Ключ от сердца Сьюзен Пэвенси

      Питер и мисс Джефф виделись где-то раз в две недели. Чаще не получалось из-за работы. Первый их голод улёгся, и всё чаще оба испытывали неловкость, приводя себя в порядок после бурных встреч. Неопределённость начала давить. Особенно после того, как в театре – Питер всё же утащил её на премьеру, заявив, что идти одному просто неприлично – встреченная знакомая мисс Джефф с плохо скрываемой завистью в голосе спросила, где она умудрилась отхватить столь обаятельного кавалера. Джессика не стала её разубеждать, Питер подыграл, но осадок, что называется, остался. Нужно было или расставаться, пока всё не зашло слишком далеко, или…       Пугало и то, и другое.       – Я последний раз на спектакле была, наверное, лет шесть или семь назад. Стихи ещё эти… – Мисс Джефф невольно коснулась кармана, где лежал смятый уже листок с исправленным 130-м сонетом. Она собиралась его выбросить в четвёртый, кажется, раз. – Кто сейчас вообще читает Шекспира, кроме школьников?.. Из какого ты века – прямиком от стола короля Артура?       …Легендами об Артуре Питер зачитывался ещё до Нарнии. И, естественно, утягивал младших играть. Эдмунд ворчал: «Не хочу быть этим противным Ланселотом, сам им будь! Я не собираюсь соблазнять собственную сестру!..». Сьюзен, кутаясь в стащенную занавеску в розах – мантию Гвиневеры – шипела: «Это же игра, Эд! Откуда ты вообще таких слов нахватался?!». «Тогда будь Мерлином», устало говорил Питер, желая прекратить споры и всё же начать игру. Мерлином хотела быть Люси, не собираясь никому уступать полюбившуюся роль. Подувшись для приличия и измотав старшим все нервы, Эд всё же соглашался играть Ланселота с видом величайшего одолжения.       Лёгкая улыбка тронула губы Питера. Как же давно это было! Какими смешными они были тогда – все четверо…       Внезапно захотелось козырнуть собственным шлейфом титулов. Вся Нарния знала, что Верховный Король морщится при их упоминании, требуя сразу переходить к сути вопроса. Исключение составляли разве что официальные дипломатические мероприятия, от которых было не отвертеться. Но всё же… всё же что-то в этом было. Питер Великолепный, Лорд Кэр-Паравэла, Император Одиноких Островов… Рыцарь ордена Льва… Совершенно по-мальчишески захотелось увидеть шок и восхищение в глазах напротив.       Ага, или услышать звонок в Бедлам.       – Из двадцатого, – ответил он наконец, справившись с внезапным приступом тщеславия. – Питер Пэвенси, 1927 года рождения, к вашим услугам, леди.       Она помолчала.       – Ты даже младше меня.       Или старше – на целую жизнь. И целую смерть.       – Ты просишь не лезть тебе в душу, – сказал он, и она, вздрогнув, поняла: знает. – Но есть множество иных тем для бесед, Джессика. Мне совсем ничего о тебе неизвестно. Что ты думаешь о перспективах борьбы тори и лейбористов, какое твоё любимое созвездие, что ты предпочитаешь есть на завтрак, в конце концов. Мы могли бы… поговорить об этом. Или о чём-нибудь ещё. Не в этих стенах, разумеется.       – Зачем тебе это? – тихо спросила мисс Джефф.       – Я любопытен, – усмехнулся Питер. – А ещё у меня чертовски нервная работа и… гхм… нескончаемые семейные проблемы. Если я не буду отвлекаться и наслаждаться красотой – стану таким же серым и задёрганным, как девяносто процентов жителей Лондона. А я очень не хочу подобной судьбы.       «Наслаждаться красотой…». Никто из знакомых мисс Джефф мужчин не говорил так, мешая высокий слог с обыденным в причудливую вязь. Никто не был столь страстным, нежным и – однозначно – умелым любовником. Слишком умелым для своих двадцати двух.       Она уселась на его рабочий стол, болтая ногами, будто на лавочке в парке. Спросила лукаво:       – Мистер Пэвенси, вы приглашаете меня на свидание?       Настал черёд смущаться Питеру. Да уж, говорить о свиданиях после того, как они на этом столе… Очень кстати вспомнились слова Эдмунда о том, что на кровати удобнее.       – У меня два выходных, – сказал Питер наконец. – Воскресенье принадлежит моей семье. Субботу я готов потратить на вас, леди. Только сделай одолжение, – простонал он, – надень что-нибудь другое вместо этого костюма! Видеть не могу этот уродующий женскую красоту мешок!..       Она вспыхнула.       – Вообще-то он мне тоже не нравится, – пробурчала. – Но попробуй приди на работу в чём-нибудь другом!.. Мне, знаешь ли, нужно чем-то оплачивать счета.       Шальные искры загорелись в голубых глазах.       – Не нравится, говоришь… Может, стоит заняться ещё и реорганизацией формы сотрудников, как считаешь? Джесс, как ты относишься к… ммм, тёмно-синему? К твоим глазам подошло бы.       Она спрыгнула со стола – легко, будто девчонка. Ноги словно сами сделали шаг. И ещё один. И ещё. Навстречу не по годам серьёзному парню со смеющимися глазами. Навстречу стремительности, романтике и приключениям.       – Великолепный, а тебе не кажется, что это использование служебного положения в личных целях?..       – В использовании служебного положения иногда есть свои… преимущества. Джессика, что ты…       Тёплое дыхание обдало шею, сменившись тёплыми же губами. На календаре стоял вторник, до субботы было ещё много времени, и мисс Джефф не собиралась его терять.       Сьюзен думала, что труднее всего будет простить Люси. Но та, обретя душевное спокойствие за красками и холстами, начала понемногу раскрываться как женщина и перестала демонстративно подчёркивать, как её раздражает женственность старшей. Да и недуг младшей сестры не позволял дуться слишком уж долго, коля глаза и совесть.       Труднее всего оказалось простить младшего брата. С Эдмундом Сью была ближе других, и он платил ей тем же. Тем больнее отзывалось равнодушие, с каким он пожал плечами на слова Питера, что Сьюзен больше не будет на собраниях друзей Нарнии. Именно тогда ей захотелось крикнуть ему в лицо «Предатель!». Именно тогда она почувствовала себя преданной.       С Белой Колдуньей всё было слишком быстро и неожиданно – по крайней мере для Сьюзен. Она толком не успела осознать, что с ними вообще происходит – события валились одно за другим, будто лавина с гор. Поняла только, что младший брат оказался где-то у жуткой ведьмы, с которой целый век никто не мог ничего поделать – и тревога перекрыла тот факт, что оказался он там по своей воле. А уж когда Джадис пришла требовать его крови и жизни – Сьюзен и вовсе стало худо. Переборов страх, она даже просила Аслана что-то сделать. Единственная. Питер позже как-то говорил, что для неё родство выше чести – а для королевы это неприемлемо. Тогда Сьюзен спросила прямо, а что бы он делал, если бы их брату и впрямь пришлось умереть, как бы он жил с этим. Верховный Король будто постарел внезапно на десяток лет. Ответил глухо: «Я бы пошёл вместо него».       Однако с живым братом у Питера поначалу отношения не складывались. Как и у Люси, впрочем. Они ли испытывали неловкость с Эдмундом, он ли их сторонился, стыдясь сам себя, – сейчас уже было не разобрать. Но Сьюзен как-то нечаянно, встав среди ночи попить воды – дёргать слуг по такой ерунде все четверо так и не научились – обнаружила в углу коридора скрюченную фигуру, обхватившую себя руками. Признав младшего брата, она молча увела его к себе, также молча обняла – и так сидела с ним, пока он не поднялся и не ушёл.       На следующую ночь Эдмунд пришёл сам, когда все уже готовились ко сну. Обнял её – стремительно, будто боялся, что передумает, что оттолкнёт. У Сьюзен слипались глаза, но она посадила брата себе на колени, и гладила его по непослушным тёмным вихрам и по спине, и целовала в макушку – лицо он прятал. Он не плакал и не говорил ничего, только вздрагивал и вжимался в неё крепче, будто в родную маму. И Сьюзен с горечью вспоминала оставленных по ту сторону шкафа родителях и, как могла, пыталась заменить брату мать. Так продолжалось, пока Эдмунд не разобрался со своими внутренними демонами и не простил себя, позволив себе смотреть людям в глаза и каждым своим прожитым днём доказывать, что жизнь ему была подарена не зря.       Отныне Сьюзен заполучила самого верного из рыцарей. Эдмунд таскал ей цветы охапками, заказывал для неё изумительной красоты драгоценности, мог иногда выполнить самую нудную часть обязанностей. Что уж говорить о том, какой сдержанной радостью искрились его глаза, когда в королевском их танце они менялись партнёрами, и Сьюзен от старшего брата на короткое время уходила к младшему. Люси, впрочем, радовалась такой смене не меньше. Может, и был плюс в том, что короли оказались столь любимы женской частью народа, иначе вряд ли бы четвёрка избежала слухов и толков.       В Англии с драгоценностями было сложно, но на трепетном отношении Эдмунда к Сьюзен это не сказалось. Ничего удивительного, что она начала на него заглядываться совсем не так, как стоило бы сестре. В Нарнии у неё было множество рыцарей, здесь остался один.       …Эдмунд был единственным, кто сопровождал её в Калормен – и уже тогда будто ослеп и оглох. «Я меньше любил бы тебя, ответь ты иначе». Эта фраза до сих пор заставляла сердце Сьюзен сжиматься от обиды. Сложись всё по-другому – неужели брат не порадовался бы за её счастье?.. От таких мыслей становилось совсем паршиво, и Великодушная королева упрямо скрещивала руки на груди, глядя на младшего брата.       Но ведь она ни разу не пришла к нему со своим горем. Ни разу не попросила помощи, поддержки, да хоть таких же молчаливых объятий. Казалось, что состояние её и так очевидно. Может, это было не так? В конце концов, в Калормене голова у короля была занята их безопасностью, а не душевными её терзаниями. А дома… Может, просто стоило поговорить на несколько лет раньше?       Сьюзен не могла вернуть время вспять. Но она могла поговорить – сейчас. Сердце её жаждало мира и тепла, устав от обид. Ужасно не хотелось признаваться в собственных неприглядных тайнах, но оскорблять вернувшихся ради неё недомолвками она не могла.       – Эдмунд, – Сьюзен присела за обеденный стол – боком к брату. Напротив садиться не хотелось, рядом – и подавно. Ей надо было видеть лицо. – Ты очень красивый.       Эдмунд, неторопливо потягивавший чай, закашлялся. Сестра от души хлопнула его пару раз по спине.       – Сью, в следующий раз шути, когда у меня рот будет свободен, – ответил брат, отдышавшись.       – Я не шучу, – покачала она головой. – Ну хорошо – ты раньше был чертовски красивым, если тебе так больше нравится.       Эдмунду это не особо нравилось. Особенно прошедшее время.       – Гхм… – выжидательно протянул он. Никто из них не был склонен ковыряться в чужих ранах, и сестра явно к чему-то вела, только он не мог понять – к чему. И почему она так нервно теребит рукава своей блузки, грозя оборвать позолоченные пуговицы.       – Честно говоря, мне было бы проще, будь ты таким, как сейчас, – пробормотала Сью. Но тут же перебила сама себя: – Хотя нет, не было бы. Даже тогда. А сейчас мне и подавно плевать, как ты выглядишь.       В тёмных глазах плескалось уже откровенное недоумение, и Сьюзен вздохнула. Мужчины никогда не понимают простых вещей, всё-то им надо объяснять!.. Даже лучшим из них.       – Я на тебя смотрела не как на брата, – проговорила она, и жгучий румянец залил обычно бледное лицо. – Ты мне нравился, как мужчина нравится женщине. Как любовник, Эд!.. Так понятно?       Эдмунд открыл рот. Закрыл. Открыл снова – и негромко, но очень выразительно произнёс несколько слов, от которых у Сьюзен в иной ситуации заалели бы даже уши. Но сейчас краснеть сильнее ей было некуда.       – И… и к-как давно? – осевшим голосом спросил Эд.       Сьюзен вновь принялась мучить рукава.       – Пару лет, – тихо сказала она. – Где-то с четырнадцати.       – Четырнадцати моих или твоих? – уточнил брат, лихорадочно припоминая, что такого происходило между ним и Сью в этот период. Кстати, надо бы ещё уточнить, в нарнийское время или домашнее…       – Моих, Эд. Когда мы вернулись в Англию. Ты не подумай, ничего такого… грязного, – Сьюзен почти перешла на шёпот. – Мне просто хотелось за тебя замуж. И… ну, гулять под ручку, красиво ухаживать… Ты скажешь, что всё это и так было. Но одно и то же действие может быть окрашено братским отношением, а может… – Она опустила голову. – Ну вот, мне хотелось второго. Прости.       – Ты хотела замуж за двенадцатилетнего пацана, – помотал головой Эдмунд. – Ты, главная красавица школы и целой страны!.. Сью, ты так Рабадаша пыталась забыть, что ли?       В уме Эдмунду отказать точно было нельзя. Сьюзен казалось – это будет доходить дольше.       – Да. – Она выпрямилась, скрестила руки на груди и заговорила уже нормальным голосом, требовательно: – Брат мой король, скажи, почему моё сватовство так переменило твоё ко мне отношение?! Я очень хочу тебя простить, но не могу это сделать, пока не услышу ответа. Мне до сих пор больно и обидно, что ты… – она всё же понизила голос вновь, – что я не получила от тебя того, что пыталась дать сама когда-то. Меньше всего я желаю попрекать тебя прошлым, Эд, но… я так чувствую и ничего не могу с собой поделать.       Тишина повисла в кухне. Эдмунд потянулся к чайнику, долил уже остывшего чая, но пить не стал. Обхватил кружку ладонями.       – Сью, – заговорил он наконец негромким голосом, в котором причудливо сплелись раскаяние, нежность и толика раздражения, – я без меры благодарен тебе за поддержку. Если бы не ты – не знаю, сумел бы ли вообще выкарабкаться. И мне дико стыдно, что я не сумел отплатить тебе тем же, бросив наедине с твоей болью. Но… одно слово, Сьюзен. Одно твоё слово, сестра моя королева – и я перевернул бы чёртов земной шар, лишь бы тебе стало легче. Я думал – если ты не приходишь, значит, всё нормально. А расспрашивать сестру про неудавшуюся её свадьбу и вовсе было бы верхом неприличия.       Он помолчал, гипнотизируя взглядом плавающие на дне кружки чаинки.       – А потом ты стала так подчёркивать разницу между тобой и нами, казалась такой довольной, забыв о Нарнии… – Эдмунд вздохнул. – Мне было просто страшно к тебе подойти со всеми этими рыцарскими штучками. Я смалодушничал, Сью. Один раз, второй, а потом показалось – будто так и было всегда… Даже в Новой Нарнии первым о тебе вспомнил Питер, а не я. Хреновый у тебя рыцарь оказался. И брат хреновый. – И совсем уже тихо добавил: – Прости, если сумеешь.       Сьюзен осторожно вытянула у него из рук многострадальную кружку. Отхлебнула глоток.       – Я тебя уже простила, Эд, – сказала она чаю. – Надо было и впрямь быть с тобой более откровенной.       Эдмунд улыбнулся – широко, совершенно по-мальчишески.       – Я люблю женщин, Сью, – знакомым до боли, ласково-насмешливым тоном произнёс он, поднимаясь, – но было бы непростительным самомнением сказать, что я их понимаю. В следующий раз объясняй так, как будто разговариваешь с идиотом, ладно? Или с маленьким ребёнком. В конце концов, я же младше!..       Сьюзен поднялась тоже, но не знала, куда девать руки. И глаза. Брат решил всё за неё, притянув в объятья – порывистые, будто после долгой разлуки.       – Я думала, ты от меня шарахаться теперь будешь, – прошептала она ему в шею. Над ухом хмыкнули:       – Это из-за твоих подростковых-то фантазий?.. Уже бегу, шнурки только поглажу сперва. Нет, всё-таки то, что ты старше – какое-то сплошное недоразумение, не находишь, сестричка?       Та ткнула его под рёбра и только крепче притянула к себе.       Так у Сьюзен появился младший брат – снова.