От ненависти до любви

Чондэ, когда они принимают душ, уже привычно скользит ладонью по его бедру, уверенно-мягко трогает член. Значит, до кровати они сегодня не дойдут. Там у них было утром, а Чондэ любит разнообразие. Во всем. Вот и сейчас она толкает его к стене и встает на колени, и в улыбке ее светится обещание. А потом прикасается губами к стволу, сбоку чуть ниже головки, слегка надавливает и стонет, низко, и Джин чувствует это «м-м-м-м» легкой дрожью на коже. Чондэ нравится каждый раз пробовать что-то новое, трогать то так, то этак, то ли изучая тело Джина, то ли играя с ним на свой манер, мягко-хищно, как домашняя кошка. А Джину нравится уверенная чувственность Чондэ, смелость ее рук и губ. Он приучил себя не бояться ее прикосновений, какими бы они ни были, даже если похоже: сейчас то самое откусит. Слишком сильная хватка, островатая твердость зубов, скольжение ногтей, готовых, кажется, вот-вот в кожу впиться — это все уже давно не пугает. Чондэ остановится, Джин знает, в шаге от нехорошей боли, той, что удовольствию мешает. Даже в их самый первый недораз, на кухне виллы Кимов, когда Чондэ была злая и причин жалеть Джина у нее не было, она остановилась — ее ладонь сжала яйца крепко, но не мучительно. И это не зная совсем тела Джина, всех его нравится-не нравится, допустимо-и-нет. А теперь, когда они изучили друг друга, руками и губами поняли, что и кому приятно, он убедился: Чондэ можно доверять. Если что будет не так — она почувствует. И в этот раз, когда ее пальцы скользнули между ягодиц, Джин даже не вздрогнул — лишь только мышцы на секунду сжались там, у самого входа-выхода, из-за вбитого даже в подсознание «один раз — и уже…». Хотя и глупо это — сейчас, наедине с Чондэ, рукам которой он доверяет полностью. И потому Джин расслабляется, позволяет ее пальцам забраться внутрь. Минута, может, даже меньше — и осторожное движение там уже не кажется чем-то странным, и от трения становится приятно горячо. А потом Чондэ нажимает на что-то, и удовольствие простреливает вверх по члену. Пальцы-ладонь кольцом-губы и язык, 3D-ласка, из самого нутра до головки — Джин чувствует прикосновения Чондэ везде, даже под кожей, они отзвуком-наслаждением проникают в плоть, и от этого слишком, невыносимо хорошо, терпеть невозможно, и хочется кончить скорее… Джин кончает. Полно, впервые в жизни понимая, из какого же глубока идет оргазм. Джин и не думал, что можно настолько ярко и отчетливо ощущать эту сладкую судорогу, с самого ее зарождения там, внутри. И... Чондэ. Джин чувствовал ее в миг оргазма, это от ее пальцев к ее же губам шел разряд блаженства. С другой — Джин готов поклясться — ему не было бы и вполовину так хорошо. И в груди сразу становится слишком много чего-то щемящего, болезненно-прекрасного, предназначенного только ей, Чондэ — и Джин поднимает ее с колен, обнимает, крепко прижимая к себе. Стоять с ней сейчас вот так, под теплым, привалившись к стене из-за посторгазменной слабости, чувствуя ее расслабленно-податливое тело в своих руках, наверное, лучшее, что случалось c Джином. Он счастлив так, что больше ничего в жизни не надо. Все, что ему только может быть нужно, у него уже есть. Все-таки у него самая лучшая девушка. И он сделает все, чтобы она осталась с ним. Просыпается Джин, как обычно, раньше. И идет в кафе через дорогу за раменом с креветками, а потом — в кондитерскую рядом. Утром после бурной ночи Чондэ всегда сильно хочется есть, а потом — кофе с чем-нибудь сладким. Сегодня Джин решил взять «Павлову», где только безе, сливки и свежие ягоды, ее Чондэ любит почти так же сильно, как миндальные круассаны. Когда он возвращается, Чондэ как раз выходит из душа. В ее движениях томная мягкость, а в лице — расслабленность, по-сонному ленивое не-напряжение. Джину нравится такая Чондэ — она милая и домашняя. И будто бы совсем его. Можно даже представить, что они уже давно живут вместе, и это привычно — по выходным завтракать поздно утром вот так, вдвоем, когда тела еще помнят вчерашнее блаженство, и отзвук его готовностью к прикосновениям сквозит в ее движениях: можно протянуть руку и коснуться Чондэ, и она откликнется на ласку, едва заметно подставляясь под ладонь, как кошка. И Джин, конечно же, не может удержаться, ведет пальцами по ее шее, довольно улыбается, когда Чондэ наклоняется и касается губами его запястья. Эта вроде бы мелочь о многом говорит. О близости, которая все-таки есть. О нежности, которой при равнодушии не бывает. О доверии — Джина не считают чужим, от него не ждут удара, перед ним готовы открыться. Да, это счастье. — Мои родители просили, чтобы ты к нам сегодня на ужин пришла. — А это он, похоже, зря — Чондэ мигом напряглась и отстранилась: — А раньше сказать не мог? — Они мне позвонили, когда я за раменом ходил, — честно отвечает Джин. — Ясно, — кивает Чондэ и морщится: — Ладно, давай сходим. Только мне домой надо, переодеться. — Я отвезу, — говорит Джин, изо всех сил стараясь не вздохнуть разочарованно. Перемена ее настроения слишком резкая. С небес, так сказать, со всей силой о землю. Все-таки работать надо еще над слишком многим. * — Что там у вас с Джином? — как бы невзначай спрашивает Джунмен. — Да все хорошо вроде, — пожимает плечами она. — Так вроде или все хорошо? — Не цепляйся к словам, — фыркает Чондэ. — Я бы не цеплялся, вот только за оговорками и вроде как всего лишь неудачными формулировками часто прячутся очень значимые вещи. Поэтому и уточняю — вроде или хорошо? — Хорошо, — вздыхает Чондэ. Очень надеясь, что этим расспросы закончатся, и у братца совсем не то настроение, когда ему только дай до кого-нибудь докопаться. — И почему я тебе не верю? Да, надежды не оправдались, и Чондэ снова вздыхает: — Хорошо все у нас. — Ладно. Тогда когда свадьба? — Чего?! — Чондэ даже подпрыгнула. От неожиданности и возмущения. Потому что какая, к черту, свадьба?! — Значит, не все хорошо, — констатирует Джунмен. — Все, — возражает Чондэ. Мрачно и зло. Да уж, докапываться братец умеет. — Тогда почему такая бурная реакция на вопрос о свадьбе? — Потому что… э-э-э… — Чондэ вдруг под его взглядом теряется. И не знает, что ответить. — Ну… рано еще. — А перспектива хоть какая-то этого есть? Только честно? — усмехается Джунмен. — Себе честно, мне-то можешь соврать. А вот себе… — Эффектная пауза. — Так что там у тебя к нему? Самый первый порыв — послать братца к черту. Но Чондэ сдерживается — успеет она еще характер показать, да и Джунмен, пожалуй, единственный человек, с кем ей ссориться не хочется. И… и вопрос он, в принципе, правильный задал. Непонятное у нее в последнее время с Джином что-то. — Не знаю, — честно отвечает она. — Так разберись, — с улыбкой говорит Джунмен. Довольной улыбкой почему-то. — Надеюсь, быть честной с собой ты еще не разучилась? Или вернее сказать — не струсишь? Все-таки братец — тот еще провокатор. Знал, что Чондэ нужно сказать. А она — просто дура. Потому что до сих пор ведется на провокации, хотя наступала на эти грабли уже… хм, а сколько сот раз? А, неважно. Важно, что она сидит с Джином в их апартаментах, пьет кофе и копается в себе, пытается понять, есть что у нее к нему или нет. Фиговое занятие, если честно. Чувства и эмоции вообще вещь такая — сложноватая, они только кажутся простыми и сразу понятными — любовь, ненависть, нежность, отторжение и что там еще — а как станешь разбираться, оттенки уловить пытаться, так чего только не найдешь. А что не найдешь — то додумаешь. А додумать ой как многое можно — даже то, чего и близко никогда не было. Самокопания тем и опасны. — Что с тобой? — обеспокоенно спрашивает Джин. Все-таки внимательный, зараза. Или чувствительный. — Ничего, — качает головой Чондэ. — Правда? — Правда. Ну не говорить же ему: знаешь, милый, а тут сижу и думаю, есть у меня к тебе что-то или нет? Это, во-первых, не очень красиво, а во-вторых… А во-вторых, Джин много чего сказать может. Он умеет не только злить Чондэ, но и заставлять ее задумываться и сомневаться. А она и так вся в сомнениях и раздумьях, и совсем не надо, чтобы кто-то ее еще больше запутывал. А Джин может, да. — Ладно, — пожимает Джин плечами. — Ты сильно устала? — Что означает: будем трахаться или нет? — Очень. Тот еще денек был, — морщится Чондэ. Когда так грузишься — хорошего секса не выйдет, так что лучше спать. — Ладно. Я в душ первый. Джин, стоит признать, умеет быть понимающим и деликатным. Как и жуткой заразой. Хорошее сочетание на самом-то деле — может поддержать когда надо, подобрав нужные слова, но и скучным-занудным-правильным все время не будет. Подходящий вариант для Чондэ — слишком положительные и спокойные мальчики ее раздражают, а вот тот, кто в ответ на не самую невинную шутку не обидится и даже сам совсем не невинно пошутит в ответ... И сбавит обороты, когда все зайдет уж слишком далеко. Как оказалось, Джин это тоже умеет. Выяснилось в последние четыре месяца. Когда Чондэ решила попытаться в Исландии «наладить нормальное общение», она, честно говоря, не думала, что получится. Считала, они с Джином просто не совместимы. Что у них что-то вроде ментальной аллергии друг на друга. А нет, оказалось, они вполне нормально могут разговаривать, и общие темы даже нашлись. И это ничуть не повлияло на секс — как выяснилось, Джину не обязательно злить Чондэ, чтобы она возбудилась. А все Исландия, черт бы ее подрал. Джин там был… нормальный. Его такая раздражающая правильность куда-то исчезла, и дело было вовсе не в походной одежде, которую к тому же через почти две недели весьма активного путешествия чистой назвать ну никак стало нельзя, не в растрепанных всегда волосах и даже не щетине, которая пару раз проступила на его лице, — Джин стал иначе себя вести. Он здесь, в Сеула, будто все время контролирует себя, даже подсознательно, посмотришь на него — и прямо-таки видно: у мальчика в жизни слишком много «должен» и «нельзя». Ими его так задолбали, что теперь и захочешь наплевать, а не сможешь, они в подсознание и мышечную память въелись так, что не вытравишь. А в Исландии Джин вдруг расслабился, словно все запреты и правила разом перестали для него что-то значить, — и стал свободным. Чондэ такой вариант Джина понравился. И она тоже расслабилась — и подпустила его поближе. Вернее, настолько близко, насколько только могла. И это ей тоже понравилось. С таким, новым Джином было хорошо. Чондэ с удивлением обнаружила, что это приятно — опираться на сильную мужскую руку, прыгать с невысокого камня в крепкие объятья, зная: тебя поймают. Чисто женская такая реакция, Чондэ сама от себя такого не ожидала, но что было, то было. Порой вообще так и подмывало подвинуться к нему поближе, как бы случайно, прижаться поплотнее, оправдываясь: «Замерзла», уткнуться ему носом в плечо и сидеть так, чувствуя, как его пальцы мягко перебирают волосы. Может, потому Джин и перестал ее подкалывать — он все-таки внимательная зараза, заметил, что Чондэ к нему ласковей стала. И вот… — Я все, — выходит из душа Джин. — Идешь? — Да, — кивает Чондэ и идет в ванную, раздевается, включает воду… А потом, после путешествия по Исландии, был отель у Голубой лагуны. Девять дней тихого блаженства. Они купались в горячей лагуне, ходили на массаж и в сауну, гуляли, в основном ночью, в наконец-то пришедших в этот северный край сумерках — и занимались сексом, по несколько раз в день. Было здорово. Настолько, что Чондэ не прочь повторить. А это с ней редко когда случается. Честно говоря, Чондэ не думала, что в Сеуле все будет так же хорошо. Все, что между ними с Джином произошло, легко объяснялось путешествием. Другой конец света, такая непривычная, в чем-то экстремальная обстановка, красивые места и новые впечатления — это… подстегивает. Слишком много в крови эндорфинов, дофамина и чего-то там еще, вот и чувствуешь себя счастливой и влюбленной. А уж если рядом есть подходящий для «влюбленной» объект… Да, курортные романы — дело гормональное. И в чем-то так и было: та эйфория, которая накрыла Чондэ рядом с Джином в Исландии, в Сеуле мигом прошла. Но отношения прежними, как до поездки, все же не стали: и разговоры теперь часто были нормальными, без подколок, и секс больше злости-афродизиака не требовал. Если б Чондэ со стороны на их с Джином парочку посмотрела, первая бы сказала: у них все окей. Но… Но изнутри все часто не так, как кажется со стороны. Чондэ не понимает, если честно, как и что у них в итоге с Джином получилось. Она приняла новый формат их отношений спокойно, безразлично отметив, что да, цапаться и подкалывать друг друга они почти перестали, и это было, в общем-то, хорошо — удобнее, спокойнее и не выматывает, как бурные вспышки страсти — поэтому Чондэ решила: ну пусть так побудет. И совсем не думала о будущем. С которым все непонятно. Секс хорош, общение тоже наладилось — и? Дальше что? Чондэ усмехается, глядя на себя в зеркало, вытирает лицо. А дальше — надо разбираться. Прежде всего — в себе. Джин, когда она выходит из ванной, ничего ей не говорит, только улыбается и чуть приподнимает край одеяла, приглашая. Чондэ тут же забирается в кровать и устраивается поудобней у него под боком. Лежать с ним в обнимку хорошо. Правда хорошо. Она поразительно быстро к этому привыкла — спать не одной. Настолько, что дома не всегда удавалось сразу уснуть: ей было неуютно в своей постели, не хватало рядом чего-то, что можно обнять, на что голову положить и ногу закинуть, а одеяло казалось слишком тонким, и не потому что под ним было холодно — просто оно было слишком легким, Чондэ чувствовала себя под ним незащищенной. Конечно, она решила эту проблему — подушка для обниманий и тяжелое ватное одеяло — но с Джином все равно лучше. Он теплый, и так приятно вести ладонью по его груди… — Кажется, кто-то говорил, что устал, — хмыкает Джин. — И хотел спать. — Я только про устала говорила. А не про спать, — фыркает Чондэ. От чуть колкого замечания она будто приходит в себя — от тяжелых мыслей и сомнений и следа не остается. — Но спать ты все же не собираешься? — Не-а… — Ну тогда…. — Э, нет, — чуть отстраняется Чондэ. — Для постельной акробатики я все же устала. — Ну… по-разному же можно… Да, пожалуй. Шевелиться сильно сейчас и в самом деле не хочется, но… Чондэ скользит ладонью вниз, к его пижамным штанам. Пока можно не залезать под них, так, немного рукой поверх погладить. У Джина, конечно же, сразу встает — он всегда сразу отзывается на ласки Чондэ, что ей в нем и нравится. Это заводит, так и хочется там прикоснуться, тут потрогать, здесь чуть пощекотать… Джин как-то сказал: «Ты как кошка играешься». Чондэ тогда фыркнула — опять ее сравнивают с кошкой! — хотя это польстило. Красивый, что ни говори, зверь. И повадки у него забавные, можно кое-что и перенять. Ладонью быстро-мягко по груди мазнуть, словно лапкой с не выпущенными когтями. Или щекой о его плечо потереться. Или легко под мочкой лизнуть… — Кто-то нарывается, — смеется Джин и переворачивает ее на спину, почти ложится сверху, лишь чуть на руки опираясь, чтобы уж совсем не давить. — Может быть, немного, — тоже смеется она в ответ. И тело само напрягается, то ли чтобы выгнуться попытаться, то ли чтобы теснее прижаться, хотя куда уже. Все же Чондэ слишком привыкла к Джину, слишком хорошо выучила, как и что с ним в постели делать надо, и теперь все само собой получается, легко и просто. Странное это ощущение — полной настройки тела на и под кого-то; странное, но приятное — теплое, с оттенком радости. Наверное, такой она и должна быть — близость. И потому так просто откинуть голову, подставляя шею под поцелуи, так легко вести ладонями по его спине, чуть иногда царапая, чтобы подразнить, раздвинуть ноги, чтобы обоим удобней было. И не нужно даже пытаться подстроиться, быть чуть настороже, готовой сдержаться или оттолкнуть, если понадобится — можно просто отпустить себя и быть с ним бездумно и доверчиво, даже подсознательно зная: он не причинит ни боли, ни вреда. Смешно: раньше Чондэ, чтобы отдаваться вот так, не наблюдая-анализируя-констатируя, не комментируя про себя насмешливо едва ли не каждое его и свое действие — для этого нужна была злость, эмоция-афродизиак для Чондэ, или выпивка, из-за нее реальность начинала плыть и казаться сном, и мысли смазывались и путались. А оказалось, что можно и так, без стимуляторов, без страсти, но с нежностью, очень по-человечески, с доверием и теплом. И немного игриво. Джин дразнит, Чондэ чувствует, как его член чуть давит ей между ног, там, где слишком горячо и влажно от смазки — и соскальзывает вниз. Чондэ смеется: «Зараза» — и чуть впивается в Джиновы плечи ногтями, и только тогда он входит. Входит не медленно и не осторожно, но плавно, и темп сразу берет быстрый, но не сумасшедший и жесткий — в самый раз. Джин чувствует ее, как никто, и знает ее тело, и потому двигаться с ним в такт получается легко и просто, и скоро у Чондэ внутри мышцы сжимает кольцом вокруг члена — ненадолго, секунд на пять всего — а потом отпускает, оставляя после себя сладкую пульсацию. Оргазм недолгий и неяркий, от такого не сносит крышу, не темнеет в глазах до звездочек и полетов в бесконечность, — но Чондэ после таких всегда уютно. Ей спокойно и по-ленивому хорошо, хочется свернуться клубочком и глупо улыбаться, не думая ни о чем. И Джин лежит рядом, молча, не обнимая, но ласково перебирая ее волосы — именно так ей сейчас и надо. Чондэ… счастлива? Да, пожалуй, что так. — В душ или завтра? — спрашивает Джин минут через десять, наверное. — Завтра. — Вставать и шевелиться не хочется, совсем. — Все завтра. И Джин ее только целует, в висок, легко совсем. Это… трогательно. От этого там, в груди, тепло. Как еще никогда и ни с кем не было. Может, это и есть ответ?