Назови мое имя

Поначалу не верится просто, а ночью накрывает: Мисти охватывает настоящая паника. Метаясь по комнате, она пытается себя успокоить, только все бестолку и пустое: как сохранить холодной голову, когда каждый день любимой Корделии — возможно, обратный отсчет? Она дала обещание Мисти порвать с Хэнком и пуститься вслед за новой любовью, за ней, пока есть время. Мисти же было обидно и хотелось плакать сильнее: Корделия решилась быть с ней, когда терять уже нечего, и, если бы не ситуация, она бы скатилась в скандал. Мисти встречает рассвет за чтением статей на миллионном, кажется, сайте, пытаясь понять всю серьезность. Не помогает уже ничего: слезы безжалостно льются сами собой, заливают клавиатуру, стол, пол — вся комната окутывается атмосферой ее огромного горя. Наутро Корделия пишет с простым вопросом, в порядке ли Мисти. О ее состоянии Корделия волнуется больше, чем о своем, и Мисти не остается ничего, кроме как быть честной: не лгать же, что все это совершенно ее не трогает. Мисти отвечает кратко, быстро, и Корделия понимает, почему: так легче, так проще, так получается не так больно и грустно, как есть. Образ Корделии в ее голове никак не становится в одну плоскость с реальностью: она, удивительная и неземная она, никак не может пасть жертвой обычной земной болезни. От этого слова внутри все переворачивается и сжимается, тошнота подступает к горлу. Мисти ничуть не боится съезжаться с ней сейчас: пусть придется кардинально менять поведение и свой порядок, ей ничего не жалко. Корделия рвет отношения с Хэнком и переезжает к Мисти. Он, конечно, все знает и отпускает Корделию с тяжелым сердцем: любит, и этого не меняет ни факт болезни, ни наличия другой любви. Корделия говорит, что он готов быть с ней со всеми проблемами, и ее это трогает, но хочет она остаться с Мисти. Девушка безоговорочно верит ей, особенно сейчас — когда Корделия раскрывает все карты и не таит ничего. — Ты сказала в тот вечер, что он сильнее. Что ты имела в виду? — в одну из ночей спрашивает Мисти. Корделия вглядывается сквозь темноту в ее лицо: — Он справится скорее с болью, если все случится. За него я не волнуюсь: Хэнк сможет жить дальше, не загружая себя прошлым. А ты — нет. Ты держишься за меня слишком сильно. — Говоришь так, словно это плохо. — Нет, — обнимает ее со спины Корделия, — нет, совсем не плохо. Просто вы чувствуете по-разному. Он не кидается в чувства с головой, а ты… а ты — это ты. — Ну, уж прости. — Не будем ссориться, хорошо? После переезда она с Мисти очень добра, терпелива. Корделия изменилась: стала более мягкой, домашней, заботливой, а маленький глупый искусствовед все обижается [на то стечение обстоятельств, которое происходит с ними]. Из-за головных болей Корделии приходится уйти с работы. Мисти отныне знает наизусть номер ее врача. Он говорит, болезнь развивается стремительно и надеяться на чудо не стоит. Мисти не признает и не понимает этот несправедливый мир. Ей не стыдно попросить судьбу пожалеть Корделию, встать перед ней на колени, растерять остатки гордости, растоптанной когда-то ею самой. Мисти вспомнит миллион причин, по которым она заслуживает жизни, и ни в одной не соврет. Лишиться Корделии она боится. Ей больно думать, что однажды, возможно, она проснется утром, сделает себе кофе, пойдет на работу, и это будет первый день, в котором Корделия ее не ждет. Она знает прекрасно, такое утро может настать, и за ним потянутся чередом десятки таких же, наполненных слезами и сожалениями. [Сожалениями о том, что сейчас она стоит перед студентами, работает вместо того, чтобы быть ежеминутно с Корделией.] Проходит два месяца. Болезнь постепенно берет верх над телом Корделии, отчего объятия ее больше не радуют: к черту моральную радость, когда голову на части рвет. Боль, не сравнимая ни разу с мигренью, мучает ее постоянно, и Мисти чувствует себя такой слабой, ничтожной, ведь исправить это она не в силах. В перерывах между работой она пытается найти в сети статьи, где человек со стадией Корделии жив и счастлив, и такие есть, их немало, но не здесь, за границей. Мисти просматривает свой счет в банке раз в час, будто там невероятным образом появится что-то новое. [Ей не нужны деньги. Она бы потратила их все, лишь бы с ее хрупким, дорогим человечком все было в порядке.] Из рук Мисти падают карандаши и кисти. И порой кажется, будто летит вслед за ними и она, только они не бьются, а она — о кафель и вдребезги. Мисти не хочется приходить временами домой, как страшно увидеть Корделию и понять, что состояние ухудшается. В один из вечеров она падает в обморок в кухне. Руками, влажными от собственных слез, Мисти поднимает ее. Корделия пытается ей помочь, стыдясь, сколько хлопот приносит ее беспомощность. О, бедный хрустальный человек, Мисти отдаст все за ее здоровье. Корделия навзрыд — и на ее плечо, а Мисти остается лишь быть рядом и уверять, что все будет в порядке. Корделия говорит ей, что боится смерти, и впервые Мисти ощущает на себе этот физический страх. Она утешает Корделию, как может. И, пожалуй, впервые своим словам она верит: в этом мире чудеса — редкие гости, но им повезет непременно. Девушка просыпается среди ночи, чтобы проверить, не все ли в порядке и прочие мелочи, а просто рядом ли Корделия. Слушает ее дыхание, оставляя следы на подушке. Влажные и неприятные на ощупь. Просто идиотская ирония судьбы: Мисти впервые уверена, что она никуда не исчезнет, и все это происходит в такое время. На место Корделии приходит новый преподаватель — тихая женщина в очках, которая засиживается в университете до ночи. Она хороша, и, кажется, студенты относятся к ней с уважением, лишь в Мисти разливается жгучая ненависть, когда ненароком, как было с Корделией, она оборачивается на ее стол в преподавательской [где раньше сидела Корделия за вечной кучей рефератов, скатанных с Википедии]. Мисти больно видеть кого-то другого там, ругающимся на разгилдяев-студентов, кроме нее. Корделия больше не отвечает на звонки паникеров-отличников, не разруливает все проблемы с лихвой. К огромной, ноющей жалости Мисти, Корделия больше не делает ничего из того, что стало причиной сумасшедшей любви к ней. Теперь она ждет Мисти дома, готовит ужин, а ее и это не радует. Как быть счастливой, сгибая вилку в руках, когда Корделия отказывается поесть с ней и говорит, что не хочется. [Не хочется ничего, что поможет побороть чертов рак.] Физический аппетит выключается постепенно, в конце концов Корделия начинает есть, больше чтобы успокоить Мисти. Вечерами Мисти больше не работает: отказывается от любой дополнительной платы и проектов, сокращает время работы до допустимого минимума, чтобы побольше быть с Корделией. Зато распродает все вещи: мебель, технику, то, что было важным когда-то, пытаясь скопить на лечение. Она обнимает Корделию осторожно, зная места, которые трогать можно, а которые — строго нельзя. Конечно, со своей грацией она задевает их неосторожно, но Корделия старается не подавать виду: только дергается и жмурит глаза. Корделия просит ее больше спать и есть, говорит что-то о здоровье и счастье Мисти, а она, состоящая всецело из любви и привязанности к Корделии, и слушать о себе не желает: самочувствие той, что она любит, сейчас ей куда важнее. Наверное, жутко эгоистично думать о Хэнке и той несправедливости, какую Мисти ощущает постыдно: ему была подарком жизнь Корделии, вся она в расцвете сил и румянцем на щеках, Мисти же — ее проблемы. [Только она ни о чем не жалеет.] — Ты нравилась мне долгое время, — говорит глубокой ночью Корделия, когда они долго не могут заснуть. — Я просто боялась сделать первый шаг, рискнуть всем, что имею. Прости. Корделия извиняется искренне: ей действительно стыдно, что вешает она теперь все не Мисти. Последняя просит никогда более не говорить такого: и пусть жалко, что «они» не случились раньше, в этой поездке Корделия подарила ей счастье, и лишь оно имеет значение. — Я хочу попросить тебя кое о чем. Мисти приподнимается в кровати: — Принести что-нибудь? — Нет, ляг, — улыбается Корделия впервые за столько времени очень тепло и гладит ее по плечу. — Ничего не нужно. Я просто хочу сказать… пожалуйста, прости меня за все это и… прошу тебя, если в итоге это произойдет, двигайся дальше. Ты талантлива, и не только как преподаватель, но и как художник. Ты обязательно преуспеешь в этом, если продолжишь работать с тем же рвением. Полюби кого-нибудь снова и проживи чудесную жизнь, полную путешествий и радости. Заведи детей. Не оглядывайся назад. Корделия говорит это таким спокойным тоном, но Мисти знает, что в душе ей хочется плакать, рыдать, биться в истерике, как просто хочется жить. Конечно, слова ее слушать Мисти не в радость, и верно было бы сказать, что глупости она говорит и забыть ей следует об этих темах, но они не в кино, и возможно все. — Я обещаю тебе, — обнимает ее Мисти под одеялом, целуя в шею. Сильно-сильно хочется дать волю эмоциям, разрыдаться прямо в кровати, затопив соседей своим безутешным горем. — Я люблю тебя. Только ты поверь мне, что все будет хорошо: я найду способ все исправить, и через пару лет мы будем жить вместе, ругаться по субботам, путешествовать. Я сделаю все возможное и нет, чтобы это случилось. Корделия кивает, крепко сжимая ладонь на пальцах Мисти. Ей радостно лишь от того, что Корделия ей верит. С ее дорогим, ненаглядным человеком все будет в порядке, она дает себе слово. Наутро Корделии становится плохо: голова раскалывается так, что она не может подняться, комната перед глазами разбегается в разные стороны. Корделия держится за лоб руками, сгибаясь под одеялом и готовая впасть в панику, как больно. Руки Мисти трясутся, набирая номер врача. Сдерживается она с трудом, и то — чтобы не пугать Корделию еще сильнее, не добавлять проблем в своем лице. Врач приезжает, на удивление, быстро. Пожилой медик колет Корделии обезболивающее и заботливо успокаивает: его морщинистые руки гладят ее по спине, словно ребенка, и постепенно Кордедия приходит в себя. Ей до жути страшно, но она старается справляться. Двери за врачом закрываются, и Мисти долго лежит рядом с ней, отпросившись с работы. Ей важнее гораздо помочь Корделии прийти в себя, чем обучить диких студентов прекрасному. Пальцы Мисти гладят русые волосы Корделии, цвет их глубок и загадочен, прямо как сумерки и она сама, по-правде. Мисти хочется забрать себе не часть — всю ее боль и увидеть вновь, как она солнечно улыбается. — Я боюсь, — говорит с такой тяжестью в голосе Корделия. Руки Мисти не отпускают ее: боятся, что исчезнет, растворится в мгновение. Мисти кивает в ответ: — Тоже. Она боится сильнее всего, что было известно ей за всю жизнь.