Змий: След за твоей спиной

Быть третьим принцем. Лонгвей всегда задумывался, когда слышал со стороны о своем предназначении, но, как показала жизнь, это не так уж и просто. Его старший брат Юйлун от Айминь, первой официальной жены императора, во всем подражал отцу, обладая тяжелой рукой и прямолинейным спесивым характером, что периодически изливался волнами неуравновешенного гнева и нелюбви к своим младшим братьям. Любимица народа красавица Айминь не прожила долго на этом свете, отправившись во время повторных родов на святые небеса. Второй сын императора Вэйдун, что оборвал жизнь его любимой жены, славился столь изящными играми при дворе насчет интриг, что его боялись даже больше, чем Юйлуна. Во всяком случае, первого принца просчитать казалось куда проще, нежели второго. Лонгвей появился на свет далеко не сразу. Император тосковал по любимой женщине, отстраивая при своем великолепном храме-усыпальнице достойную для нее отдельную галерею, заканчивающуюся прекрасной залой, проводя там дни напролет. Поэтому разница в возрасте между вторым и третьим братом оказалась приличной — семь лет. Естественно, император не был затворником и наложниц под покровом ночи посещал, даже когда усиленно тосковал о почившей императрице. Но те, опоенные специальным отваром, детей не рожали, или младенцы появлялись на свет уже мертвыми. Евнухи тщательно следили за каждым прекрасным цветком во дворце самодержца и старались не давать возможности появляться бастардам, что в будущем могли претендовать на трон и власть, свергнув основную линию. Принцесса Сюли при императорском дворе появилась не случайно, из соседнего государства прибыл с визитом высокопоставленный князь. Среди подношений императору в залог мира и процветания находилась и прелестная девица, что за пару месяцев околдовала неприступное холодное императорское сердце, а к концу следующего года преподнесла своему любимому третьего принца Лонгвейя. Внешне Лонгвей не походил на своих доблестных статных братьев, он унаследовал черты прелестницы Сюли, ее изящный стан и невысокий рост. Поначалу третьего принца подобное сильно раздражало. Его с детства обгоняли по физическому развитию все одногодки. В самом императорском дворе детей, конечно, не было, но стоило выбраться за его стены, что, в принципе, верткому проныре Лонгвейю оказалось не проблемой, и на него обрушивался гул настоящей, кипящей круговоротом жизни. За внутренним кругом дворца находились самые богатые поместья, преподносившие императору в дар как новых наложниц, так и проворных слуг, в том числе и проверенную охрану. Здесь все дети, встреченные Лонгвейем, походили по гордости и надменности на его старшего брата. Они морщили нос и лоб при встрече с низкорослым принцем, одетым куда проще их, но, когда слуги, сопровождающие молодняк на прогулке, тихо произносили заветное «третий принц», падали подобострастно ниц на пыльную дорогу. И Лонгвейю оставалось только удалиться: поиграть с детьми советников, чиновников и прочих богатеев у него никогда не получалось. Следующую стену, отгораживающую богатую часть города от других кварталов, он смог пройти всего несколько раз, в последний император лично привел своего блудня-сына на порку пропустившей его стражи. И Лонгвейю пришлось увидеть воочию наказание за то, что молодые солдаты его упустили туда, где не должен был находиться принц. И когда несколько человек скончались на его глазах от бесконечных ударов палками, понял, что нижний город, где кипит вся остальная жизнь столицы, столь манившая его, с этого момента под полным запретом. А зря. Дети там были куда общительнее и хотя и задирали его по мелочам, но Лонгвей не чувствовал с ними себя красивой недоступной куклой. Несколько месяцев, проведенных во внутренних покоях под домашним арестом, и… когда третьего принца вновь выпустили гулять за внутренними стенами, то первыми, на кого он наткнулся, были приглашенные дети северного князя. Нет, они не падали перед ним ниц, да и смотрели с интересом. Особенно старший Бэй, который почему-то решил поначалу, что Лонгвей девушка. Уж кого принимать можно было за смазливую девицу, так мелкого Тао. Тот вечно цеплялся за Бэйя, потешно куксил нос на Лонгвейя и, по-видимому, жутко ревновал старшего брата к принцу. В первый же день третий принц понял, что они его бесят. Один — своим ростом и силой, другой — презрительным взглядом и неуемными слезами. Но других вариантов император ему не предложил. Это были единственные дети примерно его возраста из четырех великих княжеских родов, что держали границы страны. Так что вольно-невольно, но они подружились. Бэй стал верным слугой Лонгвейя, Тао же оказалось весело дразнить. Сам император редко общался со своим младшим сыном, чаще всего Лонгвей его видел на торжествах на возвышении за легкой кисеей, скрывающей сына небесного дракона. К третьему принцу с первых лет его жизни был приставлен один из юных советников императора Нин, что порой выполнял все поручения мелкого мальчишки и был ему всем: и родителем, и нянькой, и даже охраной. Кстати, Нин тоже получил пару символических ударов палками, когда выяснилось, что Лонгвей покидал внутренний двор. И спасло его от постыдной смерти только то, что третий принц пускался в бега в те исключительные моменты, когда Нина вызывал сам император. «Скажи, почему Бэй носит старый блеклый веер притороченным к своему поясу?» — спросил как-то Лонгвей, когда Нин укладывал его спать. «Это один из предметов, наделенных силой. В каждом княжеском роду есть подобное священное оружие. У южного князя это плетка, извивающаяся змеей, у восточного — небольшой кинжал в виде полумесяца, у западного — браслет, что превращается в боевую пику…» «Ну это я понимаю. Оружие как оружие, но потертый веер с выцветшими красками?» — перебил тогда Лонгвей своего наставника. Нин же, только тяжело вздохнув, продолжил, услужливо подождав, когда принц замолчит, терпеливо ожидая его рассказа: «Веер с танцующими на нем огненными фениксами… это атрибут центрального князя. Так получилось, что этот предмет запоздало выбрал своим хозяином младшую дочь непрямой, забытой побочной линии средиземных князей. Это оказалось большим просчетом императорского двора. Выбор священного оружия отменить нельзя, а к тому времени новая хозяйка уже была женой северного князя, родившей ему двух детей». «Что ты хочешь этим сказать, Нин?» — Лонгвейю по малолетству все эти перипетии слышались нудным бредом. «Только то, что северному князю повезло, так как его предметом изначально являлась волшебная флейта. Но вот остальным княжеским семьям — нет, произошел перекос в магической силе. А это всегда влечет за собой беды и несчастья». «Но у Бэйя я не видел никакой флейты». — Лонгвей уцепился только за нее, пропустив мимо ушей все то, что тогда из-за сопливого возраста его не интересовало. Ему пока непонятны были все эти интриги, и даже больше — неясны в своей основе. А вот сами магические предметы, что были вполне материальными на ощупь, — очень даже. «Значит, пока флейта не признала своего нового хозяина, в отличие от веера. А возможно, она выберет вообще молодого Тао. Впрочем, ему пойдет играть на столь изысканном инструменте». «Но… — перебил его Лонгвей, ему в этот момент стало очень завидно, ведь у него самого не было ни одного оружия с волшебной силой. — Почему тогда веер не достался императору? Ведь все знают, что центральные князья больше всего в родстве с нами». Да, он хотел скрыть свое разочарование и желание от Нина, но, судя по легкой улыбке, Лонгвейю это не удалось. Нин отличался гибким умом, иначе бы его просто не приставили к третьему принцу. «Не все. И потом, те, кто несет в себе кровь императорской семьи, не нуждаются в защите особых предметов. Ваша священная кровь — высшая сила перед небесами». Тогда, в прошлом, Лонгвей не понимал этой помпезной фразы. Но по прошествии стольких лет, когда его посвятили в тайны рода, безусловно, узнал. Все императорские семьи и не только их, но и соседних государств, произошли от того или иного небесного священного зверя. Тайну строго охраняли от посторонних, а проход в небесные чертоги был невозможен без разрешения особых монахов, что изначально служили и подчинялись только зверю. То, что в его крови есть часть от небожителя, Лонгвейю понравилось, но тогда, в детстве, играя с Бэйем, он, естественно, подобного не знал. И что самое удивительное, когда попросил показать этот самый «могущественный» веер, то тут же заполучил его в руки. Бэй свое сокровище отдал ему не задумываясь, словно это ненужная безделушка. Правда, вечером Нин настоятельно попросил принца вернуть веер обратно своему другу. И тот, поигравшись еще день со священным предметом, — отдал его с сожалением Бэйю. Веер в руках Лонгвейя никак не реагировал, красные птицы казались выцветшими и никчемными. Да у наложниц отца были куда красивее и богаче украшенные веера, не то что этот старый и блеклый, словно потерявший краски от череды бесконечных столетий. А когда Лонгвей попросил Бэйя показать, как он танцует с веером, тот, почему-то побледнев, отказался. Наверное, это был единственный отказ, так как другие поручения Лонгвейя Бэй исполнял с великим рвением и радостью верного пса. Лонгвей помнил, как пришло известие, что в северном княжестве произошел переворот. Он лишь сожалел о том, что Тао и Бэй в этот момент не были с ним во дворце. Он лишился общения с теми, к кому привык и кто гостил у него, бывало, по полгода, и теперь оказался опять одинок. Император было хотел послать свое войско для того, чтобы разобраться в ситуации мятежа на северных землях и, если это вторжение из другого государства, покарать. Как сами мятежники пришли к нему с великим поклоном. Они были местными из побочной линии северных князей, что решили вырезать основную. Наверное, император казнил бы их, но было одно существенное «но». Ему преподнесли два священных предмета, спрятанных в специально созданных для них изысканных шкатулках, нивелировавших поглощенную волшебную силу. Теперь флейта и веер оказались у императора в полной власти. Новые князья, дав клятву верности правящей семье, удалились, и император просто закрыл очи сына неба на кровавый переворот в северных землях. Главное, новые подданные продолжали охранять границу и исполняли долг вырезанной основной линии. Конечно, ходили слухи, что к этому делу приложил руку теневой совет сановников, который имел серьезное влияние на самого императора, но что-либо действительно доказать оказалось попросту невозможно. Все на время утихло, пока не всплыла следующая проблема. Ни веер, ни флейта никого не признавали, поражая любого, кто все же осмелился коснуться их. Это говорило о том, что бывший владелец или владельцы — живы. Бэй, Тао или даже их отец… никто этого точно не знал. Также Лонгвей не был в курсе, что сыновей северного князя до сих пор ищут. Причем мальчишек искали как убийцы их рода, так и тайные посланцы императора. Отец Лонгвейя тоже был заинтересован в том, чтобы священные предметы нашли новых владельцев, и желательно из приближенного к нему центрального рода князей. Появилась удачная возможность вернуть веер на изначальную родину, и ее не хотели упускать. Что делать с флейтой, пока даже не задумывались, та всегда принадлежала северу, и о ее тайных способностях в приближении императора никто не ведал. Лонгвей рос, постигая науку дворцовых интриг и знания государства, управлять которым ему было не суждено. Он пристрастился к фехтованию на легких мечах и стрельбе из лука, занимая первые места на любых празднованиях. Утонченный, сильный, умный и опасный. Ему пришлось стать таким, дабы выжить. Сколько братья присылали к нему наемных убийц, сколько еще пришлют те, кто был рожден после него. Сюли, его мать, перед тем, как покинуть императора и вознестись вслед Айминь на небеса, преподнесла еще троих детей. Четвертого принца назвали в честь золотого дракона Цзиньлун, а двух сестер-двойняшек, что забрали жизнь матери при рождении, Майли и Сяомин. Принцессы Лонгвейя не интересовали, когда они наконец-то выйдут из сопливого возраста, их обручат, а по достижении совершеннолетия выдадут успешно замуж за необходимых к тому времени для императора женихов. Другое дело Цзиньлун, вернее те, кто стоял за спиной четвертого сына императора и был не прочь передвинуть его вперед на место Лонгвейя, сделав, как в шахматах, удачный ход. После смерти второй жены император стал сильно сдавать. Юйлун все больше задирал нос, примериваясь к отцовскому трону, Вэйдун вообще погряз в тайных интригах двора, присматривая себе уютное место подле старшего брата, а вся оппозиция скопилась за спиной Цзиньлуна, пока еще робкого и ничего не понимающего ребенка. Лонгвейя тоже пытались прощупать на предмет, выступит тот против своего отца или нет. Но поняли, что проще третьего сына убить, нежели склонить на свою сторону. Разумеется, оппозицию ловили, чиновники и советники прощались с буйными головами, но их место занимали другие, не менее охочие до столь сладкой и пленительной власти. Государство замерло в предвкушении, что вот оно сейчас… как на северные земли вернулся выросший, обретший могущественную силу, возмужавший, величественный Бэй. Лонгвей помнил этот момент очень хорошо. Случилось непредвиденное: две стены императорской сокровищницы разнесли в пух и прах запертые в ней священные предметы, когда порог императорского дворца переступил статный красавец с разноцветными очами. Но как бы ни изменился Бэй, Лонгвей его узнал сразу. Императору пришлось признать истинного северного князя, священное оружие не могло лгать, и его тут же поспешно отдали обратно, так как мощь запертых предметов возрастала, а получить столицу в руинах никто не желал. Бэй, увидев вынесенные ему семейные ценности, просто, как-то даже по-обыденному, достал их из шкатулок, отработанным движением приторочил старый веер к своему поясу, а флейту вообще заткнул за него. Лонгвей тогда еще не понял, почему не привязать с веером и флейту, что имела прочный золотой шнурок, но то ли Бэй имел другое мнение, то ли не хотел особо заморачиваться. Кроме того, начали ходить слухи, что он заключил договор с ледяной саламандрой. Во всяком случае, его новая сила указывала именно на данный факт. Вслед воскрешенному Бэйю на следующем празднике показался и Тао. А когда он обыграл Лонгвейя в стрельбе из лука, о младшем князе севера заговорили во всех центральных землях. Что ж, Бэй и Тао вновь бесили Лонгвейя, словно третий принц опять попал в свое непростое детство. Но их воссоединение привнесли и новые чувства. Лонгвей уловил тут же, что Бэй испытывает к нему куда больший интерес, чем к другу, он же сам стал слишком засматриваться в сторону женственного, утонченного Тао. Что не изменилось в их возрожденном треугольнике, так негативное отношение самого Тао к Лонгвейю. Как тот в детстве не любил третьего принца, так и продолжал еле выносить, и то только ради своего старшего брата. Навязчивый образ Тао стал преследовать Лонгвейя по пятам, это особенно стало видно, когда император преподнес ему первых наложниц. Лонгвей не испытывал к женщинам особой тяги, несколько неудачных попыток — и наложницы остались только красивым, ненужным для него приложением, что требовал статус. Сам же Лонгвей нашел для себя парочку юношей из знатных семей, похожих на Тао и сложением, и ликом. Император прикрыл на подобные вольности глаза, ему было сейчас не до того. Он на старости лет обрел новую любовь в виде императрицы Яньлинь, и, как подсказывали евнухи, та уже ждала ребенка и, возможно, пятого принца. В общем, жизнь текла своим чередом, Лонгвейя под видом того, что тот обязан учиться самостоятельно управлять землями, сослали в северный отдаленный дворец, когда-то подаренный второй императрице. Вместо ожидаемого принца на свет при крайне тяжелых родах появилась очередная принцесса. Дворцовые страсти поутихли. Более того, евнухи преподнесли императору печальное известие, что молодая императрица больше уже не сможет иметь детей. Все завертелось по уже известному сценарию. На север, как и прежде, пытались проникнуть варвары, но теперь там стоял могучий Бэй, у которого под боком оказался его любимый третий принц. Императора данное положение вещей устраивало, даже те слухи про саламандру. Все просто ждали, когда великий воин превратится в глыбу льда. Никто до последнего времени дольше трех лет внутри с саламандрой не выживал. Но три года пролетели незаметно, потом еще год, а затем еще… Бэй не собирался помирать, верным волчарой защищая северную границу империи и своего возлюбленного Лонгвейя. Стали поговаривать о том, что возрожденный князь заключил союз не с саламандрой, а с кем-то из небожителей. И только тогда император всполошился. Бэй как северный князь при поддержке кого-либо могущественного с небес мог претендовать на трон. Самодержец тут же вспомнил о третьем сыне-мужеложце и, вызвав того к себе во дворец из северной резиденции, поставил перед фактом любыми способами сделать Бэйя своим любовником. Лонгвейя не удивило то, как ушлые подданные отца вычислили сердечную привязанность Бэйя к нему, поразило другое, что император готов был подложить собственного сына-принца под какого-то, пусть даже северного князя, лишь бы тот не устроил государственный переворот. Да, несомненно, самое простое — дай человеку то, что он так страстно вожделеет. Да вот только Лонгвей никогда не испытывал к Бэйю подобной тяги, он скорее бы завалил под себя смазливого Тао, к которому как раз император по-умному запретил прикасаться. Естественно, как может отреагировать Бэй, когда увидит, что желанен не он, а его мелкий братишка? Явно не положительно, уж точно. Таким образом, пока Лонгвей пребывал в вынужденных гостях у императора, не разделяя с оставшимися в северной резиденции наложниками постели, Тао пришел к нему сам. Вернее, в императорскую библиотеку, что с детства привлекала Лонгвейя тишиной и в которой он мог зависать сутками напролет. Этот смазливый, вечно недовольный его присутствием младший брат Бэйя, подросший и расцветший нежной красотой, младший северный цветок княжеского рода. Как же он оказался прекрасен и желанен. Лонгвей мог за ним наблюдать часами… Как тот перебирает ловкими пальцами свитки, как прикусывает от нетерпения мягкую нижнюю губу… как хмурится, сдвигая тонкие стрельчатые брови, недовольным взглядом проглядывая вязь иероглифов в поисках чего-то для него очень важного. Хотел бы Лонгвей, чтобы эти цепкие миндалевидные глаза искали именно его, а найдя, распахивались от нетерпения. Ни один юноша, что делил с Лонгвейем постель, так и не смог затмить его первую любовь Тао. Да, они, возможно, даже были красивее его в чем-то, но… Лонгвей и сам не понял, как вышел к снующему между бесконечных полок Тао, а когда услышал, что он ищет, разозлился. «Небесный жемчуг» — семя священного змия-дракона. Скажи он об этом отцу-императору, и завтра же поутру отрубленная голова Тао украшала бы одни из ворот. Тот, кто его до сих пор манил, продолжал смотреть на Лонгвейя с холодной нетерпимостью. Словно как и раньше ревновал Бэйя к нему. Лонгвей рассмеялся в душе, император рассматривал любые возможности, как остановить или приручить северного князя. Да, великий воин нужен любому государству, пока его величие и сила находятся в рамках дозволенного. Бэй же своими подвигами давно сломал их и уничтожил, превратившись в легенду при своей жизни, которую лучше всего было бы окончательно убрать. Лонгвей еще раз бросил жаркий, голодный взгляд на то, что было для него недоступно, и… решился. Если не для него — то ни для кого. Пусть Тао просто сгинет в змиевых горах, Бэй отправится туда на поиски утраченного брата и… Каким бы он ни был великим воином, но противостоять небожителю ни одному смертному генералу не было по силам. Итак, Лонгвей сделал выбор, он сам перечеркнул свое прошлое, решив покончить с сердечной привязанностью к тому, кто ее не ценил никогда, да и в будущем вряд ли оценит. А он переболеет, пусть болезненно, но сможет сломать данную болезнь и, главное, найдет себе другого. Мало ли достойных мужчин на свете? Легкий намек на спрятанный в горах монастырь, и Тао радостно умчался навстречу собственной судьбе. «Ты не девушка и уже наверняка потерял девственность с какой-нибудь красоткой на севере». — Лонгвей провожал его грустным взором, но это казалось ему тогда лучше, чем соблазнять по приказу отца Бэйя, и уж тем более задом подставляться ему. Третий принц сам любил пользовать чужие задницы и ни под каким соусом не представлял Бэйя в нижней позиции под собой. Да у него просто не встанет на этого верзилу, если бы только Бэй хотя бы отдаленно походил на Тао… Мечты, увы, несбыточные мечты, пора было покончить со всем этим бредом. И Лонгвей, выкинув на время мысли об обоих братьях, вернулся к себе, туда, где его ждали жаркие ночи с наложниками, отборные яства и крепкое вино. Он не хотел думать, как из-за него погибнет Тао, не хотел даже мысленно представлять, как затем та же участь коснется Бэйя. Пусть все катится, как уроненная монета на ярмарке, где-то она найдет нужную щель и провалится в небытие. Как и навязчивый образ двух братьев, что всю жизнь преследовал Лонгвея по пятам. Третий принц забылся в жарких объятиях умелых юношей, подкрепляя свой выбор нескончаемым вином. Сколько он так провел дней, недель… Лонгвей не считал. К тому времени наверняка Тао уже был сожран небесным Змием, а Бэй убит в неравной схватке. Но с северных границ никаких известий о кончине верных князей не поступало. Зато из императорского дворца прибыло распоряжение прибыть к отцу, и как можно быстрее. Лонгвей понятия не имел, когда исполнял волю родителя, но в этот раз по-умному прихватил с собой наложников. Раз зовет — значит, нужен, и коль так нужен, то потерпит присутствие рядом с непутевым сыном тех, кто исправно греет ему постель. По прибытии Лонгвейя тут же пригласили к императору, и когда он вошел в покои отца, немного опешил, здесь, уже преклоненные перед троном на полу, застыли все его братья: гордый и чванливый Юйлун, хитрый и расчетливый Вэйдун и немного подросший, напуганный неизвестно чем Цзиньлун. Место между вторым и четвертым братом пустовало… это говорило о многом: его вновь считают достойным сыном и, возможно, обратно в ссылку на север не отправят. Все еще не по годам моложавый император указал жестом опуститься Лонгвейю перед ним и, когда тот соизволил… наконец-то заговорил: — Монахи Небесного Дракона прислали нам свиток с поздравлениями… — начал император, впиваясь взором в головы склоненных перед ним сыновей, и, не уловив никакой должной реакции, недовольно продолжил: — О том, что великий Змий проснулся и спустился на нашу грешную землю. Первый и второй принцы мельком переглянулись друг с другом, но перешептываться не стали. Лонгвей же, услышав подобное, обмер, превратившись в каменное надгробие самому себе. Если, как он просчитал, Тао отправился к священному зверю и тот, его сожрав, встретился с Бэйем, то… Мысли прокрутились на несколько раз и так, и этак. Что же получается? Глаза Лонгвейя чуть распахнулись от напряжения. Бэй погиб в неравной схватке с великим, иначе бы уже стоял перед императором с отрубленной головой змия-дракона, как прославленный герой всех времен и народов. Значит, выходит, что небесный зверь победил. Тогда зачем ему спускаться в мир смертных? Как гласили все легенды, дракон, обычно наевшись человечины, засыпал на следующие сотни лет в небесном замке. И спускался он к смертным только ради… — Именно! — прервал его размышления злым голосом император. — А теперь мы хотим знать, кто из вас четверых отправил к Змию девицу-девственницу? И где новая супруга великого небожителя сейчас? Подумайте перед тем, как ответить. В этот мир спустилась та, что теперь вынашивает священного ребенка, и нам не стоит объяснять вам изначальную истину, что этот младенец может оспорить наш трон! То, что отец говорил о себе во множественном числе, говорило об официальности встречи и о том, что император крайне зол на своих нерадивых отпрысков. «Младенец, трон, супруга?» — Лонгвей мысленно осыпался в прах. Неужели Тао оказался куда умнее и узнал, что на земли Змия могут ступать только девицы-девственницы? Да быть того не может, подобного нет нигде в свитках, что разрешены в открытой секции библиотеки. А секретные охраняются так, что даже ему, сыну императора, недоступны. И потом, монахи, оберегающие путь на гору, должны были предупредить заранее императора, если бы на их пороге появился кто-то в сопровождении девицы. Так почему же те промолчали? Неужели приняли деву или ее спутника как посланников двора? Это было непонятно. А чего он вообще ожидал, подсказывая Тао столь опасный жизненный путь? Что тот, постучавшись к монахам и получив от ворот поворот, после просто незаконно проникнет на змиевы горы? Как бы примерно да. И там как нарушитель погибнет позорной смертью осквернителя. Тао был способен на такое с его упертостью, сноровкой и выправкой. И что же из этого вышло? — Ну так что? Чья наложница оказалась на священной горе? Говорите, не тая! — Голос императора сорвался на прошивающий визг. — Или нам отправить евнухов в ваши гаремы и проверить каждую наложницу?! — Среди моих девственниц не было, мой отец, — тут же выкрутился второй принц Вейдун. — Среди моих тоже, это может подтвердить любой евнух! — рыком его поддержал первый принц Юйлун. Лонгвей промолчал, его официальные наложницы после того, как узнали, что третий принц предпочитает мужчин, оказались обратно приписаны к гарему отца. Младшему Цзиньлуну по малолетству женщины вообще пока не полагались. — Но супруга все же есть, и она сейчас в мире смертных! — Император вскочил с трона, отчего его сыновья склонились еще ниже, впечатываясь лбами в холод узорчатого каменного пола. — Иначе бы Змий не покинул своих небесных чертог! Он пробежал перед ними несколько раз, подтверждая, что вполне еще в теле и при силе, а после, замерев в центре, задумчиво воззрился на своих сыновей: — Впрочем, возможно, это и к лучшему… Кто самый сильнейший воин нашего государства? Вопрос, конечно, был риторическим, но прямолинейный, неуравновешенный Юйлун тут же ответил ему, выпрямляясь в спине: — Северный князь Бэй, мой отец! И, увидев нездоровый блеск отцовых глаз, радостно заулыбался, уловив воинственный настрой императора. — Мы не хуже соседних держав, и коль Змий спустился, вышлем ему навстречу того, кто может принести голову священного зверя к нашим ногам. Лонгвей, пошли своих гонцов за Бэйем! Лонгвей выпрямился в спине только лишь в силу привычки. Его бледный лик встретился с полыхающим императора, а голос согласно вывел, как и учили: — Да, мой отец… — Девицу найти! Все свободны, кроме Лонгвейя. И только когда за спинами принцев закрылись резные двери и у них замерли надежные стражи, сын небесного дракона, спустившись к преклоненному Лонгвейю, рукой поднял его лицо за утонченный подбородок, заставляя смотреть прямо в глаза. — Ты выполнил мое распоряжение, сын? — Нет пока еще… Я не успел, отец… — еле прошептал тот в ответ. — Чего сложного в соблазнении того, кто влюблен в тебя с детства? Или думаешь, мы не знаем? Ты что-то темнишь… Лонгвей. Неужели ты предал нас? — Нет, мой император. — В этот раз Лонгвей ответил куда увереннее, ведь, посылая на гору Тао, он и не думал предавать собственного отца и уж тем более свергать династию, к которой относился сам. — Хорошо. Пригласишь Бэйя сюда. Займешь свои комнаты, как и раньше. Будь осторожен с людьми четвертого, мы пока не выловили всех, но Цзиньлунь слаб и слушает больше навязанных ему советников Яньлинь, нежели нас. Императрица не смогла преподнести мне пятого сына, но зато решила прибрать к рукам четвертого, заменяя ему умершую мать. — Император помолчал, а после доверительно оставил официальное обращение, чем подчеркнул свою любовь к третьему сыну. — Не думай как иные, я не выжил из ума. Мой трон должен занять твой старший брат Юйлун. Он силен и амбициозен, а вы с Вэйдуном станете ему замечательной опорой. Вэйдун хитер и привязан к Юйлуну с детства, а ты, Лонгвей, привяжи к себе любовными узами Бэйя. И если тот принесет голову Змия к твоим ногам, то я официально разрешу принять тебе обоих северных князей в супруги. Лонгвей, кажется, оглох, ему только что предложили на золотом блюде столь желаемого Тао. Да отец знал его как облупленного и, главное, за какие нити дергать, чтобы получить желаемое. Чего уж там. Вот только, однако, загвоздка состояла в том, что, по умозаключениям Лонгвейя, оба брата были уже давно мертвы. Но и возражать отцу он не посмел и в ту же ночь отправил гонцов к северному форпосту. Теперь просто оставалось терпеливо ждать, как развернутся летящие снежным комом с кручи неукротимые события. И почему-то нежные наложники Лонгвейя больше уже так не интересовали.