Сюэ Ян должен умереть

Всё началось ещё в городе И, но тогда Сюэ Ян этого не понял. Слишком многое случилось одновременно, слишком многое он перечувствовал за короткий период времени. Сюэ Ян никогда не был человеком тонких, сложных чувств — в конце концов, он вырос в трущобах, ему были знакомы голод, жажда, похоть, ярость — и удовлетворение, когда он насыщал одну из этих страстей. И сначала это было удовлетворение — его замысел удался, даочжан Сяо Синчэнь ползал перед ним на коленях, раздавленный, уничтоженный. А потом он прервал свою жизнь, оставив Сюэ Яна наедине… с чем? Со злостью, да, но и с постепенно нарастающим отчаянием, с болью внутри, которая была Сюэ Яну незнакома прежде, а теперь день ото дня всё росла. До сих пор он не скорбел по мёртвым и не знал, как это бывает. Вне себя от горя и ярости, он убил Чан Пина, порезав его на куски, и выкосил всё население города И, потому что они слишком напоминали ему о счастливых днях с даочжаном. Он нашёл и убил А-Цин, потому что она была во всём виновата, она предала его, предала их семью. Но все эти смерти не только не утишили его боль, а словно сделали её острее. Он не знал, чем унять свои страдания. Много времени и сил он положил на то, чтобы пробудить разум в лютом мертвеце Сун Лане, словно надеясь, что чужая боль успокоит его собственную — но и этого не произошло, и тогда Сюэ Ян вбил в голову Сун Ланя железные гвозди, подавляющие волю. Он мог вынуть их в любой момент — и тогда, скорее всего, первым делом Сун-даочжан убил бы его. Иногда Сюэ Ян всерьёз обдумывал это. Жизнь его становилась всё более и более невыносимой. Вскоре он перестал покидать похоронный дом. Он исчерпал возможности воскресить даочжана; призрак А-Цин прятался, не попадаясь на глаза; лютый мертвец Сун Лань наскучил. Сюэ Ян проводил дни рядом с гробом, где в своих белых сияющих одеяниях лежал Сяо Синчэнь. Он просил даочжана вернуться; и если сначала это были требования и угрозы, то потом они стали мольбами. Но даочжан не внимал ни тому, ни другому. А потом в городе И появились неведомо откуда взявшиеся мальчишки-адепты, а следом за ними тот, на чье явление Сюэ Ян не смел и надеяться. Кто, как не Старейшина Илин Вэй Усянь, знает, как поднять мертвеца? Любого мертвеца? Наверняка для него нет преград. Если бы у Сюэ Яна было время, он был бы страшно разочарован. Его кумир, тот, кого он стремился назвать учителем, великий основатель Тёмного пути, которому следовал и сам Сюэ Ян, оказался… да никем. Ни величия, ни тёмной ауры, что, если верить россказням, окружала Старейшину. Да ещё и тело «обрезанного рукава», над которым Сюэ Ян издевался в Ланьлин Цзинь. Но разочароваться он не успел. Слишком быстро всё произошло — поединок с Лань Ванцзи, потеря драгоценного мешочка, появление Су Шэ… Этот гадёныш даже не потрудился проверить, жив ли Сюэ Ян — просто вытащил у него из-за пазухи Печать и исчез, сбросив обременяющее его тело в придорожную канаву. И снова Сюэ Ян валялся, на грани жизни и смерти, у обочины дороги. И снова нашёлся добрый человек, решивший ему помочь. Это была молодая женщина, что зарабатывала гончарным ремеслом. Она шла с рынка, где продавала глиняную посуду, а увидев у дороги умирающего человека, не смогла пройти мимо. Она подобрала его, на спине дотащила до дома, перевязала его раны. Несколько дней он барахтался на грани жизни и смерти; но Сюэ Ян выжил в трущобах совсем ребёнком, он выжил после всех ран, нанесённых ему приспешниками Цзинь Гуанъяо — и в этот раз он тоже выжил. Его воля к жизни была поистине звериной. Он пришел в сознание слабым, как новорождённый щенок, и в полной темноте. То ли слабость была тому виной, то ли он неудачно ударился головой при падении, но Сюэ Ян ослеп. Его спасительница была добра и жалостлива. Ещё она была одинока — не так давно болезнь отняла у неё мужа. Она кормила Сюэ Яна, ухаживала за ним, помогала передвигаться, пока он не начал с уверенностью держаться на ногах. Он помогал ей по хозяйству и в работе. Не то чтобы он много мог, будучи слепым и одноруким, но уж крутить гончарный круг и лепить самые простые вещи научился быстро. Его не тревожило собственное стремление отплатить ей за доброту — это же было не оно, так он считал. Точно так же он вел себя с даочжаном. Помогал чинить крышу, ходил за покупками, не позволял торговцам дурить слепого. Это была не благодарность — он просто втирался в доверие. Пелена с глаз потихоньку сходила, его слепота не была постоянной. Вот-вот он сможет видеть, и тогда с этой ерундой будет покончено. У женщины был тайник, где она хранила деньги на чёрный день, и Сюэ Ян намерен был им воспользоваться. Ею тоже было бы неплохо попользоваться, а потом прикончить, чтобы она его не выдала. Мало ли кто пройдёт здесь — он не был намерен извещать мир заклинателей о том, что Сюэ Ян ещё жив. Но предвкушение этого дня не приносило никакой радости, и Сюэ Ян не мог понять почему. Он любил планировать свои деяния не меньше, чем совершать их. У гончарки были деньги, а по мере того, как муть перед глазами рассеивалась, Сюэ Ян видел, что она ещё и очень недурна собой. Только представить, как он швырнет её на земляной пол, скрутит безжалостно и грубо, как доверчивость и приязнь в её глазах сменятся ужасом и болью… Он не смог даже дорисовать эту картинку в своей голове до конца — так ему стало плохо. Воображение вдруг заработало само — он будто воочию увидел её, растерзанную, с непристойно разведёнными ногами, с пятнами крови на них, с закатившимися глазами, с перерезанными горлом… Сюэ Ян зажмурился, вцепился скрюченными пальцами в лицо, пытаясь удержать вой. Перед глазами встало другое лицо, полное отчаяния и боли, другое перерезанное горло. Пятна крови на белой повязке, на белых одеждах, тихое, неподвижно лежащее в гробу тело… Он ушёл от гончарки, не тронув её. Более того, он не смог даже уйти тайно, не простившись — стоило только вообразить, что она может подумать, и мысль умерла сама собой. И он покинул женщину при свете дня, поблагодарив её за доброту. Напоследок она спросила его имя — подобно даочжану, она не задавала этого вопроса, но тут, видимо, не стерпела. — Чэнмэй, — ответил он. Впервые в жизни он был благодарен Цзинь Гуанъяо за это имя — настоящее ощущалось как проклятие. Только спустя несколько дней бесцельного пути Сюэ Ян осознал, что идти ему некуда. На свете не было людей, которые бы ждали его, и у него больше не было идеи, что гнала бы вперёд. Идти к Гуанъяо? Там его ждёт смерть. Гнаться за Сун Ланем, чтобы поквитаться с ним или искать тело и душу даочжана и снова пытаться вернуть его к жизни? Но со вторым Сюэ Ян знал, что у него ничего не выйдет, а что до первого… этого он не хотел. Что-то в глубине его существа шептало ему тихо и непреклонно — нет в случившемся вины Сун Ланя. Ни он, ни А-Цин, ни даже Чан Цыань и ещё клан, ненависть к которым так долго грела душу Сюэ Яна — никто из них не виновен в гибели даочжана Сяо Синчэня. Виноват был только один человек, тот, что смотрел на него с поверхности водоёмов и из бронзовых зеркал на редких постоялых дворах. Вскоре Сюэ Ян начал избегать своего отражения. Он скитался в глуши, всё дальше и дальше уходя от мест, где властвовали великие ордена, будто раненое животное, что норовит укрыться от охотников. На самом деле никто за ним не гнался, и Сюэ Ян понимал это, но в глуши было меньше людей, а встречаться с людьми было ему невыносимо. Что он сделает, если его ударят, оттолкнут с дороги, посмеются над безруким калекой? Раньше он и вопросами-то такими не задавался. А сейчас — сможет ли он хоть оскорбить в ответ? А ударить? А швырнуть на землю и пинать, приговаривая — руки у меня, может, и нет, зато с ногами всё в порядке! О, как он страстно желал этого! Но даже мечтать о таком не получалось — моментально начинало болеть что-то внутри, словно белоснежное лезвие Шуанхуа снова вошло ему в живот. Ох, даочжан, даочжан, что же ты сделал со мной… Мысли о Сяо Синчэне были самыми тяжёлыми. Они накатывали исподволь, словно бы случайно — вот, скажем, хотелось ему есть, и в голове возникали картинки: они ходят по рынку и выбирают овощи; даочжан во дворе дома возле жаровни готовит скудный ужин. Почему-то еда, что он делал, с каждым днем становилась всё вкуснее, так Сюэ Яну казалось, хотя он и не мог припомнить, замечал ли это тогда. И ведь ни разу не сказал спасибо, ни за еду, ни за спасение… Он же мне жизнь спас, сообразил Сюэ Ян однажды, лёжа на траве и глядя в тёмное небо, где ярко сияли звёзды. Так же, интересно, сияли глаза даочжана, пока ещё были на его лице? Сюэ Ян ни разу не пригляделся. А потом, когда эти же глаза смотрели на него с лица Сун Ланя, и приглядываться-то не хотелось. И не понять теперь, изменилось ли в них что-то. Сяо Синчэнь спас Сюэ Яну жизнь, когда Цзинь Гуанъяо вышвырнул его, как не нужную более вещь. И чем Сюэ Ян ему отплатил? Ложью, кровью на руках, смертью друга от собственных рук, наконец, собственной смертью. Отчаяние и острая ненависть к себе скрутили его. Уткнувшись в сырую землю лицом, он вцепился в траву, сминая её, выдирая с корнем. Почему он не понимал этого раньше? Почему не чувствовал — так? Что с ним случилось? Дважды в жизни ему было невыносимо больно. Первый раз — когда колеса тяжёлой телеги проехались по его руке, ломая кости в пальцах. Те долго потом не хотели заживать и ещё дольше ныли на плохую погоду. Эта боль вызвала в его сердце ненависть столь острую, что вся его дальнейшая жизнь подчинилась ей. А второй раз случился, когда он понял, что даочжан Сяо Синчэнь не воскреснет. С тех пор всё и пошло неправильно. Эта боль не прошла, её не уняла ни пролитая кровь, ни мучения лютого мертвеца Сун Ланя. Не иначе даочжан, умирая, проклял его. Сюэ Ян тихо рассмеялся, не отнимая лица от земли. Он бы, может, и поверил в это — только в даочжане никогда бы не хватило на такое злобы. Увидеть бы его ещё раз. Хотя бы мёртвое тело. Провести ладонью по спокойному светлому лицу, расчесать и красиво разложить волосы. Оправить полы белых одежд. Он так часто делал это за прошедшие годы. Ухаживал за телом, вливал в него ци, чтобы не допустить разложения. Говорил с ним. Иногда ложился рядом, обнимал, утыкался лбом в плечо. Услышать бы его смех. Даочжан всегда смеялся так легко, так искренне. Доверчиво улыбался словам Сюэ Яна, его движениям, самому его присутствию — первый человек на всём свете, который искренне радовался ему. Полюбоваться бы, как сияют его глаза… И он кусал губы до крови, смотрел в чёрное небо и не знал, как избавиться от этой боли. А временами его охватывала чёрная ненависть. В один из таких приступов он поймал кролика — он был голоден, но дело было не только в этом. В тот момент, когда шея зверька хрустнула под руками, на одно короткое мгновение Сюэ Ян ощутил восхитительное наслаждение. И немедленно ему стало плохо. Тушка в руках была ещё тёплой, словно зверёк не умер, а всего лишь спал — если бы не неестественный поворот шеи и пустой взгляд. Отвращение к себе накатило приливной волной, и Сюэ Яна стошнило на землю — но из пустого желудка шли только вода и желчь. Боль и бессилие овладели им, и наконец, в первый раз в своей взрослой жизни, Сюэ Ян разрыдался. Его трясло, словно в приступе лихорадки, из глаз текли слёзы, он совершенно не владел своим телом. Он плакал и плакал, пока отчаяние его не достигло предела, за которым заканчиваются человеческие силы. Он заснул прямо на сырой земле, бережно удерживая в руках мёртвое тельце. В эту ночь ему наконец приснился даочжан. Он подошёл к Сюэ Яну и остановился рядом — в незапятнанно белых одеждах, с чистой повязкой на глазах. Сюэ Ян лежал, не в силах пошевелиться, и только слёзы всё бежали и бежали из глаз, словно копились всю жизнь. Он хотел что-нибудь сказать даочжану или чтобы тот сказал что-нибудь ему. Он хотел коснуться хотя бы края одежд. Но даочжан просто стоял рядом и смотрел своими незрячими глазами. В груди стало горячо, и тогда Сюэ Ян проснулся. Как ни странно, сон этот принёс ему некоторое успокоение. Не то чтобы у пути Сюэ Яна появилась теперь какая-то цель. Но что-то погнало его вперёд, словно смутный, едва различимый зов. После нескольких дней пути — Сюэ Ян перестал их считать и не мог бы теперь даже сказать, много ли времени прошло с тех пор, как он покинул город И — он наткнулся на людей. Это была группка бедно одетых, неприглядных мужчин без следа духовных сил, и Сюэ Ян от души понадеялся, что наткнулся на разбойников. Возможно, они нападут на него, и тогда ему удастся пролить немного крови без того, чтобы внутренности потом раздирало мучительной необъяснимой болью. Но его надежды не сбылись — то были крестьяне, кое-как вооружённые топорами и кольями. Они пригласили калеку-странника присесть к костру и даже угостили его. Сюэ Ян не отказался и поел маринованных овощей и риса, но от мяса отказался — от вида его почему-то затошнило. Мужики рассказали, что в этих лесах бесчинствует тварь — бешеный кабан. Вернее, люди сочли его бешеным, и группа мужчин отрядилась в лес, чтобы расправиться со зверем. Но все их усилия пропали впустую — ни стрелы, ни копья, ни топоры не брали проклятую тварь. Кабан убил примерно половину охотников, а остальных загнал вглубь леса. И не иначе тропинки здесь были зачарованы — сколько мужики ни плутали, выйти к деревне они не могли. Тварь, по словам перепуганных охотников, по ночам бродила где-то рядом, но пока больше не нападала. Сюэ Яну не было никакого дела до их беды — своих хватало. Но когда мужики договорили, он произнёс — совсем не желая этого, словно кто-то другой говорил за него: — Я разберусь с тварью. — Ты? — кто-то из мужиков фыркнул. — Это без руки-то? Гнев плеснул в груди Сюэ Яна. Оскалившись, он стряхнул со спины меч. — Хочешь проверить, как я управлюсь одной рукой? Отношение незадачливых охотников моментально переменилось. Послышались шепотки, а смеявшийся упал лбом в землю: — Прошу благородного господина заклинателя простить недостойного! В этот миг Сюэ Ян ощутил незнакомую ему прежде мучительную раздвоенность. Одной своей частью он упивался тем, как крестьянин ползает перед ним на коленях и как напуганы его товарищи. С другой же — их страх был ему неприятен настолько, что хотелось подхватить человека с колен, ласково увещевать… Он даже почувствовал себя виноватым. — Хватит, — выдавил он сквозь зубы и, резко развернувшись, устремился в чащу. Выслеживая омраченного зверя, он не переставал размышлять. Ведь он же видел всё это своими глазами — смущение, осторожность, нежелание причинять кому-то неудобство. Заклинатели, все, без исключения, вели себя с простыми людьми так, словно были на голову выше, на порядок лучше — разве сам Сюэ Ян не испытал это на себе, когда Чан Цыань выместил на нём свое дурное настроение? Оказавшись в среде заклинателей, Сюэ Ян тут же начал вести себя так же. А почему бы нет? Если кто-то бил тебя, когда ты был слаб, значит, ты тоже вправе бить тех, кто слабее. Только даочжан Сяо Синчэнь был другим. У Сюэ Яна в глазах темнело от ярости, когда этого простофилю дурили на рынке. А тот ещё и выговаривал ему, если Сюэ Ян слишком грубо вёл себя с торговцами. — Я понимаю, что тебе не хочется есть гнилые овощи, — мягко сказал он тогда в конце своих увещеваний, — но не стоит пугать людей. — Да плевать мне на овощи, — фыркнул Сюэ Ян в ответ. — Меня бесит, что они так ведут себя с тобой. Он сказал это совершенно искренне и несказанно удивился, когда Сяо Синчэнь вдруг резко замолчал, а после длинной паузы произнёс дрогнувшим голосом: — Спасибо. Он был благодарен тогда, понял Сюэ Ян. За защиту, за заботу — вернее, то, что принимал за них. Он же не знал, что за человек живёт рядом с ним. Хруст веток совсем рядом не дал Сюэ Яну погрузиться в новую волну отвращения к себе. Он немедленно присел, настороженно поглядывая по сторонам. Зверь показался из зарослей камыша, окружавших маленькое лесное озеро. Это действительно был кабан, но огромный; клыки его были длиннее, чем лезвие Цзянцзая. Едва показавшись из зарослей, тварь замерла, настороженно втягивая воздух. В крошечных глазах светилась почти разумная злоба. Сюэ Ян не стал ждать долго. Он взмахнул рукой, и Цзянцзай вылетел из ножен и ринулся к зверю. Страшно взревев, кабан увернулся от меча и бросился на Сюэ Яна. Тот ждал, не шевелясь, и лишь когда оскаленная пасть и клыки, с которых сочилась слюна, оказались совсем рядом, ухватился за клык и одним лёгким движением бросил себя на загривок зверя. Тот взревел ещё громче, так, что деревья закачались. Стиснув коленями шею, Сюэ Ян выхватил из-за пазухи талисман и впечатал его твари в лоб. А потом поймал за рукоять Цзянцзай и, стремительно скатившись с шеи зверя, загнал лезвие ему в пасть. Кабан завизжал, кровь хлынула горячим потоком, заливая Сюэ Яна. Он стоял, сжимая рукоять Цзянцзая, ощущая, как проходит по телу волна наслаждения, но с подступающим страхом ожидая, что сейчас его снова охватит эта страшная внутренняя боль. Этого не произошло. Он ощущал радость от хорошо проделанной работы и лёгкую печаль от того, что не пришёл сюда раньше и не предотвратил гибель людей. Но это было вне его сил, а всё, что было в его силах, он сделал. — Значит, тварей убивать ты мне разрешаешь, да, даочжан? — пробормотал Сюэ Ян и устало опёрся на меч, вонзив его в землю. Разумеется, крестьяне его не отпустили. Они, счастливые и воодушевлённые, утащили Сюэ Яна в деревню, а там выдали всё, что, по мнению этих бедных людей, могло порадовать заклинателя — лохань с горячей водой, еду, выпивку, девицу для услуг. Вода действительно порадовала, еды и выпивки было много, а девица, хоть и тощая, оказалась недурна собой. Но съел он совсем немного, потому что больше не хотелось, выпивку вовсе не тронул, а девицу попросил помочь ему вымыться. Потом он попытался услать её, но девушка неожиданно расстроилась. — К нам ещё никогда не заходил заклинатель, — сказала она, едва не плача. — А тут зашёл, а я оказалась недостаточно хороша! Что-то болезненно шевельнулось внутри, и Сюэ Ян едва не выругался. Ему не нравилась эта девица, он любил поблагороднее и поскромнее. И в то же время выгнать её, зарёванную, он не мог. После, когда она всё-таки ушла, он долго ещё лежал, глядя в потолок дома, где его устроили на ночь. «Часто ли с тобой так расплачивались, даочжан?» — спрашивал он мысленно. Сяо Синчэнь в его воображении заливался краской и отворачивался, пряча лицо за прядями шелковистых волос. Сюэ Ян отводил их и смеялся, любуясь алыми щеками. «Интересно, сколько же маленьких даочжанов нынче бегает по Поднебесной? Ты хоть представляешь, даочжан, какие уродины к тебе, слепому, лезли?» «Не бывает некрасивых людей, — отвечал ему Сяо Синчэнь, и его ладонь ложилась на лицо Сюэ Яна, скользила по нему, очерчивая брови, глаза, нос, губы. — Ты вот очень красивый…» Сюэ Ян проснулся в слезах и с неистово колотящимся сердцем. Этим же утром он впервые заметил, что лезвие Цзянцзая начало белеть. С того дня в его пути появился определённый смысл. Он больше не прятался от людей в лесах — он бродил от одного маленького селения к другому, разбираясь с омрачёнными зверями, упокаивая ходячих мертвецов и призрачные души. Потихоньку о нём начали говорить, и это злило — вот чего он никогда не хотел, так это прославиться как бродячий заклинатель, творящий добро направо и налево. Но, похоже, другого пути для него просто не было. Жить как прежде он не мог, а стоило остановиться хоть на мгновение — и его начинали терзать боль и тоска. *** На пороге зимы Сюэ Ян пришёл в городок, удивительно напоминающий город И. Здесь тоже был отвратительный фэншуй, а местные жители ещё и пытались прокормиться земледелием, хотя земля родила очень скудно. Встретили его здесь неласково. Не иначе, какие-то заклинатели как-то досадили жителям этого городка — Сюэ Яна попросили вон, едва он вошел в первый же трактир. — Ходят тут попрошайки всякие! — визгливо закричала хозяйка, едва завидев его. — Нет у меня ничего для нищих заклинателей, ни еды, ни крова! Пошел вон! В былые времена такая встреча стоила бы женщине жизни. Сюэ Ян и сейчас недобро усмехнулся — хозяйка сразу побледнела и заткнулась, — но всё же развернулся и вышел со двора. Он мог бы разнести её хозяйство и покалечить, если вовсе не убить её саму, но это ни стоило ни капли той душевной муки, что ему грозила. Да и сможет ли он вообще… — Не сердитесь, господин заклинатель. Он вздрогнул и остановился, заслышав голос — шёпот практически — совсем рядом. Это была совсем юная девица, едва ли старше А-Цин (сердце болезненно кольнуло), тощая и бледная, хотя откормить её и да приодеть — и очаровательное бы вышло создание. — У нас боятся быть добрыми, — прошептала она, пугливо косясь по сторонам, словно открывала ему какую-то страшную тайну. — Все, кто проявляют доброту в нашем городе, погибают. — Отчего? — спросил он. Девушка замотала головой, и вид у неё сделался ещё испуганней. — Не могу рассказать, господин. Пожалуйста, уходи отсюда поскорее. Он так и сделал: устроился на ночлег за городской оградой. Себе он сказал, что просто не хочет продолжать путь в ночи, хотя на самом деле его разбирало любопытство и ещё терзало малознакомое чувство, несколько раз уже испытанное — он просто не мог покинуть это неблагополучное место, не разобравшись, что же тут творится. В ночи Сюэ Ян ждал чего угодно — ходячих мертвецов, неупокоенных призраков, другой нечисти; но всё было тихо, и он даже выспался. И утром снова вошел в негостеприимный городок. Но пользы это не принесло — никто не хотел с ним говорить, что там, на него даже смотреть боялись. Возможно, он смог бы развязать им языки деньгами, но денег у Сюэ Яна не было. Он как раз размышлял, получится ли похитить кого-то из селян и пытать, пока тот не ответит на вопросы — ведь для их же пользы, может, получится? — когда мимо него вихрем промчалась стайка тощих чумазых ребятишек с воплем: — Убили! Убили! Реакция у Сюэ Яна всегда была хорошая — он немедленно выцепил из группки за шкирки двоих, да не отстающих, а тех, что мчались одними из первых. — Кого убили? Они испуганно заморгали на заклинателя, но, видать, сообразив, что опасности нет, завопили на два голоса: — А мы не знаем! — На куски порубили! — И по кустам раскидали! — Опять! — Опять? — переспросил Сюэ Ян. Мальчишки синхронно закивали. — Кузнеца убили! И бывшую трактирщицу! И дурачка! — Мама говорит — они слишком добрые были! Дальше спросить Сюэ Ян не успел — к ним уже неслась перепуганная женщина, не иначе мать одного из мальчишек, а может, и обоих. Она молча выдрала пацанов из рук Сюэ Яна и утащила их прочь, то и дело оглядываясь на него. Слишком добрые? И как это понимать? Деревенские ощутимо не хотели пускать Сюэ Яна в свои дела, но в поднявшейся суматохе ни у кого не было возможности его прогнать. Так что он отправился следом за группой крестьян к тому месту, где мальчишки нашли расчленённое тело. Крестьяне жались друг к другу, косясь по сторонам, и, хотя были среди них только мужики, при виде первого куска тела — оторванной по колено ноги — они едва визжать от ужаса не начали. Так что Сюэ Ян быстро оказался во главе и процессии, и расследования. Тело принадлежало женщине — это Сюэ Ян понял почти сразу, — и выглядело оно так, словно девушку рвал на куски дикий зверь. Следы зубов и когтей были на каждом куске тела, что они нашли, а на бёдрах нашлись и ещё более характерные следы. — Её ещё и трахнули, — сообщил Сюэ Ян, не заботясь о том, как звучит его голос. — Интересная у вас тут тварь завелась. А в том, что это была тварь, сомневаться не приходилось. Может, такое и мог сотворить человек, а потом отдать тело на растерзание большой собаке, только вот Сюэ Яну не доводилось ещё видеть собак с такими клыками и когтями. Он рыскал по кустам в азарте и возбуждении погони, пока не нашли голову погибшей. И Сюэ Ян узнал её моментально — это была та самая девушка, что извинялась перед ним за трактирщицу. Несколько мгновений он мрачно рассматривал её лицо — оно было искажено ужасом и страданием, но сильнее всего приковывали взгляд её глаза. Их попросту не было. Сюэ Ян повернулся к мужикам — и они слегка попятились. — И часто у вас такое? Они запереглядывались. Выведенный из себя, он дернул Цзянцзай из ножен. — Я сейчас возьму одного из вас и начну отрезать от него кусок за куском, пока он не расскажет мне правду. А если помрёт раньше, примусь за второго! И плевать ему, что там с ним будет и насколько ему будет больно. Он узнает, кто убил эту девчонку. Наконец, перепуганные, они кое-как начали говорить. И рассказали, что около трёх лет назад в горах близ деревни завелось чудовище. Оно похищало людей: девиц, мужчин, стариков, детей, без разбору, и жестоко с ними расправлялось. Порой надругивалось, как над этой несчастной девицей, порой отъедало куски, но чаще просто разрывало на части. Что было неизменно — всем жертвам чудовище выдирало глаза. В первый год погибших было очень много, пока люди не разобрались, в чём дело — чудовище похищало тех, кто проявлял доброту к другим. И речь шла не о заботе матери о своём ребенке, или жены о муже, а о доброте к чужим людям. Проявил сочувствие к соседу по случаю смерти его родственника, подал страннику кружку воды, помог старухе донести тяжёлое — и в ночи за тобой придет чудовище. Люди быстро поняли, как не следует вести себя, и жертв стало меньше. Только вот жизнь в городке, и до того не сладкая, сделалась и вовсе невыносима, потому что притворное равнодушие к бедам другим быстро переросло в настоящее, а потом и вовсе обернулось всеобщей друг к другу ненавистью. — А что заклинателей не позвали? — мрачно спросил Сюэ Ян. Мужики снова обменялись растерянными взглядами. — Да кто к нам придёт-то, благородный господин. Заклинатели вон где… а у нас и надзирательной башни поблизости нет. И мимо никто не ходит. Да и чем мы отплатим… Они продолжали мямлить что-то ещё, но Сюэ Ян уже не слушал — он пытался понять. В городе И он на своей шкуре узнал, как неохотно подобные места отпускают своих жертв. Но этот городок располагался не настолько плохо, горы хоть и высились рядом, но не нависали тяжкой тенью, здесь гулял приятный ветерок, и река протекала совсем недалеко. Отчего же этот городок стал настолько мрачным, нерадостным местом? Предположим, город И был бы хорошим, светлым селением, не погребальным городом, но при этом там случилось бы всё то, что там случилось. И он сидел бы там над гробом даочжана, и вырезал бы всё живое, и превратил людей в ходячие трупы, и погрузил бы город И в вечный туман. Тогда никакое хорошее местоположение и благоприятная роза ветров не спасли бы город И — он всё равно стал бы мрачным городом-призраком. ...Ему следовало забрать даочжана из этой могилы, пока тот ещё был жив, отвести в хорошее место, дать ему и А-Цин настоящий, не похоронный дом… Сюэ Ян зло тряхнул головой, выбивая лишние мысли. — А были у вас здесь заклинатели? Мужики, всё ещё бормочущие, разом смолкли. Один из них растерянно произнес: — Да вот говорим же, благородный господин — кто к нам… — Я не о том, — перебил Сюэ Ян. — Может, здесь когда-то жил заклинатель? И снова невнятное бормотание было ему ответом. Раздражённо махнув рукой, он вернулся к поискам частей тела. Но когда они собрали тело погибшей девушки, и крестьяне, сложив её на телегу, потащились обратно в деревню, один из них осторожно подошёл к Сюэ Яну. — Я ничего не знаю насчет заклинателя, господин, — пробормотал он, не поднимая глаз, — но лет пятнадцать назад на околице жил один странный тип. Я тогда был совсем ребёнком, и мы очень его боялись. И тогда тоже время от времени умирали люди… молодые девушки. — Их резали на части? — спросил Сюэ Ян. — Ослепляли? — Нет, господин, ничего такого, — мужик отчего-то стал ещё бледнее. — Но их… того самого. Он явно уже жалел, что вообще заговорил с Сюэ Яном. Но отпускать его было нельзя. — И что случилось с этим человеком? — В конце концов его убили, господин. Погибло столько девушек, люди не могли больше терпеть. Мужики собрались и… Он не договорил, но Сюэ Яну и не надо было. Он будто воочию увидел это — ночь, горящие факелы, толпу перепуганных деревенских мужиков с вилами и кольями. Почему же заклинатель не отбился? Может, он и не заклинатель вовсе был, а так… Родни у погибшей девушки, как оказалось, почти не было — только сморщенная от старости бабка. Она встретила их у ворот, заглянула в телегу, и лицо её исказилось, но на глазах не показалось ни слезинки, словно она была слишком высушена старостью, чтобы плакать. «Не сможет же сшить части тела воедино», — подумал Сюэ Ян, глядя на её скрюченные пальцы, а внутри шевелилось, ворочалось что-то горячее, болезненное. — Я помогу подготовить её к похоронам, — сказал он старухе — и снова словно не он сказал, а кто-то другой его ртом. Та подняла на него белесые от возраста глаза и прошамкала: — Спасибо, добрый господин. Всё-таки старость не совсем иссушила её. Так он оказался в доме старухи, с иглой и нитью в руках. Она омывала куски тела и бережно, любовно складывала их, а он сшивал их крепкими частыми стежками, стараясь, чтобы они выходили как можно аккуратнее. Старуха непрестанно бормотала — рассказывала что-то, кажется, из жизни своей драгоценной внучки, но Сюэ Ян её не особенно слушал, пока не ухватил в её бормотании: — ...добрый человек, всегда поможет, я так всем и говорила — не мог он так поступить с теми девушками… — Бабуля, — перебил он, — ты об этом вашем заклинателе говоришь? — О нём, милый, конечно, о нём, — закивала она. — Такой добрый, такой ласковый, только печальный всё время… «Прямо как мой даочжан», — бухнуло где-то внутри. Он скрипнул зубами и уставился на старуху. — Что с ним сделали? — Ой, милый, — она достала гребешок и провела по волосам своей внучки, — да ведь даже сказать страшно. Он же даже сделать ничего не успел — только вышел за дверь, и его сразу факелом в лицо.Такой крик! Я скорее домой кинулась, уши А-Юнь зажала, начала её укачивать, не видела больше ничего. Но знаю — рассказали потом — что они его на куски разорвали. Ослепили и разорвали на куски. Сюэ Ян, прикусив губу, начал пришивать голову А-Юнь к шее. — И что, девушки перестали погибать? — Да кто их знает, вертихвосток, — ворчливо отозвалась старуха. — Вроде бы да. Да всё равно кто-то уходил в леса и не возвращался после. «Что ты думаешь об этом, даочжан? — спрашивал Сюэ Ян после, в глухой ночи, лёжа на полу в доме старухи, в нескольких шагах от мёртвого тела — ему, впрочем, было не привыкать. — Нехорошая история, верно? Сдаётся мне, кто бы ни был тот тип, а только девиц он не портил и не убивал. Но вот заклинателем он точно был и не иначе шарахнул по этому местечку проклятием. Надо бы узнать, кто был первой жертвой чудовища. Он-то, небось, и есть убийца». Но осуществить этот план ему не удалось. В ночи ему был странный сон. Сюэ Яну приснилось, что к нему пришел даочжан Сяо Синчэнь. Он присел рядом, провел ладонью по лицу Сюэ Яна, и тот подумал — слепой же, смотрит пальцами, как вдруг увидел, что глаза у даочжана на месте. А Сяо Синчэнь взял его за руку, поднял и повёл за собой. И Сюэ Ян пошёл — он бы с ним теперь куда угодно пошёл. Вернуть бы прошлое, то время, когда Сяо Синчэнь нашёл его по следам резни в клане Чан, сказать — делай что хочешь, даочжан, веди куда хочешь, казнь, тюрьма, мне все равно. Только не оставляй. Не уходи так, как ты ушел — безнадёжно, безвозвратно. Словно услышав его мысли, даочжан обернулся, посмотрел на Сюэ Яна, улыбнулся ему. И продолжил вести за собой куда-то в неизвестность, сквозь золотистую дымку. В этом словно подсвеченном солнцем тумане Сюэ Ян рассмотрел возникшую перед ними тёмную громаду, в которую они шагнули. Туман сменился тьмой, но светящийся силуэт Сяо Синчэня всё ещё был виден. Он шагнул к Сюэ Яну — и вдруг обнял его, оплёл руками, прижал к себе. Сюэ Ян, оправившись от неожиданности, хотел было вскинуть руки для ответного объятия — но одной руки у него не было, а вторая оказалась крепко прижата к телу. А даочжан сжимал его всё сильнее и сильнее, стискивал так, что потихоньку затрещали кости, а воздуха перестало хватать в груди. — Даочжан, — прохрипел Сюэ Ян, — задушишь же… И открыл глаза, разом проснувшись. Смертельные объятия никуда не делись. Сюэ Яна сжимало в кольце толстых, мощных щупалец невообразимое чудовище: сквозь пелену в глазах он сумел рассмотреть лишь огромное уродливое тело и белое лицо, когда-то бывшее человеческим, а сейчас похожее на гротескную маску. — Нет… — прохрипел Сюэ Ян, вцепляясь ногтями в толстую шкуру чудовища. Что-то горячее, яростное плеснуло изнутри — он не может умереть! Не имеет права! Не так, не сейчас! Цзянцзай был при нём — Сюэ Ян не снимал его, ложась спать — и сейчас вибрировал в ножнах, бился в спину, пытаясь вырваться — но меч, как и его хозяин, был скован мощным щупальцем. Ещё пара жутких конечностей оплели ноги Сюэ Яна. Чудовище тянуло его в разные стороны. Вот, значит, как оно раздирает своих жертв, успело мелькнуть в голове. Под лицом-маской открылась пасть — огромная, зубастая, она всё ширилась и ширилась, словно монстр хотел сожрать его целиком. — Я знаю… — голос его почти не был слышен, но Сюэ Ян ещё не готов был сдаться. — Я знаю, кто ты… я знаю, что ты этого не делал… Показалось ему, или хватка действительно ослабла? Сюэ Ян дёрнулся, пытаясь не столько высвободиться, сколько выпустить Цзянцзай; но не успел он призвать меч, как в уши ударил страшный, нечеловеческий рёв, и от входа в пещеру к чудовищу кто-то кинулся. Взлетели длинные волосы, существо вцепилось руками и зубами в щупальце, держащее Сюэ Яна, и рвануло его. Щупальце оторвалось, кровь хлынула волной, Сюэ Ян рухнул на каменный пол, а свод пещеры сотрясло рычание монстра. — Берегись! — заорал Сюэ Ян — к его неведомому спасителю летело разом несколько щупалец, а тот словно не видел, прорываясь к туше чудовища. На крик он обернулся — и Сюэ Ян понял, что действительно не видит. Его спасителем была ослеплённая и мёртвая А-Юнь. Сейчас оно разорвет её снова, понял Сюэ Ян, и взбесился. Нет уж, его работа не пойдёт прахом. — А-Юнь, назад! — крикнул он. — Я разберусь! Удивительно, но она послушалась. Цзянцзай пролетел между нею и чудовищем, отсекая мощные щупальца; монстр заметался, разбрызгивая фонтаны крови и завывая от боли. А Сюэ Ян, дождавшись, пока ни одного щупальца не останется, вскочил на лезвие и подлетел к голове чудища, к этому страшному искажению человеческого лица. Глаз на этом лице вообще не было — вместо них лицо пересекал уродливый шрам от ожога. — Я знаю, — повторил Сюэ Ян, — что ты этого не делал. Монстр перестал реветь, уставившись слепыми глазами на Сюэ Яна. Из страшной пасти его текла пена и кровь. Лишённое щупалец, тело его превратилось в огромный бесформенный мешок. Сюэ Ян мельком задумался, всегда ли монстр был таким огромным или это его так раздуло от сожранных жертв. — Ты пришёл в этот городок, потому что хотел, чтобы тебя оставили в покое. Возможно, кто-то причинил тебе большое зло, и ты не хотел больше иметь дело с этим миром. И ты остался. — Сюэ Ян ощутил, как дрожит голос, и тяжело сглотнул. — Но зло достало тебя и здесь. Кто-то издевался над девушками и убивал их, а обвинили во всём тебя, чужака. Тебе не дали шанса оправдаться. Ты не хотел причинять им зла, ты даже не обнажил против этих людей свой меч. Это проклятие вырвалось из тебя помимо твоей воли, верно? И городок превратился в гиблое место, где нет жизни, но откуда невозможно уйти, а ты сам обернулся чудовищем, завлекающим в своё логово тех, кто имел глупость проявить доброту. Кроме самого первого. Это же и был убийца, верно? Он замолчал, и наступила тишина, едва прерываемая тихими стонами чудовища. Наверное, оно бы плакало, если бы могло. Осторожно, плавно Сюэ Ян спустился на землю и перехватил Цзянцзай за рукоять. — В одном маленьком городке вроде этого жило чудовище, — собственный голос звучал хрипло, ломко. — Оно губило местных жителей, превращая их в ходячих мертвецов. Оно убило доброго заклинателя, что жил в этом городке, его друга и девочку, которая ни в чем не была виновата. Оно не заслуживает ни прощения, ни покоя. А ты — заслуживаешь. Он взмахнул мечом, взлетел в прыжке. Сверкающее лезвие Цзянцзая рассекло искажённое лицо напополам вместе с чудовищной пастью, и монстр мёртвой тушей рухнул на пол пещеры. Несколько мгновений Сюэ Ян смотрел на груду у своих ног. Потом у него на глазах она истаяла чёрным прахом. Он пошатнулся и оперся о меч. — Господин… заклинатель… Он обернулся. А-Юнь стояла у него за спиной, слепо шаря в воздухе рукой. — Я здесь, — он взял её холодную кисть. — Как ты поднялась? — Я не могла… оставить бабушку, — она говорила медленно, запинаясь. Сюэ Яну подумалось, что он ещё никогда не слышал, как говорят лютые мертвецы: Сун Ланю он отрезал язык, а Вэнь Нин не говорил с ним. — И вы так… заботились обо мне. Сюэ Ян невесело рассмеялся. Так вот что проклятый заклинатель принял за доброту — то, что он сшивал воедино части тела А-Юнь. — Вы теперь… убьете меня? — спросила она, не отнимая руки. Сюэ Ян фыркнул. — Вот ещё, зачем? Раз уж ты сама встала ради своей бабки, так и оставайся с ней. Упокоиться ещё успеешь. — Какая от меня теперь польза… — в голосе её прозвучала почти человеческая горечь. — Пойдём отсюда, — решительно сказал Сюэ Ян. — Вернёмся к твоей бабке, она небось там с ума сходит. И вообще, вам бы уйти из этого гиблого места. С этим им помогли — когда они подошли к городской ограде, оказалось, что там собрались, не иначе, все жители: перепуганные, с кольями и вилами. Завидев это, Сюэ Ян оскалился и плюнул. — Ничего вы не поняли, верно? — ядовито спросил он. — Вы сами создали эту тварь, что жрала ваших людей — и всё равно это вас ничему не научило. Перепуганная тишина была ему ответом. Толпа, ощетинившаяся деревянными кольями, похоже, не знала, кого больше бояться: то ли заклинателя, с головы до ног заляпанного кровью чудовища, то ли мёртвую девицу рядом с ним. Предложи им кто выбор — и, наверное, они бы предпочли знакомое чудовище. Между тем из толпы вырвалась бабушка А-Юнь. Она кинулась к внучке и обхватила её за талию, заливаясь слезами. Вздрогнув, А-Юнь медленно положила ей ладони на плечи. — Пойдёмте отсюда, — сказал им Сюэ Ян. «Сегодня ты не терзал меня, даочжан, — подумал он вечером того же дня, когда они остановились на ночлег. — Значит, я всё сделал правильно?» Утром старуха протирала влажной тряпицей руки и лицо А-Юнь и заплетала ей волосы. Сюэ Ян умывался холодной водой из речной заводи — и вдруг замер, глядя на своё отражение в водной глади. Он не знал, как это возможно. Но на своём лице он увидел проступающие, будто сквозь прозрачную рисовую бумагу, черты даочжана Сяо Синчэня.