Свободная воля.

Stand by me Останься со мной Nobody knows the way it's gonna be Никто не знает, как всё обернётся Stand by me Останься со мной Nobody knows, Никто не знает, Yeah, nobody knows the way it's gonna be Да, никто не знает, как всё обернётся Не удержавшись, я подпеваю раз за разом повторяющиеся слова припева. Oasis - любимая группа Тёрнера. В кармане нашёлся маленький MP3-плеер с наушниками, и теперь я наслаждаюсь ещё и музыкой. Конечно, она совсем не похожа на ту, что я слышал с восходом и на закате солнца, пока не шагнул с крыши "Сити Нэшнл Плаза", но мне нравится песня, созданная человеком. Я задумываюсь о том, отчего у меня так легко получается управлять своим телом. Ведь все эти ощущения, что я испытываю - это всё так необычно и ново... Вот на велике я никогда раньше не ездил, только наблюдал безучастно, как делают это живые смертные, и по ветке сосны прошёл, не раздумывая о том, получится ли. В окно заскочил, как заправский гимнаст. Я просто чувствовал, знал на подсознательном уровне, что и как нужно делать, и тело слушалось и откликалось. Держать равновесие - вот мой талант в этом мире. На чём угодно и где угодно, что бы со мной ни случилось. Дар Творца – равновесие и абсолютное отсутствие боязни высоты. Эрлих прав. Это дар, и я могу использовать его, как сочту нужным. В жизни. Вот в этой жизни, где я лечу на тёрнеровском велосипеде по влажной трассе и напеваю себе под нос. Кое-какие способности всё же остались со мной. Я раскидываю в стороны руки, раскрывая ладони. Я лечу над дорогой и улыбаюсь вставшему солнцу и новому дню. Он пахнет солью и терпкостью маслянистой коры, хвоей и обещанием. Он пахнет надеждой и предвкушением. Счастьем. Будущим… Как хорошо! Мне хватает чуть более двух часов, чтобы добраться до магазина, и мне не помеха даже тот лесовоз, что вырулил из-за поворота на трассу прямо передо мной, пока я смотрел в облака и распевал не смущаясь. Меня оглушил рёв сигнала, громкий скрежет и визг тормозов. Огромный седельный тягач "Peterbilt", сияющий хромом, алеющий новой краской капота, гружёный спиленными кривыми стволами, выехал поперёк трассы, еле вписываясь в поворот. Водитель меня не сразу заметил и попытался остановить лесовоз, но куда там! Я даже сначала не понял, что мог погибнуть, вбившись на скорости в рёбра сосны. Я не понял, но инстинкт всё решил за меня. Я всего лишь ловко упал, завалив велосипед набок. Протащило меня по влажной дороге прилично. Первая мысль: "Куртка Алекса... Я расстрою его." А потом я влетел между передней и задней подвеской прицепа медленно двигающейся огромной машины. Прямо между двух пар гигантских спаренных друг с другом колёс. Пожираемый мощью и рёвом машины, я оглох и как-то разом, наверное, одурел, потому что, скользя под брюхом железного монстра в паре дюймов от надвигающегося колеса, я мог думать только о велике. Алекс точно меня убьёт. Лишь вылетев из-под машины с другой стороны вместе с велосипедом, усевшись на задницу, переведя дух и оглядев велосипед, я осознал, что могло бы случиться, и только тогда испугался уже запоздало. Тягач наконец закончил своё грузное, шумное торможение. "Yeah, God only knows the way it's gonna be..." Да, одному лишь Богу известно, как всё обернётся. Oasis допели песню, и я снял наушники. От осознания факта, что всё бы закончилось, так толком и не начавшись, меня затрясло. Заколотило так, что стал трястись велик, лежащий у меня на коленях, позвякивая педалью о мокрый асфальт. И первая мысль, посетившая мою одуревшую от ужаса голову, была: "Тёрнер!" Что бы с ним стало, когда, проснувшись, он бы меня не нашел и больше бы не увидел. Но, видно, Создатель меня не наказал, а преподал мне урок. Я теперь смертный и должен быть осторожнее. Водитель, явно напуганный до усрачки, пожилой усатый толстяк с красным лицом, примчался галопом, смешно потряхивая прыгающим выпирающим из-под клетчатой тёплой рубашки пузом. Он принялся меня трясти и охлопывать со всех сторон, проверяя, есть ли увечья или открытые раны. И только когда убедился, что я не пострадал, шумно вздохнул. Мы оба перевели дух. - Парень! Ты в рубашке родился! – толстяк наконец успокоился. Я тоже. Он предложил меня подвезти до ближайшего медицинского учреждения, но я отказался. Как ни удивительно, я почти не пострадал, в отличие от куртки и штанов Тёрнера. Даже Blue Red Black оказался цел, лишь руль слегка поцарапался, но это такие глупые мелочи в сравнении с тем, чем могло бы закончиться моё эпичное падение уже в человеческой сущности. Прикупив необходимое, уложив всё в рюкзак и переобувшись, я, уже без приключений на свой тощий зад, возвращаюсь. Алекс всё ещё спит, и я решаю, что это к лучшему. Посетив уборную и поудивлявшись тому, во что во мне превратился съеденный вчера гамбургер, и прислушавшись к своим ощущениям, я решаю, что пора бы и чего-то откушать. Обследовав холодильник, я решаю, что выбор за стейком и салатом. Его восхитительный нежный вкус я вспомнил мгновенно. Думаю, мясо пожарить и порезать салат мне будет по силам. Когда по всему этажу тёрнеровского домика распространяется соблазнительный аромат жареного стейка, Алекс тихонько спускается. - Осваиваешься? – он взлохмачен и всё так же бледен. - Да вот хозяйничаю тут. Ничего? - Да отлично всё. Пахнет вкусно. - Будешь? – я показываю лопаткой на подрумянивающееся мясо. - О нет, – Тёрнер морщится. - Лучше сока. Я в душ заскочу, – и неверной походкой направляется в сторону ванной комнаты. - Помощь нужна? – я действительно за него беспокоюсь. - Справлюсь. Ты лучше за мясом присматривай, – и Алекс скрывается в ванной. Возвращается он весьма посвежевшим и усаживается за стол напротив меня. Попивая томатный сок из высокого тонкостенного стакана, внимательно за мной наблюдает. - Ты так аппетитно ешь. Так смакуешь… У тебя чертовски довольный вид. Ты не ешь, ты наслаждаешься каждым кусочком, каждым глотком. Я бы, не раздумывая, посетил самый дорогой ресторан или самую нищую забегаловку, если бы я увидел, как ты в ней вкушаешь всё, что угодно, от лобстера до хот-дога. Нравится ощущать вкус? - Ммм… - я лишь киваю с набитым ртом. И, проглотив наконец, отвечаю довольно: – Ещё как! Первый раз за двести тридцать семь лет ем стейк. - Тогда загадай желание. Только мне не говори, а то не сбудется. Ооо… Майлз Питер Кейн! Я, похоже, знаю, что ты только что загадал! Алекс вскакивает и, перегибаясь через низкий журнальный столик, нежно и как-то очень уж аккуратно касается моих масляных губ. От неожиданности я замираю. Алекс больше не пахнет так неприятно, как раньше. Сам он благоухает тонким свежим запахом геля для душа и чем-то ещё, что по незнанию я не могу идентифицировать, а губы – томатным соком и мятой. Они твёрдые и упрямые, как и сам Алекс, который мгновением позже уже отрывается и разглядывает моё ошарашенное лицо. Ал берёт со стола салфетку и осторожно вытирает мне, а после себе заблестевшие губы. - Ма. Доедай, прими душ, а то ты вспотел слишком сильно, и поднимайся. Я буду ждать тебя наверху. Я смотрю ему вслед, буравя взглядом уверенную прямую спину, и мне становится страшно. Страшно до дрожи в коленях. До нервной икоты. Он-то знает, что будет делать, а вот я - вовсе нет. - Алекс! Постой! – мне просто жизненно необходимо ещё время. – Я порвал твою куртку и поцарапал велосипед, – выдавливаю из себя подрагивающим от страха и волнения голосом. Ал застывает на месте, медленно-медленно оборачивается, возвращается, как сомнамбула, обратно и садится опять на то же место. - Так... Чего ещё я не знаю?! - Ну, я подумал…. Ну, что ты не будешь возражать, и взял твою куртку и Blue Red Black, и съездил в Лейк-Вэлли потратить немного твоих денег. - И?.. – Алекс пристально смотрит, нахмурившись, и вид у него ну совсем не добрый. - Я упал, и меня протащило по мокрой дороге вместе с велосипедом. Но он в порядке, – поспешно сообщаю Тёрнеру я. – Только поцарапался малость. А вот куртка, прости, на выброс... - я чувствую, как моё лицо заливает румянец стыда. Он палит мои щёки. - И?!. – голос Тёрнера звучит всё более и более угрожающе. Соврать я ему не могу, а промолчать уже поздно. Я сдал себя с потрохами, когда мучительно покраснел. - Я лесовоз на обочине не заметил. Таращился в небо и слушал "Stand by Me". Пришлось падать, чтоб не воткнуться. То, что я проскользил под брюхом едущего грузовика, Тёрнеру знать совсем необязательно. Он и так губы от бешенства сжал, и они побелели, да и ноздри вон как раздуваются. Точно. Он бесится. - Ты какого хера творишь, чёртов Кейн! Ты свалил без меня! Ты чем, блять, думал? Задницей, видимо. Ты человек всего ничего... Идиот! Если с тобой что-нибудь произошло бы, я мог тупо и не узнать. Ты даже не знаешь мой номер! - Ты узнал бы, – бурчу я, обидевшись за «идиота». - Я бы Эвансу позвонил, если что... - У тебя есть телефон? – слышу язвительное и молча с достоинством достаю из новых серых спортивных штанов, которыми пришлось заменить рваные на бедре тёрнеровские, примитивный дешёвый мобильник. Бросаю его небрежно на стол перед собой. - А если бы ты был без сознания? Я так же молча тыкаю пальцем в экран. В памяти всего лишь один телефонный номер, что связывает меня с Тёрнером до сих пор, может, и тонкой, но точно не рвущейся нитью. - Ладно. Согласен. Ты подготовился. Но я прошу тебя, очень прошу - хотя бы какое-то время не уходи в одиночестве! Ты мне хоть записку оставил? Я понуро трясу головой. Алекс вдруг опять перегибается через стол и ловит горячей ладонью моё лицо. Поглаживает большим пальцем скулу, а потом челюсть. Приближает лицо и, видимо, чувствуя моё напряжение, не целует, а потирается длинным и острым носом о мой, что гораздо размерами меньше. Он щекочет меня и обжигает дыханием, шепча мне прямо в губы: – Ты напуган? Боишься? Зачем ты рассказал мне всё это именно сейчас? Тянешь время? Волнуешься? Ма, ты не бойся. Я о тебе позабочусь. Я от тебя как отбитый на голову экстазивник или "ширяла". Ты - моя ломка и мой приход. Ты моя героиновая игла и моя зависимость. Ты моя страсть и моя мука. Но я не сделаю ничего, что тебе не понравится. Верь мне. И я ему верю, но… Тёрнер меня выпускает и распрямляется. В мягко обтягивающих его бёдра штанах я наблюдаю бугор. Нет. Бугрище. А вот сам я такого воодушевления не испытываю. Ни на раз. - Не копайся там. Я тебя жду. Пожалей меня, – и Тёрнер идёт невозможно красиво и чуточку похотливо, лишь самую малость виляя бёдрами, так, что из меня воздух вдруг весь выбивает мгновенно. Не могу оторвать взгляд. Два упругих круглых выпуклых полупопия, разделённые едва заметной под мягкими спортивными брюками впадинкой, словно живут своей жизнью. Манят призывно накрыть их ладонями и огладить. Мять. Целовать. Сжать. ***** Алекс ни на секунду не остается в покое. Он выгибается, трётся, елозит лопатками мне по груди. Двигается безостановочно. Притирается. Стонет жалобно, почти беспрерывно и рвано. Ахает, шумно вздыхает и заставляет меня падать и падать в вечную бездну. И в этом падении, восторженном удивлении - что это со мной, что это я делаю с ним, что он падает так же, как я, в ту же бездну, - я могу лишь шептать его имя и отчаянно целовать то, что он хочет и что позволяет. Нежнейшую кожу на внутренней стороне руки, что он закинул за мою шею, прогнувшись и наклонившись. Отчаянно трепетное местечко под выбритой гладкой подмышкой, которое, если чуть дольше ласкать языком, мгновенно становится сосредоточением всей воли Алекса, центром его мироздания, местом, нежа которое я сам могу кончить лишь от того, что я чувствую, как он заходится в трепетном и безумном желании. Маленький, тёмный, колкий, как льдинка, выпяченный от жажды и неги сосок, затвердевший, как камушек, в этом его безумии наслаждения мной. О Создатель! Я делаю это с ним. Я точно знаю, КАК это делать… Тело любимого я изучил, пожалуй что, лучше, чем своё собственное. Каждый изгиб. Каждую впадину. Каждый, мать его, бугорок, каждый намёк на зарождающуюся морщинку. Я знаю, что ему нужно, чтобы заставить выкрикивать и выстанывать моё имя. Просить, требовать, умолять. Стонать, содрогаясь в восторге, а после всхлипывать от наслаждения. Я гоню сладкое, горькое воспоминание об этом утре, в котором я тоже почти погиб. Хватит. Нет. Я не стану. Не буду вспоминать об этом снова и снова. Это меня убивает. Оно меня мучает. Это пытка - раз за разом думать о том, что, стоило мне задержать его поцелуем на пару минут, и ничего бы не произошло. Он сейчас был бы рядом. Дулся бы потешно, как девушка, упирая манерно согнутые кисти рук в бока, покачивая плечами и бёдрами, капризно выпятив губы. Смеялся бы мне прямо в рот, упираясь длинным носом в скулу. Тыкал в живот гибким указательным пальцем, смешно выгибающимся дугой в суставах. Ластился ко мне. Тянул за ворот рубашки призывно и чмокал бесстыже в щёку на людях. Я не буду об этом думать, иначе мне точно не хватит сил. Я лучше подумаю о другом. Это воспоминание меня всегда успокаивает отчего-то. Наш неуклюжий, волнительный первый раз. ***** Стейк сразу теряет всю свою привлекательность, и я откладываю вилку и нож. Какое-то время тупо смотрю в тарелку, а потом, чертыхнувшись, решительно иду в душ. Быстро моюсь, уделяя особое внимание интимным частям тела. Думаю об Александре. О том, что ждёт меня наверху. Пытаюсь представить его обнажённым и нетерпеливым, но мой член остаётся совсем безучастным к этой неумелой фантазии. А что, если он вообще никак не среагирует на Александра? Меня оглушает. Теперь я понимаю, что такое паническая атака. Это она мучительным приступом тяжёлой тревоги колотится в сердце и заставляет вздохнуть и судорожно задержать в лёгких воздух. Ну где же это проклятое, желанное возбуждение, что заставляет сердце биться быстрее?! Где это чувство, пронзившее мою грудь, стоило Тёрнеру положить на неё руку? Я, подумав немного, выдавливаю гель для бритья на ладонь и пытаюсь обхватить свой незаинтересованный орган. «Так хорошо?» - вдруг врывается в мозг узнаваемый образ. И… тут я чувствую сладкую тяжесть в паху и, о ДА! Член, до этого мягкий и вялый, вдруг толкается мне в ладонь, твердея почти мгновенно. Он словно живёт по своим, непонятным мне правилам. Он всё крепнет и крепнет, и я начинаю двигать рукой, прислушиваясь к новым и неожиданным ощущениям, продолжая возбуждать себя яркими, чёткими воспоминаниями. Эванс и здесь мне помогает, маячит перед глазами и будоражит. Я смотрю на свой член, бодро набирающий вес от приливающей крови. Мой эмпирический опыт в этом равен нулю, хотя теоретический довольно богат. Я знаю: эрекция представляет собой комплексный нейроваскулярный процесс, связанный… Блять, вот о чём я сейчас? Член снова падает. «Ал, я прошу, ну скажи мне, хотя бы кивни - так хорошо?» - эти слова, что произносит умоляющим шёпотом сильный мужчина, и сам Майкл Эванс, сжимающий Алексу бёдра. И тихий стон Александра… И эти движения Эванса… Я продолжаю себя возбуждать, поглядывая на свой лобок, покрытый жёсткими тёмными волосками. От них явно необходимо избавиться. Но брить себя трясущимися руками? Это я сейчас не рискну. Решаю оставить всё, как оно есть, хоть и знаю, что Тёрнер гладкий везде, как младенец. Даже зависнув в алкогольном гите*, он себя не запустил. Я это увидел краем глаза, когда Эванс держал его, невменяемого, под душем. Я набираю воздух в грудную клетку и решительно выбираюсь из душа. Вытираюсь полотенцем и, подумав мгновение, решаю не одеваться. А смысл?.. И, махнув в отчаянии рукой, направляюсь туда, где меня ждёт неизвестность. ***** Ал обнажён и сидит на кровати, согнув левую ногу в колене и обхватив её руками, прижимая нервно к груди. И пока я поднимался по лестнице, он разглядывал моё тело, скользя ненасытно взглядом сверху вниз. Всё ниже и ниже. Выражение его лица становится страшным и лютым, голодным и слегка ненормальным. Он меня ждёт. Ждёт, как вязкая*, паратая* гончая ждёт ненасытной ловли, ждёт, как подыхающий в муках пленник в зиндане - хоть лучика света в кромешной тьме. Он меня хочет, и он не напуган, как я, но взволнован, и это видно. Когда я, осилив последнюю ступеньку, нерешительно замер, Ал наконец оторвал пугающий меня дикий взгляд от моего полувставшего члена и облизнулся. Я вздрогнул. От его плотоядной улыбки мне снова стало нехорошо. - Ты что делал с собой в душе? – слышится стыдный вопрос, заданный низким-низким и хрипловатым, чарующим меня голосом. Александр улыбается снова, но улыбка теперь гораздо мягче и уже не пугает меня, а смущает. - Или, как я надеюсь, это я на тебя так влияю? Я заливаюсь пылающим алым. - Ты, – выдыхаю чуть слышно, и Тёрнер тянет ко мне мускулистые руки. Я люблю его плечи. Я их обожаю. Он конкретно подкачан, но гладок и как-то совершенно по-женски округл и плавен. Движения его тела всегда расслабленны и мягки, словно он делает одолжение этому миру, двигаясь в нём. Насколько резко и угловато его лицо, настолько же гармонично и эротично его тело мужчины с грацией, присущей лишь женщине. Странный. Красивый. Мой. Очаровательно наглый. Ни на кого не похожий. - Иди ко мне, Маа. Иди ко мне. И, пока я неловко себя к нему приближаю, он каким-то целеустремлённо-быстрым движением падает на четвереньки и подползает. Я и моргнуть не успел, а меня уже обнимают цепкие руки. Тёрнер притянул меня к себе, обвив мои бёдра, прижавшись жаркой щекой к животу и огладив мою поясницу. Он шумно вздыхает и упирается носом в ложбинку под тазовой костью, издаёт странный звук и проводит твёрдо губами вниз по паховой складке к месту, где, о Создатель, он лижет меня! Горячему, твёрдому уверенному языку волоски не помеха. Ал засасывает мою кожу в ямке у начала бедра, и со мной случается странное. Равновесие? Дар? Талант? Как бы не так. Стены двинулись, проносясь перед глазами. Я сглотнул и понял, что вот сейчас я свалюсь. Навзничь или на Тёрнера. Я сейчас плохо соображаю. Вернее, вообще не понимаю, что со мной происходит. Потолок крутанулся, а ноги – я перестал вдруг их чувствовать. Меня повело. - Воу-воу! – Тёрнер меня подхватил. Прижал животом к лицу. Остановил падение. А как почувствовал, что я вроде в норме, осторожно от меня отлепившись, заглянул снизу вверх мне в лицо. - Я, конечно, надеялся, что ты чувствительный, но, господи-боже-Иисусе, Ма!.. Ты же в обморок чуть не хлопнулся. Ну-ка, ложись. Ты меня напугал. Алекс тянет меня и помогает улечься. Смотрит взволнованно. - О. Я знаю, что нам поможет. Алекс вскакивает с кровати и роется в нижнем ящике комода. Найдя что-то, он взбирается на кровать и усаживается на колени у меня в ногах. Выдавливает маслянистую субстанцию из найденного тюбика - непонятно, но приятно пахнущую, - и растирает в ладонях. Что это он задумал? Я совсем не готов к тому, что он меня собирается… - Массаж! – оптимистично заявляет Тёрнер. - Это тебя успокоит. Дай сюда. И он с нахальной уверенностью хватает за щиколотку мою левую ногу и упирает ступнёй в середину своей гладкой груди. Ни с чем не сравнимое ощущение. Ал скользит пальцами по моей щиколотке, растирая маслянистую жидкость. Я машинально тяну носом. Алекс хмыкает удовлетворённо. - Жожоба ты не почувствуешь, а вот масло оливы ты должен уже отличать. Оно пахнет травой, соцветиями разнотравья, немного древесной корой и чуточку фруктами. Сладковатым, травяным, кумариновым запахом с фруктовым оттенком пахнет эфир немецкой ромашки. Свежее, приятное, горькое, терпкое в твоём ощущении – бергамот... - всё то время, что Тёрнер со мной говорит, он оглаживает мою щиколотку, размазывая и растирая масло. Его длинные пальцы то давят с силой, то скользят пушинками, чуть задевая. Это приятно? О да! Вот то, что я чувствую, плавясь и растекаясь в желе под его пальцами. Это – приятно. - Спокойствием, холодом, свежестью пахнет лаванда, – Ал потирает неслабо мои пальцы, но мне не больно, мне феерично. - Чем пахнет герань, описать сложно. Это, пожалуй, сладковато-мятный аромат с яркими травяными нотами, – он разминает мне ступни, проводя снизу вверх кулаком. - Герань считается женским цветком. Ты это знал? Я лишь киваю. Ал продолжает массаж. Он всегда был целе-блять-устремлённым. Он занялся правой ногой так же, как левой до этого. А мне вроде уже ничего и не надо. Мне хорошо и больше не страшно. Пусть будет, как будет. Я уже не волнуюсь. Я не боюсь. - Молодец, - Ал заметил, что я расслабился. Он выкручивает мою пятку и вдруг разводит мне ноги и целует в щиколотку левой ноги. Ползёт выше, целуя мне внутреннюю сторону бёдер, заставляя шире раскинуть ноги. Выше и выше. - Ал! Ал! Подожди!.. Я точно знаю, что он собирается сделать, но я не хочу. Не хочу, чтобы так просто и так… Механически. Как бы он ни старался. Я так не хочу. - Алекс. Иди ко мне, - и я жду его, разведя, как дебил, руки. – Я хочу почувствовать твоё тело. Тебя. Всего. Целиком. И он вздыхает, а после укладывается мне на грудь, прижимаясь и обнимая крепко за шею. Нависнув, он разглядывает моё лицо. - Майлз, закрой глаза. И я послушно прикрываю веки. Пару томительных минут чувствую на губах его дыхание. Он не спешит.