Ключ от сердца Сьюзен Пэвенси

      Приближалось Рождество. Субботний вечер выдался на редкость тягостным и длинным, хотя до сочельника оставалось ещё полторы недели. Питер и Эдмунд играли в шахматы.       – Конь на дэ-5, – сказал Питер, передвигая фигуру на указанную клетку.       – Ну, если ты так уверен, – пожал плечами Эд, нацеливаясь на чёрного коня слоном. – Офицер на дэ-5. – Снятый конь со стуком упал в деревянную коробку.       – Ферзь на е-7. Шах, – невозмутимо парировал старший.       – Ой, ну и что тебе даёт этот шах? Только игру растягивает, – заворчал Эдмунд, прикидывая, логичнее укрыться ладьёй или не искушать судьбу и увести короля.       – Эд, не гунди. Ходи давай.       Подцепив уже сброшенную в коробку белую пешку, Эдмунд задумчиво вертел её в пальцах. Шансы партии были шестьдесят на сорок в пользу Питера, и обычно такой расклад вызывал азарт, но сегодня всё шло как-то не так.       – Да ну их, эти шахматы. Пит, ты когда последний раз у Чарли был?       Брат нахмурился, что-то посчитал в уме – и виновато произнёс:       – В апреле, наверное. В общем, до… До.       – Надо было поспорить на шиллинг, – вздохнул Эд. – Или сразу на желание. Может, завалимся как-нибудь? Пива возьмём, закуси, всё как полагается… Хоть бы и завтра – воскресенье же. Он женился, между прочим.       – Это мысль! Женился, говоришь? Тем более надо сходить, поздравить хоть… – оживился Питер. Перевёл взгляд на нетронутую доску: – Ты играть будешь, Эд?       Тот демонстративно с грохотом сгрёб все фигуры с поля себе на колени. Помотал головой:       – Расхотелось. – И вкрадчиво спросил: – Пит, а ты себе никого не нашёл?       На вопросительный взгляд брата очертил ладонью в воздухе выразительный гитарный изгиб.       – Когда, Эд? Когда мне Сью обеды в кровать носила? Или когда работать пошёл на автомойку? Там кругом одни мужчины. На уличные знакомства у меня нет времени, да и, честно говоря, опускаться до подобного не хочется.       – Но сейчас-то ты работу сменил. Может, теперь вокруг тебя молоденькие секретарши вьются, – протянул младший.       – Мои «секретарши», как ты изволишь выражаться, носят глухие костюмы отвратительно серого цвета, застёгнутые на все пуговицы. К тому же возраст их и комплекция, мягко говоря, не в моём вкусе… Тебе, так понимаю, и вовсе бессмысленно задавать встречный вопрос?       Эдмунд подхватил со стола вчерашнюю газету и принялся складывать из неё шляпу. Питер уже решил, что ответа не дождётся. Впрочем, молчание было красноречивее любых слов. Но брат заговорил насмешливо:       – Шлем бобби, конечно, хорошая штука, но мне бы больше подошёл старый добрый рыцарский, с глухим забралом. Украсть из музея при случае, что ли?..       – Всё равно снять придётся, – хмыкнул старший. – Иначе хуже бани. Я как-то в полном доспехе пробовал – вымотался вдвойне и взмок как мышь. Не рекомендую, в общем.       – Какие мы ненасытные!.. А дама не могла помочь кольчугу распустить?       – Уж кто бы говорил про ненасытность, а, братец! Это не про меня по всей Нарнии слухи ходили, что некий король может за ночь пятерых наяд сделать счастливыми!..       Шляпа давно была готова, но Эд снова и снова разглаживал ногтём сгибы. Тонкая газетная бумага уже пошла бахромой.       – Завидуй в себя, – проворчал он, пряча улыбку. И мысленно вновь подивился болтливости водных нимф. Дриады Питера были куда спокойней, отчего тот и связывался обычно только с ними.       – Эд, ну серьёзно. Всегда хотел спросить: что, правда за раз пятерых?       Очень хотелось как можно небрежнее ответить «ну да, а что?». Или даже «ну да, а ты разве нет?». Но Питер никогда не был идиотом. И лукавые смешинки в его глазах это подтверждали.       – Да поди ты к чёрту, твоё величество. Я тебе что – сатир какой, что ли?       И нахлобучил бумажную шляпу на брата.       А в воскресенье всё началось с невинного, совершенно девчачьего разговора.       – Сью, – набравшись храбрости, попросила Люси с максимально независимым видом, – а ты могла бы меня накрасить?       Сьюзен, гладившая кремовую блузку – к радости Питера она сняла наконец траур – отставила утюг в сторону.       – Могу, конечно, – протянула она, недоверчиво глядя на младшую. Та всегда демонстрировала подчёркнутое пренебрежение нарядами и прочими типично женскими радостями. – Но… зачем тебе это, Лу?       – Хочу попробовать, – также беспечно ответила та. Ей и правда было интересно, как она будет выглядеть с алой помадой, которую так любила старшая. А ещё она страстно желала найти хоть какой-то связующий мостик между ней и Сьюзен, и решила, что ради благой цели согласна на временное издевательство над собой. Всегда ведь можно умыться.       Пожав плечами, Сьюзен отключила утюг, повесила отутюженную блузку в шкаф на плечики и принесла косметичку. А заодно – и плойку.       – Ты сама попросила, – заявила она, когда Люси с ужасом воззрилась на пышущую жаром плойку у своего левого плеча. – Не дёргайся! Это не больно, но можно нечаянно обжечься.       Люси решила, что крепко зажмуриться будет безопаснее. Так и сидела с закрытыми глазами, пока Сью не велела открыть их, тут же в пару ловких взмахов накрасив светлые ресницы сестры тушью. Ещё она что-то делала с её бровями, а под конец провела по губам помадой – вовсе не красной, как успела рассмотреть младшая.       – Любуйся, – Сьюзен поднесла зеркало, и Люси с недоумением уставилась на собственное отражение, не признавая его. Она ожидала увидеть нечто чужеродно-неестественное, жеманное. Однако с удивлением обнаружила, что глаза её – голубые, копия отца и Питера – вовсе не блёклые, как она привыкла думать, а глубокие и прозрачные. Пара мазков кистью с румянами подчеркнули незаметные доселе скулы, а завитые волосы и вовсе превращали Люси в настоящую красавицу.       – Эээ… – только и сумела выдохнуть она. – Это правда я?!       Сьюзен, хмыкнув, убрала зеркало и кивнула.       Люси вновь вспомнила графиню Винтер и её ухищрения. Недоступную лёгкость, с которой та помыкала мужчинами, распоряжаясь теми для достижения собственных целей. От целей ожидаемо передёрнуло, но… ведь необязательно пользоваться этими приёмами для бесчестных действий? Их же можно использовать не во зло? Про косметику Люси тоже всегда думала, что это ерунда и ей не пойдёт совершенно, но зеркало утверждало обратное. Сестра не испортила её лица, напротив – высветила будто спящую доселе красоту. Не такую яркую и броскую, как у самой Сьюзен, но, пожалуй, в нынешнем своём виде Люси вполне могла бы составить ей конкуренцию.       – Эм, Сью, – окликнула младшая, стремясь закрепить успех, – а… а флиртовать меня научишь?       Та с опаской потрогала лоб сестры. Спросила с подозрением:       – Ты не заболела, Лу? Градусник принести, температуру померяем?       Но Люси смотрела хоть и удивлённо, но требовательно. Заговорила – сбиваясь и торопясь, будто боялась, что перебьют. Или что её хвалёная храбрость откажет на полуслове. Возглавлять отряд лучников или продираться через неостывшее поле битвы к стонущим, грязным, окровавленным телам было проще.       – Мне уже семнадцать, Сью. Я как-то привыкла всегда быть самой младшей, так что даже не заметила, как повзрослела. И никто из вас не заметил. Вечная малышка Лу, да, – она поморщилась. – И… я как будто совсем не умею ничего взрослого – ни приносить пользу, ни зарабатывать денег, ни… Ни целоваться, – с нажимом проговорила она, вцепляясь в поручни коляски, будто ища в них опоры. – Сижу на ваших шеях и даже ногами не болтаю, будто старуха какая-то! Я больше всего боялась быть никчёмной и ненужной, и вот – пожалуйста!..       Помолчав, она продолжала:       – Иногда я думаю, что я какая-то неправильная. Совсем. Когда мы с Эдмундом уснули… – заметив округлившиеся глаза сестры, Люси поторопилась её успокоить: – Он после смены со мной рядом вырубился, я будить не стала. Похоже, Эду его дивы приснились, – она нервно хихикнула, – и он мне руку на бедро положил. Во сне. Я понимаю, что он мой брат и всё такое, но… на его месте ведь мог быть кто-то другой? Это тяжело, неудобно… это противно, Сью! Мне захотелось сбежать подальше – и не потому, что с братьями нельзя, а вообще. Но это ведь ненормально. Я читала про французские поцелуи… да, я и такое читала, Сью!.. и не могу представить, чтобы кто-то вообще поцеловал меня в губы, а если ещё и языком… Фу, это же противно! – Люси передёрнулась. На лице её сквозь лёгкие косметические румяна давно выступил румянец настоящий. – У тебя нет таких проблем, Сьюзен, ты признанная красавица, ты всем нравишься, у тебя куча ухажёров, и… и я отчаянно тебе завидую! – громко выдохнула младшая, признаваясь вслух и сестре, и – наконец-то – самой себе.       Если Люси полыхала как маков цвет к концу своей тирады, то старшая сестра, напротив, всё сильнее бледнела. Изящные пальцы лихорадочно сжимали и заламывали друг друга в попытке успокоиться. Крышка сундука дёргалась со всей силы.       – Я знаю, что ты мне завидуешь, – заговорила Сьюзен, поднявшись. – Ты всегда мне завидовала, Люси, только боялась в этом признаться. Что ж, я рада, что у тебя хватило смелости хотя бы на это, хвалёная Отважная королева.       Не обращая внимания на открытый от изумления рот сестры, Сью продолжала:       – Только ты не понимаешь, что это такое – быть красивой. Когда вслед тебе шепчутся, не умолкая. Когда ты обязана отслеживать каждое слово, каждую улыбку, чтобы тебя не обвинили в распутности, ибо самая твоя внешность уже почему-то извещает всех о лёгкодоступности. Думаешь, почему я предпочла забыть вашу проклятую Нарнию? Потому что мне отшибло память? Потому что я глупая и ограниченная, как вы всегда считали? Да потому что моя красота всё испортила!..       Крышка с грохотом сорвалась. Дужки, жалобно звякнув, отлетели в разные стороны. Лицо сестры стало настолько страшным и безумным, что Люси, вжавшись спиной в коляску, закричала:       – Питер!..       Так дети – и взрослые – кричат «Мама!», когда им страшно – надрывно, отчаянно.       Оба брата влетели к ним почти одновременно, готовые крушить и убивать, защищая младшую сестру от неведомых чудовищ… Их взорам предстала лишь Сьюзен, стоявшая в двух шагах от Люси со скрещёнными на груди руками.       – О, трое друзей Нарнии снова в сборе, – заговорила она, развернувшись так, чтобы видеть всех троих. – И одна предательница. Не так ли вы называли меня – или решили, что я оглохла и ослепла? А кто-нибудь хоть раз поинтересовался, почему я так не хочу верить в то, что Нарния была с нами и мы были с Нарнией? Хоть раз, хоть кто из вас?!.. Но ведь предателем объявить проще, не так ли, братик? – она в упор посмотрела на Эдмунда. – Не так ли, мой Справедливый король? Ты кое-что смыслишь в том, что от хорошей жизни не становятся изгоями. Но и тебе не было дела до меня, ты предпочёл подпевать старшему.       Темнота, вырвавшаяся из сундука, клубилась, свивалась кольцами, вспыхивая искрами безумных огней в зелёных глазах.       – Ты завидуешь моей красоте, – обернулась Сьюзен к сестре. – А знаешь, как я завидую твоей обычности, твоей некрасивости, твоему непониманию и невинности? Ты свободна и весела даже прикованная, тебя не терзают демоны, твои горести – до первой улыбки, твои слёзы высыхают быстрее росы! Из-за тебя, из-за твоей проклятой красоты не устраивали войн, Люси!       Демон выбрался из сундука, удовлетворённо, плотоядно оглядываясь. Тёмная его кожа лоснилась, глаза сверкали, рука покоилась на изукрашенной рукояти кривой сабли – расслабленно и спокойно. Так выглядит тигр перед смертельным прыжком к добыче.       – Что? До сих пор не поняли? – Сьюзен передёрнулась, читая на лицах дружное сплошное изумление. – Конечно, вы смотрели куда угодно, только не себе под нос! Я любила его, идиоты!.. – сорвалась она на крик. – И любовь эта меня погубила, и хоть бы кто из вас разделил мою боль со мной!..       Уголки ярких губ демона чуть подрагивали. Он приближался к Сьюзен – неотвратимо и неумолимо, как сама судьба. Она помнила, как жгучи поцелуи этих уст. И с каким спокойствием они изрекли приказ убить оплошавшего слугу – и напасть на её страну без предупреждения.       – Ты знал, что твоя сестра – шлюха, Верховный Король? – повернулась она к Питеру. Губы её кривились – зло, некрасиво. – Это же тебе да вон Эду ещё можно было развлекаться с нимфами, не тревожась за свою репутацию. Что там – она только краше становилась!.. С кем было развлекаться мне – с мохноногими сатирами? Может, с гномами или кентаврами? Я ждала человека – в стране, где всех людей было сестра да братья. И он пришёл.       – Сью, я никогда не… – начал было Питер, но Сьюзен рявкнула, едва не срывая голос:       – Замолчи! Сейчас я говорю!..       Люси показалось – ударит. Но Сью не стала, боясь, что не сумеет остановиться. Она всё ещё уважала в брате рыцаря и не желала унижать его постыдной дракой с женщиной. Заговорила – нараспев, нарнийским слогом, нимало не стесняясь того, что её слушают братья и нецелованная сестра:       – Семь дней гостил при дворе Кэр-Паравела наследный царевич Калормена. Отвага его могла побороть горы, щедрость поражала и привычных к богатству, вид его был прекрасен, а речи – умны и обходительны. С самого первого мига нашего знакомства я потеряла покой. С самого первого мига он не сводил с меня чёрных своих очей. В ту же ночь он ласкал меня – столь страстно, искусно и нежно, что я готова была отдать ему и вас троих, и самую Нарнию, лишь бы он уже что-нибудь сделал. И лишь к рассвету он наконец взял меня – и показалось, что прежняя вся жизнь была сном, и только теперь я проснулась в крепких его объятьях. Семь ночей укрывали нас, и шёпот его был словно мёд, и наши тела сплетались вновь и вновь – тёмное и белое. И на седьмое утро он сделал мне предложение, став на колено как был, обнажённым, и это не было смешным. Но разум уже проснулся во мне, и я обещала подумать.       Сьюзен замолчала – горло перехватило от непривычно долгой речи. Трое молчали тоже, не смея прерывать исповедь.       – А после я увидела его истинное лицо. Увидела, как он хлещет кнутом зазевавшегося подростка, почти ребёнка, не успевшего уступить ему дорогу на их узких улицах. Как приказывает отрубить голову нерасторопному слуге, разбившему по неосторожности его любимую чашу. И очень удивляется на моё возмущение. «Это ведь всего лишь рабы, моя королева», сказал он, и свита его лишь слегка нахмурилась, недовольная тем, что гостью не стоило бы тревожить подобной ерундой, а вовсе не содержанием поступка. И я поняла, что готова бежать из Ташбаана босиком через пустыню, потому что прохладный мраморный пол дворца показался мне раскалённым.       Под сапогами на ногах демона трещали и рушились обломки сундука – демон злился на темницу, столько времени его сдерживавшую. Сьюзен же казалось – это её страна вновь содрогается от шага завоевателя.       – И всё бы ничего, пострадала бы и забыла. Тысячи девушек ошибаются с первой любовью. Тысячи женщин сталкиваются с пустышкой или чудовищем за красивым фасадом. Это можно пережить. Но я была чёртовой королевой! – вскричала Сьюзен. – Король не свободней, чем часовой на посту – так, кажется, любили говорить наши соседи? Я связана со своей страной, со своей землёй, и за мои ошибки расплачиваться ей! Из-за моей глупости, несдержанности пришли войска, из-за моих наслаждений страдали от ран и бились в агонии, гибли и хоронили близких! Ты была там, – вновь повернулась она к Люси. – Ты чуть не плача рассказывала, сколько нарнийских воинов пришлось навеки оставить в Арченланде, воздвигнув им курганы рядом с местными? Каково было всё это слышать мне – и понимать, что это моя проклятая красота во всём виновата? Мне хотелось выколоть себе глаза, выдрать волосы, исполосовать ненавистную белую кожу – так, чтобы она больше уже никого никогда не привлекла!.. Я так завидовала тебе, Люси, – с тоской повторила Сьюзен.       – Потом мы вернулись второй раз – и я узнала, что страна наша сходит с ума под пятой захватчиков, а Калормен по-прежнему процветает. Этот смешной мальчишка всё пытался мне понравиться… Глупец, мне больше не нравился никто! Никто не мог затмить убийцу, чей гнев я навлекла на две ни в чём не повинные страны. Я не могла забыть его. Не могла забыть оглушающую тишину Кэр-Паравела – почти все ушли помогать Арченланду, основные силы ещё до того забрал Север, и лишь один резерв оставался неподалёку. Я всё думала: прорвись калорменцы сквозь Арченланд, дойди до замка – нас ведь сомнут и вырежут, и я всё же стану шлюхой для царевича и его воинов. Я почти желала такой судьбы… Но ты меня от неё избавил, братец, – кивнула она в сторону младшего брата. – И Кор ещё, разумеется. Только вот не знаю, поблагодарить вас за это – или проклясть.       Она говорила и говорила, мешая нарнийскую речь с английской. Демон в тюрбане смеялся, обнажая белые зубы на тёмном лице. Тьма, вырвавшаяся наконец наружу, стремилась захватить как можно больше пространства.       – Когда мы вернулись домой впервые, воспоминания были приглушёнными, я снова стала обычной школьницей. И очень надеялась, что так и будет. Здесь цена ошибки несравнимо меньше. Но мы попали в Нарнию ещё раз – и вся боль и отчаяние вернулись ко мне, хлынув из каждого куста. Мы ведь снова оказались на войне! Мы вечно оказываемся на войне, будто мало было нам здешних бомбёжек!.. Пусть войну с тельмаринами вызвала не я – память вернулась ко мне, и Каспиан всё же чем-то напоминал его… моего личного демона. В стотысячной доле, но всё же… И, вернувшись домой второй раз, я была уже старше, но наивно надеялась, что, если полюблю здесь, то забуду его, забуду крики раненых и курганы над убитыми. Наивная, наивная Сьюзен! Предательница Сьюзен! Кокетка Сьюзен!.. А может, будем честными – шлюха? Или вы не считали меня ею – не вслух, так про себя?.. Я не спала больше ни с кем – ни в Нарнии, ни здесь – потому что ни один мужчина не поймёт, что чувствует красивая женщина, чья красота вызвала войну!.. А если бы тебя на ней убили? – уже совсем тихо проговорила она, вновь обращаясь к Эдмунду. – Или Лу?.. Неужели это никогда не приходило в ваши царственные головы, чурбаны? Неужели вы даже на миг не могли допустить, что я упорно отрицаю Нарнию не из одной лишь внезапной тупости?!..       Сьюзен рванулась вперёд, проскользнула между братьями, так и подпиравшими каждый по косяку с одинаково ошарашенными лицами. Демон в ярких одеждах плясал на обломках сундука под гулкую, оглушающую музыку, от которой взрывались виски, и ухмылялся, почуяв воздух свободы и столь сладкий запах боли, страха и отчаяния жертвы. Сабля в его руке окрасилась красным, с неё капало.       По тишине, повисшей в комнате с тремя людьми, выстрелом ударила хлопнувшая входная дверь.