Свободная воля.

- Почему ты не сказал мне, что это возможно?.. Похоже, я разозлился? Ведь это злость? Вот это чувство, что будоражит меня и не даёт успокоиться. А может, мне не даёт успокоиться то, что я никак не могу избавить себя от яркой, отчётливой, рельефной картины в своей голове, она жжёт мне сетчатку - Александр выгибается в стальных объятиях не моих рук; он постанывает, задыхаясь; он сжимает, комкая сильными пальцами, простыни. Он кончает… Я тогда не ушёл и наблюдал за ним заворожённо. С Майклом он разговаривал мало и с кровати так и не поднялся, лишь глянул брезгливо на свой перепачканный густой липкой спермой живот и забрызганную каплями гладкую грудь, и Майкл, не сводивший с него жадного взгляда, тут же подорвался и тщательно обтёр тело Тёрнера влажными салфетками, которые потом аккуратно сложил на полу у кровати. - Ты само совершенство... – и Майкл разглядывает обнажённое стройное худощавое тело Тёрнера с видимым вожделением. А потом нагибается и нежно целует его живот, и низ живота, и не сильно выступающий, но заметный, красивый пресс. Ал лишь слегка морщится, но позволяет Майклу ласкать себя, лениво перебирая его короткие светлые волосы. А потом тянется к прикроватному столику. Там лежит начатый блистер снотворного и стоит высокий стакан с водой. Майкл отрывается от живота Александра и неодобрительно смотрит на руку Ала, тянущуюся к таблеткам. - Может, лучше горячего молока? Я подогрею, - произносит мужчина, но видно, что он не надеется на то, что сумеет Тёрнера убедить. - Ты же знаешь, что не поможет. Не стоит, спасибо. Мне завтра рано вставать. - Но вчера у тебя получилось… - Майкл вдруг разом бледнеет. – Или ты… Видно, что он страшится услышать ответ и поэтому тянет время, у него подрагивают губы от внутреннего волнения, и это так странно видеть и наблюдать. Сильный, красивый, светловолосый высокий мужчина с внешностью, вызывающей у меня ассоциацию лишь с «настоящим арийцем», ведёт себя странно и неожиданно. За двести тридцать семь лет я как-то привык к тому, что такие мужчины поднимали за собой в битву солдат и пересекали на ненадёжных судах неизведанные морские преграды, воевали и отвоёвывали, и любовь их была чем-то похожа - напориста и удачна, часто поверхностна и скоротечна, но за очень редким случаем – безответна. Этот генотип я давно изучил. Что же в тебе, Алекс Тёрнер, такого, что ты так раздавил и подчинил себе этого человека? Майкл всё же решается: - Или ты был не один?.. Алекс смотрит на него удивлённо. – Майки, ты за кого меня принимаешь? Надеюсь, ты не хочешь сейчас мне сказать, что я в барах снимаю себе мужиков? И Майкл мгновенно становится ласков и тих. Он опять обнимает бёдра Тёрнера и прижимается щекой к его животу. - Я останусь? Ты же принял снотворное. А утром я тебя отвезу. Всё равно твой обожаемый "BMC Roadmachine*" прикован на служебной парковке. - Конечно. Только опять меня не раздави. Ты, когда спишь, совсем не контролируешь силу, – и Ал вдруг тепло улыбается. Видно, что он пытается пошутить, но Майклу и попытки достаточно. Он в ответ улыбается так безудержно, счастливо и безоружно, что Ал даже смущается. - Да ладно тебе. Правда. Рёбра болят с позапрошлой пятницы. Я испугался чертовски. Думал, что ты задушишь меня или сломаешь мне что-то. - Ты мне снился. Прости, Александр. Ты же знаешь, я бы никогда… - Я знаю. Иди ко мне. ***** - Ты-то уж точно был всегда в курсе. Почему не поведал о Падших? Ты же знал о моём интересе. Мы на нашем излюбленном месте. Красотка всё так же сияет томной, развратной и пошлой полуулыбкой и сверкает роскошной грудью. Мне частенько приходит в голову, что Кэмерун неспроста поначалу выбрал именно этот рекламный щит. Но, очевидно, он промахнулся. Эта откровенная дама меня не волнует нисколько. Как оказалось, волнует меня нечто совсем уж… Я усмехаюсь. Я и сам от себя не ожидал, а Кэм-то уж точно. - Я думал, мы вроде как подружились?.. Столько лет вместе, почти каждый день и каждую ночь. Я вот считал и считаю тебя своим другом. Я ошибаюсь? Ответь. Ты не можешь мне не ответить правдой на прямо поставленный и сформулированный верно вопрос. Ты же знаешь, что этим нарушишь закон. Я больше не злюсь. Это неверно осознанное и определённо ошибочно идентифицированное мною чувство. Ревность - вот это то, что я испытываю на самом деле, и я честен с собой. Кэмерун в этом не виноват. Потому я говорю с ним мягко и пытаюсь поймать его взгляд. ***** Майкл обнял Алекса со спины так же, как я, только Алекс почувствовал. Не так, как меня, но он… Он улыбнулся, и мне кажется, что я готов был лишить его жизни в этот момент. Он улыбнулся и выгнулся, притираясь к блондину. Тот только судорожно вздохнул и потянул стройное тело к себе. Мужчина втягивал воздух, явно чувствуя запах разметавшихся по подушке, липких от геля волос Александра. И я тут же безумно захотел сделать то же. Он зарылся губами в это слипшееся и перепутанное, исступлённо целуя затылок и шею. Он его чувствовал. А я нет. - Не сейчас. Может, утром, Майки? Я уже сплю... – голос Тёрнера действительно сонный. Он не ломается. Он действительно засыпает в объятиях бугрящихся мышцами, сильных, отчаянно сжимающих его рук. И мужчина ему уступает. Долго и нежно гладит огромной, по моим меркам, ладонью грудь Александра. Нежно и чуть касаясь. Дышит им и, похоже, живёт. ***** Кэмерун косится в сторону и долго молчит. - Вот потому и не сказал, – бормочет он почти неразборчиво. - Кейн. Я к тебе привязался. По идее, мне давно нужно было тебе всё выложить. Это моя прямая обязанность. Может быть, ты уже раньше решился свалить. Одним Посланником Спасителя стало бы меньше. Ты любопытен без меры, ты молод, и ты слишком уж… человечен. Ты всё равно бы это сделал. Я знал. Это было всего лишь делом времени, пары сотен лет. Я хотел тебя оградить и удержать здесь как можно дольше. Я не хочу, чтобы ты уходил. И Кэм наконец на меня смотрит. В его иссиня-чёрных глазах печаль, вселенская и неизбывная. Он понимает, что уже потерял друга. - Ма. Неужели он стоит всего? - и Кэмерун обводит рукой открывающийся вид, но понятно, что он имеет в виду не только просторы Лос-Анджелеса. - Если я не попробую, я никогда не узнаю. Если я не решусь, мне придётся жалеть об этом вечность? Мучить себя сомнением. Ты хочешь мне этой пытки? Кэм вздыхает совсем уже обречённо: – Ты это сделаешь. Ты всё решил. Что тебя держит? - Тут так… Красиво... – и я пытаюсь вздохнуть недышащей грудью и запомнить всё сразу. Я, возможно, никогда больше этого не увижу и не услышу. Ни Кэмеруна, ни музыки родившегося и умеревшего дня. - Ма, послушай... – видно, Кэм делает последнюю и решительную попытку. - Даже если он и захочет быть с тобой рядом, в чём у меня есть большие сомнения, сколько вы будете вместе? При идеальном раскладе, лет пятьдесят – шестьдесят. Зная людей, я дам вам десять. Может быть, ты надеешься встретиться с ним там? - и Кэм смотрит в небо. - Сам подумай. Это вообще нереально. Даже не потому, что ОН тебя не простит. ОН по непонятной мне причине благоволит к падшим. НО. Ты же понимаешь, что, став человеком, ты проживёшь жизнь и будешь судим, как и все, за свои земные деяния. Твой доктор спасает жизни, а что будешь делать ты в этом мире? Пойдёшь в священники? Не смеши. Надежда - это эфемерное чувство. В нём нет гарантий и нет уверенности. У тебя впереди вечность, а ты хочешь махнуть её, не разобравшись особо, на микроскопически малый отрезок времени, отмеренный человеческому бренному существованию! А ты уверен вообще, что ты нужен и будешь им принят? А если он завтра умрёт? А если ты, став человеком, завтра умрёшь, ничего толком и не успев в этой принятой человеческой сущности? Или ты думаешь, тебя это коснуться не может? Я застываю в задумчивости. Кэмерун мудр и незыблем, как сама вечность. Может, он прав? Но в чём? Так и наблюдать безучастно веками за нескончаемым потоком страстей, которых никогда не почувствуешь? Я могу видеть и осознать красоту этого мира, но я никогда не узнаю, что такое тепло и ласковое прикосновение. И я понимаю, что Он создал нас такими совсем не случайно. Если бы мы были такими, как люди, мир бы закончился, толком и не начавшись. Посланников бы не хватило. Я ухмыляюсь этой крамольной безбожной мысли. И мне не страшно. Свободная воля. - И кто такой умный тебя просветил? - Кэмерун с интересом поглядывает на меня. - Авриэль… Иссер… Эрлих. Я не вижу причин это скрывать. - Авриэль?.. Ха. Попался тебе. Бывает же… Или ОН так задумал? Всё может быть. Неисповедимы пути… – и Кэмерун покачивает в недоумении головой. – Сорок лет! Он был последним... Кейн. Дай себе время. Не торопись. Год. Или хоть полгода! Для тебя это ничто. Присмотрись к своему человеку. Может, тебя отпустит со временем... И я, подумав, киваю. ***** «Осенью с тоской миришься. Каждый год в тебе что-то умирает, когда с деревьев опадают листья, а голые ветки беззащитно качаются на ветру в холодном зимнем свете. Но ты знаешь, что весна обязательно придёт, так же, как ты уверен, что замёрзшая река снова освободится ото льда. Но когда холодные дожди льют не переставая и убивают весну, кажется, будто ни за что загублена молодая жизнь», - цитирую я по памяти Хемингуэя. Александр пришёл и нашёл меня. Он меня вычислил. Книга ему помогла. Штамп на обложке указал ему адрес. Я не видел его. Я читал юную леди, а он прошёл у меня за спиной, и я замер, словно в испуге. Алекс поставил книгу на нужное место на полке и стал перебирать пальцами корешки, выбирая новую. Я не смог удержаться. Не смог. И теперь он смотрит на меня с восхищением, но в распахнутых карих выпуклых глазищах мерцают хитрые искорки самодовольства. - Любите Хемингуэя? – я не знаю толком, с чего начать диалог. У меня нет в этом опыта. Алекс не Кэмерун, который знает меня двадцать лет. - Теперь вот люблю, – Ал поглаживает демонстративно корешок «Праздника» и загадочно, многозначительно мне улыбается, будто разгадал мои тайны. - «За рекой, в тени деревьев»? = читаю я, отчего-то смутившись, название выбранной Алексом книги. - Осенняя Венеция. Холодная, но тем не менее величественная и прекрасная… - Вы там бывали? – Ал явно заинтересован. - Бывал, много раз. Но всё же L.A я люблю больше. Ведь тут мой дом... Алекс продолжает мне улыбаться. - Что Вы тут делаете? Хотя это глупый вопрос… - он тоже смущается неожиданно. - Я тут живу. Ал в изумлении поднимает тёмные брови и настораживается. - И… Чем Вы… Занимаетесь? - Я Посланник. Совсем не хочу ему врать и выдумывать что-то. Пусть будет, как будет. - Курьер? – Тёрнер вроде бы успокаивается, зацепившись за простую и приземлённую мысль. - Я Посланник Создателя. От неожиданности Ал делает шаг назад. Видно, что он не то чтобы испугался, скорее, расстроен, разочарован и огорчён. Но всё же пытается быть со мной вежливым и осторожным. Как с ненормальным. - И где же послание, предназначенное для меня? - Вы его уже получили. Я доставил его. - И что это было? – Ал и правда не понимает. Но, слава Всевышнему, он не испуган, скорей, увлечён. - Вы определённо его получили. Как мистер Эрлих? – я не хочу объясняться. Сейчас не хочу. Я желаю идти дальше. - О, замечательно! Операция прошла идеально. И я никого не убил в тот день... - Ал невесело усмехается. - День был хорошим. И он улыбается грустно. - Вы хирург потрясающе неординарный. Вам сам Всевышний скальпель вручил. Я серьёзен, как никогда. И надеюсь, что Тёрнер это поймёт. - Откуда Вы знаете? - Я это чувствую. - Ха. Это совсем не аргумент! - Дайте руку, – я протягиваю ладонь. - Не бойтесь. Всего на пару секунд. Я не причиню Вам вреда. И Алекс, улыбнувшись мне, неуверенно протягивает сильные пальцы, как для рукопожатия. Но я поворачиваю его кисть и укладываю в раскрытую ладонь тыльной её стороной. Пальцы Тёрнера в напряжении подрагивают. - Закройте глаза. На секунду всего лишь. – Я пристально смотрю Алу в глаза. – Я не сделаю ничего неприемлемого или дурного. Клянусь. И он, вздохнув в нерешительности, всё же мне доверяется и закрывает глаза. Я медленно-медленно, осторожно и нежно провожу по его раскрытой ладони указательным пальцем. Веки Ала подрагивают, а дыхание учащается. - Что я делаю? - Вы к-касаетесь меня. - Откуда Вы это знаете? - Я это чувствую... – Алекс дышит прерывисто, нервно, но глаза не открывает и не отнимает ладонь. - Доверяйте своим чувствам. Они Вам не лгут. Я оглядываюсь по сторонам. Повсюду на нас глазеют недоумённо такие же, как и я. - Может быть, мы пройдёмся? Куда угодно. На Ваш выбор. Хоть ненадолго... – И Ал открывает глаза, но руку не опускает, а я продолжаю держать его кисть в ладони. Только больше не провожу по ней пальцем. Взгляд у него затуманенный и словно сонный, но вот он вздрагивает, словно в себя приходя, и я его отпускаю. - О... Я не против. Конечно. И мы спускаемся вниз по лестнице, провожаемые тысячей глаз Посланников в чёрном. Они все внимательно, пристально смотрят нам вслед, перегнувшись через перила. Провожают нас с Алексом взглядом, и мне некомфортно. Словно я нарушаю устав, правила или законы. Словно бы я изгой, ренегат... Но Тёрнер для меня сейчас важнее. - Куда бы Вы хотели пойти? – Александр поглядывает на меня как-то тревожно, словно не верит, что я с ним рядом, или боится, что я оставлю его. - Мне всё равно... – я машинально засовываю руки в карманы плаща, словно это мой дом и моя крепость. Мне так будто бы легче. - Только две вещи. Я не особо комфортно себя ощущаю в публичных местах и привык к тишине и пространству вокруг, не заполненному… толпой. И ещё… У меня нет наличных. Так что… На Ваш выбор. Парк, возможно? - Может, тогда… - Алекс смотрит с сомнением. – Мне нужно выгулять пса. Как Вы… - Я люблю лабрадоров. И Ал спотыкается, чуть не упав, запутавшись в подозрениях и ногах. – Откуда Вы?.. – но, видимо, пересилив себя, он продолжает: – Юки. Так зовут моего пса, и он лабрадор. У нас парк перед домом, и мы могли бы… Ну… может, мини-пикник? - и он неуверенно улыбается, заглядывая мне в лицо, спрашивая моё решение этой робкой улыбкой. Я лишь киваю согласно. Ал вызывает такси. Я знаю, что он не водит. У него нет машины и нет прав, как это ни странно и ни чудно. Он гоняет на велике, как пацан. Смешно, но толково и очень практично. Это в характере. В характере Александра. Мелочи. Мелочи, что делают жизни. - Юки! - я смеюсь. Лабрадор тычет мне мячиком в губы, совсем завалив. - Фу! - Он как будто Вас знает! - Александр кинул плед на траву. - Он говорит со мной, - я треплю пса по холке. - И что он сказал Вам? - Александр наливает вино в пластмассовые стаканчики, протягивая мне один. - Что Вы не спите. Ни в одиночестве, ни вдвоём. Ал замирает, застряв на середине движения. - Вы не можете этого знать. Его взгляд серьёзен и насторожён. Он испуган и дезориентирован. - Так не бывает... - он смотрит растерянно. Но он опоздал. Я хохочу, трепля пса: – Юки - болтун. Не сердитесь, – и Ал успокаивается потихоньку. Начинает неуверенно мне улыбаться в ответ. ****** - Что оно Вам на вкус? - я смотрю пристально на моего человека, сделавшего глоток. – Как оно? Опишите! Ал изумлённо отставляет стакан. – Что?.. - Как оно вам на вкус? Опишите, прошу. Мне интересно услышать... – я тычу пальцем в бутыль. - Если не сложно. Как если бы Вы писали книги. Как Хемингуэй? - Зачем?… - удивляется Ал, но вдруг улыбается: - Терпкое и пахнет солнцем. Светом вот этого светила... -и Ал неожиданно поднимает палец. - Запах жара и подвяленного винограда. Свежий и колет в носу. Сладко, но не как сахар. Сладко внутри. Не густое, но и не как вода. Лёгкое и бодрящее. Щекочущее изнутри. Оно заставляет меня улыбаться и слегка щиплет язык. Я внимаю ему, затаившись. Это как музыка, что я слышу рождающим себя и умирающим днём. - Кружит голову и делает лёгким тело... Приятное. Вкусное. И пьянящее... – Александр опять улыбается неуверенно и смущенно. – Я не писатель. Увы. Я хочу его поцелуя. Я хочу его. Мне не нужно полгода. - Завтра мистер Эрлих выписывается. Но Вы же в курсе? – и Тёрнер кидает на меня странный взгляд. - Он собирает всех на вечеринку и барбекю. Вы придёте? - А Вы будете там?.. Алекс вздрагивает. – Я приеду, если встречу там Вас. - Встретите.