前に建てられたすべてを破壊する
Двадцать пять лет на лице оскалом Это не улыбка, это не про то Двадцать пять лет собирать остатки Лепит маленький парень, лепит большое зло Детства мои чистые глазёнки Обожжены, закалены, теперь они ножи.
Впервые за последние пару недель Мидория просыпается бодрым. Тело непривычно легко и послушно, данное ощущение очень расслабляет разум. Изуку приятно зарывается лицом в мягкую подушку и глубоко дышит, наслаждаясь легкой тяжестью в голове. За окном приятно и ненастойчиво щебечут птицы, что очень успокаивает мальчика, вымотанного переживаниями и кошмарами. Впервые у него есть самые необходимые минуты спокойствия для того, чтобы просто поговорить с самим собой, проанализировать всё. Мидория думает о том, что, конечно же, перво-наперво, его волнует состояние мамы. Он не видел — как смешно звучит это в голове! — её уже очень давно, и мальчику кажется, что с того злополучного вечера прошла омерзительно долгая вечность. Время вообще странно воспринимается, когда нет возможности увидеть ход стрелок, взглянуть на календарь, посмотреть на восход солнца, появление луны. Вся жизнь определяется только звуками, и только ими она наполнена до краев — конечно же, кроме бессонных холодных и тихих ночей, когда уже обостряется осязание, не дающее нормально заснуть. Когда шумно — день, когда не очень — либо вечер, либо утро, когда практически ничего не слышно — ночь. Можно также определить это и по другим признакам, как, например, сейчас: на улице поют птицы — значит, либо утро, либо день. Изуку усмехается от отвлечённых мыслей и невесомо проводит пальцами по векам. Он раньше никогда не задумывался о том, как плохо жить без зрения, не думал о людях, слепых от рождения. Стали мучать вопросы, на которые он раньше не искал ответа. Можно ли видеть сны? А если и видят, то какие? Могут ли они представить мир, который их окружает? Цвета? Или же всю жизнь окружает только темнота? Это, пожалуй, вопросы, на которые он никогда уже не найдет ответы — хоть он и слеп, но раньше же он видел мир вокруг себя, видел цвета и животных, а спрашивать у слепых он не хочет, да и не будет. Он, на собственном примере понял и осознал, что подобные вопросы лишь лишний раз напомнят об искалеченности, неполноценности человека, вновь укажут на ограниченность возможностей. Мидория действительно сейчас очень переживал о маме, о том, как она себя чувствует. Изуку помнил урывками роковой вечер, обеспокоенный голос Мицуки, потом чужие голоса, вновь голос Мицуки, а потом отчетливо мог вспомнить каждое слово доктора, Тенебриса, насколько помнил он. Его слова, прошлый вечер и теплые обьятья помогли неожиданно обрести покой и спокойствие в душе, до этого хаотично мечущейся по скованному телу. Кретур избавил его от ночного визита свирепого и ужасающего монстра, подарил отдых и беспробудный сон, поэтому Изуку действительно искренне хотел поблагодарить доктора, и ему даже было немного стыдно за выходку со стаканом. Мидория даже почувствовал, как зарделось лицо и покраснели уши, и подумал на задворках сознания, что такой стыд он уже давно не испытывал. Мальчишка чуть-чуть попыхтел в подушку, сильнее сжимая в руках, после чего перевернулся на бок. Он точно поблагодарит доктора, после чего обязательно спросит, как мама себя чувствует. Немного иррационально, но Изуку чувствовал вину за произошедшее с Инко. Сердце сгрызали внезапные сомнения, словно он повинен в том, что мама лежит в больнице, и от этого чувства он совершенно не мог избавиться, как бы ни старался. Второе, что его очень беспокоило — монстр. Изуку охватывал всепоглощающий страх при одном, даже мысленном упоминании, по телу пробежался неприятный холодок — Мидория зябко поежился и сильнее укутался в большое одеяло. Был ли монстр реален? Или же это глупая выдумка? То самое, чего он боялся в окружающей темноте, беззащитный перед ней без глаз? Слабый, искалеченный, беспричудный… Изуку было страшно. Очень страшно. Как ему жить дальше? Зачем мама пыталась что-то сделать с собой и любимым ребенком? Неужели она не выдержала, сломалась, усомнилась в том, что всё будет хорошо? Но что же тогда делать ему, такому маленькому, неспособному, в мире? Где призвание? Что он должен делать? Избавиться от лже-героев? Ну и как он сможет это сделать, ослепленный и беспричудный? Неужели мама разочаровалась в нем? Нет-нет, такого не может быть, это не так! Мама бы никогда так не поступила, никогда! Но даже если так, то…Как ему быть?
***
— Как ты себя чувствуешь? Тебе получше? — Кретур входит в палату довольно быстро и тут же задает вопросы, видя, что пациент уже не спит. — Доктор? — слегка сконфуженно говорит Изуку, отвлекаясь от собственных мыслей, что погрузили глубоко внутрь сознания. — Да, спасибо. Я смог поспать спокойно, даже снов не видел. Большое Вам спасибо. — Это хорошо, — кивает доктор, оглядывая Мидорию. Он ловко садится на рядом стоящий стул и чуть откидывает белый халат. Медленно вздыхает. — Мидория, я хотел с тобой серьёзно поговорить. Насчет того, что было вчера. — Пожалуйста, простите! Я, я не должен был, я просто… — Изуку подрывается на кровати и чувствует, как начинает гореть лицо. Он ориентировочно подается телом в сторону Кретура. — Простите, я сорвался, извините… — лепечет он. Но Тенебрис ласково давит на плечо мальчика и подносит палец к губам, останавливая поток тихих слов. — Тихо, Мидория, не надо извиняться и просить прощения, всё хорошо, я не обиделся и ты меня не разозлил. Всё в порядке, такое бывает, тебе лишь нужно было выговориться, а я как твой врач выслушал и помог, ладно? Ничего страшного не случилось, — спокойно объясняет доктор, ласково поглаживая ладонью щеку мальчика. Изуку сначала столбенеет, но буквально через пару секунд шумно выдыхает и лишь сильнее прижимается к руке доктора. — С твоей мамой всё хорошо, но она ещё не пришла в себя, находясь в коме. Не волнуйся, она жива, просто очень крепко спит и пока что не может проснуться. Самое страшное состоит в том, что мы не знаем, когда она проснется. Это может быть и через неделю, а может через год. Поэтому тебе пока что придётся сначала побыть в больнице, а потом, скорее всего, тебе назначат опекуна до того момента, пока твоя мама не придёт в себя, — на лице Изуку проскользнул испуг, а после растерянность. Кретур поспешил договорить. — Не бойся, к плохим людям мы тебя не отпустим, я могу попытаться оставить тебя в больнице, но это не выход, ты же понимаешь? Тебе нужно жить дальше и контактировать с другими людьми, — Мидория едва заметно кивнул и погрустнел. Его сердце обливалось кровью, и сейчас он, как никогда раньше, чувствовал себя одиноким. — Давай об этом пока что не будем говорить? Твоя мама может проснуться и завтра, поэтому будем об этом говорить, когда такое случится, хорошо? — Изуку вновь кивнул. — Но я всё равно хочу серьёзно поговорить насчет того монстра, про которого ты мне рассказал вчера. Он тебя сегодня не беспокоил? Мидория деревенеет, и сердце тяжко пропускает один удар. Он сглатывает слюну и сильнее прижимается к широкой ладони, накрывая своими руками. — Нет, не беспокоил, — странным голосом проговаривает, чувствуя, как эфемерная боль пробежала по ключицам. — Прекрасно, — отвечает Кретур. — Но те таблетки, которые я тебе дал, не гарантируют, что тебе не будут сниться кошмары. Поэтому мне нужно, чтобы ты в подробностях рассказал о том, что делал монстр. — Это обязательно? — с отчаянием в голосе спрашивает Изуку, не желая отпускать теплую руку. — Да, — коротко и жестко говорит Тенебрис, смотря на то, как мальчик начинает мелко стрястись, а его белесые глаза свирепо бегают по всему помещению. Доктор вздыхает и поднимается со стула, садится на кровать рядом с Мидорией, не отрывая ладони, и говорит: — Иди сюда. Всё хорошо, я не дам обидеть тебя. Ты можешь мне всё рассказать, обещаю никому не говорить, — ласково шепчет Кретур, притягивая мальчика ближе к себе. Изуку утыкается ему в грудь носом, вдыхает запах одеколона и чуть-чуть успокаивается. Мужчина аккуратно обнимает Мидорию, кладёт руки на худую спину, и нежно поглаживает, даёт немного привыкнуть. — Я тебе помогу, мы вместе справимся с твоими проблемами, только расскажи мне всё. Всё, что тебя беспокоит и всё, о чем ты думаешь. Изуку сначала сидит напряженно, пытается привыкнуть к легким и приятным объятьям. После он расслабляется, кладёт щеку на крепкую грудь доктора, прижимается боком, поджимает ноги под себя. Пытается совладать с оглушающим чувством радости и надежды, которые бьют по вискам. Прикрывает пару раз рот, силясь начать, но снова и снова закрывает, боясь произнести первые слова. Кретур не торопит, смотрит на то, как мальчик в его руках жмется к долгожданному теплу и подсознательно ищет у него защиты, улыбается, склоняет голову вбок, не торопя Изуку. И не зря — через пару минут он начинает: — Не знаю откуда он берётся, честно, не знаю. Как только я попал в больницу, он появился, вроде во сне, а вроде в реальности. Часто путаю сны и реальность из-за слепоты, просто не понимаю, когда просыпаюсь, но монстр тогда был реален, я точно это знаю! Он впился когтями мне в шею, я пытался сбежать, чтобы он отстал от меня, он делал мне больно и рычал на меня, а я не мог ничего сделать! Я знаю — он реален, точно реален. Я не мог сам разодрать себе шею, не мог! Монстр очень страшный и сильный, от него исходит холод, словно лёд прикасается к коже, — Мидория тараторит, будто боясь, что, если он будет медленно или громко говорить про него, то монстр сейчас же придёт и точно растерзает на куски. — Но вчера я видел сон, я был в больнице в тишине, в холодной палате, и сначала думал, что там я один, но потом… услышал его. Я выбежал и попытался убежать, но на пути была лестница, и монстр схватил меня, сказав, что мне нечего бояться, потому что Он — это Я, — закончил Изуку и съёжился, чувствуя неприятную волну холода. — И что ты думаешь насчёт его слов? — с интересом спросил Кретур. — Я не знаю. Они звучат странно, очень странно. Я просто не могу быть им, этот монстр… Он хочет убить меня! — Мидория вскинул голову и уверенно проговорил в лицо доктору. Тенебрис усмехнулся и погладил Изуку по взлохмаченным волосам. — А ты никогда не думал, что монстр — отражение того, чего ты боишься, то, что ты не хочешь принимать, и то, что ты ненавидишь? Все твои негативные мысли и эмоции? Мальчик застыл в руках Кретура.***
…Я — твоя мечта. Я — твоё будущее. Я — твоё начало. Я — соблазн. Я — желание…
Мидория крутит в голове фразу, пытается понять значение и не понимает. Они встречаются с доктором каждое утро, Тенебрис проверяет состояние Изуку, говорит с ним на разные темы около часа, ласково гладит по голове и каждый вечер даёт Мидории, уже немного нервному из-за постепенного исчезновения звуков, новую порцию «лекарства», обнимает и даёт уснуть под тихие и ненавязчивые слова. За чуть меньше недели мальчишка медленно привыкает к такому раскладу, прикипает к доктору и рассказывает всё, что его волнует. Иногда повторяется, рассказывает о школе и ужасной жизни в темноте, об отсутствии причуды и злых насмешках, спасается от навязчивых мыслей о бесполезности в руках Тенебриса. Говорит о том, что очень сильно волнуется о маме и её состоянии, даже упоминает сцену с цифрами, когда он впервые увидел хоть что-то после злополучного дня фестиваля. Он находит в докторе именно ту поддержку, которая ему сейчас очень необходима. — Мидория, а ты не думаешь, что так могла проявиться твоя причуда? — будто бы пораженной внезапной догадкой, спрашивает Кретур. Мидория грустнеет — для него всё, что связано с причудами — слишком больная тема. Но он всё-таки отвечает: — Нет, этого не может быть, никак. Доктор проверял меня, у меня нет причуды, да и пробудить её я так и не смог. Моя спина чиста. Мама много раз осматривала её, — поясняет Изуку, поглаживая свои плечи. Кретур смотрит на Мидорию, склонив голову. На губах беззвучно появляется усмешка. Через пару секунд он рывком подходит к Мидории, задорным голосом, с неестественно радостной улыбкой, говоря: — Давай я посмотрю, вдруг появилась? Никто же не проверял тебя после попадания в больницу, так? — Изуку неуверенно кивает. — Даже если и не появилась, то что тебе терять? Тем более, даже если у тебя и нет причуды, то это далеко не конец света. Я вот, например, тоже без причуды, и ничего, я очень даже доволен жизнью. Так что лучше уж лишний раз проверить, — говорит Кретур, а мальчик, до этого внимательно слушавший мужчину, пожимает плечами. — Хорошо, как скажете, — соглашается он и поворачивается к доктору спиной, попутно снимая рубашку. Тенебрис подходит ближе и ведёт руками по спине. Лицо искажается, и он еле-еле удерживает себя от того, чтобы не цокнуть. На спине видны темно-серые линии, образующие куб с узорами по периметру. Вовнутрь тянутся выцветшие молнии, собирающиеся в центре в клубок. Он кидает резкий взгляд на макушку Изуку, который сидит неподвижно, и вновь опускает взгляд на метку. Он проводит рукой вдоль всего знака, и из-под ладони струится красный свет, что скрывает под собой блёклые линии. Тенебрис медленно отстраняется и грустным голосом говорит: — Прости, Изуку. Там ничего нет.***
— Доктор, скажите, а у Вас есть соулмейты? — Изуку спрашивает это неожиданно, вечером того же дня, когда Кретур пришёл в палату для того, чтобы дать мальчику «лекарства». Мужчина сначала удивленно оглядывает Мидорию и видит, что тот сидит на кровати невыносимо одиноко, смотря прямо перед собой, и неловко трёт ключицы. Кретур понимает всё без слов. — К сожалению, нет, — честно говорит он. — Вам повезло, — усмехается Изуку. Тенебрис вскидывает бровь и присаживается на кровать, с интересом смотря на Мидорию. — Почему ты так думаешь? — странно, но ему действительно хочется узнать ответ. — Возможно, все и радуются наличию соулмейта, всё-таки, как нам говорят, это тот самый человек, который идеально тебе подходит, человек, выбранный нам судьбой. Говорят, потеря зрения без соулмейта как бы показывает нам, что мы без своей половинки — не полные, не можем нормально существовать, чувствуем дискомфорт. Но что делать, если ты ненавидишь человека, который является соулмейтом? Если этот человек наоборот отнял у тебя всё? — спрашивает Изуку, пытаясь направить голову в сторону доктора. — Если нам говорят, что без своей половинки мы — неполноценные, то я являюсь пустышкой? — Мидория говорит с затаённой болью, но вопреки словам на лице странная, дергающаяся, ненормальная улыбка, пропитанная отчаянием. Впервые Кретур не может ответить Изуку. Лишь притягивает его к себе, чтобы обнять и горько усмехнуться.***
После разговора проходит ещё несколько дней. И в уже привычный маленький мирок Изуку с ошарашивающей новостью врывается Тенебрис вместе с ещё одним человеком. — Мидория, помнишь, я говорил тебе о том, что тебе могут назначить временного опекуна? Изуку вздрагивает, но отвечает: — Да, помню. — Ну так вот, думаю, вас представлять друг другу не нужно, но я всё-таки это сделаю, — быстро говорит мужчина. — Мидория Изуку, поздоровайся, твой временный опекун — Мицуки Бакуго. — Привет, Мидория, не бойся, это только на время, — сразу же говорит женщина, не дожидаясь ответа мальчика. Изуку даже немного пугается её голоса, потому что давно не слышал его. — Всю прошлую неделю я занималась документами, поэтому не могла навещать тебя, прости меня, пожалуйста. С твоей мамой всё хорошо, но мы пока что не знаем, когда она проснется. В больнице тебе находиться — не выход, да и к чужим людям, которые тебя совсем не знают, доктор бы не пустил тебя — тебе бы было очень сложно привыкнуть, да и неловко, поэтому я предложила свою кандидатуру. — Изуку, — привлекает к себе внимание Тенебрис, — я буду приходить к тебе несколько раз в неделю, чтобы проверить твоё состояние и дать лекарства. Не переживай сильно, — он подходит и кладёт руку на плечо Мидории. — Всё будет хорошо. Мидория растерянно смотрит белесыми глазами на доктора, и не может произнести и слова. Он чувствует, как внутри него заворачивается клубок подступающей истерики. Ему почему-то очень обидно и, что самое главное, — он вновь чувствует себя брошенным и одиноким, словно бы доктор действительно предал.***
Ему выделяют гостевую комнату на первом этаже. Про себя Изуку смеётся, потому что это лишь напоминает о беспомощности. Бакуго ещё в школе, поэтому Мидория не сильно боится и старается запомнить расположение комнат. Он заведомо не ходит на второй этаж, не хочет, да и смысл? Ему вообще страшно стоять на лестнице, сразу же вспоминаются кошмары и злобное рычание монстра. Сможет ли он когда-нибудь жить нормальной жизнью? «Нет, не сможешь, поблагодари своего гребанного соулмейта и того героя», — жестко отвечает Мидория самому себе. «Привыкай, теперь это — твоя жизнь, и единственное, о чем ты должен волноваться — как не умереть в этом доме рядом с Бакуго младшим». Мидория отсчитывает шаги до каждой комнаты, аккуратно проводит руками по стенам. Конечно, Мицуки показала ему дом, осторожно водя за собой за руку, но для Изуку этого было мало, сам дом не вызывал доверия, а наоборот — нагонял на мальчика страх и неприятное чувство одиночества. Он бы, честно говоря, остался бы в больнице, но его, конечно же, никто не спрашивал. Кретур на прощанье дал небольшую тетрадь и пару ручек и сказал, чтобы Мидория постарался зарисовать формулу, которую он видел перед глазами. Изуку принял подарки легко, только посмеялся про себя, что трудновато ему будет писать. Ему было не по себе в этом доме — данное помещение он с трудом называл «домом», потому что он навсегда потерял его вместе с покоем и родителями. Мама хотела покончить с собой, а также и с самим Мидорией — это было несложно понять, если немного подумать, а времени подумать у мальчика было очень много. Осознанье этого факта било по его сердцу тупыми иголками. Он никогда не думал о смерти. И никогда не думал кончать жизнь самоубийством, да и никогда не мыслил о настоящем убийстве, нет, лишь о мести. Он не мог точно оформить чувство и эмоции, которые возникали у него при мыслях об убийстве, но это точно были не удовлетворение или наслаждение, как у убийц. Инко всегда говорила, что убийство — неблагородная, неправильная и греховная вещь, к которой ни в коем случае нельзя прибегать. А также говорила, что самоубийство — не выход из ситуации. Но она противоречила сама себе, лгала. И теперь он сейчас здесь именно из-за тех вещей, про которые Инко всегда говорила: «Никогда нельзя». Мидория не ненавидел мать, нет, он очень сильно любил её, и прекрасно понимал почему она так поступила. Он не винил и не осуждал её, просто думал о том, что Инко не заслужила столько боли, не заслужила бесполезного сына, как он. И Мицуки он не ненавидел. Изуку прекрасно понимал, что она пытается сделать что-то ради него, пытается помочь ему и Инко. За это Изуку был ей очень благодарен, но всё портило осознание того, что ему придётся жить с врагом номер один — Кацуки Бакуго. Но тут его размышления прервал хлопок входной двери и последующий громкий крик: — Я дома! И в грубых нотках он узнал голос Кацуки. Всё тело Мидории будто бы парализовало — он застыл посреди коридора каменной статуей, и только мысли хаотично бегали в его голове. Сколько шагов до новой комнаты? Насколько близко входная дверь? Он успеет дойти до кухни, где сейчас должна быть Мицуки? Бакуго же не будет его бить? Или будет? Паника сотрясла всё тело, и он даже не заметил, как шаги приблизились к нему и остановились. Наступила тишина. Изуку резко опустил голову вниз, боясь как-то спровоцировать Кацуки. Бакуго на это лишь цокнул языком и ударил его в плечо так, что он отлетел к стенке и сполз вниз. — С дороги, мусор. Мидория сжался у стены, пространенный болью в ребрах, и поднял взгляд на Бакуго, чтобы вновь увидеть её. Она оставалась всё той же, ничуть не поменялась: красивая, буйная, непокорная. Буквы переплетались между собой, образуя острые и грубые углы, но это совершенно не портило формулу, а наоборот, придавало ей особенный шарм и красоту. Изуку впитывал её невидящими глазами, пока она не скрылась. После этого Изуку резко опустил голову и накрыл глаза руками. Он улыбался, беззвучно плача. Игры воображения? Или же реальность? Он не знал. Мальчик подорвался с места и вбежал к себе в комнату, чтобы в спешке открыть тетрадь и попытаться повторить неповторимую вязь на бумаге.***
— Мне кажется, что ты больной, — выплёвывает Кацуки, держа в руках исписанную тетрадь. — Серьёзно, неужели ещё и умом тронулся? Хёрню какую-то пишешь, как дебил, — говорит он, шурша страницами, исписанными одними и теми же символами. — Они хоть что-то значат? Хотя я уверен, что ты не знаешь. — Бакуго, пожалуйста, отдай тетрадь, — тихо, но требовательно попросил Изуку, ощущая закипающую волну гнева внутри. Они дома одни, и Кацуки решил «одолжить» тетрадь Мидории для того, чтобы посмотреть на то, что он так усердно делал весь вчерашний день. Кацуки будто бы не слышит и даже с напускным отвращением вновь шуршит страницами. — Нет, всё-таки ты чокнутый. Не мудрено, что мать отказалась от тебя. И мало того, даже пыталась убить себя и тебя! Ты наконец-то понял, насколько ты жалок? Насколько ты бесполезен? Ты — мёртвый груз, не удивлюсь, что Мидории-сан было просто стыдно за такого слепого сына без будущего, беспричудного, с глупой мечтой стать героем, — насмехается Кацуки. — Бакуго! Не смей говорить о моей маме! — яростно говорит мальчик, испытывая удушающую атмосферу вокруг. — Отдай. Мою. Тетрадь. — Отдать? — издевательски спрашивает Кацуки. — Посмотрим, успеешь ли ты взять её до того, как я превращу её в пепел. — Не смей! — кричит Мидория, подгоняемый жаром быстро бьющегося сердца и яростью. Он срывается с места, вытягивая руки вперёд, видит, как формула резко появляется, чтобы резко прийти в движение, окрашиваясь в ярко-алый. Запоздало понимает, что сейчас происходит, но его руки уже хватают крепко сжатую в пальцах тетрадь. Он слышит смешок напротив перед тем, как происходит парочку маленьких взрывов. Изуку вскрикивает от боли в обожженных ладонях и тут же падает на колени. Тетрадь, объятая огнем, падает перед ним, и лицом он чувствует жар огня. Его руки дрожат, и он задыхается от невидимых слёз. — Слабак, — звучит сверху, после чего дверь закрывается. Мидория сгибается на полу в новой комнате, кладёт локти на пол, чтобы положить голову на руки. Кусает губы в кровь и благодарит Мицуки за то, что она ещё не успела купить ковер ему в комнату. В его глазах пылает огонь ненависти.***
— Мидория, Боже, это Бакуго сделал? — спрашивает Кретур, осматривая руки Изуку. — Да. — Подожди, я сейчас наложу мазь и повязки, тебе станет лучше, — обещает он, смотря на хмурого Изуку. — Скажите, доктор, почему вы разрешили Бакуго-сан взять меня? — Кретур на секунду останавливается, но быстро достаёт из сумки всё нужное. Он поджимает губы. — Это не зависит от меня, только от службы опеки и попечительства. Они решили, что тебе будет лучше в семье, а не в больнице. — Но это не так! Я хочу вернуться! — резко говорит Мидория, чуть ли не вырывая руки из ладоней Тенебриса. — Прости, я тут бессилен. Но я могу как-то достучаться до службы. Правда, для этого нужны более веские обвинения, — качает головой доктор. Мальчик замолкает, лишь иногда ёжась от действий мужчины. — Скажи, — пытается разрядить обстановку Тенебрис, — ты решил, чем бы хотел заняться в жизни? Хотя бы ориентировочно, — тут же поправляется Кретур. Мидория хмурит лоб, с уверенностью говоря: — Да. — И чем же? — интересуется мужчина, внимательно вслушиваясь в слова мальчика. — Бакуго хочет стать героем. Но какой из него герой? Разве он может кого-то спасти, если причиняет столько боли близким? Издевается над слабыми и беспомощными только для того, чтобы почувствовать свою силу и превосходство, но это разве то, что делают герои? И сколько же таких «героев», которые сначала обнадёживают, а потом бросают и причиняют боль, думают только о себе и своём эгоизме? Злодеи хотя бы не дают никаких ложных надежд, они не притворяются, они открыты и понятны в своих желаниях… Я хочу наказать их. Я хочу избавить этот мир от лже-героев, — твердо говорит Мидория. Глаза Тенебриса сверкнули и посмотрели на мальчика с восхищением. Он улыбнулся по-настоящему, обрадованный словами, что сорвались с уст Изуку. — Что же, это похвально, — доктор приподнимает голову мальчика за подбородок. — И я могу помочь тебе наказать твоего маленького лже-героя. Изуку хмурит брови. — И как же? — Всё очень просто, — тихо говорит Кретур. — Родители, конечно, сделали выговор Бакуго, но что насчет того, чтобы собственная сила обернулась против него? — И как это сделать? — Я предугадал, что твой «друг» уничтожит прошлую тетрадь. Поэтому сегодня принёс новую, но уже не такую простую, — Кретур отпускает Изуку и достает из сумки тёмно-синюю тетрадь с узором по центру. — Эта тетрадь необычная, на ней изображены символы, которые помогут владельцу защитить собственность, — он аккуратно вкладывает в руки Изуку, уже перебинтованные, небольшую тетрадь. — А как узор поймёт кто — владелец, а кто — нет? — спрашивает Мидория, оглаживая края. — Без одного условия узор не будет работать, и именно благодаря ему тетрадь узнает, кто есть кто, — поясняет Кретур, доставая из упаковки скальпель. — Какое условие? — Вокруг узора нужно нарисовать круг кровью будущего владельца, тогда защита активируется. Мидория молча протягивает руку.***
Мидория не знал зачем Бакуго украл новую тетрадь, тем более при том, что он сделал это даже показушно — вырвал прямо из-под рук, и демонстративно ушёл с нею на кухню, где как раз-таки были родители. Изуку послушно последовал за Кацуки, уже предчувствуя ликование. Он был спокоен и собран, когда заходил на кухню. Намеренно он, как только зашёл в комнату, сказал: — Бакуго, пожалуйста, верни мою тетрадь, — и протянул забинтованную руку. Мальчишка слышал, как Мицуки резко подорвалась с места, уже заведённая. — Кацуки, сейчас же отдай Мидории тетрадь! Тебе не хватило вчерашнего? — Нет! Не отдам! Посмотри, — он раскрывает тетрадь перед лицом женщины. — Он пишет какую-то ересь! Он больной, слышишь? Нафига ты вообще взяла его к нам? Он бесполезен, от него даже мать отказалась! — Кацуки, послушай мать, — вмешивается отец, пытаясь мирно уладить конфликт. — Нет! Я буду сжигать его вещи до тех пор, пока вы не вышвырнете его из дома! — и активирует причуду. — Засранец! — кричит Мицуки, уже протягивая руки к Бакуго, но тут происходит неожиданное. Взрыв рикошетом отбивается обратно в Бакуго и проходит сквозь крепкую грудь. Женщина видит непонимание и удивление в глазах сына, а потом грудная клетка немного расширяется. Из рта Кацуки выходит дым, и он падает на пол. Тетрадь выпадает из рук, и Бакуго выплевывает на неё кровь. Мицуки резко опускается на колени, пытается приподнять голову Кацуки, но он всё отхаркивает и отхаркивает кровь, давясь дымом. Мисару тоже спешит к сыну. — Кацуки, что случилось? Больно? Что такое? Это причуда?! — засыпает вопросами женщина. Кацуки отмахивается от неё и поднимает взгляд на тихо стоящего Изуку. Мидория беззвучно смеётся, прикрывая лицо руками, и улыбается, слыша как Кацуки задыхается. В глазах Бакуго бьётся ярость. Символ на тетради в последний раз полыхнул красным и погас.