Свободная воля.

- Я всё понял. Прости меня, Майлз. Я поспешил... – шепчет Тёрнер мне в губы. Я чувствую, что нас разделяет десятая доля дюйма. Даже, возможно, и меньше. Дыхание Александра щекочет и жжёт - и губы, и разум. Оно заставляет мой пульс участиться, а кровь, наверно, вскипеть и взорваться в ёкнувшем сердце приступом тахикардии и миллиардами жалящих мозг пузырьков наслаждения. - Но я в своей жизни так никого никогда не хотел… Даже не думал, что такое возможно, – и Ал недвусмысленно подтверждает свои слова, лишь слегка двинув бёдрами, чуть толкаясь вперёд. И я чувствую. Чувствую, как его член сдвигается, трётся о мой... Иридий - он в этом мире самый тяжелый, самый плотный, редкий и драгоценный. Такой же, как член Александра, который давит мучительной тяжестью низ живота, заставляя меня толкнуться навстречу. Алекс рвано вздыхает и накрывает мои губы своими, совершенно вдруг непонятнейшим образом ставшими мягкими, нежными и чуточку влажными. У меня совершенно твёрдая, плоская, я бы сказал – костистая грудь с широко расставленными и немного крупней, чем у Ала, сосками. Грудь Александра слегка выдаётся и она уже моей, так что мы не совпадаем самую малость, и он движется вбок и притирает свой колкий сосок к моему, трёт его о мой собственный и двигает бёдрами снова, нежно, но очень настойчиво, зная, что делает; повернув голову вбок, скользит ставшими вновь упрямо и жадно наглеющими губами по моим, расслабленным в робком восторге и неуверенности. - Дай мне его, - шёпот Тёрнера звучит алчно. - Дай мне твой язык. Слышишь? Дай! - он надо мной нависает, и я чувствую, как он пристально вглядывается мне в лицо. – Дай сюда! И не бойся. Я в каком-то ошеломлении приоткрываю немного губы, и тут же в меня впивается, вкручиваясь, ломая все страхи, отчаянный, жаркий и наглый в своём чувстве правильности и желанном адском стремлении тёрнеровский твёрдый язык. Алекс жадно целует меня и продолжает двигаться безостановочно, с каждым толчком ускоряя темп, и вдруг я ощущаю… Своим замутнённым сознанием я ощущаю, что мой живот становится влажным и скользким. Неужели Алекс… Вот я идиот, это всего лишь предэякулят, член Александра истекает предсеменной жидкостью. Хотя почему же только его - наверняка и мой тоже, и совершенно не факт, что не гораздо обильнее... И я выхожу из оцепенения и обнимаю Александра, как и мечтал, веду ладонями по сильной спине, ощущая под ними гладкую бархатистую кожу, оглаживаю узкую талию и… обнимаю ладонями выпуклые ягодицы. Вжимаю Ала в себя, помогая ему прижаться как можно сильнее. Он вздрагивает и разрывает наш поцелуй. Я открываю глаза - Ал смотрит на меня, приоткрыв рот, и проводит медленно влажно поблёскивающим розовым языком по своей нижней губе. - Мааа, – тянет он моё имя протяжно, как стон, – видит Бог, я хотел всё сделать правильно, быть с тобой нежным и медленным, но я не могу… У меня сил не хватит… Как мы это сделаем? Как ты хочешь? Ты же как-то себе представлял, как это будет. Скажи мне, и я всё сделаю. Не думаю, что в первый раз ты захочешь быть подо мной, но если это не так, и я ошибаюсь, ты только кивни, и я тебя подготовлю... Я лишь мотаю судорожно головой. – Так я и подумал. А как? – Ал тяжело, прерывисто дышит, и я вижу, как тяжело даются ему слова и возможность произнести их связно. Влажные волосы лезут ему в лицо, и я убираю их, пропуская сквозь пальцы. - Я хочу так, как тогда делал Эванс, когда умолял тебя не молчать, а после просил позволения остаться. Извини. Я смотрел. И ещё раз прости, но я не жалею и мне не стыдно. Брови Тёрнера ползут вверх в изумлении. - Ты наблюдал?.. И как часто? – он, похоже, совсем не шокирован моим недостойным и, по моим меркам, неправильным поведением. - Всего один раз. Я с ним честен и вижу, что он мне сразу верит. И тут Александр выпускает мою шею из крепких ладоней, обнимает за плечи и неожиданно сильным рывком переворачивается вместе со мной, ложась на спину, тут же словно боясь хоть на мгновение от меня оторваться, вновь обхватывает мою шею. Теперь уже я нависаю над ним, но так мне неудобно, и я с сожалением выпускаю твёрдые ягодицы и обнимаю его за плечи. Александр улыбается мне лукаво. В его карих блестящих влажным глазах бьётся пламень желания и скачут плутоватые чертенята. - Почему же так мало? – мурлычет Ал озорно, с нарочито порочным и непристойным, по мне, придыханием. –Тебе не понравилось? Мааа, если б я знал, что ты смотришь… Я бы кончил лишь от осознания этого факта. Может быть не мгновенно (Ал жмурится чересчур самовлюблённо), но… - он вдруг фыркает и посмеивается вроде бы над собой, - практически сразу. Тёрнер лезет ловко рукой под подушку и вынимает небольшой мягкий тюбик. Шире разводит стройные ноги, и я отползаю немного назад и встаю на колени. - Справишься? – он тянет мне лубрикант. – Я хочу это видеть, - и поднимает себя на локтях, впиваясь сосуще-требовательно взглядом в мои руки. - Надеюсь, – буркаю я, отворачивая неуверенно крышечку. Щедро лью гель в ладонь и откладываю тюбик подальше. Обнимаю головку члена. Тёрнер шумно вздыхает и замирает мраморным изваянием. Я неспешно и плавно размазываю гель по стволу и несколько раз двигаю сверху вниз ладонью. Всё это время я чувствую, как простимулированное этим действием излучение тёрнеровских глаз, словно оптический квантовый генератор, прожигает мне кожу насквозь. Энергия в точке фокуса его взгляда, похоже, имеет такую же плотность, как и иридий. Алекс не дышит. У меня не огромный, но и не маленький орган. Крепкий и гладкий, когда в возбуждении, никаких вен и бугров. Я бы назвал его аккуратным, а член Тёрнера - охренительным. Немного рельефный, он темнее, чем светлая кожа Алекса, с крупной, сияющей матово открытой головкой, которую я хочу облизать и обязательно сделаю это, но не сейчас. Алекс явно на грани, и я не хочу больше оттягивать неизбежное. Я подаю Алу тюбик. - Теперь твоя очередь. Тёрнер вздрагивает и поднимает глаза. Выражение лица у него совершенно отсутствующее, а взгляд какой-то бессмысленно-сонный, потусторонний. Он явно слегка не в себе и поначалу вроде и не понимает того, что я ему говорю. Но вот я вижу, как он в себя возвращается и смотрит уже осмысленно. Похоже, я в самом деле действую на него как наркотик. Ал безропотно принимает гель, давит на пальцы и сгибает левую ногу в колене. Заводит руку за спину, прогибается в пояснице, расставляет ноги ещё шире, и я не могу оторвать глаз, пленённый и очарованный тем, как бесстыже он двигает пальцами. Он погружает в себя сразу два. Медленно, словно бы напоказ. Фаланга за фалангой и до упора. Я покрылся испариной и, похоже, губу прокусил, а он двигает ими. Гладит себя изнутри и растягивает. Я ловлю себя на странном действии. Приоткрыв губы (слава Творцу, слюна не течет, как у слабоумного из угла рта), я ладонью двигаю в том же ритме. Пальцы Алекса входят - моя ладонь у основания члена. Он извлекает их – я оглаживаю головку, шипя от удовольствия. Долго так продолжаться не может. Я это знаю. - Ал. Я хочу почувствовать… Хочу узнать, какая она наощупь. Прошу тебя… Помоги мне. Позволь... – я поперхнулся словами, так и не произнеся неприлично звучащее для меня слово «простата». Я давно понял, что Тёрнер и смущение - понятия несовместимые, взаимоисключающие, как парадокс в логике. В нем нет запретов и нет стеснения. Нет комплексов, нет стыда. Ал томно смотрит сквозь полуприкрытые веки и вынимает пальцы. - Я тебе подскажу. Только ты не передумай... – и, слегка сгибая в колене правую ногу, он укладывается ровно на спину, позволяя мне делать с его расслабленным телом всё, что придёт мне в голову. Я придвигаюсь ближе и кладу левую руку ему на гладкий лобок, прямо под вздыбленным, почти намертво прилипшим к подтянутому впалому животу членом. Алекс шумно вздыхает и приподнимает бёдра навстречу руке. Я оглаживаю мимоходом его подобравшиеся и увеличившиеся в размере гладкие яйца, заставляя ещё раз вздохнуть и ткнуться мне ими в ладонь, веду ниже скользкими пальцами и нащупываю приоткрытое, словно в восторге ожидающий меня рот, отверстие. Не раздумывая, я вхожу в него до конца. Алекс ведь тоже так делал. Он дугой встаёт на постели. - Чёрт-чёрт-чёрт! Блять, М-майлз. Что т-ты со мной… делаешь? - он заикается. Я пугаюсь до жути. Что я сделал неправильно? - Обратно верни его. Тихо… Тихо... Вот тут. Согни палец в верхней фаланге. И тут я чувствую. Я ощущаю... Небольшое округлое образование, без неровностей, бугров или ямок. Упругое и эластичное. Гладкое, плотное и живое. Чуть больше крупной фасолины. Место, которое сразу стало моим. Я оглаживаю его, и Алекс стонет. Стонет жалобно, будто жалуется на обиду или ждёт от меня защиты. - Мой хороший, - шепчу я, поглаживая пальцем найденное сокровище раз за разом. Алекс бьётся в моих руках. Судорожно изгибается. Выворачивается так, что я еле могу его удержать. - МАААЙЛЗ!! Ну давай уже! Ты меня убиваешь!.. Сделай это! – Алекс сразу и стонет, и (как я знаю точно) в злобном бешенстве выкрикивает эти слова – и я не колеблюсь больше. Наваливаюсь на его согнутое колено, которое толкаю грудиной, беру член в ладонь и нахожу. Нахожу это место, что ждёт меня, и поглаживаю нежную безволосую промежность собственным членом, приставляю головку к уже плотно сжавшемуся отверстию. - Я люблю тебя, Мааа... - слышу я окончательный вердикт Александра. - Я люблю тебя, падший… Падший ради меня... У меня сейчас плачет душа. Ты же знаешь, как это бывает. Она плачет и поёт твоё имя... Он шепчет чуть слышно эти слова, и я знаю, что я их чудом услышал. Он шепчет их не для меня. Он их шепчет Создателю. И я не могу больше. Я не могу удержать себя. И я толкаюсь в него. Сразу и до конца. Алекс громко, протяжно вскрикивает, выгибаясь. Вернее, не вскрикивает, а взвывает, и этот звук, что он издает, полный мучительной боли, меня на мгновение оглушает. Я дурак, я дебил и идиот! У него не было секса достаточно долго. Мышцы - они не обманут. Как бы он ни готовился, как ни старался, эластичные стенки стянулись. В ужасе от того, что я только что сделал с ним, я поднимаю глаза. Сначала я вижу выпирающие, как никогда, рельефные, скрученные спазмом боли косые мышцы его живота. Раскинутые в стороны руки со сжимающими и выкручивающими ткань одеяла длинными пальцами, похожими на корчащихся пауков. Два окаменевших соска, темнеющих на фоне бледной матовой кожи... А после я вижу лицо Александра. Оно белое, словно только что выпавший снег, как поющий песок пляжа Хайамс в бухте Джарвис австралийского Нового Южного Уэльса. Как соль, устилающая Салар де Уюни в Боливии, о которой я долго рассказывал Алексу в восхищении. Но сейчас, в данный момент, я чувствую только страх. Тёрнер высоко задрал подбородок и так стиснул зубы, что на тонко очерченной челюсти чётко видны проступающие перекатывающиеся желваки. Он зажмурил с силой глаза и свёл к переносице тёмные брови. Мне жутко больно. Насколько же больно ему? Он настолько тугой и так крепко сжимает мой член, что мне кажется, что он в состоянии раздавить его, как червя, сжав ещё хоть на миллиардную долю ньютона. - Алекс… Ал… прости. Я сейчас… Я сейчас выну, – бормочу я неразборчиво, пытаясь втянуть в себя воздух. - Только посмей! Даже не думай! – голос Тёрнера злобный и строгий. Он звучит так убедительно, что ослушаться нет никакой возможности. Да и я не хочу, если честно. Просто нужно немного времени. Я тихонько давлю ему на лобок, заставляя улечься, и выпускаю его согнутое колено, которое всё это время судорожно сжимал рукой. Оглаживаю его и касаюсь губами так нежно, как только могу. Алекс должен всё же слегка успокоиться. И тогда всё получится. Он в это верит, и верю я. Мы тихонечко привыкаем друг к другу. Стиснувшими меня мышцами управляет сознание. Надо всего лишь подождать и отвлечь Александра. И тогда заработает в полную мощь иннервация, подключатся рецепторы растяжения и дадут телу так необходимую нам обоим команду. Я целую и чуть полизываю обожаемое колено, слегка отведя его в сторону и придерживая на весу. Левой рукой скольжу Алексу по животу. Он чертовски твёрдый. Я вижу, как Ал расслабляется постепенно. Он приоткрывает рот и всё чаще и чаще облизывает свои губы. Дышит рвано, но не тяжело - скорее, поверхностно. Он опускает руки себе на грудь и пощипывает соски. Выкручивает их бессовестно нагло. Гладит грудь, а после живот. Я дурею от этих его пошлых действий и наконец решаюсь. Двигаюсь. Выхожу из Александра немного и, выпустив его округлое, как у юной девушки, колено, подхватываю под ягодицы. Я не Эванс, не настолько высок и не настолько силён, но любимое тело я удержу. Ал мгновенно всё понимает и привстаёт на ногах, отрывая себя от кровати и предлагая мне. Я двигаюсь коротко, неглубоко, я хочу найти её... Снова почувствовать. И я НАХОЖУ. У меня получается! Алекс как будто взбесился. Он громко стонет - длинно, протяжно и вроде как бесконечно. Хватает себя за член. Зажимает у основания, и я вижу, как багровеет прилившей кровью его немалый такой орган. - Мааа, ты первый! По-другому не будет. Кончи в меня! Мне тебя умолять? Сделай это со мной... Пошлая, обволакивающая сладкой тягучестью откровенность его слов окончательно заставляет меня потеряться. Я вижу, как он зажимает этими сильными умными пальцами, что заставляли людские сердца биться вновь, собственный член под венцом головки, пережимая уздечку. Всё же он жутко упёртый и совсем без тормозов. И я делаю. Зажав до будущих синяков его ягодицы, я вгоняюсь в любимое тело. Я бьюсь в него, как льдистый прибой в мраморный берег. Снова и снова. Я грёбаный ледокол. Я будто бы первый. - Скажи, что я у тебя первый.. – вдруг вырывается у меня глупо и жалко. Эванс постоянно маячит в сознании, и не знаю, кто был до него. А ведь были. Их было, возможно, немало. Twin Towers. Два с половиной месяца. Я никогда не смогу выкинуть ЭТО из головы. - Да. Никого не было до тебя, – шепчет припухшими, потому что он сам их искусал, губами Тёрнер. И я ему верю. Он не хочет меня обмануть. Он не врёт. Я для него первый. Наслаждение. Как описать то, что я ощутил? Это сразу и боль, и Нирвана. Это то, что я собираюсь забрать и не отдать никому. Это страшно. Так не бывает. Так не бывало со мной. А сейчас ЭТО есть. У меня пальцы немеют. Как это мелочно-глупо. Ног я не чувствую – да и подумаешь. Колкие пятнышки мелких злобных мурашек щекочут поясницу, обегая шуршаще бока. Мозг вскипел, а потом захлебнулся в выбросе эндорфина. Сердце заходится рвано и гулко в предвкушении… Счастье. Кристально чистое, не имеющее границ, взрывается белой всепоглощающей вспышкой. Меня скручивает подступивший оргазм, и я изливаюсь с беспомощным криком, прижав к себе Александра, и вижу, как он парой быстрых движений меня догоняет, пачкая себе грудь роскошной струёй. Я мгновенно подсел. Стал зависим. Я забирал души безумных, не понимая, как может жить дальше их тело. А теперь я понимаю. Наивысшее совершенство, непостижимое и невыразимое, блаженное, чувственное состояние покоя, в котором моя душа и моё тело окончательно растворились - это, наверно, и есть безумие. Терять контроль над эмоциями в экстазе, в полнейшей отрешённости от реальности, в запредельной степени восторга и ликования - как можно не подсесть на такое? Как можно не подсесть на Александра, выгнувшегося подо мной с приоткрытым в немом крике ртом и перепачканной спермой блестящей грудью? ***** Авриэль мне совсем не мешает. Не мешает думать и вспоминать. Наоборот, всем своим безмятежным видом он меня успокаивает. Он курит сигару, неспешно покачиваясь в кресле-качалке, которую Фрида купила ему к Рождеству. Мы оба закутаны в тёплые, но колючие пледы в шотландскую клетку, и это скорее формальность. Плюс девять. Не так уж и холодно, но всё же влажно. Мы выдыхаем облачка пара. Ну, то есть я выдыхаю пар, а Авриэль - тонкие вьющиеся пахучие струйки дыма. Мы вновь на веранде. Это место и неспешный вдумчивый перекур стали нашей традицией. Канун Рождества, но снега, конечно, нет. Дом семьи Эрлихов переливается тысячами мерцающих огоньков. Как Авриэль ни ворчал месяц назад, что он слишком стар, чтоб таскаться туда-сюда со стремянкой, с Фридой спорить себе дороже, так что дом и участок возле него мы украшали, наверно, с неделю, не меньше, развесив такое количество гирлянд из разноцветных лампочек и рождественских украшений, что дом теперь наверняка видно из космоса. Фигурки Санта-Клауса, оленей, Святой Вертеп и рождественский венок на входной двери. В окне мелькают нечёткие тени. Фрида и Руфь заканчивают готовить традиционный рождественский ужин. Нас с Авриэлем ждёт рыба, индейка, картофельный пирог, капустно-бобовый суп и восхитительные домашние колбасы. Меня, как и Тёрнера, приняли здесь как равноправного члена семьи. И все эти мучительные восемьдесят пять дней каждый поддерживал меня, как умел. Авриэль - долгими разговорами и понимающим молчанием, Фрида, когда я заезжал, готовила, как на Рош а-Шана или Хануку. Ронэн и Итамар переставали вопить и драться в моём присутствии. Иосиф заглядывал мне в глаза с робостью и сочувствием. А Мартин просто всегда крепко жал мне при встрече руку и ободряюще похлопывал по плечу. Кстати, как ни странно, - хотя почему странно, скорее, естественно - легализироваться и получить документы мне помогла именно Фрида, задействовав необходимые и многочисленные связи в еврейской диаспоре. Две недели ей понадобилось для того, чтобы мне сделали практически подлинные документы - паспорт, страховку, права и даже нехилую кредитную историю. Ал заплатил. Сколько, я даже не спрашивал. «Таки если проблему можно решить за деньги, это не проблема - это расходы», - сказала уверенно рыжая женщина и всё решила. "Майлз… Лемел…" - прочел я в изумлении, и Ал засмеялся, нет, он заржал в голос, скрючившись и согнувшись, держась за живот так, словно у него лопнут кишки от хохота и вылезут изо рта. От смеха он даже повизгивал, всхлипывал, задохнувшись, но ржать не переставал. - Оооо! Маааайлз, - захлебнулся он новым приступом и слезами, - маленький кроткий ягненок. Ооо, я не могуууу! Я сейчас сдохну! Я лопну!! - Лопнешь? Так я добавлю тебе на посмеяться! Лови! - мстительно выкрикиваю я засранцу. - Майлз… Лемел… Хайдак…* И Тёрнер заваливается набок, падает на диван, его просто корчит конвульсия. Он хохочет так искренне и заводяще, что я не могу долго злиться и начинаю уже улыбаться. - Ты что, не смотрел? – Ал лишь мотает головой отрицательно. Постепенно его начинает отпускать удушающая смехо-лавина. Он садится и вытирает залитые слезами, мокрые глаза и скулы. Хлопает ладонью по коже дивана приглашающим жестом. Я сажусь рядом с ним. Ал приобнимает меня за плечи и заглядывает изучающе мне в глаза. Больше он не смеётся. - Ма. Мы же всё между нами решили. Я сейчас заполню онлайн-анкеты, и мы поедем в ближайшее отделение регистрации, получим лицензию и распишемся. Через пару часов ты будешь Тёрнером, а дикое второе имя мы через суд поменяем позднее. Алекс сделал мне предложение в тот же день, когда всё у нас получилось и получилось ещё раз, а после ещё. Он лежал расслабленно, плавясь от неги, томно полуприкрыв веками бесстыжие и довольные, насытившиеся глаза и позволяя мне целовать его плечи. - Ма, Артур дал мне две недели, но я думаю, что недели на Тахо нам хватит… - расслабленно и лениво он тянет гласные. – Надо начать тебя социализировать и адаптировать. Пусть соседи к тебе попривыкнут, чтоб не подумали, что у меня в доме чужак, пока я на работе. - С документами, я думаю, Авриэль нам поможет. Всё же он как-то тут обустроился, значит, знает ходы и людей. Как документы получим, зарегистрируем брак как положено, и Майлз Питер Кейн станет Майлзом Питером Тёрнером. Ма, ты же понимаешь, что в этом мире Кейном ты будешь лишь для меня? – Ал лениво перебирает мне волосы и поглаживает нежно затылок. – Куда ты хочешь поехать в свадебное путешествие? Я отрываюсь от своего занятия по выцеловыванию и вылизыванию его плеча и поднимаю голову. Тут же Тёрнер впивается длинными пальцами и убирает мою длинную чёлку со лба. Внимательно его разглядывает. - Я эгоист прирождённый. Надо рану тебе обработать. Неважно выглядит. И то, как он легко сменил взволновавшую и важную для меня тему, шокирует и даже слегка… оскорбляет меня, что ли. Он как-то походя сделал мне только что предложение и вроде мгновенно об этом забыл, переключившись. - Не думаю, что Артур даст тебе ещё отпуск, так что наслаждайся тем, что имеешь. Я серьёзно обиделся, и Алекс это мгновенно почувствовал. Ухватил меня за подбородок железными пальцами и вздёрнул вверх, заставляя смотреть в глаза. - Майлз. Я неправ. Снова неправ. Нужно было сделать это совсем по-другому. Приглушенный свет и тихая музыка, шипение искристого шампанского, всполохи света и тени свечей, пляшущие от движения наших тел. Может быть, танец и поцелуй. Конечно, кольцо и само предложение. Я понимаю, но ты и меня постарайся понять. Я практик до мозга костей. Я такой, и другим я не буду. Я же знаю, что ты согласишься, так зачем… - он запинается и замолкает, но ненадолго. - Знаешь, что меня до сих пор поражает? Романтик из нас двоих именно ты. Двухсоттридцатисемилетний романтик… Как такое возможно? Не понимаю… Я правда не понимаю, как ты всё ещё веришь в чувства и веришь в людей... - Ал покачивает головой в изумлении и (я это вижу) восхищается мной.