Ключ от сердца Сьюзен Пэвенси

      Люси опять осталась одна.       Одиночество стало уже привычным, но оттого не становилось менее тягостным. Слишком много времени оставалось, и непонятно, на что его можно было потратить. Поддёрнув длинные рукава кофты – руки мёрзли – Люси со вздохом достала с полки потрёпанный томик Беранже. На французском, естественно.       Несмотря на королевский титул, Люси с удовольствием читала дерзкие вирши, где монархи представали не самым приглядным образом. Она говорила, что так проверяет себя – сумела бы она взглянуть в глаза людям, воспевавшим революции, и выдержать их взгляд с короной на голове? Беранже, Бёрнс, сборник английских народных баллад про Робин Гуда рядком стояли над её кроватью. Люси уверяла, что все они её друзья, и никого не смущает титул и серебро короны Отважной королевы. Любовь к поэзии перешла к ней от старшего брата, но если Питер при случае вплетал чужие строчки в разговоре – и делал это совершенно естественно, – то Люси читала стихи вслух, только оставшись в одиночестве. И почти никогда не цитировала в общении – стеснялась.       Открыла книгу наугад. Улыбнулась, увидев любимых «Детей Франции». Пока не дошла до строфы:       – Тебе не быть тираном иль рабыней:       Свободной будь отныне и навек!       Не превращай любовь в оковы ныне:       Любовь найдёт в свободе человек.*       Ну и толку от той свободы? – вздохнула она, захлопывая книгу и обращаясь к человеку с весёлыми глазами, чей портрет украшал обложку. – Мсье Беранже, мне кажется, вы где-то ошиблись. Ну или ошибаюсь я… У Сьюзен полно свободы, но что-то она не торопится любить ни нас, ни Францию… я хотела сказать – Нарнию. Может быть, она уже никогда и не… – Глаза Люси наполнились влагой, и она раздражённо смахнула скатившуюся слезу. – Дурацкая Сью со своими дурацкими обидами!.. – со злости она хлопнула книжкой по поручню коляски, и, ветхая, та не выдержала такого варварства, разломавшись переплётом ровно посередине. Страницы рассыпались веером, и Люси, ахнув, прижала ладонь к щеке.       Но от ахания листы обратно почему-то не склеивались, и, осторожно наклонившись боком, она собрала их все и поехала на кухню – варить клейстер.       Через полчаса томик подсыхал, аккуратно заклеенный, став даже симпатичнее прежнего, потому что Люси скрепила переплёт позавчерашней газетой. Смотрелось это строго, на контрасте с весёлым взглядом французского поэта. Но читать книгу нельзя было ещё несколько часов, чтобы клейстер схватился как следует. А на стихи тянуло.       Люси забарабанила пальцами по столу, уведя взгляд в потолок – вспоминала что-нибудь подходящее. Строки всплывали одна за другой, но всё это было не то. Душа хотела чего-то… широкого, с размахом, чтобы хоть как-то компенсировать вынужденную ограниченность. А в голову, как назло, лезла только лирика.       – Не то… – ворчала Люси, – только Шекспира мне сейчас и не хватало!.. Останься прост, беседуя с царями, останься честен, говоря…** О! Прекрасно.       Она откинулась на спинку коляски, сцепила руки в замок и, вновь неосознанно копируя Питера, прикрыла глаза. Так ничего не отвлекало, позволяя погружаться в стихи целиком.       – Владей собой среди толпы смятенной,       Тебя клянущей за смятенье всех.       Верь сам в себя наперекор вселенной,       И маловерным отпусти их грех.       Пусть час не пробил – жди, не уставая,       Пусть лгут лжецы – не снисходи до них;       Умей прощать и не кажись, прощая,       Великодушней и мудрей других.       Люси умолкла, виновато глядя на сохнущую книжку. Руки у неё и впрямь были натренированы, и силы она не рассчитала. Но как же сложно было ждать, не имея даже приблизительного понятия о сроках!..       «Учитесь узнавать меня под другими именами», – говорил им Аслан. В девять лет, когда она впервые услышала киплинговскую «Заповедь» от старшего брата, тут же потребовала повторить. А потом сказала: «Я не знала, что он умеет стихами говорить». Питер рассмеялся и начал объяснять, что написал это не Аслан. Лу со всей серьёзностью кивнула, но ответила по-прежнему упрямо: «Это понятно, но согласись – это совершенно по-нарнийски». С этим брат спорить не стал, и вскоре «Заповедь» стала чем-то вроде их с младшей сестрой кодекса чести, ещё одним напоминанием о Нарнии. Сьюзен сказала: «Как это мило», а Эдмунд только фыркнул – он не любил стихи в принципе.       – Bcё проиграть – и нищим стать, как прежде,       И никогда не пожалеть o том,       – пробормотала Люси и вздохнула. Набивший оскомину клетчатый плед опять сполз с ног, и она уставилась на них так, будто видела в первый раз. – Ну, я почти не жалею, – сказала она. – Я пытаюсь.       Подтянула к себе карандаш и счёт за оплату дома, забытый кем-то из старших на столе, и машинально принялась водить по бумаге. Сама же продолжала по памяти читать самой себе:       – Умей принудить сердце, нервы, тело       Тебе служить, когда в твоей груди       Уже давно все пусто, всё сгорело,       И только Воля говорит: «Иди!»       Рука её будто сама набрасывала на обратной стороне серой квитанции серые же линии, образовывавшие нечто совсем не серое. Вот поднялся замок – с огромными окнами, с куполом, в который с раннего утра вливалось солнце. Вот ласковая волна омыла его сбоку, вольготно расположившись на ступеньках – Люси помнила, как щекотала она не по-королевски босые ноги. Вот неприметная с виду берёза протянула руки-ветви в одно из окон – и улыбнулась во всё чёрно-белое лицо…       Квитанция скоро кончилась, а вдохновение – нет. Люси будто в тумане съездила за папкой с остальными квитанциями – у педантичной Сьюзен всё было подшито по месяцам. И, рассудив, что раз всё уже давно оплачено, то вряд ли кому-то понадобится, Люси расщепила нитки, получив вполне рабочие полотна. Жаль только, что они были такие маленькие, но она была слишком сосредоточена на работе – и на повторяемых вновь строчках:       – Когда вся жизнь разрушена – и снова       Ты должен всё воссоздавать c основ…       Сьюзен вернулась домой в начале четвёртого. Пары её закончились, а в ателье сегодня был санитарный день, о чём она вспомнила только в последний момент, и вместо работы поехала домой, любуясь заснеженным городом. Ночью опять валил снег, и красные телефонные будки на его фоне смотрелись… сказочно.       – Что-то случилось, Сью? – с тревогой спросила Люси, выехав в коридор на неурочное шуршание ключа. Старшая счищала капельки потаявшего снега с шубы. Качнула головой:       – У меня выходной, Лу. Я совсем забыла.       Пошла к себе, на ходу расстёгивая пиджак. Но переодеваться отчего-то не стала.       Люси заторопилась в кухню – вспомнила, что на столе остались веером лежать её рисунки. Захотелось их убрать, спрятать… Как назло, колесо спицей зацепилось за брошенный в коридоре чей-то баул. Люси попыталась его отцепить, сильно дёрнула, вновь не рассчитав сил – и покачнулась, едва не упав. Упёрлась рукой в стену, выдохнула.       – Дай-ка мне, – вмешалась Сьюзен, в два счёта освобождая колесо. Люси сжалась, когда сестра, опередив её, прошла в кухню – свободная, длинноногая, как братья, – налила воды из графина. Выпила маленькими глотками, смакуя, будто хорошее вино. И только тогда заметила, что на столе что-то лежит.       – Лу… – ахнула Сьюзен, перебирая рисунки. – Это всё твоё?       – Нет, мне подбросили, – агрессивно сказала та, обхватывая себя за локти. – Скажи уже, что страшно, и отдай.       Сьюзен будто не слышала грубости. Подняла на сестру совершенно очарованные глаза.       – Люси, откуда… когда ты начала так рисовать?!       Младшая поёжилась. Грубить как-то расхотелось.       – Сегодня утром, – осторожно ответила она, – а что?       – Да ты же талант, Лу, – заявила Сьюзен, всплеснув руками. – Это же… потрясающе!       Люси открыла рот. Закрыла.       – А. Эм… Спасибо.       – Слушай, а если это ещё и раскрасить… – так же завороженно выдохнула Сьюзен, любуясь замком – он понравился ей больше всего. Казалось – в огромных, до пола, окнах мерцают огни, освещая округу теплом и надеждой. Казалось – вот-вот из воды высунется русалочья голова и запоет нежные песни, плеснув хвостом по лазурной воде… – Собирайся, Люси. Мы идём покупать тебе краски и нормальную бумагу.       Они купили и то, и другое, и ещё несколько разной твёрдости карандашей, потому что единственный имевшийся дома Люси сточила больше чем наполовину.       – А не заехать ли нам в кондитерскую? – спросила Сьюзен, когда они вышли из магазина. Люси захлопала в ладоши, удивляясь про себя, что это нашло на старшую: Сью была любительницей посидеть где-нибудь, но не с семьёй.       В маленькой полутёмной кондитерской почти не было посетителей. Пахло ванилью, корицей и свежесваренным кофе.       – Я хочу эклеров, – заявила старшая. Люси, не переставая удивляться, смотрела на принесённое блюдо: сестра нечасто позволяла себе подобное. Та усмехнулась: – Что? Фарфоровая кукла Сьюзен иногда тоже хочет сладкого.       Люси вспыхнула. К счастью, именно в этот момент принесли кофе, и она наклонилась над чашкой, вдыхая горький аромат.       – Ты не кукла, Сью, – тихо сказала Люси, когда официант отошёл.       – Ешь давай, – Сьюзен аккуратно разломила свежайший эклер пополам и надкусила одну из половинок, умудрившись не испортить помады. Следующие минут десять они блаженно жевали, запивая обжигающим кофе, и, в общем, обе наслаждались жизнью.       – Сьюзен. А при поцелуях помада размазывается? – нарушила молчание Люси, проглотив последний кусочек. Сью невольно улыбнулась:       – Конечно. Только скажи, когда ты умудрилась найти объект для поцелуев, Лу?       Та сморщилась:       – Зачем мне какой-то там объект!.. Ну влюблюсь же я когда-нибудь. Сью, а чем тебе так Рабадаш понравился? – заметив, как побледнело лицо сестры, упрямо продолжила: – Я понимаю, что, наверное, это неправильно спрашивать. Но ты ведь сама всё вспомнила. Не можем же мы вечно делать вид, что ничего не было.       Сьюзен метнула в неё яростный взгляд. Но в Люси при случае упрямство могло взыграть не хуже, чем в Эдмунде – а тот был самым настырным среди Пэвенси. Набрав полную грудь воздуха, Сью медленно выдохнула – благодаря столь нехитрому действию полупустая чашка осталась стоять, а не полетела в младшую сестру.       – Красотой. Мужеством. Умом. Речами. Обходительностью. – Поколебавшись, добавила тише: – Лаской, Лу. Очень сложно устоять, когда тебя ласкают так, будто ты – единственная на всём свете.       – Ты до сих пор его любишь? – а вот этот простой, казалось бы, вопрос застал Сьюзен врасплох. Зато демон её отреагировал тут же: издевательски склонил голову – рубин на тюрбане сверкнул пролитой кровью. Спросил, вторя:       – Любишь ли ты меня, моя королева?..       Сьюзен молчала. Лукавить не хотелось. Слишком долго она врала сама себе. Расплачиваться же за её ложь пришлось младшей сестре – более прочих. О травмах Питера напоминала уже только хромота, Эдмунду его уродство по большому счёту не мешало жить, а вот Люси…       Всё, что могла сделать для неё Сьюзен – это постараться больше не врать. И она ответила честно – обоим:       – Я… не знаю. *Беранже, «Дети Франции» **Здесь и ниже – Киплинг, «Заповедь»