Назови мое имя

Мисти стоит на палубе. Корабль плывет вперед, гордо рассекая волны, словно черная фурия, а на нем, большом и мощном, кто-то бесповоротно влюблен. Корделия идет с наигранной надменностью: смотрит на Мисти свысока в своем легком зеленом платье, в широкополой шляпе, из-под которой наглый взгляд изучает девушку с головы до пят. И с каких пор Корделия приемлет фальшь? Это не она. Мисти знает ее слишком хорошо, чтобы без проблем понять: хочет оттолкнуть ее, выставить меж ними невидимый барьер. Подруги Корделии снова здороваются с Мисти, снова улыбаются, и она понимает, что Корделия им ничего не сказала. Бледные ноги Мисти обуты в сланцы и скрещены, и их белизна заставляет одну из подруг остановиться, бросив короткую фразу о том, что день сегодня достаточно солнечный — самое то, чтобы позагорать. Мисти кивает, а Корделия — это видно невооруженным взглядом — старается поскорее увести подруг за собой. — Кстати, может быть, ты хочешь присоединиться к нам за ужином? Я заметила, что ты все время одна. С тобой кто-нибудь едет ещё? — неожиданно спрашивает Мэллори, и Мисти замечает, как Корделия мгновенно напрягается. Но ее смущение лишь больше раззадоривает Мисти, вызывая желание заговорить. — Нет, я одна. — Думаю, мы смутим тебя своей компанией, не правда ли? — вступается Корделия и дает понять, что самый верный выход Мисти — отказаться сейчас. Разве она не понимает, что чем больше она противится, тем активнее чертики внутри Мисти начинают играть в свои неведомые игры? — Нисколько, — с улыбкой заверяет девушка. — Я с радостью присоединюсь. Конечно, если это не доставит вам неловкости. — Мы предложили сами, поэтому об этом даже не беспокойся, — вступается Миртл, и в голове Корделия поднимает панику: против двух уже не попрешь, иного выхода, как только согласиться, у нее не остается. — В таком случае прекрасно. Увидимся за ужином, — отвечает Мисти, и они уходят, пока палящее солнце продолжает оставлять на ней красные пятна. Мисти прекрасно понимает, какие отныне эмоции в Корделия вызывает ее присутствие. Верным образом, она бы больше желала оказаться за бортом, чем в шаге от Мисти, и ее наивная влюбленность страдала и болела, когда осознала это. Но более, чем прекратить ее муки, девушке хотелось лишь одного — увидеть Корделию снова. По пути в каюту в коридоре ей не везет: она сталкивается с Антонио [или не Антонио вовсе, ей неважно его имя]. Он окидывает Мисти ледяным взглядом и проходит мимо, будто не видел никогда раньше. Забавный такой. Идиото. Вечереет. За ужином, всем своим существом ощущая неловкость, Мисти приходится вести себя неестественно: она старается либо изредка вставлять в диалог подруг Корделии короткие реплики, либо и вовсе молчит. Они время от времени спрашивают ее о путешествии, вкусных завтраках и хорошей литературе, а она только кивает и коротко отвечает: уж больно велик страх напортачить. По иронии некомфортно себя ощущают только они с Корделией, и если в ее случае все ограничивается только Мисти, то верхом самой девушки становится Антонио, сидящий в паре столиков от них. Он активно оказывает знаки внимания туристке у бара, и чем больше Мисти смотрит на его довольную морду, тем сильнее он ее раздражает. Это не уходит и от внимания Корделии. Мисти кажется, что это ее расстраивает. Два равных чувства одолевают ею: первое рвется уничтожить каждого, кто обидит Корделию, а второе ноет о том, что этот жалкий итальянишка так сильно, видимо, ее зацепил. Это как вспомнить о старой ране: пока не думаешь о ней, боль ощущается не так ярко, не так четко, как в тот момент, когда все твое внимание сконцентрировано на ней. А подруги Корделии все щебечут между собой. — Я, пожалуй, пойду, — Мисти приходится отказаться от десерта, за который она уже заплатила, чтобы покинуть ужин скорее. Вид Корделия гонит прочь, вид Корделии в этот вечер не радует ее, как раньше. — Ты не останешься с нами еще? Мы могли бы прогуляться по палубе после, — интересуется Мэллори, но решение Мисти принято окончательно. Она извиняется и, пожелав хорошего вечера, спешит подняться на палубу, к самому носу корабля, у которого днем толпилось много пассажиров. Во время ужина мало кто пренебрегает изысканными блюдами, чтобы полюбоваться на океан, и сейчас это оказывается как нельзя кстати. Чертов Антонио. Чертов напыщенный индюк. В такие моменты Мисти жалеет, что ее сил хватит только на то, чтобы открыть бутылку воды, и то не факт. С другой стороны, ведь будь у нее эти силы — устроила бы драку... Может быть, и хорошо, что она не обладает такой силой. Морской воздух проясняет мысли. И только она собирается пройтись вдоль палубы, как присутствие Корделии останавливает ее. Она подходит очень медленно, скользя пальцами по борту. — Ты была права по поводу Риккардо, — она замечает недоумение Мисти и спешит пояснить: — Антонио. Так вот как зовут этого идиото. Мисти пожимает плечами: — Не очень радостно оказаться правой в этой ситуации. При всем моем отношении к нему, — не скрывая презрения, она хмурит брови, — гораздо лучше, если бы я ошиблась и он оказался нормальным человеком. — Может, и к лучшему, что ты тогда начудила. — Знаешь, без обид, но, — Мисти неловко пристраивает свои руки то на пояс, то в карманы, то поправляет ворот футболки, — мне кажется, что тебе было бы все равно. То есть… ну, ведь ты, мне кажется, понимала все с самого начала, просто сейчас тебя поставили перед фактом. В мыслях оно просто не всегда так неприятно выглядит, как в реальности. Корделия хочет возразить, но осекается. И чёрт знает, откуда в Мисти берётся эта смелость, но на корабле она ощущает себя совершенно иначе, чем раньше, когда их ограничивали аудитории и университетские коридоры. Мисти молчит, Корделия молчит, и эта тишина давит на них обеих. Только корабль без изменений плывет вперед. — Хочешь пройтись? — спрашивает вдруг Мисти, и Корделия неожиданно охотно кивает. Девушка не знает, какое впечатление производит на Корделию на самом деле, но в эту секунду ей думается, что вполне хорошее, раз она так быстро соглашается. Вместе они идут от носа корабля вдоль палубы. И снова Мисти повторяет слова, о которых ничуть не жалеет. «Пошел ты нахуй, Антонио. Пошел ты нахуй».