Суперnova

Север Лондона. Нудный дождь прорисовывает дорожки на запотевшем стекле, на столе дымится нетронутый кофе. Книга в немом укоре лежит обложкой вверх, желтоватый свет красит ее из красной в оранжевую. Я срываю заусенец и боль дёргает средний палец. Прижимая салфетку, разглядываю спешащих домой горожан, черные зонты почти синхронно раскрываются. Туристы не особо любят топтать Сент-Панкрас, зато здесь много кафе, баров, золотой молодежи, самих лондонцев в их "обычной среде обитания". На блошином рынке можно встретить дизайнеров и поэтому, ведомый, наверно, своей осмотрительностью (паранойей), велел таксисту объехать его за целый квартал. Я ничего не принимаю уже неделю. Только кофе и сигареты. Заказал ленч, но понял, что после перелета желудок вывернется наизнанку. После того, как отлипнет от позвоночника, конечно. То, что привиделось мне тогда в гримёрной, поставило точку. На эдиториале, вновь и вновь перебирая воспоминание, словно выцветшие полароидные снимки, я добровольно загонял себя в угол. Мне было жаль фотографа, но агрессия, вызванная отходняком допа, наполняла и выплёскивалась токсинами слов и ужимок, а окислившееся лицо менеджера только сильнее поджигало азарт. В общем, в тот день, я изрядно всех потрепал и би-и-иг босс вежливо отправил меня отдыхать. Я был не против, выбрав Северный Лондон своей временной обителью. Город соответствовал апатии, она укрыла мои и без того обнаженные и натянутые нервы. Как кот, вытягивает лапы, я потянулся вдоль стола. Гул в кафе нагонял дрёму и я уже думал собираться...Но лёгкое прикосновение, буд-то перо, упало на пальцы. Застыл - мутное ощущение, холодные мурашки побежали по ребрам. Мозг отчаянно не верит в происходящее, а он улыбается мне, так ярко, наклоняясь. Плавные черты лица сглаживают всё то, что произошло после его ухода, всё мое естество рассыпается под столь желанными пальцами. Вот шёлк волос касается щеки, губы бархатные, дарят сухой и горячий поцелуй. Я что-то шепчу, голос доносится как из-под воды. Улыбка. Раскрытая ладонь. Его одежда пахнет чистотой, а в ключицах затерялся аромат одеколона. Я медленно наполняю легкие, чувствую как падаю внутрь себя, но сердце рвется наружу, буд-то хочет слиться с его сердцем. Навек. Выходя в сырой город, не отпуская, он ведёт меня к ожидающему кэбу. Каблуки туфлей глухо отдаются в ушах и я рад оказаться в тишине салона. Он устраивается рядом, я ложу голову к нему на колено, и ощущаю пальцы в моих спутавшихся кудрях. Здания проносятся в верхней части окон, ливень мерным гулом падает на монохром авто. Не помню как мы дошли до моего номера. Помню только, как смеясь, пробежали мимо стойки ресепшена, потом смазанные поцелуи в серебре лифта. Скользя по ковру, на ходу сбрасываю пальто, замечаю, что сверху на тебе лишь свитер. Зубами щипаю нежную кожу, ты откидываешь голову, пытаясь справиться cо своими джинсами. Спускаю ногти по позвоночнику, цепляю ткань за край, дёргая вниз. Ты самодовольно хмыкаешь и будешь прав, - обычно я не такой. Рывком поворачиваешься ко мне спиной, я дарю багровый цветок под ушко. В коленно-локтевой, зная, как он смущается, давлю на поясницу заставляя выгнуться. Он всегда понимал меня. Тут время замедляется и кажется, буд-то ничего не произойдет, но он издает скомканный хрип, короткими ногтями впиваясь в руку. Я ощущаю, как он горит изнутри, сжимается, но подхватываю за бедра, только глубже и сильнее растягивая почти девственное нутро. Лоб потеет, но губы трескаются от обжигающего, сбитого дыхания. Пальцы до синяков сжимают чужие ягодицы, ловлю, что ты уже приподнимаешься и опускаешься; стон - и еще. Откидываешь голову, я вижу кончик розового влажного языка. Ласкаешь себя, пальцы в смазке - вверх и вниз. Двигаешь бёдрами, входя в раж, плавишь меня. Не жалеешь себя. Чувствуя приближающий пик, весом втискиваю тебя в матрас; добела сжимаешь пальцы, но попа всё так же оттопырена. Последние звонкие шлепки, больно кусаю за мочку, оттягивая. С твоим именем на своих губах и моим на твоим, кончаем почти одновременно. В сознании тёмный лист, жар спадает и пот морозит кожу. Падаю рядом, а ты заботливо укрываешь меня. Понимаю, что не слышу дождя, а лишь твой мерный голос - рассказы, что ты делал все эти месяцы, где снимался, куда ездил, с какими людьми встречался. В густых сумерках видно лишь твои очертания, но мне важнее, что твое тепло греет лучше самого лучшего и дорогого покрывала. В коридоре ходят люди, по проспекту спешат толпы, звон сирен крушит тишину. Но здесь, в гостиничном номере, другой мир, какая-то своя параллель и я счастлив. ***** Стужа постели отрезвляет и до меня доходит ужасная, но столь простая мысль.