Мэйхуа

Мин Фань скрывается меж стеблей бамбука с осторожностью вора. Он страшился сделать лишний вдох, потому дышал через раз. На лице его читалась неподдающаяся описанию мука и стыд. Что если сегодня его все-таки уличат? Он не успеет убежать. Ло Бинхе способен нагнать его за долю секунды... Нет. Все пройдёт так же, как и обычно. За двумя любовниками вновь будет наблюдать третий лишний. Посторонний, что крадёт у этих двоих момент их единения. В каком-то смысле он впрямь похож на вора, только вот украденное представляет ценность только для него одного... Чуткий слух улавливает пошлые звуки... Мин Фань желает видеть это. Место наблюдения, как и всегда, он выбрал у самого дальнего окна. Обзор не из лучших, но зато Мин Фань не выставляет свое присутствие прямо на блюдечке... Комната, где сейчас проводились бурные игрища двух любовников, была разделена от окна ещё одним просторным помещением. Мин Фань видел все через распахнутую дверь этого помещения, которая вела прямо в спальню ученика и учителя. Не будь Ло Бинхе так сильно сосредоточен на персоне своего обожаемого шизуна в этот момент, то заметил бы чье-то пристальное внимание в два счета. Но сейчас ему не было дело ни до кого и ни до чего, поэтому-то Мин Фаню до сих пор и удавалось столь успешно совершать свои постыдные вылазки, которыми он, стоит отметить, не злоупотреблял. Процесс их единения был в самом разгаре. Шэнь Цинцю восседал на бедрах Ло Бинхе, совершая ритмичные движения верх-вниз, а заботливый ученик поддерживал его за ягодицы. Мин Фань задыхался в приливе неистового жара. Он вовсе не питал никакого влечения к кому-то конкретному из этих двоих и не желал вкусить плод их запретной любви на правах третьего. Нет, ему было по душе именно наблюдать за ними. Видеть, а не ощущать на себе, как их прекрасные тела сплетаются с друг другом по веянию страсти. Иного, чтобы почувствовать удовлетворение, ему и не надо. Это ненормально. Постыдно. Кому вообще придёт в голову подглядывать за двумя любовниками, так ещё и испытывать удовольствие от этого? Шэнь Цинцю выгибался в такт толчкам. Его грудь уже блестела от пота, а щеки заходились в лихорадочном румянеце. Зрелище полностью раскрепощенного Лорда Цинцзин пленяла своей исключительностью, ведь обычно Цинцю был образцом хладнокровия... Обратно Мин Фань добирался на ватных ногах. Окружающий мир будто размылся и пестрил только своими красками, абсолютно лишившись очертаний и линий. Чувства Мин Фаня были сравнимы с одухотворением поэта, которому довелось познать нечто, что возвело его душу на седьмое небо.