Последнее лето

В моей душе лежит сокровище, И ключ поручен только мне… А. Блок - Незнакомка

— Даочжан, ты слишком добрый! Слишком добрый… Разве можно быть «слишком» добрым? Когда речь заходит о человеческой жизни. Тело, в котором едва можно уловить ток крови, в котором едва теплится дух — можно ли его оставить? Упокоить — или спасти… Выбор очевиден. Шуанхуа не для людей. Сяо Синчэнь никогда не был сторонником того, чтобы добивать раненых. Он спасал. Всегда спасал. И сейчас спасет. Умирающие люди всегда тяжелые, но Сяо Синчэнь молод, силен и вынослив. Ему несложно дотащить человека на спине до похоронного дома, примотав веревками. Худой, тощий… Словно бродяжил много дней подряд. А-Цин помогает как может — принести и согреть воды, найти чистые тряпки ей по силам. Сяо Синчэнь осторожно изучает человека кончиками пальцев. Его руки — чуткие, зрячие — скользят по коже в поисках ран и переломов. Молодой. Красивый — кажется, хотя для Сяо Синчэня все люди красивые. Но у человека правильные черты лица, аккуратный смешливый рот, пушистые ресницы и ровные брови. Явно он не всегда жил на улице. Скорее всего, был слугой в богатом доме. При нем меч, и Сяо Синчэнь откладывает ножны в сторону перед тем, как раздеть раненого. Искушение обнажить и изучить меч велико, но он этого не делает. Меч может многое рассказать о человеке, а вдруг незнакомец не захочет ничего говорить? Это будет его правом. А со стороны Сяо Синчэня невежливо было бы узнавать что-то о незнакомце втайне. Потому занимается тем, чем должен: изучает тело, находит раны, синяки и ушибы и обрабатывает их. Где надо — перевязывает лоскутами, нарезанными на глазные повязки. Где можно — наполняет человека собственной ци, заживляя особо сильные травмы, и с некоторым удивлением отмечает, что какие-то зачатки золотого ядра определенно есть. Возможно, он был учеником в одном из орденов. Цвета одежд могли бы сказать многое, но цвет пальцами не разглядишь. Задевая рукой об руку, Сяо Синчэнь вздрагивает всем телом. У незнакомца нет части мизинца на одной руке. Неприятные воспоминания наваливаются, вызывая тошнотворную дрожь. «Нет! — твердо напоминает он сам себе. — Нельзя отталкивать человека только потому, что он напоминает о другом… Люди не выбирают себе увечья». В конце концов, он сам — увечный калека, и А-Цин тоже слепая, и кто они, чтобы судить других? На всякий случай Сяо Синчэнь обрабатывает и руку: рана старая, давняя... Даже представить страшно, сколько он провел в придорожной канаве… Сяо Синчэнь касается ладонью его лица: — Спи. Набирайся сил. *** Как Сяо Синчэнь и предполагал, человек предпочитает скрывать свое прошлое, не называя даже имени. Здесь, в холодном похоронном доме, все они люди без прошлого — и без будущего. До поры до времени. — Даочжан? — переспрашивает незнакомец. Голос у него низкий, сиплый, сорванный… Словно охрип после долгого крика. У Сяо Синчэня сердце сжимается от жалости к нему. Даочжан… Просто даочжан. Он тоже не горит желанием называть свое имя. Прошлое давит на плечи, тяготит, мучает ночными кошмарами. Сяо Синчэнь сам себе не решается признаться, что осел на одном месте в ожидании того, что рано или поздно его… найдут? Было бы кому искать, Сун Цзычэнь не желает больше его видеть. А потому — пусть прошлое остается в прошлом. Можно же и так жить. Простым бытом, наравне с простыми людьми. Денег мало, но все-таки они есть, крыша протекает — но все-таки это крыша, и пусть здесь трое калек — но все-таки они живы. Незнакомец хромает на одну ногу. Все старания Сяо Синчэня не могут исцелить эту рану, но снова и снова даочжан усаживает его на солому и перевязывает ногу, заодно вливая немного собственной ци. — Даочжан, я могу сделать это сам, — ворчит незнакомец. — Мне совсем не сложно помочь тебе, — улыбается даочжан, и незнакомец прекращает сопротивление, хотя долго еще ворчит. Незнакомец всегда ворчит. Но помогает там, где слепой теряется: хлопочет по дому, латает крышу, прибирается. На рынок ходит вместе с Сяо Синчэнем или А-Цин и следит внимательно, чтобы не обманули, не обсчитали. Огородик чахлый в порядок приводит. По всему видно — возвращаться не собирается, откуда бы ни пришел. Сяо Синчэнь про себя уже не называет его “незнакомцем”. Называет “другом”. А проходит время — называет другом и вслух. — Друг мой, принеси воды из колодца. Сегодня рыбалка прошла так удачно, что на ужин сделаем рыбный суп. — Друг мой, купи на рынке три меры риса, если тебе не сложно? — Друг мой, порог покосился, и кто-нибудь может споткнуться и пораниться. Тебя не затруднит посмотреть? Незнакомец поначалу реагирует странно — вздыхает резко, прерывисто, словно сказать что-то хочет, но осекается. А потом привыкает, откликается. Сяо Синчэню порой кажется, что он приручает волчонка, не человека. Такой он дикий — огрызается, вечно цапается на ровном месте с А-Цин… Но Сяо Синчэню с ним хорошо и спокойно. И смешно. Ему ни с кем еще не было так смешно. Рядом с ним он оживает сам. Начинает ходить на ночную охоту — раз уж здесь живут теперь такой семьей, надо защищать свою семью. Начинает брать его с собой — потому что слабое, но все-таки золотое ядро у него есть, так, может, и обучить его выйдет? Мертвецы и нелюди его не пугают. — Знаешь, даочжан, я таких людей встречал, что хуже любой нечисти! — Знаю. Я тоже таких людей встречал. Рядом с ним легко. Сяо Синчэнь не чувствовал себя в такой безопасности, с прикрытой спиной, даже когда ходил на ночную охоту с Сун Ланем. Они всегда были — каждый сам по себе, каждый своим путем, но вместе. А незнакомец следовал за ним. Словно и в самом деле Сяо Синчэнь взял ученика… ...нет, не ученика, успевает подумать Сяо Синчэнь, впервые оказавшись в его объятиях. Прийти на один путь совершенствования можно по-разному. У Сяо Синчэня он вышел такой — торопливый, на прелой соломе, в тишине — не разбудить бы А-Цин! После тяжелой охоты, после смертельной опасности, не смыв до конца кровь… *** Сяо Синчэнь влюбляется — как река выходит из берегов по весне, полно и всеобъемлюще, сметая все преграды. Чувства его текут подобно речным водам. Руки обвивают тело, губы скользят по соленой коже, чуткий слух ловит каждый вздох. Ему есть куда приходить, что защищать и ради чего жить. Он не заслужил эту милость, это право быть счастливым, но, раз это случилось с ним, из рук не выпустит, как будто счастье — диковинная птица из далеких краев. Сяо Синчэнь приносит с рынка конфеты — чтобы больше не слышать в голосе своего человека горечь и боль старых обид. Они все трое здесь, в доме, предназначенном для мертвых, — живые, более живые, чем иные богачи в царских хоромах. Иногда Сяо Синчэнь холодеет от страха потерять свое счастье. Иногда — думает, что благословен на вечную бессмертную жизнь рядом со своим человеком и юной, но такой мудрой А-Цин. Иногда — чаще всего — подставляет лицо жарким солнечным лучам и не думает ни о чем. Сяо Синчэнь стоит на пороге, спрятав руки в рукава, и улыбается своим мыслям. Скоро вернутся его домашние и принесут с рынка корзину свежих овощей. Нынче вечером его очередь готовить ужин.