Ключ от сердца Сьюзен Пэвенси

      Вернувшегося Эдмунда Люси встретила странным образом – на кухне. Лежала на животе, подперев подбородок руками, и улыбалась остолбеневшему брату.       – Привет, Эдмунд. Как рабочий день прошёл? Или скорее – рабочая ночь. – Часы показывали второй час ночи.       – Люси, ты что тут делаешь? Ты… ты ползала, что ли? – Эдмунд как был – чумазый ровно дьявол, в верхней одежде – вошёл в кухню и повернул выключатель. Люси зажмурилась от яркого света, а после виновато опустила голову.       Кухня напоминала поле битвы: на полу лежал лопнувший мешок с мукой, на столе, уже начавшее подкисать, было разлито молоко. Естественно, мука усеяла собой все обозримые поверхности. Немножко белого было и в волосах Люси, и на её одежде. А ещё – прилипший сор, потому что в доме давно не подметали.       – Лу, что это за ерунда?       Люси не менее виновато вздохнула.       – Ну… мне ужасно скучно лежать целыми днями, уже спина и все бока болят, – пожаловалась она. – Я сползла с кровати, поняла, что могу передвигаться ползком, хотя это и тяжело. – Руки её, непривыкшие служить опорой для целого тела, дрожали и ныли от напряжения; вдоль предплечья алела царапина. – Ну, вот. Я обследовала дом, мне же интересно, где мы оказались. А потом… потом я хотела приготовить пастуший пирог, ты же его любишь, но у меня не получилось. Мясо я положила обратно в холодильник, а остальное – никак.       Эдмунд с кислой миной оглядывал учинённый сестрой бардак, прикидывая, что убирать это всё ему. К тому же есть хотелось зверски – обедали около двух, а потом грузовик пёр за грузовиком, доставили какой-то срочный заказ, и объявлено было, что сделать всё надо край за сегодня. Неудивительно, что всё, чего ему хотелось по дороге домой – это сходить в душ, поесть и рухнуть где стоит. Он даже склонялся к тому, чтобы пропустить первый пункт – настолько вымотался.       Конечно, нарнийские навыки частично остались с ним, иначе он вовсе свалился бы через пару часов подобной работы. Но королям, хоть те и проводили много времени в спаррингах, не слишком часто доводилось кидать лопатой груды угля. Вагоны приходили не каждый день – раз-другой в неделю. Но каждый такой день был испытанием для Эдмунда. Руки и поясницу ломило зверски, на ладонях, несмотря на перчатки, вздулись мозоли, одна ещё и лопнула почти в самом начале смены.       И, глядя на беспорядок, Эдмунд взорвался:       – Какого чёрта, Люси? Чем тебе не сиделось на месте? Я и так устаю как собака, прихожу в холодный и голодный дом, а теперь спасибо – он ещё и похож на свинарник! Скучно тебе? У тебя чёртова гора книжек, и все на клятом французском, хоть бы одна на родном завалялась. Я тоже был бы не прочь поскучать, знаешь ли! Хорошенькое разделение труда – один работает и убирает, второй мусорит!..       Он швырнул снятую куртку в угол кухни, широкими шагами подошёл к холодильнику. Дёрнув на себя дверцу, достал холодную курицу и принялся есть, с силой отдирая кожицу зубами. Утолив первый голод, запил прямо из-под крана холодной водой. И обернулся наконец к сестре.       Та молча смотрела на него снизу. Нижняя губа её дрожала, но Люси не плакала. На душе стало мерзко. Эдмунд опустился на пол рядом с сестрой, заговорил примирительно:       – Ладно, признаю, я психанул. Тут и впрямь всё сложнее, чем казалось поначалу.       Не отвечая, Люси с видимым усилием поползла к выходу из кухни.       – Лу, не дури, давай я тебя отнесу, – Эдмунд попытался привычно взять её на руки, но та задёргалась, забилась:       – Отпусти! Отпусти, раз я поросёнок, не трогай меня вообще!.. Сама доползти могу!..       Она ощутимо заехала брату локтём под ребро, и тот выпустил бьющуюся сестру. Та, всё-таки шмыгнув носом, поползла так быстро, как только могла. Посреди коридора стояли ботинки Эдмунда, Люси сдвинула их, но под ними оказалась грязная вода. Коридор был тесным, и Люси пришлось ползти прямо по грязи, вытирая её собственным платьем.       «Теперь я точно как свинья», – подумала она.       Она доползла до своей кровати, но, разумеется, забраться на неё не могла. Обхватила плечи руками, стремясь стать как можно более маленькой и незаметной.       Эдмунд расстроенно наблюдал за ней, прислонясь к косяку.       – Дай хоть на кровать тебя положу, – совсем уже тихо сказал он, подойдя наконец к сестре. Та не отвечала, лишь попыталась свернуться в клубочек ещё сильнее. Но хотя бы не дёргалась, просто обмякла в его руках, даже не уцепилась за него, как обычно. Брат сел было рядом, но тело всё настойчивее требовало принять горизонтальное положение, и Эдмунд улёгся набок, глядя слипающимися глазами на сестру.       – Лу, ну я идиот, ляпнул сгоряча. Ты же знаешь, что я так не думаю. Я правда как собака устаю…       Сейчас он встанет, разденется, смоет с себя чёрную пыль…       – Ты простишь меня?       Люси хотела было ответить, но в этом не было нужды: Эдмунд уже спал.       Вздохнув, Люси опёрлась на локоть, хоть тот уже саднило от её сегодняшних перемещений, и принялась рассматривать брата. Вблизи лицо его было ещё более отталкивающим, и Люси вновь вздохнула, вспоминая прежние тонкие, почти аристократичные черты. Эдмунд явно был красивее Питера, даром что тот Великолепный.       «Похоже, всю красоту, отпущенную Пэвенси, поделили между средними», – подумала она. «Наверное, нелегко в одночасье её утратить». Кончиками пальцев Люси очертила линию скул, подбородка, скошенного теперь набок, чёрную щетину над губой – да уж, и побриться, и отмыться брату бы не мешало… Лампа горела и светила в глаза, и, если она сейчас Эдмунда не разбудит, та будет гореть всю ночь.       Брат перевернулся на спину, но так и не проснулся. Люси, собравшаяся уже тормошить его и выпроваживать на собственную кровать, мягко опустила поднятую было руку.       Эдмунд был единственным человеком, возившимся с её недугом. Больше никто просто не знал о ней. Он вкалывал как дьявол – помимо разгрузки, в свободные от неё дни уходил работать носильщиком, выучив расписание проходящих поездов. Некоторые пассажиры шарахались и отказывались от его услуг, но находились и те, кому было всё равно, лишь бы донёс аккуратно.       Сумма на два билета до Лондона была уже скоплена и отложена, но надо было ещё питаться, а самое главное – по-прежнему нужна была коляска. Узнав, сколько они стоят, Эд заскрипел зубами, прикинув, что с текущим заработком он сможет купить её хорошо если через год. Впору было опустить руки – или надеяться на чудо. Но они хорошо усвоили, что чудо приходит лишь к тем, кто сам стремится к нему, а потому Эдмунд продолжал каждый день наведываться на станцию, чтобы перехватить хоть несколько пенни.       Наклонившись к спящему, Люси осторожно коснулась губами изуродованной щеки. Она не лукавила, говоря, что любит брата и таким. Сейчас же, спустя почти полтора месяца после их возвращения, ей казалось, что они стали ещё ближе.       – Разумеется, я тебя прощу, Эдмунд, – прошептала она, укладывая голову ему на плечо. Спустив на глаза волосы, чтобы свет не раздражал, Люси обняла одной рукой брата поперёк груди и тоже начала проваливаться в сон.       Люси проснулась от непривычного ощущения руки на своей талии. И рука эта недвусмысленно норовила сползти ниже. Распахнув глаза, Люси обнаружила, что упирается носом в шею Эдмунда – тот ночью подтащил её к себе и, кажется, не собирался этим ограничиваться.       – Эд!.. – зашипела Люси, пытаясь выпутаться из небратских объятий. Но сделать это оказалось не так-то легко: хватка у брата была крепкая.       – Эдмунд! Да проснись же ты!.. – рявкнула Люси, с усилием сбрасывая тяжёлую руку и пытаясь откатиться к стене. Краска бросилась ей в лицо. Поцелуи и объятья были обычным делом среди Пэвенси, но никогда не переходили грань родственной приязни.       Эдмунд пробормотал что-то похожее на «да, милая» – и открыл глаза. Яркий свет с потолка заставил его тут же зажмуриться, и, повернувшись, он недоуменно уставился на Люси:       – Лу, ты что тут делаешь?       Только что снившееся ему совершенно не вязалось с сестрой под боком.       – Это ты вчера уснул в моей постели, и это я должна спрашивать, что ты делаешь, – сердито ответила та. Эдмунд взглянул повнимательнее на взъерошенную сестру, охнул – и, резко поднявшись, вышел. Люси услышала шум воды из крана.       Появился он минут через двадцать, переодетый и отмытый до скрипа. Люси не терпелось тоже умыться и сменить грязное платье, но брат медлил, стоя посреди комнаты.       – Люси, – позвал он, не глядя на неё. – Если... если ещё когда-нибудь я вот так вот вырублюсь с тобой рядом – буди меня сразу. Даже если я перед этим сутки не спал – всё равно буди, ладно?       Та смущённо кивнула.       Пока сестра приводила себя в порядок, Эдмунд приводил в порядок кухню и, естественно, ворчал – но уже исключительно себе под нос. Люси всё же испекла пастуший пирог, как и собиралась, наполнив дом дразнящим ароматом печёного хлеба и мяса, и оба с аппетитом позавтракали.       Попросив Люси в этот раз не ползать и пообещав вернуться пораньше, Эдмунд снова ушёл на станцию. В тринадцать двадцать прибывал очередной проходящий, и он собирался ещё немного заработать.       Однако в этот раз на станции Эдмунд обнаружил странную суету. Бегали два смотрителя, кто-то нёс носилки, и издалека раздался рёв сирены скорой помощи. Видимо, кому-то стало плохо.       Пассажиров в этот раз было немного, но Эдмунд отчего-то не торопился бежать за них, хотя остальные носильщики не дремали. Его внимание привлекла суета у одного из вагонов: двое мужчин выносили инвалидную коляску, на которой сидел, свесив голову набок, пожилой уже человек с закрытыми глазами. Эдмунд протолкался сквозь толпу поближе.       – …в результате сердечного приступа… – донеслись до него слова человека в белом халате, склонившегося над сидящим в коляске, и по неестественности позы стало ясно, что врачи ему уже не понадобятся.       Какая-то высокая дама в шляпе – видимо, сопровождающая – покачала головой и вздохнула – то ли с тоской, то ли с облегчением:       – Отмучился…       Тело меж тем погрузили на носилки, высокая дама шагала за ними следом, коляску же за ненадобностью отбросили куда-то в сторону. Не хотелось влезать к чужим людям в подобный момент, но упускать шанс было грешно. Эдмунд тронул даму за локоть:       – Мэм… Простите, мэм, что вмешиваюсь в столь скорбный час. Примите мои соболезнования, кем бы ни приходился вам сей достойный сэр. Но… простите великодушно ещё раз, если вам больше не нужна коляска, вы не позволите её забрать? Моя сестра не может ходить, а нам срочно нужно в Лондон.       Дама взглянула на него с высоты своего роста – рассеянно и отрешённо:       – Коляска? Это вместилище страданий, этот ежедневный свидетель моей загубленной молодости? Забирай, конечно, я видеть её не хочу.       – Благодарю вас, мэм! – Эдмунд на ходу чмокнул даме руку и, схватившись за ручки коляски, быстро покатил её прочь от толпы зевак, торопясь обрадовать Люси.       Можно было ехать в Лондон.