two broken fates

song: ruelle — game of survival — Ты какой-то замученный, — Минхо задаёт вопрос, когда в очередной раз Хан приезжает к нему, и в очередной раз они сидят за столом на кухне и пьют кофе с имбирными печеньями. — Да так, проблемы, — хмыкает и дёргает плечами Джисон. Снова он закрывается в себе, а если точнее — по отношению к Минхо, снова не желает ничего рассказывать. Боится, но пока сам не знает, чего именно. — Расскажешь? — Отсоси — потом проси, — усмехается; ну, как тут не съязвить — ему всегда (почти) такое поведение с рук (Минхо) сходило, поэтому Хан полагал, что разговор закроется и ничего далее не последует. — Кстати, хорошая идея, я ведь могу, да и это поможет тебе расслабиться, — ни один мускул на лице Ли не дёрнулся, если не считать безмятежной полуулыбки. — Ты на приколе? — Хан смотрит на него скептично, а в душе какое-то непонятное чувство: крик, что ли. Но почему? Он давно уже перестал бояться близости с кем-либо, а тут как-то странно дребезжат лёгкие и дыхание незаметно (он надеется, что незаметно) сбилось. — Да нет, что тут такого, — старший встаёт со стула и подходит близко к Хану, кладёт руку на плечо, когда видит, что тот собирается встать. — Успокойся, никаких обязательств, — и медленно опускается на колени перед ним, ведя рукой вниз с такой же скоростью. «Никаких обязательств — это и раздражает». — Не собираешься брать ответственность? — Если хочешь — обязательно возьму, — хотелось бы добавить «Возьму и ответственность, и в рот», но автор предпочёл остаться этой лирике лишь в мыслях Минхо. Джисон сдаётся, хоть ему эта идея не нравится, но лишний раз получить удовольствие и расслабиться не помешает, ведь столько всего внезапно навалилось на обычно-ни-о-чём-не-волнующуюся голову Хана. — Он сам не встанет, — начал тот, а Минхо на пару секунд завис, пока до него не дошли слова, которые достаточно долго вертелись возле ушей, не желая проникнуть в мозг и быть понятыми. — Тебе сразу нужно начать манипуляции, не забывай — это такая привилегия моей сексуальной ориентации, можно сказать, — Джисон так напрямую говорит, не пытаясь скрыть это, потому что знает, что Минхо не будет смеяться, Минхо не будет упрекать; он знает, что Минхо не такой, как все, — он другой. — Хорошо, — совершенно безобидный ответ, если не вспоминать о контексте. А об этом же контексте напоминает неприятный, скрежещущий звук расстегивающейся ширинки на только недавно стираных, наглаженных чёрных джинсах Хана. Колени младшего автоматически медленно, но уверенно разводятся в стороны, с томным, облегчённым выдохом, будто с него кандалы сняли. Плечи расправляются, а тело укладывается на спинке не совсем удобного для таких дел дурацкого стула (хотя, уже весь дом Ли казался ему дурацким, но он не горел желанием пригласить Минхо к себе в квартиру) — старается расслабиться, но совершенно не знает, как вести себя в такой ситуации. Обычно именно Джисон делал это, и никто никогда не думал о его личном комфорте; никто из клиентов ему не отсасывал, будем откровенны. Сейчас Минхо, можно сказать, показывает своими действиями высшую степень уважения. Если серьёзно, то Минхо не считает себя выше Джисона, поэтому с лёгкостью позволяет себе сделать следующие действия; для него Хан за всё это время стал таким важным, что он даже не брезгует за ним совершенно. Он видит, насколько Джисон ухоженный и чистый всегда, а это заставляет забыться о том, сколько людей в нём побывало в прямом смысле этого слова. Дальше Ли решает стянуть джинсы до колена под нервное шипение Хана; да, он мог бы член достать и не стягивая их, но Минхо просто стало интересно — интересно посмотреть на его точёные бёдра без одежды, и они, безусловно, выглядят прекрасно. Ему кажется, что больше такого шанса чтобы хоть чуть-чуть раздеть Хана не выпадет — поэтому пользуется моментом по максимуму. Даже с этими многочисленными синяками непонятно от кого, даже с мелкими шрамами от тяжёлой жизни — Хан прекрасен, абсолютно. И Минхо признал это только что, несмотря на то, что при первой встрече подумал о нём, как о «сойдёт». — Что пялишься, нравлюсь? — Хан усмехается от своего вопроса, который вызывает внезапные воспоминания. — Вполне, — Минхо отвечает не меньшим дежавю. Джисон смотрит внимательно, изучающе, за тем, как Минхо склоняется к паху, поддерживая зрительный контакт (от взгляда которого хотелось провалиться сквозь землю), как бесстыдно просовывает ладонь под нижнее бельё от «Calvin Klein» (пока снимал мысленно проговорил себе: «Дорогое») и уже с большим интересом на лице вытаскивает орган из рабства одежды. Ли слабо держит его в руке, невольно рассматривая; даже член красивый, что тут скрывать, хоть бери и фотографируй, да показывай всем как пример для подражания. Если Минхо не особо-то и обратил внимания на то, что плоть парня уже полутвёрдая, то сам обладатель не на шутку перепугался, потому что это странное явление для его организма — можно сказать, невозможное. Минхо дважды повторять не надо. Он ещё не забыл, как нужно обращаться с джисоновским телом — это показывается его следующими движениями, которые Хан торжественно прозвал «манипуляциями»: Ли крепко обхватывает всеми пальцами, чуть ли не соприкасаясь средним и большим, из-за чего Джисон снова шипит, ибо сдавливает, после медленно-плавно водит вверх и вниз, дабы довести до эрекции нормального среднестатистического человека. И в конце концов это получается только после того, как парень надавил большим пальцем на чувствительное место — кончик, полностью будучи уверен в том, что от такого трудно не возбудиться (и был прав). Минхо видит на лице Джисона явно прикрытое самой плотной тканью желание, и он не думает, что ему кажется, хотя допустимо то, что Ли просто себе навязал это, чтобы тоже показаться для Хана важным хоть где-то. Старший и так, кажется, слишком затянул, потому что второй уже стал сгибать ноги в коленях, поджимая и оставляя их где-то под стулом, и вертиться, как уж на сковороде (забавное зрелище). Это заставило Минхо принять более решительные действия: он отводит взгляд вниз, всё также пофигистично смотря на стояк Хана. У Джисона одна рука на подлокотнике, а локоть второй «прилип» к столу, но ладони так и намереваются сорваться с места, вцепиться в волосы старшего и приклонить к своему члену, чтобы наконец-то ему уделили хоть какое-то внимание. Терпеть на удивление более невыносимо, чем когда-либо в его жизни. Минхо — красивый. Тут нечего скрывать; да, у него нет таких объёмных пухлых губ, как у его товарища по работе, но от этого эти губы не теряют свою шикарность. Именно об этом Джисон только успел подумать, перед тем как Минхо издеваясь подул холодным воздухом на разгорячённую головку, опаляя контрастом. Было весьма неожиданно, но ещё больше смятения вызвало следующее действие Ли, а именно — ненавязчивый обхват губами этой же самой головки. Внутренности Джисона намеревались выскочить через горло и покинуть тело, а лёгкие вовсе не оставляли никакого выбора, кроме как задохнуться. Но Хан не показал этого, сохраняя более или менее расслабленный вид, будто его сейчас током с пят до макушки не пробило лишь от этого мелкого жеста. Далее Минхо так властно своими массивными ладонями опирается на чуть менее горячие, чем член, бёдра, а с опорой удобнее ведь. Джисон намеревался взвыть, когда Ли юрко провёл языком по уретре, после опустив голову ниже; Джисон не в праве решать когда и как действовать Минхо, поэтому просто доверяет все решения парню, отдаётся случаю, так скажем, а если быть точнее — инициативе второго. Пальцы на ногах рефлекторно сгибаются, когда Минхо вытаскивает изо рта и проводит языком по всей длине. Хан даже не понимает, чего хочет больше: чтобы тот наконец-то дал ему излиться или врезать по лицу. Но можно ведь врезать членом по лицу. Ли чувствует это напряжение, поэтому снова возвращает член «на место», очень лениво двигая головой, изредка сдавливая губами выпирающие венки. Всё равно получается как-то сухо. Между ними нет любви, а без любви — это просто унылая разрядка, всего лишь мгновение удовольствия, а потом снова рутина. Старший уже сам перекладывает руку Хана себе на голову, чтобы более раскрепостить его. Второй в свою очередь не пользуется этим — не сжимает руку, не надавливает, ничего не делает, только перебирает пальцами шелковистую шевелюру. С нервов, наверное, но волосы Минхо на осязание и правда успокаивают. А вторая рука помогает тыльной стороной прикрывать рот, да и вообще половину лица, оставляя мало шансов для Минхо, который хотел побольше рассмотреть лицо Хана в такой ситуации. Джисону нравится, когда медленно, протяжно и нежно, поэтому на ускоренные движения головой он всё же решает сжать руку, призывая вернуть прошлый ленивый ритм. Минхо увидел это забавным, поэтому усмехается или угукает — не совсем понятно, но орган слегка вибрирует в глотке от этого, и Хан не может сдержать грудного стона, сопровождающийся откинутой назад головой и слегка вскинутыми бёдрами. Парень замирает на пару секунд, закусывает нижнюю губу, разрываясь от эмоций в экстазе и наконец-таки кончает. А осознание того, что это случилось во рту у Ли, заставляло вновь вспомнить, каково это — чувствовать стыд. Он серьёзно сделал это. Джисон даже немного покраснел щеками и ушами, если присмотреться (и Минхо присмотрелся), тяжело дышит, отчего грудь часто вздымалась, и возвращается в реальность; опускает голову и смотрит на парня, который поднялся с колен, подошёл к раковине и быстро выплюнул и без уточнения понятно что. Сейчас бы поцеловать член, как в самых милых порнофильмах, но к чему эти нежности, когда между ними ничего нет? — Прости, не успел, — Джисон только отдышался, смотря расфокусированно на парня. В голове была куча сожаления, но по интонации не совсем заметно. Впрочем, как и всегда. Никогда по виду не понятно, что на душе у этих двоих. — Не извиняйся, — Ли слегка улыбается, нагибается к нему и бережно помогает натянуть всю одежду обратно. — Ты был очень милым сейчас — не то что в обычное время. — От этого ты станешь отсасывать чаще? — Хан усмехается. — Я могу быть разным, — ехидно лепечет и как-то неожиданно льнёт, обнимает за шею, повиснув на старшем. — Ты на шею мне не садись, ишь какой, — Минхо надевает на него весь низ и стаскивает с себя джисоновы руки. — Есть хочешь? — Было бы неплохо, но тебя, походу, уже кормить не надо. Хан смеётся, а Минхо сдерживает себя от того, чтобы на полном серьёзе не прописать подзатыльник этому дураку (но в итоге тоже смеётся). Действительно, страннее ситуации и не придумаешь.

***

— Хан-и. — Что? — А у вас есть… что-то вроде чеков? — Ты тупой? Стой… как ты меня назвал?! — он уже замахивается, но садится ровно и дуется, когда Ли в очередной раз смеётся. — А что в трудовой книжке пишут? — Пошёл нахуй там пишут, — Джисону бы стоило вести себя аккуратнее на чужой территории, в чужом доме, поедая чужую еду, но нет — он всегда ведёт себя так, как хочет. Феликс (и не только он) неоднократно говорил ему, что прямолинейность его погубит. Вот и проверим. — Ты так груб, — Минхо находит эту грубость забавной, поэтому никогда не злится, только смеётся. Ему нравится эта прямолинейность. А может, и не только она.