эту войну, готовый оборонять свою крепость. Глубоко вздохнув, дабы успокоить непослушное сердце, Хотару развернулась и подалась к нему ближе, стараясь спрятаться на плече мужа от предательски звенящего безмолвия, что в поглотило все звуки, кроме нервного биения её сердца. Если бы Алмаз мог почувствовать степень её внутренней скованности и напряжения, то узнал бы, насколько далеко сейчас было её сердце… как раненая птица, оно металось в груди и безмолвно кричало: выпусти! … если бы Алмаз захотел её услышать и смог всё понять… отпустил бы её?.. Кажется, погас свет или это померк мир, пока она ждала ответа. — Обновку из ювелирного, — мужской голос звучал плотно, глубиной затягивая в опасную пропасть. — Обратил внимание, просматривая выписки. Гадая, что на него нашло, Хотару заставила себя оторваться от мужского плеча и в поисках ответа или скрытого подвоха взглянула на мужа внимательно изучая его лицо. Белый хищник рядом с ней едва заметно улыбался и ласково смотрел в ответ. Ей показалось — выжидал… Он держал под контролем всё в своей жизни, продумывал и просчитывал на пять шагов вперёд, но никогда до этого момента не интересовался её покупками, просто одобрял комплиментом, увидев на ней новое украшение. Сохранять самообладание сейчас стоило немалых усилий. Оказалось, намного проще отгородиться от толпы непроницаемой стеной, чем, обнимая собственного мужа, сдержать порывы внутренней борьбы, жаждущей крушить и рушить. Впервые за последние нескончаемо долгие дни она совершенно не знала, что делать и правильно ли поступает. — В последнее время я настолько занят, что даже рядом со мной ты чувствуешь себя одиноко. — пояснил Алмаз, столкнувшись с её растерянным непониманием. Невозмутимо, со спокойным аристократическим достоинством тёк его голос, — Сейчас только наше время, и мне будет приятно посмотреть, — это его умение сводить любые сомнения к нулю заставляло подчиняться ему неизбежно. — Ах, ты об этом. Конечно, — тихо отозвалась Хотару, усилием воли заставляя голос звучать почти спокойно. Видимо, долгое напряжение дало о себе знать, и на нервах она сама себя накрутила, всюду видя опасность. — Но тебе придётся меня отпустить. Алмаз удивлённо вскинул брови пристально вглядываясь ей в глаза. — Руку мою отпустить. Она мне понадобится. В ответ муж неслышно засмеялся и поднёс её кисть к своим губам: — А если я не хочу? — Будем вместе перебирать мои драгоценности. Готов? — молниеносно нашлась она. — К такому испытанию — нет, — с неподдельной решимостью ответил муж, — Твоей коллекции позавидует Poly*. Но больше всего я люблю тот сотуар с поясом. Вот сказал это — и сразу завёлся… — заигрывал Алмаз мелкими поцелуями покрывая женские пальчики. — … Подрагивание камней и подвесок на твоём теле в разгар страсти сводит меня с ума… — В сиреневых глазах застыла лёгкая насмешка, от чего Хотару нервно сжала губы и поторопилась высвободить руку и скрыться в гардеробной. Ей понадобилось некоторое время перевести дух и найти нужное украшение. Аккуратно извлекая серьги из пазух подставки, Хотару позволила бьющейся в груди мысли достучаться до сознания — она правильно сделала, что купила в тот раз и их тоже. Иначе… как бы она сейчас выкручивалась? — Ты сменила блузку, — озвучил Алмаз первое, что заметил, стоило ей показаться в спальне. — К этой больше подходит, — отозвалась она, зачесав пальцами густые пряди, отвела их назад и повернула голову, выставляя напоказ тонкую шею и ушко: — Что скажешь? Небольшая тёмная точка выделялась на фоне светлой мочки. Всматриваясь, Алмаз подошёл ближе. Почти на линии хрупкого плеча что-то дрогнуло, отзываясь глубоким глянцевым бликом, и он заметил камень в форме капли, подвешенный на тончайшей вязи платиновой цепи, что практически растворялась в цвете её волос и уходила за мочку уха. Хотару отпустила волосы и повернулась: — Молчишь… Не нравится? — Волшебно, — негромко произнёс он, вкладывая в голос как можно больше внутренней силы и уверенности. — Просто ожидал увидеть колье с крупными звеньями, или… — напуская озорства в слова: — Если судить по цене, сразу корону. — Не могу поверить, что тебе жаль для меня денег, — с притворно наигранным ужасом отшутилась она. — Конечно, нет, — торопливо резанув рукой воздух отрезал Алмаз. Её слова задели. — Ты заслуживаешь корону! Хочешь, подарю на годовщину? — Она мне ни к чему, — пожала плечами Хотару. Корон с неё действительно хватит… от их тяжести болит голова и ломит шею. — У тебя поменялись вкусы, — с какой-то грустью неожиданно сказал муж, когда она снова схватилась за ручку двери в гардеробную, — Что за камень? Хотару обернулась, глянув на мужа, невольно потеребив тёмную каплю длинной серьги: — В паспорте указано, что это чёрный сапфир из Кашмира. Я бы предпочла бриллиант, но выбора не было, а мне понравился дизайн. — Бриллиант определённо был бы лучше, — согласился с ней Алмаз, расстёгивая рубашку. Ослабленный галстук небрежно болтался на голой шее. — По поводу вкуса… — собрав под хрустальной бронёй оставшееся самообладание, Хотару обернулась на пороге гардеробной, — Первая Леди видится мне утончённой. Долг. Страсть. Любовь. И только один победитель. — У меня есть самый ценный бриллиант, никакой другой с тобой не сравнится. Они связаны больше, чем венцом и бытом, стремлениями и дорогами, капиталом и страстью… И в выверенной расчётливости жестоки друг с другом. — К новому статусу стоит подготовиться заранее. — Закончила Хотару свою мысль. — Дождись меня. Я скоро. Быть нежной и податливой — самый простой способ притупить его опасения и сгладить шероховатые подозрения. Дальний ночник мягко-рыжим светом разгонял полумрак спальни когда она вернулась в комнату. Привалившись к изголовью, Алмаз сидел на кровати, запрокинув руку за голову. Не моргая наблюдал как, скинув на ходу лёгкий жемчужно-розовый халат, жена подошла к краю постели полностью обнаженной. В подушечках пальцев появилась мелкая вибрация, предвкушая касание к нежной коже… Несколько подвесок на тонких золотых нитях сотуара, протянутых к мерцающей жемчужной дорожке на поясе, рассыпали искорки бликов по её телу. Алмаз неторопливо любовался представленной картиной, а Хотару, замерев рядом и чувствуя жар от скользящего по её силуэту взгляда, — откровенным одобрением и сладострастием в его глазах, и как жадно он облизал губы. Она его Первая Леди. Об этом никогда не стоит забывать. Её обязанность — непоколебимая уверенность главного человека страны. С женственной изумительно изысканной мягкостью, словно в самый первый раз открываясь и присягая на верность, Хотару ласкающим движением коснулась его щеки и присела на постель у ног. Расстояние прошлось по нервам, стало яснее и ярче, ощутилось под кожей почти болезненно, сделало навязчивыми все раздражители: покрывало на его теле, воздух, всё же ставший густым и терпким; собственную извечную правоту и неуместные тревоги. Растягивая неизбежное наслаждение Алмаз неторопливо подался ей навстречу: — Иди ко мне, моё сокровище…***
Завтрак вдвоём — глоток безмерного долгожданного счастья. Как до абсурдного мало требуется, чтобы радость, растекаясь по венам, дарила блаженство каждой клеточке… и, дав волю мечтам, ночи напролёт не хотелось спать. Всего лишь немного внимания той самой, нужной… Капля тепла переворачивает мир с головы на ноги, и всё становится правильным. Чудеса случаются. Богиня сжалилась и вспомнила о презренном смертном, до одурения преданном ей в своём служении. Его диагноз предательски точен: он любит эту женщину. Очень. С той яростной вспышки гнева Сапфир больше недели старался не показываться Хотару на глаза. Было стыдно и холодно. Холодно до самого сердца. Сам виноват, что не смог обуздать себя и сорвался. Кретин. И старательно прятал руки, чтобы не пугать её видом сбитой до мяса кожи, запёкшихся ран на костяшках и пальцев в сине-лиловых кровоподтёках. Перчатки не лезли на опухшие ладони, и, превозмогая физическую боль, он тщательно перетягивал их узкими бинтами, каждый раз мысленно возвращаясь на порог гостиной, сдерживая болезненный стон. И будто не бинты, а шипастые кандалы он натягивал на собственное сердце. Хотелось забиться в самый тёмный угол, подальше от ушей, болтовни, взглядов, утаив от всех свою мучительную душевную усталость, и тихо скулить… но он же сильный. Сильные не плачут. Сильные могут всю жизнь прожить без тёплых слов и без любви. Оказывается, всегда быть сильным трудно. Хотару словно понимала его настроение и, дав ему время на зализывание ран, дней десять никуда не выезжала из дома. Или не самом деле Хотару продолжала злиться на него за ту неловкую ситуацию и его идиотское поведение. Пришлось нанимать специалистов чтобы отмыть в саду мраморного льва. Заказчик стал чаще звонить ей и, принося с собой напряжение, намного раньше обычного возвращаться. Заходил в дом, непременно целовал жену, а Сапфир инстинктами реагировал на неуловимое хрупанье, расползающееся по стенам и полу, чуял особенный, специфический дух, до истончения натягивающий пространство вокруг, превращающий любую местность в территорию военных действий. Как снайпер непрерывно всматриваясь в оптический прицел, Алмаз подстерегал, выслеживал жертву. Может у него проблемы? — Задумывался Сапфир. Уверен — желающих пустить кровушку министру было достаточно. Чего греха таить, он и сам бы… бесплатно. Проблемы заказчика были ему по барабану, но насторожила осязаемая вероятность возможной опасности для Хотару, и заставила запинать боль в самый старый шкаф, запрятанный где-то за душой, и собраться. Дважды перепроверил весь просматриваемый периметр, облазил прилегающую территорию и буквально бы не отходил от Хотару, приковав её к себе, если бы у него была такая возможность. А когда Хотару трижды за неделю одна покидала банк, Сапфир злился и огрызался на охрану, отслеживал маршрут и терялся в догадках, почему вдруг Хотару зачастила по магазинам. Может быть, она устала дома, и таким образом решила развеяться? Но он же может отвезти её, куда пожелает, и подождать, сколько потребуется! А, к чертям всё! — Хотару снова стала по утрам пить с ним кофе, обсуждать рабочие дела и ездить на работу, в её глазах не было осуждения, и она была рядом — это главное. Хочет одна ходить по магазинам, окей, его слежки она даже не заметит… Одиночные вылазки в город прекратились быстро и неожиданно. В этот сентябрь его нервы прошли экстремальный crash-тест на прочность. Из глухой тоски и отвращения к себе — в помутившую рассудок ярость, похожую на падение в глубокую яму; от унылой боли — к тревоге, засыпающей его плотным жестоким напряжением… и в нежданный восторг, от которого Сапфир за считаные часы воспрял духом. За спиной словно выросли крылья… вознёсшие его к небу. И, кажется, всего ничего времени прошло, а уже месяц каждое утро с нетерпением ждал её в гостиной, прислушиваясь к звукам. Ловил позволенное ему счастье. Ощущал, как оно плещется в нём, и боялся потерять даже каплю. Крепко прижав рукой лацкан пиджака к сердцу, Сапфир чувствовал себя бесконечно богатым — охватившую его радость невозможно никому отобрать. Сегодня им рано выезжать, в графике два совещания и встреча с консулом, ещё вчерашним вечером выделил в расписании время на ланч, обед и полдник, чтобы никто не смог втиснуться в плотный график председателя. Зная отношение Хотару к ранним подъёмам, он заранее озаботился и, решив скрасить ей настроение, захватил с кухни два кофе, миндальное молоко и черничный маффин. Незаметно пришло понимание: Счастье — когда есть о ком заботиться! Оказывается, ответ на желание её коснуться до абсурдности прост… надо просто взять кекс, и, потянувшись от сердца, дотянуться до души. А ещё… не просить бо́льшего и радоваться возможности позаботиться. А послезавтра открывается Финал тура WTA, и пусть ему безразличен спорт, но Хотару нравится теннис, и заказчик будет занят все выходные — что-то там приключилось с королём Таиланда, кажется, он помер, да здравствует Король! Мир праху его! — и что там ещё говорят в таких случаях. Сапфир не знал, ему было совершено плевать. Он был воодушевлён и в приподнятом настроении: билеты не пропадут, тем более банк — спонсор мероприятия. Выучил список финалисток одиночных и парных турниров, их позиции в таблице и наметил себе пару фавориток, на случай беседы о шансах и возможных победителях. VIP-ложа, жди! Это же почти свидание. Вопреки лелеемым ожиданиям, Хотару спустилась не одна… Заказчик спустился вместе с ней, разбив его волнующее предвкушение в дребезги. Кровь тугим толчком обожгла вены. Сапфир сквозь зубы процедил приветствие и поднялся из-за стола, отойдя в сторону. Не зная, чем занять и куда приложить руки, убрал в карман и покосился на IPad. Звуки, запахи, прикосновение одежды — всё резко начало раздражать. Утренний воздух превратился в сухую горькую пыль, Сапфир чувствовал себя так, словно она проникала подкожно: тяжкая, душная, оржавевшая. — Не замечал у тебя тяги к побрякушкам. Осваиваешь новые тренды? — обратился к нему Алмаз, подвигая Хотару стул, и взял со стола кофе. Наблюдая, как заказчик непринуждённо схватил не предназначавшийся ему напиток и, делая торопливые глотки, пьёт его кофе, Сапфир просмотрел в голове короткий мультик, в котором сдавливает кадык этого напыщенного ублюдка, и мысленно пожелал Алмазу подавиться. Летально. Хотару осторожно взяла вторую чашку, добавила орехового молока и тактично опустила взгляд, старательно делая вид, что происходящее её не касается. И никто — разве что только Алмаз — не догадался бы сейчас, что она жутко, просто до потери пульса, волнуется. — Проявляю должное уважение. Думаю, приятно видеть и понимать, что внимание ценно и подарок не канул бесследно в куче других бесполезных вещей. — Сапфир не дрогнул и, сжав в кармане кулак, безучастно продолжил разговор с заказчиком, в душе надеясь, что Хотару поймёт, услышит за формальностью хотя бы намёк на то, чего он хочет, но не может озвучить вслух. Невозможно тянуло присесть рядом, у самых её колен, заглянуть в глаза, в которые готов не отрываясь смотреть всю жизнь, и сказать, описать до какой меры он тронут… хотя не существует на свете слов, что смогут верно передать, насколько дорог ему её знак внимания к этой, пусть и лживой, не имеющей к нему никакого отношения, дате. Хотару, сидя к нему спиной, поджала плечи и поднесла к губам широкую чашку. Чтобы скрыть нахлынувшую тоску, Сапфир повернулся к окну, и подумал, что Хотару совершенно не о чем переживать. Она не сделала ничего предосудительного и поздравляла его открыто, при свете дня и наличии свидетелей… Не то что он — крадучись проник в хозяйскую спальню и тайком положил подарок на ближайшую подходящую поверхность, и ни слова не сказал после. Технически, Хотару всего лишь вызвала его в конференц-зал. Строгие нотки её голоса в телефоне почти убедили, что он перепутал даты и опоздал на встречу с правлением банка, но реальность оказалась куда неожиданней. В зале пахло кофе, цветами и сладким. Руководители разных подразделений бодро беседовали, разливали напитки, и как-то странно замолчали, стоило ему прикрыть за собой дверь и извиниться за задержку. Руководитель службы безопасности оказавшись сбоку, сунула ему в руку фужер, словно они старые друзья и, смеясь, закатила глаза: — Убери свою постную мину, праведник, это всего лишь яблочный сок! Понадобилось несколько минут, чтобы смысл происходящего прошёл обработку в его мозгу: здесь чего-то празднуют… В короткую паузу удивлённой тишины, Хотару с другого конца зала тихо сказала: «С Днём рождения» и все присутствующие уставились на него. Сапфир, которого, вообще-то, смутить было трудно, не сразу нашел, что ответить. В тот понедельник впервые в жизни задувал свечи на именном торте. Подарок вручила ведущий эйч-ар, а Хотару стояла поодаль, слегка нахмурившись на суетливое присутствие сотрудников, и смотрела… Как смотрит единственная и родная. Взгляд без особых усилий проникал до самой сердцевины души, срывая все её покровы и взламывая многослойную броню. И более никого не существовало. Поздравительные слова слились в белый шум и ушли на десятый план. Люди растворились, как бестелесный эфир. Не лица перед ним, просто тени. «Хочешь, я сломаю для тебя весь мир?» Однако бархатный, вдумчиво-решительный взгляд девушки отрезвлял немой порыв. «Не хочешь…» — Подарок? — рассеивая приятные думы, голос Алмаза выдернул его в реальность. — Завёл подружку? — заинтересованно уточнил заказчик. — Безделица от коллег на День рождения, — оборачиваясь, пояснил Сапфир, заметив, с каким изумлением блондин вскинул левую бровь. — А-а, поздравляю, — небрежно бросил Алмаз и потянулся через стол, чтобы отломить кусочек от кекса Хотару. — Он был месяц назад, — безразлично уточнил Сапфир расправляя мысом завернувшийся край ковра под ногами. — И весь месяц не снимаешь? С чего бы такое внимание к людям? — прожевав и запив кекс, небрежно продолжил Алмаз. — Мимикрирую и вливаюсь в окружение, — слабо верилось, что заказчиком двигало праздное любопытство. — Странное решение спустя почти два года. — Белёсые брови министра грозно съехались на переносице, и он ненадолго задумался, — Готовишься к продлению контракта, как я полагаю. — Об этом ещё рано говорить. Немного нервирует рвение вашей миграционной службы внедрить в паспорта данные о сетчатке глаза. — Отличная идея, кстати, — допивая кофе выразил одобрение министр, — Сэкономит бюджету почти 1,3% в год. — Не сомневаюсь, — безапелляционно закончил Сапфир и, высвободив левую руку из кармана, в задумчивости, накрыл ею лацкан пиджака, который украшала булавка: тонкую ножку с цилиндрическим креплением венчал камень овальной формы. На свету его чёрную глянцевую поверхность рассекали шесть лучей, формируя звезду. Булавка всего лишь прокалывала ткань, но эта игла вонзаясь в самое сердце, дарила Сапфиру практически наркотическое упоение. Дорогая, бесценная безделица, символ, напоминание, что всё было реально. Её слова в тот день… и ещё одна их общая тайна.~~~
— Как твои руки? — тихо спросила Хотару вскоре после того, как сама же обозначила конец «нечаянному торжеству», озвучив, что хорошего понемногу и в её планах имеется важное дело, которое стоило закончить до пяти вечера. — Пустяки, остались только ссадины, — заверил он, сдерживая в себе волнительный трепет. Неужели это правда случилось с ним? Его несравненная Богиня помнит такую нелепую дату. Сама выбрала подарок, или ограничилась распоряжением? Маршрут пролегал в другую часть страны по незнакомому ему адресу. Сплошной каменный забор начался почти за километр до того, как они подъехали к скрытым за пышной растительностью воротам. В поисках сигнального звонка Сапфир осмотрелся, успел уловить неброскую табличку — «клиника» — но названия не разобрал, вывеска сильно бликовала, отражая свет солнца. Ворота очень скоро неслышно открылись сами. Хотару первой вышла из машины, стоило ему подъехать к зданию и затормозить. Непонятно откуда взявшаяся печаль, от которой у него внутри всё похолодело, легко читалась на неё лице. — Что это за место? — спросил Сапфир, захлопывая дверцу машины. — Ты просил, чтобы я больше тебе доверяла, — посмотрев на красную крышу двухэтажного здания, отозвалась Хотару, — это оно. Большего доверия не существует, — и надела солнечные очки. Минут двадцать вместе стояли на задней веранде после того, как Хотару поговорила с врачом. Держа свои очки в ладони, Хотару с силой сжимала пальцы, рискуя сломать хрупкий аксессуар. Сапфир уже понял, что это за место, мысленно поразившись тишине и умиротворению, царившим в пределах глухого высокого забора, с внутренней стороны полностью покрытого плетистыми цветами и растительностью. Словно стена сказочного леса отчуждала суетный мир от этого островка. В отдельных местах слышалась мелодичная трель птиц, некоторые звуки показались ему аудиозаписью. В глазах Хотару была грусть и блестели слёзы, она неотрывно всматривалась в женщину, что сидела на лавочке у клумбы в нескольких метрах от них и что-то неслышно шептала, он не мог точно разобрать. Кажется, это была колыбельная. Женщина несколько раз скользила по ним безразлично-осоловелым взглядом и вновь уходила в себя, по-детски улыбаясь чему-то, известному только ей. На ней было простое красное платье, свободные рукава и юбка волновались под порывами тёплого ветра, создавая иллюзию пламени, охватившего стройное тело. Сапфир невольно отметил, что Хотару и эта леди чем-то похожи: осанка, бледная кожа, тёмные с фиолетовым отливом глаза… а длинные густые чёрные волосы практически роднили их. Только у женщины виднелась проседь. Странная догадка пришла ему на ум, но Хотару ранее ничего не упоминала о своей семье. И, пытаясь откинуть чумную мысль и убедиться в обратном, Сапфир внимательно посмотрел на Хотару и снова на женщину в красном платье. — Что с ней? — решился спросить, каждым нервом чувствуя, как пространство тихонько звенит от тягостного напряжения. — Болезнь Пика, — выйдя из оцепенения, ответила Хотару. — Деменция иначе. — Алмаз знает? — Почти. Сапфир скосил взгляд на Хотару, с немым ожиданием возможных пояснений, строя свои предположения и выводы — что бы ни значило это «почти»… …Богиня показала ему своих скелетов. Доверилась, открыв пугающий её секрет. — Он не знает, что она моя мать, — ни жива ни мертва от иррационального страха, побелевшими губами вымолвила Хотару. — Она записана под девичьей фамилией. Рей Хино… — И, немного помолчав, передразнила, имитируя его едкую интонацию: — «Министру не пристало жить с кем попало». — Зря ты так… — почувствовав, как липкая вина, холодя внутренности, подобно наркозу подбирается к горлу, — это совсем другое, — попытался оправдаться Сапфир, имея в виду, что работа и семья — совершенно разные вещи. — Поэтому у вас нет детей. — Он альбинос, я — возможный носитель Пика. Два поломанных гена, я не хочу рисковать, — она запрокинула голову и уставилась в потолок веранды. — Алмаз не обязан и не заслуживает такой ответственности. Никто не заслуживает. Что-то горькое, напряжённое до предела, как струна, которая вот-вот порвётся, дрожа прорвалось в её голос и заставило его отвернуться на короткое время, пряча навернувшиеся слёзы, сделать глоток, чувствуя, как в онемевшем горле распорками встаёт ком. Да, у Богини есть теневая сторона жизни за пределами успешной карьеры, выгодного замужества, лоска и торжеств. Женщина, что вызывает восхищение, зависть и желание, на самом деле до сиротства одинока. Он вспомнил ощущение беспомощности и страха, охватившее Хотару когда в больницу попал Алмаз, и испытал стыд. Оглушённая страхом утраты она боялась потерять единственного человека, что был с ней рядом, заботился и любил. А что он? — Злорадно надеялся на успех костлявой в её охоте и думал только о себе. Муки совести вынудили его зажмуриться, Сапфир вцепился в перила, стараясь устоять на ногах и с силой закусил нижнюю губу, чтобы воспрепятствовать и не вывалить на Хотару мольбы о прощении. Не надо ей знать насколько он подл и гадок. Когда, совладав с собой, Сапфир повернулся, в её глазах были призраки и помертвелый туман. Всевышний, эти глаза!.. сегодня, пряча на дне улыбку — будто лаская на расстоянии — они отогрели его. Глубокие глаза, наполненные фиалковым обжигающим до центра души пламенем… Что с ними стало в этот час? Куда утекла из них жизнь? В них была боль. Застарелая… И не тело страдало — сердце. — Хотару, — не выдержав, сочувственно позвал Сапфир, не зная, что сказать и еле сдерживаясь её обнять. Совершенно не знал, чем и как может помочь. Она — весь мир. Она опаснее, чем любая банальная стерва, — почти святая, неиспорченная, сильная и нуждающаяся в защите. Независимая и верная. Хрупкая, но опасная, настоящая. Со своим мнением, характером, вольная, как кошка, преданная. Он никогда ранее не встречал таких. Ей удалось главное — он поверил ей. Рядом с ней Сапфир впервые задался вопросом — что такое любовь? Казалось бы, невозможно… но в тот момент, стоя перед её обнажённым сердцем, Сапфир возненавидел целый мир, что причинил ей столько боли, и стал любить её ещё сильней. — Ей осталось меньше года, — кусая дрожащие губы, через страх и опасения вытолкнула Хотару из себя то, что не могла упорядочить, понять и принять. — Сочувствую… — А я так редко её навещаю.