Ключ от сердца Сьюзен Пэвенси

      Не то чтобы для Сьюзен всерьёз стали открытием слова Эдмунда о том, что по большому счёту она не имеет никакого отношения к Арченландской битве. Всё же она была достаточно умна и, что бы там ни говорил младший брат, в истории в том числе разбиралась. Но одно дело – продираться сквозь скучные строки английских учебников или цветистый слог нарнийских, другое – оказаться в гуще событий самой, попасть в ураган, сметающий всё на своём пути без жалости и снисхождения. Чувства перекрыли голос разума: Сьюзен казалось, что она поступает верно; считая себя тонко чувствующей особой, она вновь и вновь смаковала вкус вины – настоящей или мнимой, уже было не отделить. И, как всякий подверженный гордыне, не могла признаться в этом даже самой себе.       Зато вполне мог признать её демон. И поторопился это сделать на следующий же после Рождества день, когда бежать по делам было не надо.       – Моя королева, – вкрадчиво и учтиво начал он, только в антрацитовых его глазах сверкнул дикий огонь, – неужели ты решила наконец убрать прекрасные свои руки от того, что принадлежит не тебе?       – А кому? – огрызнулась Сьюзен – скорее по привычке, чем действительно злясь. Сердце её уже устало ненавидеть, бояться и болеть.       – Мне. Моим воинам, послушным приказу. Арченландскому королю. Твоим братьям.       – А они-то здесь причём?!.. – с жаром начала было Сьюзен. И умолкла.       …Они ведь говорили об этом после. Сьюзен не было в Анварде, где Лум и Эдмунд до глубокой ночи разбирали прошедшее сражение – и его внезапность – и разрабатывали стратегию на будущее по укреплению границ. Но, когда младшие король и королева вернулись домой, на закате того же дня, загнав двух коней, в ворота Кэр-Паравела влетел Верховный Король. Наспех перевязанное его левое предплечье сочилось красным. Едва глотнув воды с дороги, потребовал отчёта, какого минотавра пришлось обескровить войско, разделив его на три очень неравные части. Сьюзен слышала, как Эдмунд мрачно констатировал: «Брат мой Верховный Король, мы проворонили Калормен». Если бы она так не терзалась собственной ролью и ссорой с Люси, услышала бы и то, как после он добавил, опустив голову: «Я проворонил». И, перебивая друг друга, они пустились обсуждать подозрительную быстроту и точность, с какой собралось и пересекло пустыню калорменское войско. У Сьюзен закружилась голова, и слова братьев доходили до её сознания будто сквозь плотную завесу.       Теперь же она хоть и с трудом, но вспоминала, что речь шла о неготовности Нарнии к отражению и предупреждению серьёзных угроз – и, кажется, о правомочности называть собственное правление Золотым Веком.       – Хочешь сказать, я… не виновата? Или, скорее – виновата не одна?       Демон расхохотался – громко, раскатисто, будто лавина с гор обрушилась. Вогнал с размаху саблю в землю перед собой – та бесшумно ушла на две трети клинка. Топнул ногой в изукрашенном сапоге, воздел руки к небу.       – Великий Таш, неужели до неё дошло!..       Голос его, привыкший летать над огромным войском, оглушил Сьюзен. Она зажала голову руками, словно от боли: демон отдалялся, будто тая вдали, зато перед ней сгустились фигуры Верховного Короля – кашляющего кровью, с переломанными рёбрами, рукой и ногой – и Отважной королевы, недвижной, с горькой улыбкой на устах. Последним за ними возник второй король, могущий внушать отвращение и ужас одним лишь видом – и Сьюзен зарыдала.       Лелеявшая ложную свою вину и обиду, она не заметила, как оказалась настоящей – и на сей раз однозначно единственной – причиной бед для своих близких. Это было уже слишком.       – Нет… нет-нет, пожалуйста!.. – шептала она сквозь рыдания. – Это не я, это всё он! Я не могла… Я никогда бы… – Ну в самом деле, не заморочь этот калорменский дьявол ей голову, ничего бы не было!..       Но три фигуры перед ней молчали, печальные и строгие, и это было страшнее открытого осуждения.       – Простите меня, – одними губами произнесла королева Великодушная, надеясь на великодушие других. – Я люблю вас.       Но признаться перед реальными Питером, Эдмундом и Люси у неё не хватало духу. Гордость её протестовала – это ведь они когда-то воздвигли стену между ней и собой. Страх оказаться уязвимой сковывал уста. Да, братья и сестра изменились и более не попрекали её, но кто бы поручился, что они останутся столь же тактичными, склони она пред ними голову?.. Швырять под ноги постыдные тайны было проще – там она чувствовала себя жертвой, обманутой и брошенной человеком, которого любила, и тремя людьми, которых считала семьёй. Признать же, что по крайней мере трое последних поступили так не от природного сволочизма, а устав от её обиженного молчания и непомерной гордыни, было слишком сложно.       Питер сидел с очередным отчётом, когда в дверь маленького его кабинета постучали.       – Войдите, – рассеянно отозвался он. И удивлённо вздёрнул бровь: он не знал вошедшую. Поднялся навстречу. – Чем могу помочь, мисс?..       – Джефф. Знаете, мистер Пэвенси, хотела лично взглянуть на человека, благодаря которому моя работа стала пусть не меньше, но в разы логичнее, а зарплата – хоть немного больше. Вы меня не помните, разумеется – я машинистка мистера Адамсона.       Питер вгляделся в бледное, ничем не примечательное лицо, обрамлённое тонкими рыжими волосами. Ирландка, что ли? У тех волосы гуще… Он определённо её не помнил. Хотя костюм был знакомо уродливым. Странный бодрящий запах ударил в нос, и, заметив в руках девушки два круглых рыжих плода, он понял, что это апельсины. И что пахнет цитрусом.       Мисс Джефф меж тем принялась сноровисто их чистить.       – Вы простите, что я так врываюсь, – складывая кожуру в карман серого пиджака, проговорила она. – Но вы всегда заняты, а… Угощайтесь, мистер Пэвенси, – протянула она несколько очищенных долек. – А мне хотелось собственными глазами посмотреть на легенду. Вы работаете едва ли квартал, но только о вас и судачат.       Питер хмыкнул. Поблагодарив, принялся жевать. Сладко-кислый вкус вновь напомнил об оставленной стране – в послевоенной Англии с фруктами всё ещё было туго, и он не представлял, где странная посетительница умудрилась их достать в середине зимы.       – Второй ваш, леди, – негромко ответил он. Предложил ей стул, сам бедром прислонился к столу. Леди садиться не торопилась. Кинула на него острый взгляд – и тут же отвела. Питер едва не хмыкнул ещё раз: он хорошо знал такие взгляды, правда, не ожидал подобного увидеть здесь. Захотелось ослабить галстук, резко показавшийся удавкой.       – Я не хочу, – помотала мисс Джефф головой, будто случайно делая шаг вперёд и протягивая оставшиеся дольки.       – Чего же вы хотите, леди? – он намеренно задел её ладонь своей, проверяя реакцию, готовый отступить при малейшем неудовольствии. Трепет ресниц был ему ответом. Апельсины пахли одуряюще.       – Вы ведь правда не женаты? – прошептала она. – Я не нарушу святости уз?..       Ответом стал поцелуй – жадный, жгучий, почти причинявший боль. Рыжие корки из карманов мисс Джефф рассыпались по тёмно-зелёному паркету. Она не была красавицей, но без уродливого серого костюма тело её потеряло мнимую угловатость, отзываясь на щедрую ласку. Как бы ни изголодался Верховный Король, он не забывал о женщине.       Когда она наконец смогла говорить, выдохнула по слогам заставившее его, тоже с трудом переводящего дыхание, улыбнуться сразу по двум поводам: «Ты… великолепен».       …Едва Питер вечером привычно рухнул в любимое кресло, чтобы несколько минут посидеть в тишине и восстановиться после суматошного дня, как Эдмунд точным пинком захлопнул дверь в их комнату. Скрестил руки на груди на манер Сьюзен, навис над братом и спросил только:       – Блондинка или брюнетка?       – А, что? – открыл глаза Питер. Брат усмехнулся:       – Твоё величество, ты совершенно не умеешь притворяться. Лу на тебя дурно действует. У тебя ж морда светится, аж смотреть противно!.. Премию тебе на прошлой неделе дали, к тому же деньги никогда не были твоим вдохновением. Так блондинка или брюнетка, Пит? Мне интересно просто.       – Я… Мы… – старший попытался было сделать серьёзное лицо, но губы сами разошлись в улыбке, выдавая его с головой.       – А кто-то заливал про «не в моём вкусе», – ехидно протянул Эд. – Видать, нашлась и на вкус, и на цвет? А она там в единственном числе симпатичная или подружка есть?       – Брат мой король, – в тон ему ответил Питер, – а не пойти ли тебе к чёрту? Вот я ещё сводничеством не занимался, знаешь ли.       Эдмунд вспыхнул мгновенно, будто спичку к сухому хворосту поднесли.       – Шутки понимать разучился? – прошипел зло. – Я в твоей благотворительности не нуждаюсь, Верховный!       – Ну да, только в моих картинках с девочками, – парировал тот. – Кто у меня их спёр? Не Сьюзен же – шуму бы уже до потолка было.       – Очень надо, – заворчал младший, опять скрещивая руки на груди. – У меня, в отличие от некоторых, воображение богатое.       – Это-то меня и пугает, – кивнул брат. И, поймав недоумённый взгляд, продолжил: – Знаешь, Эд, эти все твои вечные обнимашки со Сью, особенно сейчас… – Питер умолк, будто не решаясь договорить. Что было совсем ему несвойственно.       Эдмунд сперва не понял. Потом резко захотелось врезать по сосредоточенному лицу напротив. Потом – послать настолько грязно и грубо, насколько сможет. Но к чести своей он всё же выбрал третий вариант.       – Помнится, мне как-то ещё в бытность школьником наябедничали, будто бы моя младшая сестрёнка женихаться начала, – заговорил он, кривя губы, что делало его ещё уродливее. – Да ещё с парнем явно старше её, представляешь? И, главное, при всех, не стесняясь. Ну, я проследил… Догадываешься, кого увидел, Пит? Морду я, конечно, болвану с длинным языком набил как следует… а сейчас думаю – может, зря? Может, не тому набил?       Он взглянул исподлобья старшему в глаза. Какое-то время дуэль взглядами продолжалась, пока Верховный Король первым не отвёл глаз.       – Извини, Эд, – проговорил глухо. – Я слишком привык к тому, что вы дети и о вас надо заботиться. А вы уже взрослые.       – Мы давно уже не дети, – буркнул младший. Совершенно некстати вспомнилось, как он умудрился уснуть рядом с Люси… и проснуться, ага. – А извинения свои можешь засунуть в собственную королевскую задницу. Я в них не нуждаюсь.       Вздёрнув воротник рубашки, пошёл к выходу.       – Рыжая.       Эдмунд недовольно обернулся от порога.       – Если тебе интересно, она рыжая, – повторил Питер, сцепляя руки в замок. – Как апельсин.       И, закрыв глаза, откинулся в кресле, давая понять, что разговор окончен.       Сьюзен с одного взгляда определила, что Питер нашёл подружку. Тот, впрочем, никогда и не делал тайны из своих похождений, равно как и не хвастался ими на всех углах. Верховный Король мог долго обходиться без женщин, но если те подворачивались – приходя обычно сами, что было неудивительно – не отказывался. Наличие соправителей избавляло от необходимости ранней женитьбы ради страны, а сердце его молчало все годы – что в Нарнии, что в Англии. Он не особо расстраивался по этому поводу: короткие интрижки приносили удовольствие, для душевного общения ему хватало Люси и иногда – Эдмунда, а отцовскую роль он отыгрывал с самого детства и по сей день, и собственные дети ему для этого не требовались.       Фыркнув, Сьюзен закатила глаза, но никак не прокомментировала смущённо-приподнятое настроение старшего брата. Эдмунд подчёркнуто делал вид, что ему вообще всё равно, но ворчливость его и раздражительность усилились. Люси ожидаемо ничего не заметила – и Сьюзен в который уже раз пожелала оказаться на месте сестры. Печальные воспоминания вновь нахлынули на неё, но на сей раз уже не нарнийские. Тревога старшего брата всё же имела под собой некоторые основания, только запоздала на несколько лет. И адресована была не той стороне.       Лет в четырнадцать Сьюзен, окончательно вернувшись домой, в Англию, разругалась с единственной подругой. Та заявила, что ей надоело теряться на фоне «этой Пэвенси, которая мнит себя не иначе королевой», а ей, мол, тоже хочется внимания. После разрыва Сью с горечью подумала о том, как тяжело им четверым будет жить в обычном мире.       Приехав же домой на каникулы и глядя, как Люси с сияющими глазами виснет на шее у Питера, как Эдмунд будто ненарочно пододвигает в её сторону лучшие куски за обедом – она невольно поймала себя на мысли, что вряд ли они четверо сумеют найти кого-то лучше, чем они сами. Их объединяла тайна, тяжесть когда-то носимых корон и затуманенные, но незабытые приключения. И Сьюзен, настроенной уже достаточно романтично, впервые показалось, что для Люси сложно найти пару лучше Питера, а для неё самой – Эдмунда.       Редко, но она стала позволять себе украдкой помечтать, как бы оно могло быть. Ничего серьёзного: Сью представляла обращённые к ней одной лукавые взгляды, сплетения рук и случайные ненавязчивые прикосновения, довольствуясь сладкой атмосферой запрета и даже в мыслях не смея – и не желая – продвигаться дальше. На реальных её отношениях с Эдмундом редкие эти фантазии никак не сказывались, ей же самой служили попыткой отвлечься от столь печально окончившейся нарнийской истории.       Но время шло, расцветала сама Сьюзен, и младший её брат тоже вытягивался следом, как-то в одночасье расставшись с подростковой неуклюжестью раньше сверстников. Лицом же он становился всё больше похож на старшую сестру – той же изящной, броской красотой, лишь чуть более по-мужски сдержанной. И Сьюзен, дофантазировавшись однажды до того, как Эдмунд самым чувственным образом целует её в губы, она же, дрожа, кладёт руки ему на плечи, уже готовая притянуть к себе, прильнуть всем телом в ответ, – внезапно очнулась. С горящими щеками и дрожащими ладонями. И ужаснулась. И сказала сама себе: «Сью, НЕТ. Заканчивай. Ты не можешь так оскорбить ни его, ни себя».       А через неделю она впервые – в Англии – поцеловалась. И все недостойные сестры мысли разом вылетели из головы, уступив место реальным ощущениям и стремительно закрутившемуся роману – столь же короткому, как любимое ею когда-то лето.       Теперь же, в двадцать один год, сходящей с ума от нахлынувшего прошлого, Сьюзен по-прежнему казалось, что она обречена на одиночество. Калорменский её демон принёс ей только горе, иные же просто не могли подняться с ним вровень. Сьюзен поняла, отчего все её многочисленные романы имели один и тот же предсказуемый исход. Слишком сложно обычному человеку затмить царевича, с одинаковой страстью и виртуозностью владевшего оружием, огромным войском, женщиной и ситуацией. Пожалуй, посоревноваться всерьёз с ним мог бы только король.       И у Сьюзен их даже имелось целых две штуки под боком.       Глядя на кривую гримасу, заменявшую теперь Эдмунду улыбку, Сьюзен думала, что ей плевать. Она успела осознать цену красоты – и понять, что без неё, быть может, даже лучше. Порой она жалела, что отрубила себе все запретные мысли ещё подростком. Не зная, что делать с израненным своим сердцем, Сьюзен иногда ожесточённо думала, что, быть может, и впрямь проще было тогда соблазнить собственного брата. Но мысли эти были плодом горя и безысходности, а не убеждённости – сейчас она терзалась в одиночестве, в противном случае сгубила бы две души. Ни Сьюзен Пэвенси, ни королева Великодушная никогда не пошла бы на такое.       Как и младший брат, она ненавидела зеркала. Всей разницы было, что один проклинал собственное уродство, а вторая – красоту. Красоту, отрезавшую ей путь к любви.       Сьюзен очень хотелось спросить Питера, любил ли он хоть кого-нибудь из своих дриад. Хоть когда-нибудь. Про Эдмунда нечего было и говорить – тот всегда был куда циничнее брата. Но даже от помешанного на правильности Верховного она боялась услышать ответ, о котором догадывалась.       Королевской их четвёрке дружно не везло в любви – и не меняло дела то, что к ней и Люси выстраивались вереницы сватов, а нарнийские девы всех сословий и рас только что шеи не сворачивали, глядя вслед двум королям. Сердца четырёх оставались нетронутыми. Кроме её. Но Сьюзен отдала бы золотую корону не глядя и ещё сверху приплатила, лишь бы никогда в ворота Кэр-Паравела на чёрном коне не въезжал, красуясь, наследный царевич Калормена.       Может, проклинать стоило не зеркала?..