Свободная воля.

- Вы бездомный? – Алекс расстелил плед и уселся на него, скрестив по-турецки ноги, обутые в кеды. Он вообще-то предпочитает узкие тёмные джинсы и заправленные в них тонкие белые футболки, изящные британские брючные костюмы, потёртые косухи и грубые ботинки, смокинги, рубашки нараспашку и высокие сапоги-казаки - этакую смесь в стиле рокабилли 50-х годов с набриолиненной челкой, представляющую собой кусок рок-н-ролла, смешанный с кантри и щедро посыпанный ритмикой блюза. Нечто среднее между эстетизмом, индивидуализмом и имморализмом. Алекс - явление сложное и противоречивое. В нём чувствуется явное преобладание эстетических ценностей над этическими. Мне иногда кажется, что он одевается, чтобы шокировать, и единственное назначение этих напяленных шмоток состоит в доставлении чувственного наслаждения всем, кто заметит его. А не заметить его нереально. Но на работу он мотается в сером спортивном костюме из хлопка. И это естественно - на велосипеде же. Видимо, в библиотеку он приехал прямо с работы. Я замираю от его неожиданного умозаключения и, подумав немного, усаживаюсь напротив, но только боком. Нет, я не боюсь испачкать ботинками его плед. Это, в принципе, невозможно, но я не хочу, чтобы он мог подумать, что я могу сделать это. Длинный шарф мне пришлось намотать на голую шею. Было бы странно его волочить за собой. Он, конечно, не зацепился бы и не порвался. Даже если бы я защемил его дверью такси, он остался бы целым. Но я не хочу причинять Алексу неудобство своим и без того странным видом. Я не стал заходить за ним в дом. Не то что бы он не пригласил, просто я не стал ожидать приглашения. Подумал, что так ему будет комфортнее и спокойнее, и поэтому, выйдя из автомобиля, сразу сказал Александру, что подожду его в парке. Я не забыл, как насторожённо он смотрел на меня. Между нами на пледе лежат яблоки и стоит бутылка вина, которую Алекс открыл с ловкостью и изяществом, говорящим о многом. - Почему Вы так решили? – отвечать на вопрос вопросом, конечно же, моветон, но я растерялся, если уж быть до конца честным. - Вы в той же самой одежде, и у Вас, как Вы сказали, нет денег... – Александр по-доброму улыбается, мягко, словно пытаясь сказать, что не осуждает и понимает, будь это правдой. - Нет. Я не бездомный. Вы ошибаетесь. - Да. Вы сказали, что Ваш дом в Central Library, но я подумал, что это… метафора? Алекс смотрит внимательно, явно ожидая моих пояснений, но я молчу, и он уступает. Отводит свой взгляд. - Как Вы поняли, что хотите работать хирургом? – мне действительно интересно услышать ответ. Алекс медленно отпивает вино. - Я увидел себя в микроскоп… - он делает длинную паузу, и я, затаив дыхание, внимательно жду, чем он продолжит. – Каплю крови… И я осознал, что, я как и все, состою из частиц. Я заглянул в клеточный мир своего организма и понял, что хотела сказать мне эта капля. Я могу управлять здоровьем, а значит, и жизнью. И своей, и чужой. И я захотел научиться делать это так хорошо, как только возможно. - А как же смерть? Если Вы состоите из клеток и они умирают, то умирает и весь человек? - Да. Конечно, а как же иначе? - А что Вы думаете о бессмертной душе? Мне интересно, что на это ответит хирург и человек. Но Ал усмехается покровительственно и свысока. Видно, не верит в серьёзность вопроса. - «И создал Господь человека из праха земного, и вдохнул в лицо его жизнь, и стал человек душою живою»? Вы об этом? Я атеист. Не старайтесь. - Душа - не материальное, вещественное или видимое. Её пощупать никак не получится. Как невозможно потрогать все ваши чувства, мысли, желания, стремления, порывы сердца, разум, сознание, свободную волю и совесть. Человек наделён великим могуществом. Или Вы не заметили? - я улыбаюсь Алексу искренне. Он завороженно слушает, не перебивая. - Человек покоряет пространство, природу, время, болезни, огонь, другие стихии, и всё потому, что душа - всемогущество, то, чем наделил вас Создатель. - Всемогуществом? – Александр вдруг разозлился. Перестал меня слушать. У него явно есть что возразить. - Помните, что ваш Святой Иоанн говорит в недоумении о своём собственном теле во взаимодействии с так называемой Вами душой? «Оно – мой союзник и мой враг, мой помощник и мой противник, защитник и изменник… Что за загадка такая во мне? По какому закону душа соединена с телом? Как можно быть одновременно и своим другом, и своим недругом?» Что же душа не помогает бренному телу, раз она вся - сплошь всемогущество? Я чувствую - это слова хирурга. - Человек толком не знает, для чего он живёт, а следовательно, и чего хочет. И во всём этом разногласии и бардаке не поймешь, кто командует. Скорее всего — тело, ибо его потребности, как у вас происходит извечно, как правило, всегда главнее, на первом месте. А душа подчиняется телу. Этот порядок противоестественен, но вы в этом повинны сами. Я хочу, чтобы он понял меня. Но, по большому счёту, я не расстраиваюсь, хоть и вижу, что он остаётся при своём мнении. То, что я говорю, просто слова для него. Ну что ж. Мне совсем не обидно. Я просто рад с ним общаться. - "Вы"? Почему это "вы", а не "мы"? Вы себя что, к людям… – Тёрнер смотрит придирчиво поначалу, словно хочет кинуться в словесную битву. И добавляет уже неувереннее: – Не причисляете? - А потом вдруг задумчиво застывает. - А что Вы думаете о высших силах? – я не улыбаюсь. Совсем. Я серьёзен как никогда. Алекс смотрит перед собой, как в пустоту. Он явно вспомнил что-то, и это отчаянно важно сейчас для него. Это видно по тому, как изменяется выражение его лица. Он переводит свой взгляд на меня. В нём океан изумления и как будто бы осознание, вместе с надеждой, робостью и недоверием. Он разглядывает меня, словно увидел впервые и не верит тому, что видит. - Знаете… А Вы правы… В тот раз… Я почувствовал… Я… Увидел?.. Я точно знал, что там было нечто. Я всё сделал правильно, верно. Я это точно знаю. Операция прошла безупречно. Он не должен был умереть. Просто не должен был... – Алекс теперь частит, он торопится мне это сказать, словно боится, что я не дослушаю и отмахнусь. - И когда я держал его сердце в руках, – Ал машинально протягивает ко мне ладони, – я поднял случайно глаза и увидел… Увидел… - и он поднимает руку с дрожащими пальцами, словно хочет дотронуться до моего лица. Я забываю, что должен дышать. Я каменею и жду, что он скажет. Неужели я всё-таки был тогда прав? Но как такое возможно? И вдруг в разуме Александра взрывается яркой вспышкой моё лицо. В его памяти я нереально красив. Он меня явно идеализирует, и это так странно - видеть себя в его памяти. - Я точно видел тебя раньше, – шепчет Тёрнер в поражённом восторге. - Но я с местом ошибся. Я помню твои глаза. Ты смотрел на меня в упор. Как я мог такое забыть? - Александр, ты не представишь нас? – от неожиданности я вздрагиваю, а Ал так вообще подскакивает на месте. Майкл подошёл бесшумно, а мы не заметили. - У тебя, как всегда, беззвучный режим на телефоне. Я набирал тебе только что. Не хотел появиться незваным и неожиданно, но ты не услышал. Видимо, у тебя с… твоим новым знакомым очень важная беседа. Тогда извини, если нарушил вашу приватность и конфиденциальность... – Майкл возвышается над нами, сидящими, глыбой; даже удивительно, как он подкрался к нам незамеченным. А то, что он именно подкрался, не вызывает у меня ни малейших сомнений. Это видно по его натянутой, кривой и слегка виноватой улыбке. Я подымаюсь и протягиваю ему ладонь. Я знаю, как нужно приветствовать в этом мире. - Кейн. Алекс даже не делает попытки подняться. Он, похоже, в каком-то ошеломлении, словно его с нами нет, или его не касается то, что сейчас происходит. - Майкл Кристофер Эванс, – и блондин жмёт мне руку - наверное, сильно, это видно по тому, как побелели костяшки его пальцев. Мне, конечно, не больно, но я понимаю, что он делает это нарочно. Если я захочу, я раздавлю его кисть и превращу сильные пальцы хирурга в фарш, но я не хочу и не делаю этого. - Кейн - это фамилия или имя? – он наконец отпускает мою ладонь и посматривает на меня уважительно. - Майлз Питер Кейн, если совсем уж официально. Но лучше Кейн. Мне так привычнее. Я опускаюсь обратно на плед. Я понимаю, что мне пора, но не так сразу. Это будет похоже на бегство, а я не хочу подставлять Александра, который, кстати, до сих пор словно в трансе и никак ни на что не реагирует. Он весь в себе, и я делаю за него приглашающий жест. Майкл садится рядом с Александром, с волнением на него поглядывая. - Хотите вина? Александр налил, но я не пью... – и я протягиваю Майклу стакан, тот его принимает и разглядывает бутылку. -" Dirler-Cade, Gewurztraminer Grand Cru "Kitterle"? Алекс у нас эстет. Только марочные AOP*, ни классом ниже... – и он отпивает из стакана, покатывая вино на языке, и прищуривается от удовольствия. – А что же в пластике? Такое вино нужно пить из бокалов! Я лишь пожимаю плечами. - Я вижу, я вам помешал? Прервал что-то действительно личное и важное? – Майкл начинает нервничать, потому что Ал вообще на него никак не реагирует. - Мы говорили о смерти и о душе, – мне приходится спасать положение. - О! Так Вы проповедник? – видно, что Майкла мои слова успокаивают. - Он не проповедник. Он Посланник, – произносит вдруг глухо Алекс, выйдя из задумчивой комы. И смотрит пристально мне прямо в глаза. Он, похоже, всё понял и принял. - Посланник? И чей же? – Майкл заинтересованно переводит свой взгляд то на меня, то на Александра. - Неважно, – Алекс явно сильно расстроен. Он хмурится и, поморщившись, в пару огромных глотков допивает вино из стакана, чем основательно изумляет Эванса. - Он только что убедил меня в наличии у человека бессмертной души. И Александр вновь наливает себе вина щедрой рукой. - Вы серьёзно?.. – Майкл посматривает на меня с удвоенным интересом. – Быть может, Вы и меня убедите? - Вас - вряд ли, но мы можем подискутировать на эту тему, и начнём, пожалуй, с рассказов о людях, перенёсших клиническую смерть, и о природе и схожести околосмертных переживаний. - С точки зрения патологической физиологии, наука схожесть данных переживаний объясняет схожестью процессов, происходящих в головном мозге человека, находящегося в состоянии клинической смерти, – тут же включается Майкл. - Однако напомню, что не существует никаких способов установить, что за эти процессы ответственен именно мозг. Даже если установлено, что нейронная активность обязательно вызывает субъективное переживание, и связь между ними является законом природы, то и в этом случае остаётся неизвестным, почему эта связь существует, на чём она основывается и каков её механизм. Единственное, что можно сказать об этой связи — что она существует. Фактически это означает признание того, что данная связь является чудом... Майкл хочет мне возразить, но я останавливаю его жестом и поднимаюсь. - Было приятно с Вами поговорить, но мне, пожалуй, пора. Мне нужно навестить друга в клинике. Стараниями доктора Тёрнера его завтра выписывают. Алекс смотрит мне вслед глазами смертельно больной, умирающей и понимающей это собаки. Как только их с Майклом скрывают деревья, я возвращаюсь. Они не видят меня, а мне важен их разговор. Я отчего-то волнуюсь за Тёрнера. Майкл пересел на моё место, но сел, как и Алекс, скрестив ноги, и пристально смотрит на молодого мужчину. Тот его словно не замечает. - Сюзан Мария Девенпорт… Бакстер Кларк Уоллис… - шепчет исступлённо Александр, покачиваясь вперёд и назад. – Скольких он ещё у меня заберёт? Ал поднимает ладони к лицу и рассматривает свои дрожащие пальцы. - А я ничего не смогу с этим сделать… Может, он и за мной…? Майкл прислушивается к похожему на бред шёпоту Александра, нервно теребит в руках стакан, а потом отставляет его: - Что хотел от тебя этот странный сектант? Что за бред о Посланниках? Ал, ты что, повёлся? Это явный развод! Он залез тебе в мозг. Заболтал. Их этому учат. Тебе ли не знать? Посмотри – кто оденется так в жару? Шарф этот идиотский... Но Алекс не смотрит на Майкла. Он смотрит туда, куда я ушёл, и у него такой нестерпимо отчаянно мёртвый вид, что Майкл запинается на полуслове и заглядывает Александру в лицо. - Это он...? Тот человек, по которому ты сохнешь в последнее время? Алекс смотрит в сторону и безучастно кивает. Майкл нервно сжимает в огромной руке стакан и давит хрупкий пластик, разбрызгивая остатки вина, а затем с силой его отбрасывает. - Где вы встретились? В клинике? – Майкл зол, и его фразы звучат требовательно и отрывисто. Это походит уже на допрос. - Ал! Посмотри на меня! На правду я хоть имею право? Тёрнер усмехается словам Эванса и своим мыслям, поднимает на Майкла глаза, плеснувшие болью. - В клинике. Да. – И Ал усмехается снова. Усмешка горестная и кривая. - Столкнулись в холле случайно. Перебросились парой фраз. Сегодня вот встретились в библиотеке… - И тебе хватило пары фраз, чтобы так сразу увязнуть во всём этом?! - Майкл почти кричит. - Я за тобой ухаживал год! Грёбаный ГОД, прежде чем ты подпустил меня ближе! А его ты, увидев два раза, уже притащил почти в дом? – Майкл качает в изумлении головой. – Если бы я не приехал, ты и в постель бы его затащил? - В постель?.. - Тёрнер начинает хохотать. Его смех ненормален. Он какой-то безумный, с ноткой зарождающейся истерики. Но он давится им. - Затащил бы! – Алекс вскакивает на ноги и одним махом допивает вино. Майкл поднимается следом. - Затащил бы!! Я готов был наброситься на него ещё в холле! Понятно? Я искал его. Только и думал о том, где он может бывать. Помнишь книгу? Ту, что ты не приносил? Я не мог понять, как она у меня оказалась, и, как идиот, помчался в библиотеку с нереальной надеждой. И знаешь, я готов был ходить туда каждый день. Потому что цеплялся за совершенно безумную мысль, что это всё не так просто. И я встретил его. Я нашел... – Ал прижимает руку к груди. - У меня чуть сердце не взорвалось. И эту пару часов я был счастлив так, как никогда не был раньше… Но теперь я знаю точно - мы никогда не сможем быть вместе!! Он не сможет! И я не смогу! Не в этом мире! Ясно тебе? И не лезь ко мне в душу! Ты всё равно не поймёшь! И никто не поймёт! Юки! Домой! И он подхватывает в одну руку плед, заставляя рывком Эванса освободить его, а в другую полупустую бутылку и, слегка покачнувшись, идёт мимо Майкла, как мимо пустого места, к своему дому. Безудержно и целеустремлённо. Яблоки разлетелись в стороны. Плед тащится по траве. - Ал! Подожди! - Майкл его нагоняет, случайно наступая на плед, и этот рывок, что делает Алекс в своём нестерпимом желании уйти, разворачивает его лицом к Эвансу. И блондин видит слёзы, и их вижу я. Они просто текут. Вот и всё. Текут, как тогда, на ступенях служебной лестницы клиники. Скатываясь по щекам к подбородку. Огромные. В каждой - искоркой солнце. - Ал. Мой… Мой хороший… Ты что? - И Майкл прижимает его к себе, вжимая в грудь мокрым лицом. – Не смей. Что случилось? Он обидел тебя? Что он сделал? Видно, что Эванс особо не думает о том, что говорит. Для них обоих важен не смысл, а интонация. И Александр постепенно перестаёт вырываться и застывает. Мужчина так прижимает Ала к себе, что я чувствую себя лишним, ненужным и… грязным? - Чёрт с ним, с этим пледом. Оставь. Я потом заберу. Или новый куплю тебе. Юки! Засранец! Быстро домой!.. И я не смею идти с ними дальше. Потому что Эванс забрал у меня моего человека. ***** - Что случилось с тобой? – Кэмерун явно обеспокоен и, кажется, даже взволнован. – Ведь что-то же точно случилось! Ты сам не свой. Не треплешься, как всегда, и не достаёшь меня. О чём ты молчишь столько времени? - Кэм, - я с силой давлю себе на глаза и потираю лицо. – Я не знаю, как поступить. Его любит смертный. Так сильно, что это пугает меня. Так любить невозможно. Ты и представить не можешь, как сильно это чувство. - Сильней, чем твоё? - Посланник Тьмы заинтересованно смотрит, и я вдруг понимаю, что, как бы это ни было нереально, ему не всё равно. Двадцать лет всё же вместе. А может быть, дело даже не в этом. Он что, за меня переживает? Как странно. - Возможно, сильнее… Я точно не знаю. - Так ты передумал? Засомневался? Но в чём? Я долго молчу и пытаюсь найти, подобрать верные, правильные слова, чтобы он понял. И мне впервые за все эти годы мучительно жаль, что я не могу просто впустить его в собственный разум, как если бы был человеком. - Теперь я не уверен, что то, чего я хочу, чего так желаю всей своей сутью, имеет право на то, чтобы быть. Кэм явно меня не понимает: - Да почему? Как я понял – он любит тебя. Не этого смертного. Что за дело тебе до него? – Кэмерун в удивлении даже отшатывается. - Что за чушь? Приди и возьми себе то, что уже и так принадлежит только тебе. - А почему ты решил, что я имею на это право? Почему ты считаешь, что я могу забрать сердце одного смертного и разбить сердце другому? - Все люди так делают. Берут себе то, что могут забрать. Привыкай, коль решился упасть. Но хотя… - Посланник оглядывает меня, словно увидев впервые, и вдруг улыбается грустно. - Ты не они. И ты не я. Я б и не задумался даже об этом. Я скажу тебе лишь одно – свободная воля. Каждый имеет право принять решение. И твой доктор - не исключение. Не решай за него. Пусть предначертанное случится. Я тебе даже завидую. Слово чести. Клянусь, – и Кэм и вправду кладёт ладонь на небьющееся сердце в груди, сложив пальцы в нужном порядке для клятвы. - Я бы пошёл туда, если бы не был доисторическим, архаичным и вечным трусом. Слишком долго я в этом мире. Я бы, возможно, хотел... Я устал. И жестоко завидую. Я завидую тебе, Кейн, потому что ты нашёл того, ради кого ты готов всё изменить, а я такого человека не встретил.