Назови мое имя

Корделия гладит голову Мисти, пока она спит, и наглядеться на свою чудаковатую девочку не может. Она забавно хмурится во сне, утыкается лицом в живот Корделии, но не расцепляет объятий. [Словно ее драгоценного человека непременно украдут, отнимут, спрячут и никогда не вернут.] Мисти третьи сутки спит часов по десять, восстанавливается за все ночи, проведенные возле постели Корделии. Последняя и представить себе не могла, сколько сил в этой непредсказуемой девчонке. Мисти — та самая, что резво посылала итальянца, что ловила ее по морозу, что ни с одним студентом не могла быть серьезной — дежурила ночами рядом с ней, держала за руку, когда яды ломали тело, смотрела на Корделию, и взгляд ее не менялся: в нем было прежнее щенячье обожание. Корделия от переизбытка эмоций закрывает глаза, пытаясь на заплакать. Сколько бы она ни пыталась отталкивать Мисти, та возвращалась, прощала все, и не было в ней скрытых обид. Она — Корделия, конечно, знает — давала волю эмоциям ночью. В одну из таких, проснувшись от резкой боли, Корделия застала ее в приступе отчаяния. Мисти пыталась прокашляться, перестать плакать, чтобы не разбудить Корделию, пока та давилась в одеяло слезами. [Сердце болело за Мисти. От этого ей хотелось оградить своего солнечного человечка. Мисти не заслужила ничего из этого. Она непременно обязана быть счастливой, и доброту свою дарить достойным, растить чудесных детей, смеяться с утренних шоу, а не терять молодость здесь.] От нервов волосы Мисти все чаще оставались на расческе, она исхудала, так что Корделия, поглаживая ее по спине, чувствовала выступающий позвоночник. Корделия стыдилась, когда ее выворачивало при Мисти, а она лишь придерживала волосы и приносила стакан воды. И никогда это не вызывало в ней отвращения. Корделии хотелось жить. Неимоверно, искренне, просто чтобы побыть с этим лучезарным человеком еще. Мисти стала самой желанной целью, стимулом терпеть всю боль, когда яд отравлял организм. Мисти — как мотивация, чтобы есть, когда не хочется; чтобы терпеть очередной курс терапии, испытывая тошноту, слабость, теряя волосы; чтобы держаться за жизнь так крепко, как только могла. Мисти продолжала говорить Корделии, как она красива, и заправляла волосы за ухо, которыми та отчаянно пыталась прикрыть поредевшие брови. Мисти грела ее руки, когда проветривала палату, и в периоды особых слабостей завязывала шнурки на обуви Корделии, чуть ли не на себе вытаскивала в зимний сад и долго сидела с ней на скамейке. [Потому что свежий воздух, по заверением врачей, полезен, а Мисти хваталась за любую возможность помочь.] И при этом Мисти не переставала смотреть на нее как на женщину. Жалость не подавляла любовь, не гасила трепета, что был в Мисти. Только теперь она восхищалась еще и силой Корделии, ее диким, несокрушимым желанием жить. Мысли о Мисти почти не покидают Корделию, и даже сейчас, поглаживая ее голову среди ночи, она понимает, зачем все терпит и не сдается болезни. Хэнк часто звонит ей, интересуется здоровьем, помогает финансово. Корделия безгранично гордится им, когда узнает, что он занял руководящую должность в отцовской компании. Он, когда-то вправду любимый, остался ей по-прежнему родным и важным. Хэнк переживает за нее, распродает часть акций и все перечисляет на счет бывшей супруги. Главное, чтобы Корделия поправилась. Остальное — пустое. Миртл наладила связь с Мисти, предпочитала общаться по здоровью дочери именно с ней: с Мисти она могла расплакаться ненароком в трубку, а при Корделии было нельзя: ни к чему ее дорожайшей Делии переживать за нее. Мисти всегда успокаивала: Корделия сильная, Корделия победит. [Возможно, она не такой уж и плохой человек, как о себе думает, раз за нее сражаются столько людей.] Наутро Мисти жует в столовой пресную кашу и пьет слабый чай — не самое лучшее, что есть, но все, что может предложить столовая. Она закидывает влажные волосы назад: — Ты улыбаешься, — из-под упавших прядей сияет она. — Мне нравится, когда ты улыбаешься. — Настроение просто с утра хорошее, — мягко отвечает Корделия, поглаживая девичью ладонь. — Ты выспалась? — Да. Надеюсь, я не сильно мешала тебе. Надо было разбудить меня, я бы перебралась на свою кровать. — Ничего. Мне было удобно с тобой. Ты, кстати, спишь как ежик: сворачиваешься клубком и фыркаешь иногда, — в лице Корделии появляется мягкость. Мисти не сомневается нисколько: каждая бессонная ночь того стоила. — Видишь, я даже во сне от тебя призраков отпугиваю. — Каких? — Тех, что из-под кровати. — Ох, милая, — отмахивается Корделия. — То, что ты их не видела, не значит, что их нет. А не видела ты их, потому что я отпугиваю. Все просто, — пожимает плечами Мисти. Она замечает в глазах Корделии секундную грусть. — Волнуешься? Она кивает, склоняет голову и разглядывает свои колени. Девушка берет ее за руку: — Я с тобой. Пальцы Корделии с силой сжимают теплую, мягкую ладонь: — Спасибо. Они идут по длинному светлому коридору, где пахнет медикаментами, а в голове крутится бесконечное: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста». Мисти не отпускает Корделию, сидя в кабинете врача, пока тот изучает результаты. — Мисс Фокс, прошу Вас не принимать сегодняшнее заключение за окончательное. Процесс борьбы с раком — это, к сожалению, не разовая процедура, — доктор смотрит на нее с сожалением. На каждого здесь он смотрит с немым извинением в глазах. — Я понимаю, — тяжело кивает Корделия. Ее дыхание учащается, она сильнее сдавливает пальцы, отчего руку Мисти пронзает неприятная резкая боль, но она даже не дергается. Пусть. — На данный момент можно говорить об улучшении. По результатам анализов видно, что болезнь отступает, но Вы должны понимать, что обязательно нужно закончить этот курс и проходить в дальнейшем регулярные обследования, при необходимости — повторные химиотерапии. Рак, увы, не лечится до конца. Мисти клянется: на этих словах она почти теряет себя от радости, а Корделия — почти ломает ей пальцы. Из карих глаз катятся слезы, которые Корделия контролировать не хочет, а Мисти упрямо трясет ногой [она просто поверить не может, что происходящее, вправду, реально]. Девушка закусывает губу, чтобы не дать эмоциям волю, а врач продолжает говорить о будущем, ближайшем и дальнем. По окончании его речи, получив новый сопроводительный лист, Корделия и Мисти выходят из кабинета. Они молчат, обнимаясь посреди коридора, затрудняют чье-то движение, но не выпускают друг друга из рук. Корделия и плачет, и радуется, и все на свете. — Мы столько лет отвоюем, — Мисти поднимает Корделию в объятиях. Она еле-еле носочками касается пола. — Столько лет. — Неужели правда? — только и может спросить Корделия, утыкаясь в плечо Мисти. Она прерывисто вдыхает, кашляет, но не может успокоиться. Мисти прижимает ее к себе сильно-сильно и крутится с ней из стороны в сторону, поглаживая спину. [Чудес не бывает, а им повезет.]