遅い会話と怖い思考
Вокруг была лишь тишина. И больше ничего. Хотя нет, если он все-таки прислушается, то сможет услышать едва различимый писк, приглушенный чем-то. В мыслях царила приятная пустота, как и во всем теле — не хотелось ни думать, ни двигаться, ни существовать вообще. Кто он вообще такой?Изуку Мидория
Ах, да, точно. Он «Изуку Мидория». А кто такой «Изуку Мидория»? Странно… Он не помнит, совершенно не помнит. Пустота и прохлада — вот, что его окружает. Оплетают, словно в кокон, без возможности освободиться от этого чувства. Что было вчера, год назад, два, три? Было ли вообще это «вчера»? Насколько давно находится тут, в этой непроглядной темноте, одиночестве и невесомости? Что вообще тут делает? Что это за писк, бьющий по вискам? Он не чувствует своих холодных ног, тяжелой головы и тягучих мыслей, и разве это нормально? Где он? Что он тут делает? Зачем тут находится? Столько вопросов и только гулкий ветер в голове, не дающий собрать крупицы всплывающих слов.Пи пи пи
Начинает бесить. Этот чертов писк вбивается в голову длинными разгоряченными гвоздями, отчего хочется кричать во все горло. Но «Изуку Мидория» не может даже раскрыть сухих губ, не то чтобы закричать или прикрыть худыми руками свои уши. Очень странно, когда холодный комок паники копошится в животе, а в груди начинает полыхать бессильный гнев, отдающий по нервам подступающей истерикой. Он буквально чувствует, как начинает покалывать пальцы от напряжения, а легкие неестественно давят на ребра. А писк лишь усиливается. Все сильнее. Сильнее. Сильнее! Писк становится все отчетливее, совпадая с сердцебиением, и теперь действительно хочется закричать во все горло, но тело будто парализовано, придавленное огромным камнем сверху, а вокруг темнота и никого. Постепенно накрывает паника — плотная, резкая. «Мидория Изуку» хочет задергать ногами, барабаня ими по прохладной простыне, вцепиться в свои волосы и свернуться калачиком. Кажется, сосуды лопнут, а мышцы порвутся, потому что он еще никогда не пытался так неистово хоть что-то сделать, и трудно осознавать, что от всех усилий, сотрясающих тело, он смог лишь едва двинуть фалангой своего пальца. Становится страшно, действительно страшно от всего: от писка, от разрывающей головной боли, от паники, тягуче перетекающей в истерику. Он чувствует дрожь в горле от беззвучного крика, и даже зубы сводит. Он хочет открыть глаза и пошевелиться. Он буквально чувствует, как невидимые ногти скребут внутри живота, сжимая бешеное сердце в стальных тисках. И когда он думает, что еще немного — умрет, прямо тут, в темноте, не издав и звука… … он просыпается. Глаза разлипаются слишком тяжело, и воздух свистяще проходит по высушенному горлу, больно покалывая слизистую. И, — Боже, чего он ожидал! — вновь встречает знакомая темнота. Многотонными, непослушными руками ведет вдоль своей шеи, чувствуя пульсацию вен под потной и холодной кожей, словно еще не до конца осознает, что пробудился от страшного «сна». Резко соскальзывает руками на плечи, с силой обнимая себя. Писк все еще радостно бьет по голове, уже не заглушенный чем-либо, и Изуку готов засунуть пальцы себе в уши, утыкаясь ногтями в барабанную перепонку, лишь чтобы звуки прекратили окружать и сжимать со всех сторон. Мидория резко переворачивается на кровати, чувствуя, как что-то больно простреливает руку, но совершенно не обращает на это внимания. А этот гребанный писк теперь истерично орет, заглушая даже собственные мысли, которые итак с трудом появлялись в голове. Мидория сжимает зубы, слыша противный скрежет эмали, и, для самого себя неожиданно, заходится в хохоте. Живот сводит судорогой, и он, кажется, даже перестает дышать на пару минут, отчего в голове простреливает боль, но он наконец-то, — наконец-то! — не слышит писка! Собственный хохот глушит в себе все звуки, и даже иррационально успокаивает. В который раз кажется, что из глаз брызнут слезы, но сводимые от напряжения изогнувшихся в гримасе улыбки губ щеки остаются предательски сухими. — Мидория, — словно сквозь вату, очень-очень далеко слышит Изуку. — Мидория! Перестань! — плевать! Плевать! Заткнитесь, ему хорошо! — Мидория! — уже настойчивее его зовет довольно тихий и бархатный голос. Странно, но Изуку слушается — почему-то смех сам медленно угасает в груди, оставляя лишь спертое, частое дыхание и головную боль. И с удивлением Изуку понимает, что теперь комната погружена в странную тишину, нарушаемую лишь собственным шумным дыханьем. — Он… исчез? — неужели это его голос? Такой сухой и неестественный? Но вместо долгожданного спокойствия тишина лишь сильнее пугает и страшит мальчика. Он, испуганный, как заколдованный, тараторит, заполняя пустоту и тьму звуком надрывающегося голоса. — Нет, нет, нет! Звуки? Где звуки? Что случилось, где я? Нет, только не тишина! Только не она! Опять темнота… Вокруг лишь темнота. Где же свет? Где, где, где? Хочу увидеть свет! Где папа? Где мама? Мама! Папа! — шепчет мальчишка, завозившись в кровати от неприятного и скользкого чувства одиночества. — Спасите, я не хочу быть здесь! Помогите! Мама! Я тут! Помоги мне! Мама, где ты? — Изуку с усилием встает на колени и слепо протягивает руки в сторону, не находя ни одного отклика. — Папа?.. Мама?.. Где вы? Я тут, ну же! Спасите! Мам! Мама! Мамочка! Папа! — он пытается ползти на коленях вперед, хватая руками пустоту, вновь отчаянно взывая к родителям. — Спасите… Прошу… Хоть кто-нибудь! Я не хочу быть один… — и, словно в ответ на мольбы, руки аккуратно обхватывают большие ладони. Мальчик резко останавливается, будто не веря в то, что происходит, и брови ползут вверх. Он растягивает губы в улыбке, дрожащим голосом спрашивая: — Папа… Это ты? — и такая надежда сквозит в этих словах, произнесенных на последнем дыхании. Но все иллюзии разбиваются о следующие слова: — Нет. Я не твой папа. И эти слова звучат невыносимо резко, отчего Мидория дергается, но чужие руки держат крепко, сжимая маленькие ладони. — Кто вы? — испуганно спрашивает Изуку, безуспешно пытаясь вырваться из хватки. Руки, до этого кажущиеся теплыми, резко холодеют и уже даже немного больно оплетают дрожащие руки мальчика. — Я — твоя мечта. Я — твое будущее. Я — твое начало. Я — соблазн и Я — желание, — ледяным дыханием выдыхают в лицо, и воображение мальчика обрисовывает страшного монстра, неизвестного, опасного, готового сожрать. Он трепыхается в крепкой хватке, как птица в тесной клетке, и уже готов закричать, но голос подводит, вырывая лишь жалобный скулеж. Он чувствует, как острые ногти оставляют на запястьях полоски, и Изуку жалеет, что вообще проснулся. Он готов вновь вернуться в полную тишину или же к противному писку, но только не ощущать ледяные и жесткие пальцы на своих руках. Неизвестное существо подминает под себя худое тельце, не давая двинуться, словно готовясь и вправду поглотить. Мидория чувствует ледяное дыхание напротив себя и трясется от осознания того, что этот монстр так близко, прямо над ним, и он даже застывает, вновь слыша голос монстра. — Чего ты хочешь, дитя? Скажи мне… — вполне мирно говорит монстр, застывая над мальчиком. В голосе слышатся чарующие нотки, а сами слова говорит тягуче медленно, буквально разжевывая слова у себя во рту. — Отпустите меня, — шепчет Мидория, силясь произнести хоть что-то похолодевшими губами. Мальчик чувствует, как деревенеет кожа, как сводит челюсти, зажатые напряжением. — Неправильно, — шипит монстр, сжимая свои руки сильнее, вдавливая худое тельце в жесткую кровать. Изуку морщится, ощущая, как смерть буквально нависает и готов уже попрощаться со своей жизнью. — Думай, дитя. Чего ты хочешь на самом деле? — Я не знаю! Отпустите меня! П-пож-жалуйста, — умоляет мальчик, внутренне сжимаясь, ожидая тупого удара по всему своему существу, уже представляет, как этот монстр разорвет живот и перегрызет шею. Но вместо этого чувствует, как ледяное дыхание приближается вплотную, одаривая кожу мурашками. — Неправильно… — вновь шипит монстр, прежде чем с силой сбросить с кровати. Мидория ударяется о кафельный пол головой, перекатывается пару раз и, будто деревенея, сжимается в одной позе, скрючиваясь на холодной плитке, вновь ожидая удара. Он задерживает свое дыхание и дрожащими руками прикрывает голову, поджимая ноги под себя. Но удара не следует ни в первые пару секунд, ни в последующие минуты. Мидория даже тогда боится двинуться с места, пытаясь справиться с ощущением тошноты и льда страха в животе. Сознание балансирует на тонкой грани от пропасти, и Изуку почему-то совсем не хочет вновь забыться в темноте. И только через пару минут дверь открывается, чтобы впустить женщину внутрь. — Мидория? Что с тобой? — испугавшись, подбегает Мицуки, но ответа не последует, как бы она не пыталась. Вместо этого она аккуратно поднимает мальчика на руки и укладывает трясущегося, уже почти провалившегося в сон Мидорию на кровать. Она хмурится, недовольно оглядывая мальчика, и беспокойство дерет ее сердце оттого, что она совсем не понимает, что творится с Изуку. Мицуки зябко поеживается от холода в палате и, с ругательствами, спешит закрыть распахнутое настежь окно.***
Следующее пробуждение проходит без каких-либо казусов, и встречает радостный голос Бакуго-сан. Она что-то говорит, спрашивая о самочувствии, но Мидория все еще не может забыть ледяное дыхание на своей коже, и только сильнее сжимается под тёплым одеялом, всё ещё храня молчание. Но это совершенно не мешает услышать то, что говорит женщина: — Мидория, послушай меня. Ты сейчас в больнице, ты же помнишь? Мы приехали сюда вчера ночью, и доктора осмотрели тебя. Ты получил какую-то травму головы, прости, я не разбираюсь во всех этих медицинских терминах, да и некоторые синяки всё ещё не до конца зажили, поэтому врачи решили оставить тебя здесь на какое-то время. Говорят, что на пару дней, не больше. А возможно уже завтра выпишут, так что не грусти, ладно? — пытается приободрить женщина, аккуратно гладя по непослушным волосам. Мидория дёргается от прикосновения, и, словно ожив, с испугом спрашивает, вспоминая кое-что очень важное: — Бакуго-сан, пожалуйста, скажите, как мама? С ней все хорошо? Она жива? — тихим, но полным отчаянной надежды голосом спрашивает Мидория, направляя блеклые разноцветные зрачки на женщину. Мицуки сначала замолкает, не зная, как правильно сказать, и тишина в пару секунд бьет по мальчику не хуже того самого звука, когда земля ударяется о крышку деревянного гроба, забравшего одного из самых дорогих людей. Мидория уже чувствует, как ком подкатывает к горлу, когда женщина говорит: — Мидория, послушай меня, слышишь меня? Очень внимательно, — твердо говорит она, мягко беря за плечи, бесстрашно смотря в невидящие глаза напротив. Изуку заторможенно кивает, не в силах произнести «Да». — Твоя мама в порядке, мы успели, слышишь? Она жива, с ней все хорошо, — четко, выделяя каждое слово, говорит Мицуки, смотря как грудная клетка мальчика поднимается, а плечи расслабляются под её пальцами. — Но ей придется полежать в больнице, понял? Врачи смогли спасти ее, но она все еще не пришла в себя. Она просто спит очень глубоким сном, и пока что не может проснуться, — быстро проговаривает она, будто сама боясь и не веря в свои слова. — Ты пока что не можешь к ней прийти, но, верь мне, с ней всё хорошо. Теперь всё хорошо, — тихо говорит она, заключая мальчика в свои объятья. Сначала Изуку замирает, чувствуя теплоту, но быстро отмирает и невесомо обвивает спину Мицуки, лишь сильнее прижимаясь к её груди. Тело немного потряхивает, но ему наконец-то хорошо, поэтому свободно выдыхает в шею. Но сама Мицуки напряжена и она лишь сильнее сжимает челюсти, хмуря свои тонкие брови. Как жаль, что ей приходиться врать этому маленькому мальчику.***
— Доктор, скажите, как она? — взволнованно спрашивает Мицуки, подрываясь с места прямо к мужчине. Доктор только-только вышел из отделения реанимации, у которого как раз-таки и сидела женщина, ожидая вердикта. Мужчина вздыхает, прежде чем спросить: — Прошу прощения, а Вы кем приходитесь больной? — Бакуго сначала на секунду замолкает, но потом уверенно говорит: — Я ее близкая подруга и соседка, я приехала с ней. Родственников, кроме сына, у нее нет, поэтому, пожалуйста, скажите, как она? — мягко напирает она, смотря прямо в усталые глаза дежурного доктора. Мужчина быстро окидывает ее взглядом и аккуратно уводит в сторону от дверей, прежде чем начать говорить: — Не буду вас тешить ложной надеждой, но состояние Мидории Инко очень сложное. Она буквально балансирует на грани жизни и смерти. Понимаете, сердце бьется через раз, пульс очень сильно замедлен и мы пока что не можем увеличить. То же самое и с легкими. Мало того, что ее организм отравлен лошадиной дозой фенозепама, так еще и некоторые органы работают с перебоями. Пока что она будет лежать в реанимации, мы подключили аппарат ИВЛ, а также несколько капельниц, поэтому надеемся, что состояние улучшится. Пока что мы можем только ждать. Очень высоки риски впадения в кому, поэтому не могу обещать, что она придет в себя. В худшем случае, если организм не справится, она умрет. К сожалению, более точных прогнозов я не могу дать. Мне нужно понаблюдать за ее состоянием, а для этого нужно время. Но могу Вам сказать, что, если она переживет эту ночь, то высоки шансы, что она не умрет, — тихо, но ровно и четко ответил врач, устало смотря за тем, как женщина сжимает руки и опускает взгляд в пол. — Спасибо, доктор, — шепчет Мицуки, борясь с желанием схватиться за голову. — Не за что, — просто отвечает мужчина и чуть похлопывает ее по плечу. — Крепитесь.***
Мицуки уходит, чтобы позвать доктора. Мидория боится остаться один, но не говорит ни слова об этом, лишь сильнее сжимая в своих руках край одеяла. Удивительно, но дверь открывается буквально через пару минут, пропуская в комнату мужчину. Изуку дергается, когда она открывается, и резко поворачивает голову в направлении мужчины. — Доктор? — с сомнением спрашивает мальчик, внутренне съеживаясь. — Да, Мидория, здравствуй. Я твой лечащий врач, присмотрю за тобой на время пребывания здесь, — он подходит к кровати, наблюдая за тем, как мальчик расслабляется от слов. Мужчина улыбается и протягивает руку Мидории: — Меня зовут Тенебрис Кретур, вот, пожми мне руку, — подсказывает мужчина. Мидория неуверенно достает руку из-под одеяла и слепо находит руку доктора — она приятно прохладная, не ледяная и не горячая. Изуку чуть сжимает свои пальцы, вспоминая как иногда видел, как здоровается папа с другими мужчинами. — Мидория Изуку, — говорит Деку, чуть улыбаясь. — Очень приятно познакомиться, Мидория Изуку, — кивает мужчина, прежде чем сесть на рядом стоящий стул. — Итак, когда мы познакомились, может, расскажешь о себе немного? Чтобы мне было легче тебя понять. Что-то болит? Может, мне что-то стоит знать перед тем, как начать лечить тебя? — аккуратно спрашивает мужчина. Мидория на секунду задумывается, прежде чем ответить: — Нет, вроде ничего такого. Просто голова побаливает. И немного слабо себя чувствую. — Угу, — кивает Тенебрис. — Скажи мне, могу я задать вопрос немного личного характера? — уточняет мужчина. Изуку на секунду задумывается, отчего-то ища здесь подвох. — Наверное, — уклончиво отвечает мальчик, чуть натягивая на себя одеяло. — Хорошо. Если не захочешь, то можешь не отвечать, — поспешно добавляет Кретур. Мидория чуть кивает, ожидая вопроса. — Скажи мне, ты всегда был слеп? Или приобретенное? Мидория дергается, как от пощечины, и даже как-то автоматически тянется руками к ключицам, сжимая рубашку на груди. Он мысленно представляет, как горят оба знака, и как холодна чистая спина, и ему становится даже плохо от этого ощущения. Но, словно повинуясь неведомому порыву, неожиданно отвечает на вопрос: — Нет, это… Это мои соулмейты. Это все они… — шепчет он, ощущая, как начинает кружиться голова. — О-обычно у человека всего один соулмейт, но, но у меня их два и… И я без причуды, а их два, — начинает чуть сбиваться Изуку, чувствуя водоворот чувств у себя в груди. — Я даже увидеть не смогу, как же увидеть, если слеп на оба глаза? — спрашивает он и закашливается от першения в горле. Только сейчас он понимает, насколько сухо во рту и пытается проглотить вязкую слюну, которая болью обжигает горло. Кашель вновь сотрясает, и от этого становится только хуже. Тенебрис вскакивает, восклицая: — Прости пожалуйста, я совсем забыл, что ты еще не пил. Прости пожалуйста, — просит мужчина. — Я сейчас же схожу за водой, подожди пару минут, я быстро, только не кашляй больше, а то хуже сделаешь, — предупреждает Кретур, прежде чем покинуть комнату. Изуку пытается сдержать надрывный кашель и садится на кровати, хватаясь руками за горло. Одеяло соскальзывает со спины, и его неожиданно обдувает холодом — и словно по мановению волшебной палочки кашель затихает, и сам Мидория застывает, боясь пошевелиться. — И снова здравствуй, мальчик мой, — шипит в затылок монстр. Спина сразу же холодеет, и Изуку резко дергается вперед, чтобы попытаться бежать, одновременно с этим открывая рот, чтобы закричать во все горло. Но монстр хватает поперек живота, сдавливая внутренности холодом, и закрывает все такой же ледяной ладонью губы мальчика. Мидория барахтается, пытается вырваться, но делает только хуже, и уже его плечи и поясницу тоже оплетает холод. — Тш-ш-ш… — выдыхает в голову монстр, заставляя волосы на голове подняться дыбом. Мидория застывает, и ладонь с губ медленно и как будто лениво исчезает, оставляя после себя лишь дрожащие и непослушные губы. Рука монстра перехватывает руки, лишая свободы действий, и Изуку может лишь внутреннее сотрясаться от страха, не в состоянии контролировать свой голос и тело. Прохлада медленно сползает на ключицы и иголками впивается в кожу, на которых изображены знаки. Мальчик дергается, представляя как острые когти монстра пробивают насквозь грудную клетку и уродливо торчат из спины. Его резко начинает мутить, но он ничего не может с этим поделать. — Кажется, тебе не нравятся эти знаки, да? — шелестит морозом монстр. Изуку сглатывает, пытаясь хотя бы приоткрыть свой рот, чтобы ответить, но единственное, на что его хватает, это жалкое «Нет», невесомо сорвавшееся с губ. — Неправильно, — рычит монстр, впиваясь ножами в «знаки». Мидория вскрикивает, но холод вновь накрывает губы, душа крики и скулеж. Мальчик чувствует, как рвется кожа на «знаках», и как кровь огнем стекает по груди и ребрам. Он с силой пытается вырваться, но слабость накрывает все тело. — Лгун, — цедит монстр, сильнее вдавливая когти в плоть. Изуку заходится в истерике и конвульсиях, вырывая затхлые стоны из своего горла: — Н-нет… Не… адо! Пре… ти! … усти! А! Нет! Бо… о! — Лгун. Врун. Неправильный ответ, — сжимает холодом монстр, клацая зубами около ушей. Не вынося страха и боли, Изуку наконец-то находит в себе силы закричать, ощущая, как ярость затапливает сознание: — Нет! — и вырывает руки из железной хватки, чтобы погрузить пальцы в открытые раны на груди. Пальцы согревает кровь, но его вновь простреливает судорогой, и сводит ноги. Он валится с кровати, пачкая пол, и продолжает рвать на себе футболку, заходясь в истерике. Мальчишка оглушительно бьет пятками и головой о кафельный пол, катаясь с бока на бок, не переставая кричать. Руки отогреваются, как и вся грудь, которая горит огнем, он отдирает пальцы от кожи и скребется ногтями о пол, отползая к входной двери. Но его неожиданно прибивает тяжестью к полу, и голова с силой врезается в кафель. Руками он тянется к существу, нависшему над ним, чтобы отбиться и скинуть с себя, но шею простреливает боль, после чего через парочку секунд начинает чувствовать смертельную усталость, плавно погружаясь в сон.