Вновь, как тогда...

      Донателло положил человека на железный стол, который он притащил из той разграмлённой лаборатории, оттуда он взял и многое другое тогда: запас шприцов, бинтов, антибиотиков, скальпели, медицинский спирт — вещи, которые могли бы пригодиться ему издеваться над куском мяса, некогда бывшим человеком. Слабая надежда на спасение трепыхалась в нём. Не замечая бешеного стука в собственной груди, он начал. Для начала, ему нужно было полностью обнажить их гостя. Противогаз был на застёжках, шедших по шее, они спускались ниже и, видимо, шли по всему телу. Донателло только и смог, что немного приподнять противогаз, как делал это сам его носитель. Он увидел, что нижняя челюсть его разбита на две части, а от носогубной перегородки вместе с зубами не осталось и следа. Он, поначалу, не заметил, что его зубы были очень остры и необычны, то можно было считать клыками, не теми ли пиками была ранена Карай? Никогда он не видел ничего подобного, слишком было сильно его потрясение. Он попытался скальпелем разрезать противогаз, но ничего не выходило, а точнее выходило из-под контроля. Кровь стекала со стола на пол и плюхалась крупными каплями. Тут он догадался, что снять остальное будет логичнее, чем пытаться снять противогаз. Его роба была скреплена сплошным эластичными магнитами, вшитыми в ткань. Подросток расстегнул одежду, разорванные ремни, некогда обтягивающие тело, освободились и обнажили его тело.       Донателло услышал громкий крик неподалёку от себя. Сидя на холодном полу, он пытался открыть глаза, но яркий свет мешал ему это сделать. Крики становились более частыми, более длинными и пронзительными. Он вспомнил, они спасались бегством, их спасли, но они спасти не могли — в голове всё перемешалось. В трудом он открыл глаза. Перед ним на столе сидел тот самый, кому они были обязаны жизнью. С горелкой в руках, он жёг свою кожу, громко крича и карёжа рукой металл своей опоры, запрокидывал голову, до хруста раскрывая челюсти. Обнажая свои акульи зубы, он лязгал своими металлическими жвалами, лапками, по видимому прикреплёнными к спине, он обвил свой торс, подражая рёбрам. Всё его тело было в ожогах, особо крупные раны он прижигал по краям, не пытаясь соединить их концы. Его шея была полностью обуглена, в груди виднелось сквозное отверстие, оставленное Карай, посередине, где должно было находиться сердце, была чистая, целая кожа. Только сейчас Донателло обратил внимание, грудь страдальца была отнюдь не юношеская, то была маленькая и поджарая женская грудь. Смутясь, он резко встал, что было ошибкой, пол был залит кровью, поскользнувшись на ней, он упал, грудь больно ударилась о пол. Странно, он видел пол в полуметре от себя. Повернув голову, он увидел, что лежит на левой, ближайшей к нему, ноге девушки, такая же обожжённая, как и всё тело, ступня красовалась неподалёку от него. Что означало, что голова его находится между её коленями. Неосознанно он повернул голову в другую сторону, слишком поздно осознав, что он, такой порядочный и невинный, может там увидеть. Тут же подскочив, прикрывая глаза и извиняясь, начал отходить назад. Громкий вопль вновь зазвенел в ушах, она, держась за ногу, начала обильно её обжаривать, усилив мощность горелки, от ноги остались одни угли, но орущая, она согнула колено, а затем и сама сложилась пополам. Не найдя опоры, она упала боком на пол. Всё же решившись незамедлительно помочь, он помог ей встать и удержаться на ногах, поднял её и положил на стол, но она поспешно села. Вся её спина напоминала комнату Микеланджело, только в красных тонах. — Что мне делать? — ответа он так и не получил, вместо этого ему в руки впихнули горелку, он даже не сразу понял, что у него в руке не горелка, а сварочный аппарат. Она обвела места, где кровь ещё просачивалась и стукнула кулаком по затвердевшей, обугленной коже. Указания были поняты верно — Донателло начал обжигать её, дойдя до раны на животе, он попросил её выпрямиться. Он ужаснулся, его глаза округлились, её живот украшал не просто глубокий порез, он был вспорот, можно было разглядеть брюшную полость, но даже она была, хоть и незначительно, оцарапана. Но можно ли назвать незначительным царапину на внутренностях? Проколотое Карай, скорее всего, лёгкое, можно ли? Раздвинув рану на животе, он обжарил сначала царапину, а потом, двигаясь сверху вниз, и само ранение. Дойдя до конца ему преградила путь её нога, рана кончалась между животом и ногой. Облокотившись на локти, она отодвинула своё туловище назад. Донателло не сразу заметив, слишком был напряжён, дошёл до конца, поздно сообразив, что рана заканчивается на передней части тазобедренной кости, где начинались ноги. Сообразив, он смутился и отпрянул от неё, но, взяв себя в руки, он попросил её повернуться спиной, но она не сделала этого. Она указала на железный стол, потом на свои жвалы и подобие рёбер, затем показала большой прямоугольник. — Я не понимаю. Тебе нужно встать? — её брови согнулись ещё больше чем раньше, её состояние можно было считать, как рассерженное. Она постучала по столу, поводила по нему рукой, указала на Железную Голову. — Тебе нужен металл? — лицо смягчилось. — Большой лист? — Послышался булькающий хрип. Донателло подошёл к стене, из-за угла он достал, относительно целый, лист металла серебристого цвета. Он отдал его ей, не до конца понимая, что она собиралась делать. Включив горячее пламя сварки, она сделала его максимальным, хотя его максимум составлял минимум… в семь раз меньше! Она начала плавить тонкий лист металла. Её псевдорёбра вдруг ожили, держа разваливающийся лист, они перекинули его через голову и с размаху шлёпнули его на спину. Дикий вопль разнёсся, кажется, по всей канализации Нью Йорка. Ложные же конечности стали, словно молоточки, вбивать металл всё глубже в плоть. Наблюдавший за этим Донателло не мог не сдержать ужас, что показывался на его лице. Малые металлические отростки всё продолжали терзать спину, превратив её в месиво из крови и металла. Её крики не прерывались не на секунду. Донателло понял, что это самобичевание закончилось, только когда она поманила его рукой. Он осторожно и боязливо подошёл к ней — Что? Принести ещё что-то? — Она показала на своё тело рукой. — Ладно, хорошо-хорошо! Одежда? У меня её нет. Но можно что-нибудь найти. — С этими словами он вышел из лаборатории. Он совсем забыл про братьев, которые ожидали его появления, как смертного приговора. Спросив, есть ли у Микеланджело одежда, он услышал простое, но запуганное «а то!». Войдя и почти сразу выйдя, он вынес из своей комнаты лабораторный халат. Донателло отдал его девушке, стараясь особо не глядеть в её сторону, ведь она была совершенно нагая. Выйдя из лаборатории, он сразу же был обступлен братьями, Эйприл показалась у входа в убежище, но сейчас его это не волновало. В голове были лишь страх, непонимание и смущение.