***
— Ну, Электроник, ну друг! — ворчал себе под нос Серёжа, пробравшись тайком в собственную квартиру в поисках еды. От матери он пока скрывался, не хотел, чтобы родители про двойника узнали. Поэтому выгадал время, когда дома никого не будет. — Эх, ещё обед не принёс, — Серёжа наконец нашёл кастрюлю с котлетами и принялся за еду. На самого «робота» он не очень злился, злился больше на себя за собственную тупость. Это ж надо было додуматься — пустить в дом практически незнакомого человека! Ещё крупно повезло, что Электроник только покормить его забыл. А если б он психом каким оказался и людей бы убивать начал? Или самого Серёжу… того? Чтоб уж навсегда его заменить. От этой мысли Сыроежкин чуть не поперхнулся, когда понял, как на самом деле рисковал. Потом Серёжа вспомнил, как он следил последние дни за Элом — тот вечно ходил окружённый толпой одноклассников, с восторгом глядящих ему в рот, и снова почувствовал острый укол ревности. Да ещё и Майка к Электронику липла как банный лист — от этого стало обидно вдвойне. А вот Гусь… Гусь фанатом «робота» явно не был, Серёжа это сразу просёк, как только первый раз их вместе увидел. Макар, несмотря на то, что за Элеком как привязанный ходил, выглядел таким потерянным и несчастным, что Сыроежкину его даже жалко стало. Захотелось подойти и обнять. А ещё Серёже стало совершенно понятно, что так как к нему, Гусев к Элу не пристаёт и нигде его не зажимает. Это немного примиряло с действительностью. Доесть Серёже не довелось — вернулась мать с Элом. Пришлось прятаться под кроватью, а потом и вовсе бежать из квартиры. Так толком и не поевши. В гараже у себя Серёжа вновь вспомнил про йогов — говорят, они долго без пищи могут. Но, что бы он там Гусеву в своё время ни заливал, а йогином Сыроежкин не был от слова «совсем». Тоска по недоеденной котлете занимала все его мысли и отравляла существование. К вечеру она только усилилась, а живот начало сводить от голода. А вот утром Серёжа был готов простить Электронику и вчерашний пропущенный обед с ужином, и практически полный игнор своей персоны. Потому что проснулся он прямо у сервированного стола, который заботливый киборг придвинул вплотную к раскладушке, на которой спал Серёжа. Правда, приступив к завтраку, Сыроежкин вскоре обнаружил, что посуды и столовых приборов на столе едва ли не больше, чем еды. Это несколько сбило его эйфорию от приёма пищи, но настроение было всё равно хорошим — ведь сегодня должен был вернуться отец, а это всегда означало для Серёжи какие-нибудь приятные сюрпризы и развлечения. Стоит ли говорить, что ушлый двойник обломал ему всю малину и в этом вопросе? Да, какого бы правильного умника не строил из себя Электроник, а на пикник с родителями посреди учебной недели поехал сам, Серёже даже не предложил. Он вообще последнее время Сыроежкина избегал — предпочитал приносить еду в Серёжино отсутствие или когда тот спит, а о своих успехах докладывал в письменном виде. Причём делал это весьма своеобразно — если о школьных делах и отметках Серёже почитать ещё было интересно, то зачем ему знать, какие иностранные языки изучает теперь киборг, непонятно. Вообще, одна версия такого странного поведения Эла у Сыроежкина была — робот подозревал (и правильно делал, между прочим!), что Серёжа скоро захочет прекратить весь этот спектакль. И тупо оттягивал закономерный финал. Ведь понятно же, чтобы наименее травматичным для себя способом вернуться в свою прежнюю жизнь, Серёжа захочет сначала обсудить все детали этого возвращения с Элеком. В том числе и то, как теперь быть с его феноменальными успехами в школе и примерным поведением дома. А Элека-то и нету! То есть он есть, конечно. Где-то там. Но для Серёжи его как бы и нет. Все эти невесёлые умные мысли Серёжа обдумывал, когда на мопеде по городу ездил — стресс снимал после того, как узнал, что Эл вместо него с его же родителями развлекаться поехал. Заехал Серёжа далеко и хотел было уже повернуть к дому, как понял, что бензин у него кончился, а деньги так и «не начинались». Да и мопед, общем-то, сломан — педали не покрутишь. И дождь пошёл, ну, чтоб уж и погода соответствовала, так сказать. Мокрый, голодный, злой и усталый, через три с лишним часа дотолкал Серёжа свой мопед к гаражу. Чуть сам перед дверью не рухнул. Сунул ключ в замок, а замок-то и не открывается. — Замки… сменили… — почти без эмоций констатировал Сыроежкин. Серёже даже жалеть себя не хотелось, этим он вдоволь по дороге домой назанимался. Он с усилием оттолкнулся от стены гаража, к которой успел прислониться, чтобы передохнуть, и пошёл к дому. Ему уже было плевать на робота, на реакцию родителей, вообще на всё. Перед глазами стояла тарелка с горячей едой, тёплая ванна и мягкая постель. Серёжа шёл к своей цели и других мыслей в голове не имел. Как вообще такое возможно, что, находясь в нескольких метрах от собственной кровати, он вынужден ночевать на лестнице среди колясок и всякого хлама, Серёжа понимать отказывался. Он вообще с трудом соображал — с ног валился. Замки были заменены и в квартире, а дверь мать отказалась открывать принципиально — сказала, что Серёжа уже дома. Зато отец пригрозил выйти и надрать задницу, если он хулиганить не перестанет. Серёжа, как это услышал, на автомате драпанул выше, на технический этаж. Плюхнулся там в какую-то люльку от коляски и почти сразу вырубился — сказались общий стресс и усталость организма. Уже засыпая, подумал только, что Электроник наверняка шум, который родители подняли, слышал. Слышал, всё понял и ничего не сделал. Вот какой он после этого друг? Правильно, такой же как и человек — херовый. И завтра Сергей ему покажет, всем им, чтоб знали…***
Макар зашёл за Серёжей рано утром. Во-первых, чтоб Сыроежкина никакая Майя Светлова по дороге не перехватила, а во-вторых, сам он всё равно в шесть утра встал и ходить как неприкаянному по квартире Макару надоело. А дело было в том, что ночью Гусев почти не спал — всё ему кошмары какие-то снились. Про Сыроежкина в основном. То Серёгу похитили, и Макар его ищет, то он провалился куда-то и никак выбраться не может, то просто плохо Сыроеге, и он на помощь зовёт. С чего такая байда, Гусев даже предположить не мог. Он ведь перед сном звонил Сыроежкиным (тоже отчего-то сердце не на месте было). Серёга к телефону бодрый подошёл, сказал, всё хорошо у него. Макара, правда, это не успокоило совсем. И вот с утра пораньше он зашёл за Серёгой и лично потащил его в школу. Выглядел Сыроежкин неважно, тут Макар не зря волновался — значит всё-таки что-то стряслось у него. Но рассказывать в чём дело отказался наотрез — единственное, что удалось из него вытянуть Гусеву, что лично у Серёжи всё в порядке, проблемы с каким-то его знакомым. Что за знакомые такие у Сыроеги появились, Макар не знал, впрочем, теперь от этого умника всего ожидать можно было. По дороге к ним присоединились Вовка с Витькой и, неотвратимая как кара Господня, Светлова настигла. И это уже было не смешно. Что в их школе забыла (ну, кроме Сыроеги, разумеется) эта девица никто не понял, но судя по отсутствию на ней школьной формы и галстука, прогуливать свои уроки Майка не так чтобы боялась. Макар на всякий случай держался поближе к Серёге и то и дело клал ему руку на плечо — обозначить принадлежность, так сказать. Сыроежкин, что удивительно, не возражал, а вот Светлова на это всякий раз недовольно поджимала губы. Ну, а что она хотела? Ей здесь рады далеко не все. У школьных ворот вся компания встала как вкопанная. Потому что тут их ждал сюрприз, да такой, что Макар, если бы они были здесь одни, этому «сюрпризу» как следует надрал бы задницу. И за уши бы оттаскал. Для надежности. А потом обнял бы крепко и никуда бы от себя больше не отпустил. — Ну, чего уставились-то? Сыроежкин — это я! — важно ткнул себя в грудь пальцем Сыроежкин и заржал. Макар, в принципе, сразу как его увидел, стоящего на бордюре высокого газона у школы, так и не сомневался ни секунды, кто перед ним. Взглянул только на Серёжиного близнеца, с разочарованным видом мнущегося рядом, хотел спросить, давно ли обоих придурков родители пороли, но Серёжа никому и слова сказать не дал. Пользуясь всеобщим замешательством, начал сам в лицах и красках рассказывать о своих, точнее о близнецовых, «подвигах». И как маленький радовался тому, как ловко всех провёл. Макар стоял и смотрел на Серёгины кривляния и чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Посмеялся над тем, как Сыроежкин изображал «гуся», и даже не смог как следует рассердиться, когда Серёжа всем растрепал про «вертолёт», который устроил Гусеву Серёгин близнец. Остальные не так благостно отнеслись к этой истории. Светлова так и вовсе обиделась — оказалось, от хулиганов её защитил совсем не Серёжа. Макар, правда, сути Майкиных претензий не понял — она же в итоге со своим спасителем и гуляла, чего ей не так? — Ну как, ловко я всё устроил, правда? — довольный своим выступлением «артист» наконец покинул импровизированную сцену и спустился к зрителям. А Вовка, то ли издеваясь, то ли и в самом деле так думал, но на серьёзных щах выразил сомнение, кто есть ху из этих двоих. Макар на это только глаза закатил — рядом с Серёгой хоть сотню его клонов поставь, а этого дурачка ни с кем не спутаешь. Но Серёга испугался, стал уверять, что он — это он, чуть не расплакался, Макару его даже жаль стало. Разрешил всю ситуацию близнец, которого Серёга представил как киборга, био-робота и своего клона по имени Электроник. Он подтвердил, что Серёжа — это Серёжа, но тут же выдвинул претензии на тему, что Сыроежкин, мол, слишком рано карты раскрыл и человеком его не сделал. Хотя обещал помочь. Гусев во всех этих роботов не очень верил, ему ближе была версия, что Сыроегин двойник — его родственник и малость того, с приветом. А бессовестный Серёга этим просто воспользовался, чтоб себе внеочередные каникулы организовать. Однако, вслух озвучивать этого Гусев не стал, его больше задевало то, что он сам пережил за эти дни из-за Серёжиной безответственности. — Допомогался! — Макар с силой хлопнул Сыроежкина по плечу. — Не выдержал! — съязвил Гусев, а сам на секунду представил себе, что было бы, если б Серёга всё-таки довёл свою аферу до конца. И ужаснулся — тогда Макар, может, вообще больше никогда бы его и не увидел. С новой силой захотел надрать этому поганцу зад, но Серёжа состроил щенячьи глазки, начал перед ним (!) оправдываться, и Макар сдулся. Дальше близнецы стали ругаться, «робот» вспылил, бросил Серёжину школьную сумку на землю и удрал. Бегал Электроник гораздо быстрее Серёги, и Макар, который сразу же пустился в погоню, его не догнал, что уж об остальных говорить. Сам по себе Электроник Макару не очень нужен был, хотя где-то Гусеву его было жаль. Ведь явно же — парень с флагом. А среди таких бывают люди со сверхспособностями, Макар про них как-то даже передачу по телевизору смотрел. Но сейчас им двигали не самые возвышенные мотивы — Гусеву просто был очень выгоден двойник Сыроежкина. Пусть все девки (и Чижиков заодно) лучше на Электроника вешаются. А Серёгу в покое оставят. Ему то есть. Ну и форма! Этот же психованный в Серёгиной школьной форме сбежал, а у Сыроежкина не факт, что запасная есть. — Эх ты, Сыроега! — еле отдышавшись, стал отчитывать Серёжу Макар, по привычке похлопывая по плечу. — Такого друга потерял… Серёжа неожиданному бегству робота не очень огорчился, он вообще, похоже, слабо осознавал все последствия своего маскарада. Во всяком случае, на голубом глазу собрался сейчас же идти в школу (запасной комплект школьной формы дома у него всё же имелся). Как Макар и Витька с Вовкой его не отговаривали, рвался на уроки, а ребятам заявил, что они просто славе его завидуют. Ну, что с дурачка возьмёшь? В итоге весь народ пошёл в школу, а Серёга двинул к дому переодеваться. И Макар, пользуясь тем, что они на какое-то время остались одни, сделал то, что хотел сделать с самого начала, когда только увидел Серёжу у школы — рывком притянул его, крепко к себе прижал, уткнулся носом в засаленную белобрысую макушку, глубоко вдохнул и отстранился, всё ещё не убирая рук с Серёжиных плеч, и сказал: — Дурень ты, Сыроега, редкостный. Но без тебя тут такая тоска была! — Э… — не нашёлся сразу что ответить малость обалдевший Серёжа. Такое внезапное проявление чувств со стороны Гуся сбило его с толку. А Макар развернул его на сто восемьдесят градусов и легонько толкнул в спину: — Дуй давай, а то не успеешь!***
Домой и обратно, до школы, Серёжа шёл словно пьяный — всё никак не мог отойти от шока. Подумать только, Гусь его обнял! И сказал, что скучал без него. Это что же получается, они теперь с Макаром друзья? Настоящие?! Вот это да!.. Наверное поэтому, весь пребывая в розовых мечтах из-за своих новых отношений с Гусевым, Сыроежкин не заподозрил ничего дурного, когда его перед уроками перехватил Чижиков и потащил к спортивному залу. А там начался какой-то кошмар — старшеклассники, по видимому, из секции тяжёлой атлетики, впечатленные слухами о фантастической силе Электроника, накинулись на Серёжу всей гурьбой и заставили таскать тяжеленную штангу, которую он и вчетвером бы не поднял. Ещё и форму школьную стащили, в одних трусах и майке оставили (тут Серёжа порадовался, что дома успел хотя бы душ принять, а то запашок от него был бы… не очень). Штангу Сыроежкин естественно почти сразу же уронил, рухнул вместе с ней на большой водяной мат и таки уже радовался, что эти нахалы сняли с него штаны с пиджаком. Потому что мат на такие нагрузки рассчитан не был и лопнул прямо под Серёжей и его штангой, вымочив несчастного с ног до головы. В итоге, на первый урок, которым было ИЗО, Серёжа пришёл с мокрой головой, сырыми кедами и опозданием на семь минут. Ещё и нашёл это ИЗО не сразу — училка опять притащила класс в холл под ёлочку, в кабинете ей отчего-то не сиделось. Замечание Серёже не сделали, и он быстренько пристроился на место — к Гусю под крылышко. На соседний стул то есть. А что? Они же теперь с Макаром друзья, значит ему надо рядом быть. А то на такого завидного друга много желающих найтись может. Уведут ещё. — Ты теперь за Электроника, — тихо сказал Макар Серёже на ухо. — Смотри, не расколись. Серёжа согласно кивнул, но смысл слов Гусева понял не сразу — его почему-то в жар бросило и мурашки по телу пошли. «Наверное, простудился, пока в зале «плавал», — подумал Сыроежкин. — Ребята, сегодня мы будем рисовать вазу, — с важным видом объявила тему урока Марина Николаевна и покрутила в руках довольно безвкусную фаянсовую посудину. — Все, кроме Сыроежкина. Серёжа встрепенулся, попробовал изобразить непонимание, но его в обязательном порядке заставили рисовать портрет Кукушкиной. Отмазаться не вышло — он же теперь Электроника изображал! Зойка, понятное дело, обрадовалась — до неё тоже сразу дошло, что Сыроежкин теперь нормальный пацан, и получить собственный портрет работы мальчика, который ей так нравится, очень хотелось. Она, конечно, понимала, что рисунок получится скорее всего не ахти, но главное, Серёжа будет внимательно смотреть на неё целый урок, а это жуть как приятно! Вообще-то, положа руку на сердце, Серёжа лучше бы Гуся нарисовал — он же куда красивее этой Колбасы. И одет интереснее — на Зойке дурацкое платье с фартуком, а у Гуся штаны крутые. Сверху в обтяг, книзу — клёш. И ремень такой прикольный, широкий. Макар за него иногда дневник суёт, чисто для понтов, а иногда — просто большие пальцы, как ковбои в американских вестернах. Серёжа почему-то часто на гусевские штаны пялился, нравилось ему это. Чаще — только на лицо. У Гусева, как и у всех рыжих, кожа нежная, вся в веснушках и очень легко краснеет. И так-то все эмоции на лице видны, а тут ещё и румянец этот — от смущения, возбуждения или злости Макар сразу же заливался краской. И это Сыроежкину тоже очень нравилось. Он бы нарисовал Гуся — такого румяного, улыбающегося и всего в веснушках. С длинными, какие не у каждой девчонки будут, рыжими ресницами… Если б мог. Но беда была в том, что Серёжа рисовать не умел абсолютно. И портить образ своего нового лучшего друга не хотел категорически. Поэтому пусть уж Кукушка отдувается. И Сыроежкин дрожащей после подъёма тяжестей рукой принялся мучить Зойкин портрет.***
Макар ничего не мог с собой поделать, но умильная улыбка так и не сходила с его лица с тех самых пор, как Сыроежкин вернулся в школу. Держался теперь Серёга всё время рядом с Гусевым и ему же первому говорил о наболевшем. Вот и сейчас Макар даже не сообразил спросить, почему Серёга мокрый такой, думал, после душа он. А Серёжа сам, едва войдя в класс, начал жаловаться на придурков-тяжелоатлетов, взваливших на него, несчастного, тяжеленную штангу. И как мат с водой под ним лопнул, тоже рассказал. А уж какой у Сыроеги был забавный и растерянный вид, когда училка его Зойкин портрет рисовать заставила! Макар еле сдержался, чтоб не затискать его прямо на уроке. Хотя нет, всё-таки не сдержался — положил Серёже руку на колено, наклонился поближе, подмигнул и тихо сказал: — Что, рисовать не охота? — У меня руки после этой штанги трясутся! — Серёжа с возмущением сунул Макару под нос дрожащую ладонь и шире раздвинул колени. — Ты же чемпион! У тебя ничего не должно трястись, — ласково поддел его Гусев и слегка похлопал Серёжу по внутренней стороне бедра. Сыроежкин вздохнул глубоко, тихо простонал, не иначе как от печальной перспективы весь урок пялиться на довольную Зойку, и зачем-то двинулся ещё ближе к Макару. — Рисуй, а ну, рисуй. Давай, давай! — почти в самое ухо сказал ему Макар, затем взглянул на свою ладонь, которая подобралась уже почти что к Серёжиному паху, и резко откинулся на спинку стула. Даже не видя себя в зеркало, Макар понимал, что цветом лица похож сейчас на помидор, и, хорошо если от него пар не валит — до того ему было жарко. Серёжа стрельнул на него глазами, опять что-то промычал и принялся водить карандашом по бумаге. Зойка кокетливо улыбалась, глядя на Сыроежкина, поминутно поправляла то прическу, то фартук, Серёжа тихо скрипел зубами, а Макар вдруг понял, что вот лично ему Колбаса не опасна. В отличие от той, белобрысой. Под конец урока Сыроежкин вообще спиной к Кукушкиной повернулся. Макар, видя это, только посмеивался довольно — Зойка Серёге как собаке пятая нога нужна. Только вот рисунок, а точнее Серёжину каляку-маляку, нужно было сдавать. А видеть её никто не должен был, по крайней мере учительница не должна. И Макар грудью, что называется, встал на защиту творчества Сыроежкина, убеждая учительницу оставить Серёжу в покое и подождать пока он сам работу принесёт. Даже сумел оттеснить её в другой конец холла. Но вот противостоять в одиночку толпе одноклассников во главе с Зойкой, которая вознамерилась увидеть свой портрет лично, он не смог. Как Серёга ни прикрывал собой несчастный лист бумаги, а Кукушкина при помощи ребят его отобрала. И убежала куда-то наверх. Все бросились естественно за ней, но когда догнали, оказалось, портрета у Зои уже нет. — Этого я тебе никогда не прощу! — заявила Сыроеге Кукушкина и с видом оскорблённой добродетели выбежала из кабинета. Макару даже интересно стало, что Серёга там такое изобразил, неужели похабень какую? Но Сыроежкин заявил прилюдно, что, как говорила Марина Николаевна, настоящий художник должен быть правдив. А некоторым это не нравится. И вообще, мол, я художник, я так вижу. А потом в школе начался настоящий дурдом. Физрук Ростислав Валерианович про «феномен Сыроежкина», который надо бы исследовать, не забыл. Ну, так уж прям исследовать его он, конечно, не стал, он решил Сыроегу «сосватать». И не кому-нибудь, а своему давнему корешу Борьке Васильеву, который был не просто Ростиковым однокашником и пятничным собутыльником, а ещё и юниоров в хоккейном клубе «Интеграл» тренировал. И позвонил Борису для этой цели прямо из учительской. А там же другие учителя сидели, в том числе и предметники, которые у шестого «Б» уроки вели. Они как услышали про такую возмутительную наглость — будущего великого математика/физика/химика/лингвиста/художника и т.д. и т.п. Сыроежкина в хоккей отдавать, где ему непременно все мозги шайбой отобьют, переполошились как куры в курятнике, и давай неразумного физрука от глупой своей затеи отговаривать. Только Ростик плевать на их мнение хотел — ему Борька за каждого удачно подогнанного перспективного спортсмена бутылку ставил. Однако, Семён Николаевич Таратар не просто так математику вёл — он среди всех них самым умным числился. Поэтому под шумок учительскую покинул и пошёл, благо уроки только что закончились, искать… Макара Гусева. — Ты, Макар, ведь своему другу Серёже добра желаешь? — Таратар ловко ухватил Макара за локоть и отвёл в сторонку от основной толпы учеников. — Сыроеге-то? Ещё бы! — удивился Гусев. Судя по всему неприятности у Серёги только начинались. — Понимаешь, Макар, какое дело, — начал математик, всё ещё удерживая Гусева за предплечье, — ваш… учитель физкультуры пригласил назавтра некоего Бориса Борисовича Васильева. Это тренер одной хоккейной команды. Догадываешься, к чему я клоню? — Хочет ему Серёгу за пузырь продать, — хмыкнул Гусев. — Ну… не так грубо, Макар, но… ты прав, — Таратар провёл рукой вверх-вниз по рукаву гусевского пиджака и грустно вздохнул. — Ты очень умный мальчик, Макар, я всегда это знал. Вот и подумай теперь — где хоккей, — математика аж передёрнуло от этого слова, — а где Серёжа. Так не хочется, чтобы его светлая голова, которая теперь во всех смыслах светлая, за зря на льду пропадала. Он же такой… — Таратар задумался, подбирая верное слово, потом изобразил свободной рукой в воздухе непонятную загогулину, напоминающую давешний Серёжин «Интригал», и сказал: — такой нежный мальчик. Хрупкий, можно сказать. А вдруг его клюшкой ударят? Или шайба в лоб прилетит? Представляешь, что будет, Макар? — И вы таки будете мне рассказывать за хоккей, Семён Николаевич?! — скептически посмотрел на учителя Гусев. — Макар… не дерзи! — Таратар всё же решил немного осадить любимого ученика. — И поговори с ним… Пожалуйста. Ну, пусть не ходит он в этот хоккей, пусть лучше… математикой занимается. По математике тоже соревнования бывают. Олимпиады, например. Всесоюзные. — Да понял я вас, Семён Николаевич, — не стал спорить с учителем Гусев. — ПоХоворю. Но СыроеХа — парень самостоятельный, свою судьбу сам решает. Я его заставить всё равно не смогу. — Я на тебя рассчитываю, Макар, — опять вздохнул математик, взглянул с тоской на уложенные в художественном беспорядке рыжие локоны своего ученика, на его пухлые губы и порозовевшие щёки, и засеменил дальше по своим делам. Как только Таратар отпустил Гусева, тот сразу поспешил на улицу. Серёга ещё в начале их с математиком разговора махнул ему, что подождёт на школьном дворе — находиться в самой школе Сыроежкину с некоторых пор было не очень комфортно. По понятным причинам. Макар с одной стороны сочувствовал Серёже, с другой — не мог не злорадствовать: нехер было этому полудурочному вместо себя двойника в школу отправлять и над его, Макара, чувствами издеваться. Пусть и не намеренно. Гусь как вспоминал эти дни без Серёги, так вздрагивал каждый раз. А вот на счёт хоккея Макар с Таратаром был категорически не согласен. То есть в том, что Серёжа — «мальчик нежный и хрупкий» Гусев, конечно, не сомневался. Только вот в наше время это небезопасно, таким быть. Надо уметь за себя постоять. Нет, Макар естественно постарается всё время быть рядом, чтобы, если что, защитить и в обиду не дать, но… Но в режиме двадцать четыре на семь это вряд ли возможно. Следовательно, Серёге нужен спорт. Желательно, конечно, единоборства какие, но и хоккей сойдёт. «Только этот лентяй сам в жизни ни в какую секцию записываться не пойдёт, — думал Гусев, — это и ежу понятно. Но вот если его за ручку привести, то, может, что и получится». И Макар решил, что наоборот, будет способствовать тому, чтобы Серёгу в «Интеграл» взяли. А что там математик просил… Сыроегино благополучие в любом случае важнее. Серёжа стал без преувеличения школьной знаменитостью. В этом Макар очередной раз убедился, едва вышел на школьный двор. Серёжа прогуливался взад-вперёд и старался ни на кого особо не смотреть, потому что то тут то там периодически раздавались восхищённые девчоночьи голоса, с придыханием сообщавшие друг другу: «Смотрите, Сыроежкин!», «Ах, Сыроежкин!», «Тот самый!», «Говорят, он сто килограмм поднял!». К новым Серёгиным поклонницам на каждый их восторженный вздох подбегал Чижиков-Рыжиков и подливал масла в огонь всеобщего восхищения, преувеличивая заслуги своего кумира. Об Электронике Чиж ничего пока не знал, а потому увивался вокруг Серёжи, путаясь у него под ногами, и заискивающе заглядывал в глаза. Макара это злило, как и не пойми откуда взявшаяся на территории их школы Светлова. Белобрысая нарисовалась тут в аккурат, когда Гусев спускался с крыльца, и направлялась в Серёжину сторону. — Сыроежкин! — крикнул Макар, стараясь успеть привлечь к себе внимание Серёжи первым. — Сыр Сырыч! — Гусев срезал путь и спрыгнул с газона недалеко от Серёги. Светлова не отставала, но к счастью её немного оттеснили подоспевшие Вовка с Витьком. Сыроежкин услышал, что его зовут, развернулся и подошёл к другу. Сам невесел, нос повесил. — Сыроежкин, ну, как она, слава? — ехидно поинтересовался у Серёжи Макар, сам при этом не переставая довольно улыбаться. Проучить этого раздолбая Гусю хотелось по-прежнему, но как же он был счастлив снова видеть рядом своего, настоящего, Серёгу! — Чижиков, иди гуляй! — тут Макару пришлось отвлечься на эту рыбу-прилипалу, по недоразумению родившуюся человеком. Чиж крутился вокруг Сыроеги с таким видом, что вот-вот дрочить на своего обожаемого кумира начнёт, прямо при всех, не стесняясь. Посвящать мелкого в тонкости истории с двойниками Макар пока не хотел и с сожалением вспомнил о сбежавшем «роботе» — как бы хорошо сейчас было переключить на него этих двоих, Чижа и Майку! Но где теперь этого психованного искать? — Сегодня ты выкрутился, а завтра что будешь делать? — напомнил Серёже о его щекотливом положении Смирнов. — Он просто в школу не придёт, — логично предположил Корольков. — Почему это? — не понял Сыроежкин. Макар на это только головой обречённо покачал. Но не за высокий интеллект, в конце концов, любил Сыроегу Гусев. — Ростислав Васильева вызвал, — серьезно сказал Макар. — Какого? — нескольких людей с такой фамилией Серёжа знал лично, но не понимал, чем они могут быть ему опасны. А, главное, откуда их знает физрук и зачем ему их звать? — Тренера по хоккею, — просветил Сыроежкина Гусев. — Чижиков, а ну в школу! Быстро! — Макар очередной раз шуганул Чижа, даже по заду его шлёпнул для придания ускорения. Тот ожидаемо никуда не ушёл. — Зачем? — продолжал тупить Сыроежкин. — На тебя посмотреть, ты же у нас теперь знаменитость, — Макар старался представить дело максимально серьёзно, чтобы у Серёги и мысли не возникло сказать: «Да пофиг! Нужен мне ваш хоккей!» И Серёжа повёлся. — Не, всё, пропал я ребята, — совсем пригорюнился Сыроежкин. — Под машину что ли попасть? Гусев на полном серьёзе хотел уже Сыроеге подзатыльник отвесить за такие слова — ишь, чего удумал! Под машину ему захотелось! Королева драмы, блин. Эгоист. Но тут встряла Светлова, с умной, в кои-то веки раз, мыслью. — Электроника искать надо. Макар с ней в этом плане был согласен, да и остальные, в общем-то, тоже. Но потом посыпались упрёки в Серёжин адрес, поскольку в бегстве двойника виноват был он, и Гусев решил прекратить этот базар-вокзал, обнял несчастного, похлопал его по всем местам, которые при людях трогать не зазорно, и сказал: — Серёга, мы у тебя в гараже вечером соберёмся и, если Электроника не будет, что-нибудь придумаем, да? Серёжа головой кивнул, не поднимая глаз, чуть качнулся в сторону Макара, словно ему в шею уткнуться хотел, а Гусев еле сдержался, чтоб не приласкать его по-настоящему и не начать утешать как маленького. Макар про гараж Сыроежкиных наслышан был давно и много, но внутри оказался первый раз. Достаточно благоустроенный сарай с надстройкой был вполне уютным местом, и Гусев волей-неволей представил как Серёжа в гордом одиночестве проводил тут целые дни. И опять Макару стало жаль Сыроежкина. Тем более, что Серёга, когда его никто не шпынял, показал себя общительным и компанейским человеком, без труда притягивая к себе внимание всех присутствующих. Гусев уже не ревновал к нему одноклассников и не бесился от популярности Сыроежкина — слишком хорошо помнил, каково оно вообще было, без него. Компания собралась в полном составе — только Чижа не было, но Макар бы не удивился, если б этот проныра высунулся прямо сейчас из какого-нибудь угла — с него станется. А вот Светлова была, как же без неё! И ведь нигде по дороге ногу не сломала, и понос её не пробрал. «А! Таких ничего не берёт», — с досадой подумал Гусев и приступил к осуществлению своего плана — нагнетать тревожную атмосферу и внушать Сыроеге, что завтрашний день для него охренеть как важен, и в грязь лицом перед тренером ударить никак нельзя. Тогда есть шанс, что этот обалдуй выложится по полной, вспомнит своё легкоатлетическое прошлое и произведёт на Васильева благоприятное впечатление. Хотя лучше бы Электроник вернулся. О том, что если двойник всё же вернётся, то может послать Сыроегу с его проблемами по известному адресу, Макару думать не хотелось. Но Сыроежкин не был бы Сыроежкиным, если бы не попытался отмазаться, избежать трудностей и облегчить себе жизнь. — Слушайте, ребят, а может, растяжение? Я и руку замотал, — оживился вдруг Серёжа и продемонстрировал всем собравшимся своё запястье, обмотанное какой-то тряпкой. — Ха, Ростика не знаешь? Он сразу в медпункт потащит, — Серёгино упрямство начинало потихоньку злить Макара. Проучить бы его хорошенько! — А вот если я дёрну! — Гусев встал с антресолей, где они все расположились, и с грозным видом направился в Серёжину сторону. Тот немного струхнул. — Перестань, Макар, не до шуток, — сказала Майя. Гусев от возмущения чуть воздухом не подавился — эта раскрыла рот в его сторону! Да кто она такая?! Считает себя вправе делать ему замечания, да ещё таким тоном! — Какие могут быть шутки?! — почти сорвался на крик Гусев и всем корпусом развернулся к Светловой. Майка обалдело захлопала глазами и заткнулась. Ишь, прЫнцесса выискалась! — За его художества не то полагается ему! — добавил Гусь уже спокойнее и кивнул на Серёжу, с интересом наблюдавшего за несостоявшейся стычкой своих друзей. — Так, — подал голос, сидевший до того молча Корольков. В отличие от остальных он на «сходку» явился не с пустыми руками, а с толстенной книгой, которую последние полчаса внимательно изучал. — Предлагаю корь, — книга оказалась медицинской энциклопедией. — Сыпь, слезящиеся глаза, — озвучил Вовка основные симптомы будущего Сыроегиного недуга. Макару эта затея не понравилась, но как переубедить Серёжу, он не знал. Решил пока подыграть. — Сыпь нарисуем сейчас, — важно заявил Вовка и достал из кармана коробку с какими-то красками, — а это в зале нюхнёшь — слёзы градом! — и сунул под нос Серёге пузырёк с нашатырём. «Откуда у него что берётся?» — подивился про себя Макар и, пока Сыроежкин откашливался и тёр глаза, взял у Королькова краски и кисточку. Ему в голову пришла одна идея. — Рисуй, — дал добро Корольков и тут же, не сговариваясь, они с Витьком одновременно нагнули Серёжу, заставив его ухватиться руками за перила антресоли и задрали Серёжину футболку под самые подмышки. Макар уже не помнил, что он собирался делать, зачем ему кисть и краски, он вообще про всё на свете забыл. Перед ним была голая Серёжина спина и обтянутая голубыми штанами попа, которая упиралась Макару прямо в пах. Всё остальное, помимо этого желанного тела, просто перестало существовать. Гусев, сам не осознавая, что делает, протянул свободную руку, положил ладонь на спину Сыроежкину и медленно провёл по тёплой гладкой коже, почувствовал как мерно вздымается и опускается от вдохов и выдохов Серёжино тело, слегка качнул бёдрами, явственно почувствовал, как Серёжа дёрнулся ему навстречу, услышал в ответ сдавленный писк и… пришёл, в себя. — Давай, — хотел сказать Макар, но в горле пересохло и наружу вырвалось только слабое сипение. Пришлось прокашляться. — Давай, держи его, — скомандовал он Витьку и, стараясь не отвлекаться на собственное пылающее лицо и лёгкое головокружение, открыл краски и принялся за работу. Серёжа дёргался и смеялся каждый раз, когда к его спине прикасалась кисть, Макар шутил, что пишет его портрет и, вообще, расписывает Сыроежкина под орех, и, как бы ни приятно было ему смотреть на извивающуюся голую Серёжину спину перед собой, а закончить Гусев старался побыстрее. Потому что Смирнов практически навалился на Сыроегу и крепко к нему прижимался, а гадёныш Корольков беззастенчиво хватал Серёгу за задницу и нагло лез ему рукой в промежность, типа держал так. Смотреть на то, как другие люди прикасаются к его Серёже, да ещё в таких местах, было для Гусева невыносимо. Макар даже вздохнул с облегчением, когда всё закончилось, и они ушли, оставив Сыроежкина по его просьбе одного. Заснуть в эту ночь Макар не мог долго — ворочался, вспоминал как сегодня раскрашивал Серёжу в гараже, дважды бегал в ванную дрочить, злился задним числом на друзей, так нахально облапавших Сыроежкина, на стерву Светлову, которая и не думала оставлять Серёгу в покое, хотя ей явно нравился его двойник… В общем, психовал Гусев знатно. А в довершение всего ещё и проснулся ни свет, ни заря от такого оргазма, что потом минут двадцать лежал — пошевелиться не мог, в себя приходил. Макару снилось, что они снова там, в гараже. Серёжа стоит так же как и накануне вечером, уперевшись руками в перила. Вовка с Витьком держат его, не пуская вырваться и уйти, Майка в отдалении, прислонившись к дощатой стене сарайки, огромными от ужаса глазами наблюдает за происходящим… Потому что Серёжа полностью голый. Он дёргается и стонет в такт резким толчкам, пытается неумело подмахивать. Но Макар не может двигаться аккуратнее — ему слишком хорошо, так хорошо, что он скоро взорвётся. Тело партнёра, такое узкое и горячее, принимает его, сжимается вокруг, не желает отпускать, и Макар буквально вплавляется, прорастает внутрь, до синяков стискивает пальцами Серёжины бока, ложится грудью на его спину, и наконец мир вокруг перестаёт для него существовать. Когда Гусев открыл глаза, Серёжи рядом не было. Это было странно, ведь ещё несколько секунд назад он чувствовал тепло его тела, вдыхал его запах, а теперь в гусевской постели не было и следа чужого присутствия. «Приснилось… Чёрт!» — Макар разочарованно закрыл глаза, но от ночного наваждения уже ничего не осталось. И спать больше не хотелось.***
Серёжу тоже мучила бессонница, но несколько по иным причинам — он до дрожи в коленях боялся предстоящего позора на физкультуре. Ростик специально ради него вызвал тренера из хоккейного клуба (спасибо, что хоть не по тяжёлой атлетике), все будут ждать, что Серёжа покажет себя достойно, а он… он при всех ударит в грязь лицом. Одноклассники будут ржать, девчонки совсем за человека считать перестанут… И Макар, главное, всё это будет видеть. Гусь, конечно, знает, что Серёжа на самом деле слабак, и даже помог отмазку придумать, но… Одно дело умом знать, другое — наблюдать это позорище своими глазами. А что если после этого Гусев дружить с ним не захочет? Серёжа вздохнул тяжело, перевернулся на другой бок, с тоской вспомнил как Макар разрисовывал ему спину и живот, как это было весело… Впрочем, веселье — это не совсем подходящее слово. Серёжа, конечно, хихикал и вопил, что ему щекотно, но смешно на самом деле ему не было. Было как-то радостно, возбуждающе… Да, именно, это было самое настоящее возбуждение! А ещё Серёжа никак не мог для себя решить — ему показалось, или у Гуся на самом деле стоял? Он чувствовал что-то твёрдое своей задницей, когда Макар начал рисовать ему сыпь на спине. Но, может, это было совсем не то, о чём он подумал, а, например, ключи от квартиры в кармане гусевских штанов? Зато в чём Серёжа был уверен точно, и от чего до сих пор краснел, вспоминая, так это в том, что у него самого стоял. И Гусев не мог этого не заметить. Потому что расписывать «под орех» Серёжин живот Макар решил почему-то, стоя на коленях. Серёжа стоял, задрав свою футболку, лицом к Макару, а тот, видимо для удобства, опустился перед ним на пол. Что там рисовал на нём Гусь, Сыроежкина и не интересовало вовсе — всё его внимание было сосредоточено на лице «художника». Серёжа, не отрываясь, смотрел на сосредоточенную, покрасневшую от усердия физиономию Гусева, на его растрёпанные медные волосы, блестящие серо-зелёные глаза, казавшиеся в полумраке гаража почти чёрными, длинные пушистые ресницы, тоже рыжие, в тон бровям, и на пересохшие алые губы, которые Макар периодически то облизывал, то просто кусал. И всё, о чём мог думать в этот момент Серёжа, так это о том, чтобы прижаться к ним своим членом, который почти болел от напряжения в тесных штанах. Однако, всё же кое-что было для Серёжи сейчас поважнее странных фантазий. А именно, предстоящее завтра важное дело — натурально симулировать перед Ростиком и медсестрой болезнь. Для этой цели Сыроежкин несколько раз повторил про себя заранее придуманные им жалобы на самочувствие, проговорил последовательность действий — когда надо понюхать нашатырь, а когда задрать перед физруком футболку. Физкультурную майку он, кстати, переодел дома заранее, уже выключив свет и собираясь в кровать. Чтобы завтра утром в спешке не забыть это сделать — светить «сыпью» перед одноклассниками в раздевалке не хотелось. Пусть для всех сюрприз будет.