Свободная воля.

Я просыпаюсь от странного чувства и сначала не могу себе его объяснить. Я лежу на спине, надо мной деревянные балки перекрытия потолка. Раннее утро. Солнце, похоже, цепляется за горизонт и путается в сосновых иголках. Тёплый плед не даёт мне замёрзнуть, хоть из окна ощутимо тянет утренней свежей прохладой. Бок греет спина спящего и похрапывающего лабрадора. Мне хорошо, но как-то смутно. Я поворачиваю голову набок и врезаюсь с размаха в кинжально-острый, пронзительный, неморгающий взгляд тёмных глаз, словно плещущих масляной, нефтяной чернотой. Ал, приподнявшись на согнутом локте и упершись виском в ладонь, пристально смотрит мне прямо в глаза. Сколько он, интересно, не спит? Мне становится жутковато от этого взгляда. Он неживой. Не может человек не моргать так долго. — Где твой плащ? - хриплый, очевидно, со сна, голос Алекса заставляет меня вздрогнуть. Не ожидал такого вопроса. — Сохнет в ванной. — Ты промок? — Я промок. — Что с лицом? — Сам как думаешь? - я начинаю немного злиться. Не так представлял себе наше первое утро. Вернее, я никак его себе не представлял. — Тебя Майкл привёз? - продолжает Алекс хрипло и тихо. Я лишь киваю. - Упрямый он, сукин сын, - произносит Тёрнер с толикой злости, почти незаметной в бесконечности уважения, и откидывается на подушки со вздохом. Долго молчит, и мне тоже сказать ему нечего. В давящей тишине слышен храп лабрадора. — Я просил оставить меня, - произносит Алекс как-то совсем безысходно и мёртво. - Я не просил ЭТО делать. — Ты хотел меня, - говорю я с нажимом и убеждённо. Теперь уже я опираюсь на локоть и заглядываю Алу в лицо. — Так отчаянно, что жаждал смерти. Ждал её. Ты себя убивал. Думал, что я приду за тобой. Глупец. Да я мог даже и не узнать о твоей кончине! А если бы и узнал, это было бы чудо. Ради чего, Александр? Ради призрачных пары мгновений? Там, куда я отвёл бы тебя, мне бы не было места! Ал садится напротив, скрестив ноги, я делаю то же самое. Плед сползает, и Тёрнер скользит за ним взглядом, оглядывая мою грудь и живот. — Какой ты… красивый, - произносит он сипло, но уже не ото сна. - Хоть бы и пара мгновений... Мне в этой жизни уже ничего не было нужно. Ты был недостижим. — Но ты мог увидеть меня! - я действительно его не понимаю. - Ты же знал, где меня найти. — Я боялся. — Да чего?! - я в совершеннейшем изумлении. Александр шумно, с трудом вздыхает. — Я чувствовал. Я был уверен… Ты хотел сделать это - стать человеком, упасть… Отказаться от великого дара бессмертия. И… Я отчаянно, зверски желал, чтобы ты на это решился. До безумия, до черноты в глазах, до животного желания выть, до мучительных спазмов. Но я не думал, что я достоин. Я и теперь так не думаю, — Ал сейчас выглядит страшно. Он словно бы не в себе, будто болен чахоткой. Высохший, бледный, с ярким, пылающим румянцем горячки на впалых щеках. Тёмные тени лежат под глазами. Веки воспалены, и в глазу лопнул сосуд. Он резко пахнет чем-то весьма неприятным, но я люблю его. Я люблю. — Я так хотел, чтобы ты стал моим… - продолжает вдруг Алекс жалобно. - Но я боялся, что если увижу тебя — не смогу отпустить ещё раз. И ты сделаешь это. А потом пожалеешь и будешь меня проклинать. И сейчас я боюсь. Ты и представить не можешь, как сильно. Я в паническом страхе, я в ужасе, доводящем до одурения... — У меня есть… был друг. Посланник Тьмы Кэмерун, - я задумчиво смотрю на Александра в надежде, что он услышит. Что он поймёт. - Он существует так долго, что уже и не помнит, сколько. Он сказал, что завидует мне. За тысячи лет он не встретил СВОЕГО человека и ни на что не решился, а мне сам Создатель помог. Я вот встретил, — и я улыбаюсь Алексу ободряюще. — И… сколько ТЫ существуешь? - Ал затаил дыхание, ожидая ответа. — Я гораздо, гораздо моложе — всего лишь ровесник L.A.   Ал в восхищении распахивает воспалённые, опухшие глаза. — Почему же ты выбрал МЕНЯ? Из семи миллиардов живущих? — А ты меня почему? Как ты себе представляешь моё объяснение? - я растерян немного. - Сам-то ты как сформулируешь? — Я не выбирал… - шепчет Тёрнер. - Я увидел — и всё. Я пропал. Блять! И Эванс стоит перед моими глазами... Как порча, как наваждение, что необходимо срочно развеять. — Слёзы, - говорю я как можно быстрее, чтоб не передумать. - Они текли у тебя по щекам, когда ты скрывался от всех на лестнице. Хелен, ваш разговор и тот малыш. Эванс, который готов ради тебя на всё. Тот старик, которого ты вытащил, и ещё… Ещё одно. Ты увидел меня. Смертный не может увидеть при жизни Посланника, а ты увидел. Ты спорил. Ты бился, и я на мгновение вдруг поверил, что ты это сделаешь — вернёшь душу в мёртвое тело, отнимешь её у меня и станешь равным Создателю. И пусть это крамольно, но я захотел, чтобы всё у тебя получилось. Ты бился за жизнь малознакомого человека, как за свою, потому что жизнь для тебя бесценна. И я захотел жить. — Можно мне… - и Тёрнер сглатывает, судорожно захлебнувшись в волнении. - Дотронуться до тебя? — Всё, что только захочешь. Всё, что угодно. Я буду счастлив и благодарен, - отвечаю я всем своим бьющимся, ноющим сердцем — и Алекс тянет трясущуюся ладонь и кладёт её мне на грудь. Ох! От его прикосновения волоски на предплечьях разом становятся дыбом, сердце падает, а живот накрывает волной, скручивает сладкой болью. Я не знал, что бывает так больно и мучительно хорошо. Я вообще не знал, что хорошее может так мучить. Я вздрагиваю, и Ал замечает это. Он видит, как мои руки за мгновение покрываются мурашками. Видит, как я тяну воздух сквозь сжатые зубы. Видит, как я задыхаюсь. Как не могу вздохнуть. Я много раз наблюдал, как человека бьёт электрическим током. Не понимал никогда, что он чувствует в этот момент, а теперь понимаю. Ладонь Алекса на груди словно бы прикипела. Притянула меня, завладела. Мышцы свело томительной судорогой. Сердце заныло пронзительно больно. — Ты чувствуешь! Я же вижу! Ты ощущаешь меня! - Ал в каком-то безумном восторге ведёт ладонью мне по груди. - Ты отзываешься, Майлз! - его просто трясёт, и я накрываю его кисть ладонью. Не хватало мне сейчас сердечного приступа. Неважно, чьего. — Ал. Алекс! Ал, послушай. Послушай меня. У нас будет всё. Всё, что мы пожелаем! Но не сейчас. Тебе нужно прийти в себя, отдохнуть. Ты ложись. Я сейчас буду тебя реанимировать. Эванс оставил мне руководство, - и я улыбаюсь ему, истратив до края все силы (что, как ни странно, ещё оставались) и очень надеясь на то, что делаю это уверенно. Я пытаюсь быть с ним убедительным и поймать его расфокусированный, мечущийся по моему телу, полубезумный лихорадочный взгляд. Мне это не удаётся, и тогда я ловлю не взгляд — я ловлю его горящие скулы в ладони и заставляю поднять на меня глаза. — Ал, ложись! - я пытаюсь быть строгим, хоть моё сердце давно за критической точкой плавления, а желание обладать, сжать в объятиях это больное, иссохшее тело выходит за все пределы шкалы что по Цельсию, что по Рихтеру, Бофорту, Меркалли, Фаренгейту - да по всем ним, вместе взятым, грозя катастрофой. Volcanic Explosivity Index внутри меня с показателем VEI 6. Я взорвусь. Это точно. — Ложись! Я сейчас, - и пытаюсь сбежать, оставив его одного. Мне нужна передышка. Но полотенце на бёдрах давно развязалось и остаётся в постели. Нет, мне не стыдно за то, как я выгляжу. Я знаю, что я, по меркам людей, вполне себе… Ну, неплох. Уверяюсь в этом, услышав протяжный вздох Александра. — Ал, брюки точно не высохли. Можно мне что-нибудь из твоего? — я оборачиваюсь к Тёрнеру и зачарованно наблюдаю за тем, как он алчно меня разглядывает, не моргая. — Конечно. Всё, что найдёшь, - Ал вдруг вздыхает так томно. - Но мне будет жаль. Просто адски! Мне так нравится вид... Похмельный Тёрнер пытается пошутить? Или флиртует?.. Я роюсь в комоде и выуживаю такие же хлопковые штаны, что надеты на Тёрнере, и толстовку. Натягиваю всё найденное на себя и спускаюсь.       Аспирин, бананы, томатный сок, шоколад. Я поднимаюсь по лестнице и вижу Ала, сидящего на кровати и судорожно вцепившегося в плед, как в последнюю надежду или в то, что осталось, когда ничего больше нет. — Я никуда не денусь. Не надо так… Ал, — я протягиваю ему бананы. — Ну, если только ты сам не захочешь избавиться от меня, — я посмеиваюсь не особо-то весело. — О чём ты сейчас? - он непонимающе рассматривает меня тёмными и странно сияющими глазищами. — Вот послушай, - я пытаюсь как бы шутить, но это совсем не шутка. Мне искренне страшно. - Я не Эванс... - Алекс и ухом не ведёт на этой фразе. - У меня нет работы, нет денег и нет документов. Теперь я бездомный. Свалился тебе на голову и, скорее всего, стану огромной проблемой. Я знаю мир, но я не жил в нём как человек. Я могу заболеть, захандрить, потерять веру в свои силы. Хотя, о чём я?.. Я пока и не знаю ничего о том, что умею, и умею ли что-то. Тебе достался "кот в мешке". Я могу тебя разочаровать, могу наскучить и надоесть. Я могу не подойти тебе… - я откровенно краснею, и сердце сильнее бьётся. - Ну… в постели. Принцип я знаю, но… — Всё, что у меня есть — наше. Твоё и моё, - перебивает меня Александр. - Документы мы сделаем. А работать тебе необязательно. У меня есть сбережения, я вполне обеспечен. Если ты заболеешь, то у тебя уже есть личный врач. Если ты захандришь — я утешу тебя. А что до остального… - он оглаживает пламенеющими пальцами мою кисть. - Пока не попробуем — не узнаем, верно? И это, как понимаю, будет твой первый раз? У меня пылает лицо и, похоже, глаз дёргается. Я пихаю стакан с аспирином куда-то в сторону Александра, остальное ставлю на столик и придвигаю его прямо к кровати. — Надо Юки вывести, - и я подхватываю всхрапывающего громче от неожиданности, спящего сладким сном лабрадора и тащу его вниз по лестнице. Тёрнер смутил меня.

***

Внизу я выпускаю Юки и запираю дверь. — Ал! Где твой телефон? — кричу я ему наверх. — Надо Эвансу позвонить! — Я не помню. Наверное, валяется где-то разряженный, — слышу я неуверенный и слабый голос. Телефон предсказуемо обнаружен мной на диване, застрял между сиденьем и низкой спинкой. Я пытаюсь его включить, и, как ни странно, мне удаётся. Экран загорается, и тут же на нём высвечивается сорок три уведомления о пропущенных вызовах и двенадцать непрочитанных смс. Эванс. Конечно же, Эванс. Я беру с дивана четыре декоративные подушки с изображением экзотических животных и велосипедов и поднимаюсь наверх. — На. Звони, - я протягиваю сидящему Тёрнеру телефон. - И ложись давай! Упрямец. Не заставляй меня тебя уговаривать. Не веди себя как капризный ребёнок.   Алекс смотрит на телефон и откровенно недовольно морщится, но трубку всё равно берёт. Я включаю напольные лампы и затыкаю окно подушками. Жаль, вчера не догадался. В комнате всё же довольно холодно… Я не хочу подслушивать и пытаюсь спуститься, но Ал не даёт. Цепко хватает меня чуть повыше запястья и с силой тянет, заставляя присесть на кровать. В трубке я слышу взволнованный голос мужчины, его быструю многословную речь. Он явно пытается вправить Алу мозги. Алекс отвечает односложно. — Нормально… Да. Всё в порядке. Больше незачем… Нет. Не буду. Понял. Да. Две недели… Скажи ему — я благодарен и очень ценю то, что он делает для меня… Хорошо, Майки. Спасибо тебе (почти уже шёпотом). Ты спас меня… — на другом конце трубки наступает безмолвие, как в ледяной пустоте мёртвого космоса. Молчание тянется долго. Тёрнер, наверное, не замечая, что делает, так сильно сжимает моё предплечье, что я непроизвольно морщусь. — Всегда пожалуйста, - слышен ответ звенящего сталью голоса, и Эванс, не прощаясь, сбрасывает вызов. Алекс, застыв, ещё слушает короткие гудки какое-то время, а потом, спохватившись, разжимает хватку пальцев и выпускает меня. — Артур не принял мою отставку. Дал мне отпуск и ждёт возвращения в Центр. — Так это же великолепно! — я искренне за Тёрнера рад. — Ты будешь снова спасать людям жизни. Заниматься любимым делом, биться за них. Делать то, что, возможно, умеешь лучше других на земле. Я так счастлив, что ты не успел спустить свой талант, свой дар в выгребную яму! — Но тогда у меня не получилось… - Тёрнер смотрит с волнением и вниманием, наклонив голову набок. Ему важно, что я отвечу. — Авриэль Истер Эрлих. Не забыл о таком? Ты продлил жизнь Падшему. Только из-за тебя он наслаждается любовью близких. «Use the means, and God will give the blessing» («Используй все средства — и Творец благословит»), иными словами: «Делай, что должно, и будь что будет!», — и Ал в задумчивости мне кивает. Я, если честно, думал о том, что он будет с естественным неуёмным человеческим любопытством расспрашивать меня о том, что произойдёт с ним после смерти, но, как ни странно, я ошибаюсь. — Посиди со мной, Майлз. Расскажи мне что-нибудь. Всё равно что. То, что захочешь. Мне спокойнее, когда ты рядом, — и Алекс со вздохом укладывается на подушки. И я начинаю рассказ. О том, как необычайно красиво выглядит обитаемая планета Земля с высоты самого огромного лунного кратера Байи. О лунном рельефе вблизи терминатора, когда солнце у лунного горизонта, и любые неровности на поверхности отбрасывают длинные-длинные тени, которые в отсутствии атмосферы сохраняют чёткую форму. О том, что планета похожа на блестящий переливчатый марбл, окутанный тонким, почти невидимым слоем газа, в завитках облаков бело-голубого цвета, проплывающих над поверхностью. О том, как она сияет в черноте и пустоте красивым голубым светом, похожим на цвет драгоценных камней — сапфира и аметиста. О том, какое это незабываемое зрелище. Нечто успокаивающее, прекрасное и вдохновляющее, внушающее смирение перед неизбежной истиной: мы все существуем на маленьком, хрупком камушке синего мрамора, что безнадёжно затерялся в космической пустоте. И он дрейфует в черноте космоса, а Луна — холодный каменный шар, ближайший небесный друг. О том, как Земля теряется в сияющих ледяных кольцах Сатурна и только кажется огромной с поверхности, а в космосе превращается в маленькую, еле заметную точку, сравнимую по яркости с не самыми примечательными звёздами в небе. И тем удивительнее выглядит наш дом… и тем более одиноким он кажется. Маленький и одинокий мирок, в котором разыгрываются все наши триумфы и все наши трагедии. Я рассказываю внимательно и зачарованно слушающему меня Тёрнеру о самых поразительных и красивых местах на планете, где я побывал. О том, как прекрасен и как величественен рассвет в горах Хуаншань в восточной части Китая. Как встающее солнце освещает гранитные скалы удивительной причудливой формы, нагромождения которых, покрытые соснами местной редкой породы с фантастическими очертаниями, воспетые китайскими художниками и поэтами со времён династии Цинь, напоминают фигуры животных, птиц и лица людей, утопающих в лёгком, невесомом облачном море. О «свете Будды» — глории, ореолом сияющей на облаках. О совершеннейшем чуде — о радужных скалах Чжанъе Данксиа в провинции Ганьсу, похожих на причудливый слоёный пирог и окрашенных Создателем в неисчислимое множество цветов и оттенков. Словно гигантский художник решил смешать краски на исполинском мольберте. О «Гигантском зеркале Бога» Салар-де-Уюни — высохшем соленом озере на юге пустынной высокогорной равнины Альтиплано в Боливии с бескрайними, сверкающими на солнце соляными просторами, которые в течение дня постоянно меняют окраску. О том, как озёра Поопо и Титикака в сезон дождей выходят из берегов, и небольшой слой воды, покрывающий соляной пласт, превращает пустыню в гигантское зеркало. И о сотнях удивительных розовых фламинго, разгуливающих по зеркальной озерной глади. Это зрелище потрясает. Небо над головой и под ногами, и ты просто паришь в бесконечном восторге... Алекс смотрит на меня безотрывно, но веки его постепенно всё больше и больше тяжелеют, и он потихонечку засыпает. Сам засыпает. Я усмехаюсь по-доброму про себя. Из меня получилось замечательное снотворное. Я сижу с ним ещё какое-то время, прислушиваясь к тихому и размеренному дыханию своего человека, и мечтательно улыбаюсь сказанным мною словам: «У нас будет всё. Всё, что мы пожелаем». Я повторяю мысленно эти слова раз за разом. Как мантру, как заклинание, как, возможно, молитву. Я знаю точно, Создатель слышит меня. Когда я понимаю, что Тёрнер крепко уснул, я аккуратно, боясь потревожить, его оставляю. Спускаюсь, прикрыв за собой приоткрытый ранее люк, отделяя себя от него светлым и тёплым деревом. Хочу оглядеть территорию и округу. Плащ, конечно, не высох, и я без излишней застенчивости обследую два шкафа, что стоят при входе в комнату. Короткая чёрная кожаная косуха Тёрнера чуть жмёт мне в плечах и с трудом сходится в талии, но это мелочь. В кармане находится портмоне, в нём достаточно наличных. Замечательно. Мне не помешает сходить за покупками. Кроссовки, бельё, зубная щётка — минимум того необходимого, что мне нужно теперь в этом мире. Я подхватываю со стола связку ключей и покидаю дом. В гараже, конечно же, нет машины, но на креплении, вмонтированном в стену, подвешены два велосипеда. Ещё один шикарный шоссейный карбоновый BMC Roadmachine 01 ONE Blue Red Black — почти полная копия того, на котором Ал гоняет по улицам L.A. в клинику и до дома, и тот, что попроще, но помощнее — BMC Roadmachine X Black Grey, уверенный и легкий универсал, спутник для путешествий на неизвестную территорию. Он явно Эванса, и я его не снимаю. Он мне не принадлежит. Александр мне сказал, что всё, что у него есть — наполовину моё. Так что я забираю Blue Red Black. Я знаю, сколько он стоит. Больше тринадцати тысяч баксов. Тёрнер не врал о своей обеспеченности. Два велика по цене Lexus RX350 2016 new gen или Mazda CX-9 — это круто. Такой велосипед не упрут у магазина, не рискнут. И я влетаю в седло. Ветер сразу впивается в мои волосы и треплет их панибратски. Солнце яркое и греет моё лицо. Я счастливо жмурюсь, вдыхая всей грудью запах этого утра.