. .
Сгущаясь по углам, предрассветный полумрак заполнял кабинет, когда Хотару открыла глаза. Край тонкого мягкого одеяла лез ей в нос. Хотару попыталась подвинуться — мешала тяжесть покоящейся поверх одеяла руки… и с местом на диване было не очень: Алмаз занимал добрую его половину, крепко обнимая Хотару, заботливо подтыкал ей под шею шерстяную ткань. Его мерное дыхание скользило по её плечу. Значит, они так и не добрались до спальни. Алмаз терзал её угодничеством и ласками, с особым упорством затягивая процесс. Хотару попыталась примерно понять, сколько прошло времени. Гудящая тяжесть в голове свидетельствовала о небольшом отрезке сна. Захотелось пить и открыть окно. В кабинете не было душно, но мозг настоятельно требовал воздуха с улицы, словно только он мог справиться с протяжным гулом в голове. Она осторожно поднялась, стараясь не разбудить Алмаза, и, ориентируясь на крупные предметы, направилась к узкой этажерке, где обычно стояла ваза с фруктами и несколько бутылок воды. Подхватив на ощупь одну, не стала искать стакан, опасаясь, что лишний шум потревожит Алмаза. Несколько первых глотков провалились, как в засушливую пустыню, Хотару жадно глотнула воды побольше и поперхнулась. Давясь кашлем, она огляделась, пытаясь вспомнить, где может быть пульт автоматического открытия створок: найти его в темноте — задачка не из простых. В полутьме лишь одежда мужа выделялась светлыми пятнами. Хотару подняла и накинула на плечи мужскую рубашку: велика, рукава длинные, зато прикрывает бёдра. Какая-то иллюзия защиты. А с пуговицами воевать нет сил, и пальцы путаются. Оставила так, нараспашку, и тело само, на автопилоте направилось к окну. Мозг, будто отключив контроль, думал своё и наблюдал со стороны. Кажется, этой ночью она нашла свой Предел. «Логично», — выдал сквозь гул уставший мозг… …после череды длительных очерёдностей событий наткнуться на объект, к которому стремятся и неминуемо приближаются члены всей математической последовательности смыслов. «Число a называется пределом последовательности x1, x2, х3… xn, …» — мысленно повторила формулу фундаментального понятия математического анализа, на который опираются непрерывность, производная, бесконечные ряды… И, видимо, она тоже. Раз удалось вычислить единственно верное решение. «Но и у функции есть Предел», — сухо закончил мозг. Хотару отодвинула штору и скрылась за ней. Собственное прозрачное отражение в стекле встретило её измученным взглядом и сильно походило на подростка. Встречаться с собой из детства не хотелось. Слишком много та девочка потеряла, стараясь заслужить любовь и ориентируясь на желания других людей. В теле — ни крохи намерения злиться на себя или оправдываться за себя же. Как защиту, Хотару поставила на подоконник между собой и отражением бутылку воды и перевела внимание на светлеющий слева край неба. Занимался рассвет. Окна её кабинета смотрели на запад, значит, с противоположной стороны дома небосвод потихоньку загорался красками нового дня. Было ощущение непривычной, насаженной кем-то насильно лёгкости, будто она — выпотрошенная и брошенная на разделочный доске рыба. Внутри — ровная бесплодная тишина, заключённая в тонкую оболочку мяса. Даже гул ушёл, растворился. В мире из существенного осталось только небо. А она — опустошённая… всё ещё дышит. «Как близко я от своего предела?» — смиренно поинтересовалась душа… и тихие слова вопроса раскатом пронеслись по безграничной тишине внутри, порождая лёгкую дрожь во всём теле. В эти минуты душу было отчётливо слышно. Не мешал суетный контрольщик-мозг, блокируя любые попытки души докричаться хотя бы до сердца. Так и не открыла окна, совершенно забыла об этом. Покидая укрытие, Хотару осторожно сомкнула плотные портьеры, чтобы утренний свет не потревожил мужа. Хотелось как можно дальше оттянуть их неминуемую следующую встречу. Слух уловил посторонний звук, заставивший её насторожиться. Хотару замерла, бросив поспешный взгляд на диван, где спал Алмаз, ожидая, что вот-вот его светлая голова появится из-за спинки, но этого не произошло. А звук повторился. И теперь она понимала, что источник его был в гостиной. На цыпочках прокралась к двери; на удачу одна створка оказалась неплотно прикрыта, оставляя узкую щель. Как ребёнок, Хотару затаилась, вглядываясь в рассеянную темноту соседней комнаты, в которой было немного светлее. В коридоре, ведущем от входной двери, появилась тёмная фигура, и, удаляясь, уверенно двинулась в сторону кухни. Хотару без труда узнала Сапфира и сжалась, прильнув к закрытой створке дверей кабинета. Узкая щель значительно ограничивала обзор, и не было никакого шанса, что Сапфир не задержится на кухне или в центре гостиной до самого утра, привычно дожидаясь её появления. Как приклеенная к месту, Хотару не хотела двигаться, и, прижимаясь к дорогому дереву, продолжала стоять. Не думала ни о чём, просто смотрела в узкий просвет между дверными створками. Вскоре Сапфир снова появился в радиусе видимости. В напряжённой фигуре без труда читались усталость и раздражение. «Идёт к себе», — решила Хотару, как вдруг он остановился и замер метрах в четырёх напротив дверей в её кабинет. Неужели заметил? Хотару почти отшатнулась, готовая бежать, а ухнувшее в пустоту сердце и женское любопытство пригвоздили к месту. Сапфир сделал несколько осторожных шагов ей навстречу, нагнулся и на короткое время почти пропал в темноте. Шелест ткани набатом ударил по ушам, заставляя её зажмуриться. Ему с равной силой вторило биение сердца. В горле снова пересохло. Хотару медленно открыла один глаз. Мужчина отошёл, стоя лицом к предутреннему свету. Повесив платье на спинку софы, он разглаживал складки, бережно и медленно водя пальцами по ткани. Не было нужды вглядываться в лицо, чтобы уловить и проникнуться немым любованием. Оно манило к себе, трогало за душу, не позволяло отвернуться. Спутанные вихры волос густой тенью скрывали глаза, но его движения, поза и взгляд, наполненные нежностью, вызвали в Хотару томительное смущение, и по телу разлилось тепло. Время рассыпалось куда-то под ноги. Под напором поднимающегося солнца исчезли стены, Алмаз, реальность… и бархатная синева заполнила собой всё вокруг. Предрассветное небо имеет дивный цвет его глаз. Непостижимый. С тысячей оттенков и смыслов. В мире действительно есть только небо и она. Он — недосягаемое небо. Рядом. Не объять и не потрогать. Опомнившись, Сапфир аккуратно поставил рядом её туфли. Промедлил немного, в безотчётном движении задумчиво коснувшись лифа платья, и, обойдя брошенный на полу белый костюм, скрылся за поворотом. Сквозь щемящую радость, разбавившую внутреннюю пустоту, до Хотару донёсся тихий щелчок замка, как за кончик уха ущипнул, заставляя гореть. Не веря увиденному, страшась возникших мыслей и не позволяя себе поймать ни одну из родившихся в её голове догадок, она ещё несколько минут недвижимо всматривались в проём. А потом медленно опустилась на пол, обняв свои колени, продолжая смотреть в щёлку. На самом деле она не видела ничего — полностью погрузившись в свои ощущения, прокручивала в голове увиденное, и вспоминала более ранние события: мелкие, чуткие, важные, дорогие… И опасения, что сама нафантазирует себе лишнее. Прохладный пол и затёкшие ноги привели в чувство. Хотару поднялась, держась за приоткрытую дверь, и уже почти закрыла её, как, опомнившись, торопливо юркнула в гостиную. Воровато подхватила пиджак Алмаза и поспешно вернулась, напоследок обернувшись у самых дверей… Нельзя допускать ошибок. Цена за них непомерно высока. Алмаз непременно бы заметил… Нарочитое наплевательство к его вещам на горничную не повесить… а так, это она просыпалась и, когда выходила, подняла с пола их одежды. Плотно прикрыв за собой дверь кабинета, Хотару направилась к дивану, размышляя о том, как убедить Алмаза продлить контракт… и зашипела от неожиданной боли. В свод стопы вонзился острый штырь серёжки.***
Лион встретил нахмуренным декабрьским небом. Облака низко нависали над всем регионом Овернь-Рона. Студёный и тяжёлый от влаги воздух обжигал кожу. Выйдя из дверей аэропорта, Хотару поторопилась надеть перчатки. Алмаз блаженно втянул в лёгкие воздух и бодро расправил плечи, глаза его заискрились. Ему явно нравилось. Около полутора суток дороги вовсе не сказались на нём усталостью. Алмаз хорошо провёл перерыв в аэропорту Дубая: и поплавал, и выспался. Хотару же предпочла провести всё время в номере и ни разу не взглянула в сторону магазинов за всю десятичасовую пересадку. Отдыхала или бесцельно смотрела в небо, наблюдая за палящим за окном солнцем. И гадала: «Почему Лион? Ничем особо не примечательный, совершенно далёкий от мировой политики, город? Не Ницца, Марсель или Париж?» Несколько дней назад президентом США избрали Трампа, и между Вашингтоном и Белым домом муж выбрал Францию. Не иначе как на мир надвигается казнь египетская или эпохальное природное бедствие. «Фестиваль Света» давно прошёл. Маловероятно, что Дом Брюне мог привлечь внимание мужа, почему же его выбор пал на Лион? Алмаз, конечно, крайне оригинален в своих решениях и всегда стремился ей угодить… Но мало верилось, что его тянет любоваться ренессансными двориками или античными театрами. Душа была не на месте, вызывая чувство странной беспомощности перед судьбой, и Хотару упрямо искала истинную причину… отличную от «рождество-годовщина-праздники». Тут что-то иное, подсказывало сердце, и тревожно возвращало её в одно несчастливое октябрьское утро. «Готовишься к продлению контракта, как я полагаю». Хотару едва не выронила чашку из ослабевших пальцев, поняв истинный смысл, вложенный Алмазом. С того момента каждый день, как на повторе, в её голове звучал один и тот же сюжет, и отрава его слов капля за каплей медленно заполняла сознание. Она так разозлилась в тот день! На мужа, Сапфира, на себя и на свою трусость. Злость выжгла слова и голос. Эти двое… Как два конкурирующих хищника, состязались за территорию. Алмаз давил авторитетом и положением, Сапфир в ответ дразнил правдой и недосказанностью. Запертая между ними, скованная ощутимой опасностью, Хотару металась, как в замкнутой клетке. Опасные нотки в голосе Алмаза, заставившие все внутренности сжаться, ей вовсе не показались. В голосе звучало его решение — непреклонное и окончательное. «Алмаз не намерен продлевать контракт». Зала словно уменьшилась в размерах и сдавила Хотару голову до единственно бившейся в висках мысли: «Уезжает». К премьер-министру слишком много внимания. Он должен быть безукоризненно безупречен. А она что, надеялась, Лео до конца жизни будет рядом?.. Ни сказать лишнего, ни прикоснуться. Её жизнь — бесчувственное следование правилам приличия, судьба — стать лицом страны. А он даже в тени стоять не сможет. Нужна ли ему эта тень? Он скоро исчезнет… Когда истекает срок? Сколько осталось времени? Месяц, два? Что делать? Безнадёжная затея — просить Алмаза продлить контракт. Если заподозрил покушение на свою территорию, ничто не способно повлиять на его решение. Она старалась — и в Таиланд поехала, лишь бы он был доволен, партийный слёт посетила. Лучше бы дома осталась! Эхо последствий той «прогулки» Хотару до сих пор ощущала на себе. И чем упорнее она носит маску ангельской выдержки и благонравия, тем эгоистичней и разнузданней Алмаз ведёт себя. А Лео медленно уходит, выцветает из её жизни. Мог бы сам сказать! Обсудить с ней, но продолжает молча наблюдать за испаряющимся зыбким временем. Из её жизни исчезает тот, кого она могла бы назвать своим другом. Хотя бы другом. Пригородный пейзаж довольно быстро сменился на рабочий квартал XIX столетия, разбавленный современными архитектурными сооружениями, за ним последовали жилые постройки периода Возрождения с органично вписанными в ансамбль новыми строениями. Неспешное дорожное движение по набережной позволило рассмотреть в композиции темнеющие шпили готических храмов, зубьями выступавшие над яркими домиками на том берегу Роны. До отеля в Пресквиле добрались практически вместе с ночью, что уверенно надвигалась на город. Мелкие волны Соны перемигивались береговой подсветкой, Старый Лион за ней, как на ладони, сиял огнями. — Давай помогу… — Алмаз неслышно подошёл со спины и вырвал Хотару из задумчивости, помогая снять пальто. — Мне кажется, ты не в настроении. Что-то не так? Хотару едва заметно поёжилась и с тёплой усталостью в глазах улыбнулась: — Нет, всё в порядке. Просто подумала, что давно не была во Франции, и следом вспомнила неприятные события прошлой поездки. — Поэтому я и выбрал Лион, — Алмаз жестом показал ей подождать и скрылся у входа. Судя по звукам, он убрал в шкаф её пальто. — Хотел порадовать, — послышался его голос, — но так, чтобы избежать скоплений народа, суеты, и минуя Шарль-де-Голль. Тем более мы ни разу вместе… В дверь тихо постучали, Алмаз отвлёкся, не закончив мысль. Хотару не расслышала слов и о чём он говорил с вторженцем, да и не прислушивалась особо. Решив проверить отчёты о неотвеченных входящих звонках, потянулась за сумочкой на кресле рядом. 13 информационных смс. Ни единого с номера Сапфира. — Ты же любишь Францию… — чувствуя на себе пытливый взгляд мужа, Хотару отложила телефон; его размеренное благодушие настораживало. Она слишком хорошо его знала, чтобы не заметить отзвуков маниакальной дотошности за вниманием и учтивостью: странно сформулированные фразы, задумчивые или пытливые взгляды, новые привычки, интонации — все эти отголоски его подозрений не давали ей расслабиться и держали в постоянном напряжении. — Лион во Франции, здесь даже мини-Эйфелева башня есть. Я подготовился! Если хочешь, первой посетим её, — наслаждаясь вниманием жены, с торжественным апломбом закончил Алмаз, и, пряча руки за спиной, по-звериному тихо направился ближе к Хотару. — Неужели путеводитель читал? — включилась она в разговор сквозь собственную нервозность и потерянность. С ноткой растерянности прозвучал её голос, но совсем не хотелось быть застигнутой врасплох. — Обижаешь! Гуглил, — выудив из-за спины букет ландышей, Алмаз победно вложил ей в руку. — Это тебе. Канун Рождества, счастье моё. А это нам, за незабываемую и удачную поездку, — ослабив мюзле, он осторожно принялся открывать бутылку шампанского.