Первый снег

      Утром Макар без предупреждения зашёл за Серёжей домой и лично сопроводил его в класс — чтоб у того и мысли не было сказаться больным по-настоящему или завернуть по пути в школу куда-нибудь не туда. И всю дорогу втирал Сыроежкину, чтобы он на всякий пожарный готовился к тому, что симуляция его не сработает, и на физкультуре надо будет выложиться по-максимуму. Серёжа психовал, хватался за живот, имитируя внезапное несварение, намеренно спотыкался на лестнице в надежде подвернуть ногу и в результате до конца дня, а физкультура была последним уроком, ходил с Гусём за ручку. Потому что бдительный Макар решил исключить всякую возможность травм, которые Сыроега так и норовил получить, и для страховки (и собственного удовольствия) крепко держал Сыроежкина за руку.       — У тебя «корь», Сыроега, так что не выделывайся, — сказал Макар и, как бычка на заклание, повёл Серёжу на физру.       В раздевалке Сыроежкин снял школьный пиджак, и Макар увидел, что прямо под ним у Серёжи надета спортивная футболка. Это было несколько не то, на что рассчитывал Гусев, и дело тут даже не в традиционном «стриптизе» было. Хитрый план Макара грозил с треском провалиться.       — Чего ж ты прямо в майке ходил, Сыроежкин? — решил проверить свои опасения Гусев.       — Дык, чтоб «сыпь» заранее никто не просёк, — удивился недогадливости товарища Серёжа. — И вообще, я её берегу, чтоб не стёрлась. Вот, как вечером переоделся, так в этой футболке и хожу, — он считал, что поступил очень предусмотрительно, и странной реакции Гусева не понимал.       — Бляха муха! — схватился за голову Макар — он и подумать не мог, что со вчерашнего дня Серёжа ни разу хотя бы на свой живот не взглянет. Его, конечно, ещё с утра насторожило то, что Сыроежкин ни словом не обмолвился о проблемах с «сыпью», но чтобы настолько не соображать!       — Чё не так, Гусь? — занервничал ещё больше Сыроежкин.       — Всё так, пойдём в зал, — обречённо вздохнул Макар, даже «гуся» проигнорировал, и потянул Серёгу к выходу.       Вовка с Витьком были уже на месте и о чём-то трендели, расположившись рядом со шведской стенкой. Увидели Макара и конвоируемого им Сыроегу, оживились.       — Значит так, — начал Макар, прислонив Серёжу к стенке. Одной рукой обнял его за плечи, а другой стал похлопывать (или всё-таки поглаживать?) Сыроежкина по животу. — Если Ростик тебя заставит показывать, что ты умеешь, иди первым делом на перекладину. Подтянешься разочек, он сыпь увидит, и порядок, — Макар вытащил край Серёжиной футболки из спортивных трусов, в которые Сыроежкин по неосмотрительности её заправил, и потянул выше. Но вовремя опомнился, отпустил майку и стал опять поглаживать Серёжу по животу и груди. Серёжа стоял, как будто в прострации — то ли от действий Макара, то ли просто уже перепсиховал.       — Точно-точно, он заразы боится, — подтвердил гусевскую мысль Смирнов.       — А потом нюхай то, что я тебе дал, — напомнил Сыроежкину последовательность действий Корольков.       Серёжа очнулся и с готовностью продемонстрировал Королькову зажатую в кулаке ватку с нашатырём, а Макару и вовсе сунул её в нос, довольно при этом улыбаясь.       «Ой, Ростик его сейчас мордой по залу возить будет, а он играет со мной, чудик!» — прокашлявшись и отплевавшись, умилился Серёжиной беспечности Макар и тоже решил подыграть. Для собственного удовольствия.       — А ты всё-таки зря от растяжения отказался, — призывно двигая бровями, сказал Макар и заломил Серёжину руку с нашатырём за спину. — Верняк, — и, как бы в подтверждение серьёзности своих слов, согнул Сыроежкина пополам. Серёжа охнул и немного подался назад.       «Бля, у меня ж теперь встал из-за него!» — уже слишком поздно спохватился Гусев и попытался отстраниться от прижавшегося к его паху Сыроегиного зада. Но вместо этого резко качнул бёдрами вперёд. Вовка с Витьком молча переглянулись.       — Будешь сильно борзым — выебу, — попытался перевести всё в шутку Макар.       Корольков со Смирновым хихикнули, а Сыроежкин вывернулся из захвата и, небывалое дело — сам весь малиновый, буркнул:       — Себе растяжение устраивай. Верняк. И это я тебя… выебу. Вот.       Витёк с Вовкой заржали в голос, Макар тоже хмыкнул, а сам подумал: «А почему, собственно, нет?»       — Становись! Ровняйсь! Смирно! — нарушил идиллию сиплый голос физрука. Серёжа сразу погрустнел и пошёл вслед за Гусём строиться. Макар оглянулся на пригорюневшегося друга, споткнулся на ровном месте, чудом сохранив равновесие, ругнулся себе под нос и мысленно пожелал Серёге удачи.       Ростик с Васильевым с важным видом знатоков и ценителей рассматривали замершую по команде «Смирно!» шеренгу мальчиков.       «Как на невольничьем рынке, — усмехнулся про себя Макар, вспоминая известную картину из учебника по истории. — Добрый господин, не разлучайте нас с Сыроегой, умоляю!» — всё больше веселился Гусев… и Васильев «услышал» его мысли:       — Первый, что ли? — тренер с интересом посмотрел на Макара.       — Это Гусев. Сыроежкин стоит четвёртым, — поправил приятеля Ростик.       — А Гусев вроде ничего-о! — Васильев продолжал в упор разглядывать Макара.       «Сейчас в зубы будет смотреть и раздеться заставит», — подумал Макар, которому всё ещё было смешно, и сделал шаг из строя, чтоб его было лучше видно. И оскалился во все тридцать два. А что? Зубы у него хорошие.       — Встань в строй, Гусев! — строго скомандовал физрук.       Макар, который уже успел вжиться в роль невольника, печально вздохнул, опустил голову и вернулся на место.       — Не феноме-ен, — прокомментировал Васильеву Ростик.       «Не мудозвон!» — поправил его про себя Гусь.       — Сыроежкин! Ко мне! Начнём? — дал команду Серёже физрук. Тот вышел из строя и замер, растерянно оглядываясь на Макара. — Сейчас посмотришь, — обратился к тренеру Ростик. Васильев с сомнением оглядел Сыроежкина и приготовился смотреть, на что способен Ростиков протеже.       Ну, надо сказать, Боря не зря сегодня навестил своего кореша на работе — последний раз он так смеялся, когда с мамой в детстве в цирк ходил. Потому что мальчик, которого ему пытался всучить приятель, был малость не в себе.       Когда физрук чуть ли не пинками загнал Сыроежкина к турнику, тот с жалобным видом сказал: «А у меня — вот!..» и сунул в лицо ему какую-то гадость, отчего несчастного Ростика чуть не вывернуло прямо на маты. Потом Сыроежкин с большим трудом подтянулся один (!) раз, повис на перекладине как рыбина на леске и стал дёргаться и извиваться всем корпусом. Что он этим хотел показать, Васильев не понял, но выглядело всё очень забавно.       А вот Смирнов сразу сообразил в чём дело, занервничал и пошёл делиться переживаниями к Гусеву.       — Видишь, не задралась, — кивнул на Серёгу Витёк.       — Вижу, — мрачно согласился Макар.       Серёжа на нервной почве, когда пошёл на турник, заправил майку обратно в трусы. Естественно она и не задралась. Но Гусева беспокоило не это. Вместо того, чтобы направить все силы на выполнение упражнений, которые Серёга вполне мог осилить, этот олух пытался без участия рук продемонстрировать свою «сыпь» всем собравшимся. Конечно же, у него это не получалось.       — Пропал Сыроега, — сделал однозначный вывод Макар.       Тем временем физрук под смешки своего собутыльника Борьки и откровенный ржач учеников кое-как прочихался, подхватил Серёжу под филей и заставил его хотя бы перевернуться на перекладине. Этот номер удался Сыроежкину не в полной мере, в результате он просто повис на турнике, как бельё на верёвке. Увидел недоуменный взгляд своего учителя и захотел прояснить ему ситуацию. Для чего решил подойти к физруку поближе, но так, чтобы за задницу его никто больше не хватал. И не придумал ничего лучше, как забраться на турник ногами и пойти по нему как по канату, держась за потолочную балку.       Ростик, видя такое, до смерти перепугался, прикинул в уме, сколько ему накинут за разбившегося на уроке ученика, стал бегать под турником, пытаясь предугадать с какой стороны ловить этого придурка, и уговаривал его слезть.       Васильев неожиданно для себя подумал, что жаль, что он хоккеистов тренирует, а не гимнастов. Тогда бы за этого Сыроежкина он Валерьянычу целых две поллитры бы не пожалел.       Макар от таких Сыроегиных выкрутасов тоже струхнул, но невольно залюбовался стройной белокурой фигуркой под потолком: «Да какой ему нафиг хоккей, ему бы в этот, как его? О, в стриптиз! Во будет!» — перед глазами Гусева всплыли кадры из какого-то американского фильма, где танцовщица крутилась вокруг шеста, висела на нём в разных позах и при этом успевала снимать с себя одежду.       Серёжина настойчивость, однако, даром не прошла — до физрука он всё-таки «достучался» — оседлал его плечи верхом и начал рассказывать про свои «болячки». Только Ростик его не слушал — раз уж ребёнок в безопасности, его больше волновало как сохранить лицо перед Борькой. И он сам с не менее глупым, чем у Серёжи видом начал втирать Васильеву, что на Сыроежкина просто временное затмение нашло, а сейчас уже всё в порядке с ним. Но Боря почему-то не верил и вытирал слезящиеся от смеха глаза — Валерианыч вещал всё это с сидящим у него на шее пацаном, который сам в это время что-то бубнил на ухо физруку.       Поняв, что словами делу не поможешь, физрук решил действовать. Для чего так же, в режиме лошадки, отнёс Серёжу на брусья. Водрузил его на снаряд и стал перечислять упражнения, которые Сыроежкин должен был выполнить. Но Серёжа, не переставая бормотать, что он не может, застыл на брусьях в раскоряку, а потом просто рухнул вниз на маты как мешок с картошкой.       А в следующую секунду Макар ощутил острый приступ ревности и едва не сорвался к Сыроеге — закрывать этого чокнутого собой. Потому что Серёжа, словно падшая женщина, лёжа в непристойной позе, одной рукой задрал себе майку по шею, другой зачем-то приспустил трусы.       — Ну я же говорю, у меня — вот! — с искренним возмущением продемонстрировал физруку свой голый живот Серёжа. Потом глянул на него сам, ойкнул и поспешил прикрыться.       — Это ещё что за хулиганство?! — строго спросил Ростик, пытаясь не обращать внимания на истерику класса и беспардонный ржач Борисыча. Потому что весь живот у Серёжи был в сине-зелёных разводах.       Расчёт у Макара был простой. В полумраке Серёгиного гаража он, пользуясь тем, что Вовка с Витьком были заняты больше лапаньем Сыроежкина, чем контролем за тем, что делает сам Гусев, Майка просто стеснялась смотреть на эту порнографию, а Серёжа откровенно пялился на его, Макара, физиономию, наставил поверх «нормальной», розово-бордовой сыпи сколько мог много синих и зелёных точек. Гусев был искренне уверен, что Серёжа, переодеваясь перед сном, обнаружит это безобразие, смоет краску и на следующий день будет просто вынужден добросовестно демонстрировать перед тренером свои способности. Макар был морально готов выслушать потоки обвинений в свой адрес за плохой грим, но отступать Серёге было бы уже некуда. Кто ж знал, что Сыроежкин переоденет футболку перед сном в темноте и, соответственно, своей сыпи не увидит ни дома, ни в школе до физкультуры? План Макара с треском провалился.       — Ты чем его расписал? — недоумевал подошедший к Гусеву Корольков.       — Откуда я знал?! В темноте красным казалось, — нагло соврал Макар. Правда, расстроен он был при этом совершенно искренне, и ребята ему поверили.       Серёжа встал, с таким же непонимающим видом снова задрал свою футболку, вызвав у Макара очередной приступ жгучего стыда и за него, и за себя, покрутился вокруг своей оси, тщетно пытаясь разглядеть собственную спину, получил от физрука указание идти в душ и напутственный шлепок по мягкому месту («Чего они все свои руки к Сыроегиной жопе тянут?!» — скрипнул зубами Гусь) и побежал в раздевалку.

***

      После своих пяти минут позора на физкультуре Серёжа был в таком шоке, что пулей вылетел из зала. И даже не сообразил рассердиться на Гуся, устроившего ему такую подлянку с «сыпью». Какое там! Он не удивился, встретив в коридоре поджидавшую его Майку… с Электроником! Про своего двойника за всеми этими событиями Серёжа уж и забыл, но Электроник сам выразил горячее желание помочь Серёже исправить его щекотливое положение, переоделся в спортивную форму Сыроежкина, всучил ему лохматую псину, с которой не пойми как прошёл на территорию школы, и пошёл в зал поражать Борис Борисыча своими незаурядными физическими данными.       «Всё-таки не совсем бессовестный этот «робот», раз вернулся. Даже пообещал не уходить больше, — думал Серёжа, шагая по школьному коридору с эрделем на поводке. — Майка куда-то пропала, ну и ладно. Потом её поблагодарю за то, что Эла нашла. А куда ж мне псину-то девать? Через вахту идти стрёмно», — озадачился Серёжа, потом увидел открытое окно на первом этаже и, молясь про себя, чтобы пёс не вздумал гавкнуть, вылез вместе со своим четвероногим спутником на улицу.       Немного придя в себя и успокоившись, Серёжа стал думать, чем же ему грозит новая встреча с двойником. Эл — парень странный, но всем нравится. И в принципе, они могут втроём дружить — он, Гусь и Электроник. Ну, и Вовка с Витьком — эти кадры за Макаром, как цыплята за курицей ходят. «Точнее, как гусята за гусыней!» — хихикнул Сыроежкин, представляя себе Макара, вальяжно вышагивающего по улице, и семенящих за ним гавриков — Королькова, Смирнова… и Чижикова. «Хотя этот теперь от Эла не отлипнет — к гадалке не ходи!» — подытожил довольный Серёжа. А потом немного приуныл — Майка всё ж таки запала на Элека, а не на него, Серёжу. Обидно. «Зато за мной, вон, Кукушкина бегает. Она даже покрасивее Светловой будет. Но лучше б всё-таки Светлова — от Колбасы хер знаешь чего ожидать. Стрёмная девка», — Сыроежкин вспомнил как она Гусю чуть все патлы его рыжие не повыдергала, и вздрогнул — нафиг, нафиг таких поклонниц.

***

      Не зря Серёжа опасался Зои — она действительно была на него обижена и при случае желала отыграться. Не столько даже за дурацкий рисунок, который иначе как форменным издевательством назвать было нельзя, сколько за полное равнодушие и пренебрежение к её, Зои, чувствам. Плевать хотел Сыроежкин на Кукушкину и даже не пытался это скрыть.       Зоя чувствовала себя препаршиво — сколько ни крутилась она перед зеркалом — никаких изъянов в своей внешности не находила. И училась хорошо, и в кружке «Золотое шитьё» в Доме пионеров занималась. Но всю её такую распрекрасную Серёжа Сыроежкин и знать не хотел. А она, сколько ни старалась обратить на себя его внимание, сколько ни пыталась его потом с горя забыть — ни то, ни другое у неё не получалось абсолютно. Немного легче ей было только несколько дней назад — с Серёжей тогда явно что-то произошло, и он сам на себя не походил. Зоя подумала даже, может, и прошла вся её влюблённость? Такой весь из себя правильный Сергей не внушал ей абсолютно никаких чувств, даже несмотря на то, что внезапно начал проявлять к Кукушкиной дружелюбие и некое подобие романтического интереса. Но всё хорошее быстро кончается, Сыроежкин стал опять прежним милым раздолбаем, Зоя вспомнила про свою любовь и принялась страдать по-новой. И даже с большей силой — потому что Сыроежкин не отходил ни на шаг от Гусева, который только и делал, что демонстрировал всем какие они теперь с Сыроегой дружбаны, да ещё какая-то белобрысая всё время рядом с Серёжей крутилась.       «Всё время из-за этого Сыроежкина мучаюсь! — вздыхала Зоя, бродя по опустевшим школьным коридорам. — Вот бы и ему тоже досталось», — не успела она как следует обдумать, какую небесную кару призвать на голову равнодушного возлюбленного, как в дальней части коридора послышались чьи-то шаги и специфический цокот.       — А-ах! — едва успела прикрыть рукой рот Кукушкина, выглянув из-за угла: из раздевалки спортивного зала шёл Серёжа, в школьной форме и… с собакой! — Физру прогуливает, да ещё собаку в школу притащил! Ну, Сыроежкин, — шептала себе под нос Кукушкина, организовав ненавязчивое преследование. — И в окно выскочил! Вот возьму и всё Ростику расскажу, хватит терпеть несправедливость — а то вечно этому Серёженьке всё с рук сходит, — сказала себе Зоя и решительно направилась к спортивному залу.       Приоткрыв немного дверь, Зойка поняла, что либо у неё галлюцинации начались, либо вокруг творится какая-то неведомая фигня, в которую её специально не посвящают — в зале был Сыроежкин. Стоял как ни в чём не бывало, в спортивной форме, и Гусь при нём, привычно держит за руку. Оба болтают с каким-то левым мужиком, и Корольков со Смирновым рядом крутятся. Мистика прямо!       — Ты чего, Кукушкина, заглядываешь? Почему не в зале? — как чёрт из коробочки выскочил навстречу Зойке физрук.       — А я освобождённая, — растерялась от такого наезда Кукушкина. — А он… выпрыгнул в окно… — уже сильно сомневаясь в своих словах доложила Зоя.       — Кто он? — не понял физрук.       — Сыроежкин…       Ростик странно посмотрел на неё, потом глянул в зал, ещё раз посмотрел на Зою, уже с жалостью, и сказал:       — Тебе, Кукушкина, спортом заниматься надо. Ты это учти, — и скрылся в спортивном зале, оставив недоумевающую Зою одну ломать голову над странным раздвоением Серёжи Сыроежкина.

***

      А вот у Макара ни на секунду сомнения не возникло, он сразу понял, кто вернулся в спортивный зал из раздевалки. И, наверное, больше всех был рад возвращению Серёгиного двойника. Элек вошёл, встал по стойке смирно и сказал: «Я готов», бросив едва заметный взгляд почему-то в сторону шеренги девочек.       И дальше, совершенно не стесняясь, показал себя, что называется, во всей красе. И со штангой поупражнялся, и на турнике покрутился, и на брусьях свои способности продемонстрировал. Борисыч был и вправду впечатлён, а Ростик прямо-таки от счастья светился.       — Ты откуда, Эл? — шепнул ему на ухо Макар, когда представление закончилось. И на всякий случай крепко схватил «робота» за руку. А то вдруг опять убежать вздумает.       — Меня Майя нашла, сказала, у Серёжи проблемы из-за меня, — просто ответил Элек. Попытки отстраниться не сделал. — И я решил, что надо ему помочь, всё-таки Серёжа мне не чужой. Без него меня бы не было. Макар, а где Зоя? Её нет на физкультуре. Она здорова? — ни с того ни с сего перевёл разговор Эл.       — Фу ты! — фыркнул Макар, подивившись про себя странным вкусам «андроида». — Сдалась тебе эта Колбаса! Прости, Кукушкина. Вон, Светлову бери — классная девка, и на тебя запала.       — Не могу — она Серёжина подруга, — ответил Элек, вызвав глухое рычание своего собеседника. — И потом, мне нравится Зоя…       Дальше договорить им не дали, обоих подозвал к себе Васильев и стал расписывать преимущества занятий в своём хоккейном клубе.       — Наших игроков не раз приглашали выступать за городскую сборную, — многозначительно закончил своё повествование Борис Борисыч, вызвав азартный блеск в глазах у Гусева. Электроник как стоял с каменным лицом, так и остался.       Домой возвращались чуть ли не всем классом плюс Майка и Чиж, опять полувменяемый от восторга по причине близости к своему кумиру. И Макар рядом с Элом уже не чувствовал себя несчастным и потерянным, ведь Серёга на месте, никуда не пропал, и скоро он его увидит. А Эл, конечно, стукнутый малость, но всё равно — клёвый чувак и очень ему, Макару то есть, полезный. Потом, отделавшись по дороге от лишних глаз и ушей, привычная тёплая компания завалилась к Сыроежкину в гараж.       — Привет, Сыроега! У нас есть реальный шанс попасть в сборную по хоккею. Нас в «Интеграл» взяли! — поспешил обрадовать друга Макар и похлопал Серёжу по лодыжке, соблазнительно выглядывающей из-под края штанины его брюк — Сыроежкин сидел на краю своих антресолей, согнув ноги, и чего-то сосредоточенно писал в тетради. Рядом примостился крупный и ужасно обросший эрдельтерьер и подозрительно зыркал на присутствующих.       — Вас-то взяли, — обиженно буркнул Серёжа, — а я в душе сидел, — он шмыгнул носом и отвернулся от Макара.       — Ты чего? — Гусев моментально расстроился сам и тут же начал лихорадочно соображать как бы Сыроегу утешить.       — Всё ведь здорово получилось… — удивился такой реакции товарища Вовка.       — Здорово?! — не скрывая горького сарказма, переспросил Сыроежкин. Спрыгнул вниз, стащил за собой пса и вручил поводок Элеку. Потом вытащил из кармана сложенный вчетверо тетрадный листок: «справку», которую выдал своему двойнику, чтобы тот с чистой совестью мог заменять его в школе и дома. — Знаешь, что? Не надо меня больше заменять, — с виноватым видом обратился к Электронику Серёжа. — Мне… самому надо стать… человеком. Только не обижайся, пожалуйста!       — Не убегай, нам всем очень нужна твоя помощь, — состроив бровки домиком, не преминула встрять Светлова, вызвав тем самым довольную ухмылку у Гуся: «Да, да, Майя! Эл — такой классный парень, не упусти его!»       — Не убегу, — серьёзно сказал Электроник. — Я понял — нельзя стать человеком за другого. Мне ведь тоже нужно сделать что-то своё. А иначе профессор Громов никогда не поверит в меня, — вздохнул Эл, потрепал по загривку пса и вернул справку Серёже.       Серёжа хотел было порвать свидетельство своей слабости и малодушия на мелкие клочки, да Корольков не дал — сказал, типа, для истории сохраню.       «Самое главное, — думал Макар уже вечером перед сном, — что Сыроега против хоккея ничего не имеет. Будем вместе заниматься. И это классно!».       В общем и целом, всё складывалось пока неплохо — Сыроежкин при Макаре, Эл влился в их тусовку как родной, вокруг него Светлова вьётся как муха над вареньем, и вторая муха — Чижиков — тот в школе не отстаёт. А Кукушку Серёга и сам не замечает.       Гусев достал из своего тайника «Старт», вздохнул мечтательно, едва касаясь, провёл пальцами по губам изображения и отложил журнал в сторону — Серёга с той поры подрос, почти два года прошло всё-таки. Надо бы новую фотографию Сыроежкина как-то заиметь. Попросить, что ли? Вроде неудобно… Может, Эл поможет? И Макар решил на следующий день поговорить с Электроником.       После первой их тренировки в «Интеграле», оба они, что Сыроежкин, что Гусев, возвращались домой еле волоча ноги. И с ужасом представляли себе, что же будет завтра, когда мышцы будут болеть так, словно их поливают кислотой и жгут огнём одновременно. Лифты опять не работали и тащиться на свой этаж друзьям предстояло пешком.       — Всё, не могу больше, — выдохнул Серёжа и бросил свою спортивную сумку прямо посреди лестничного марша. И сам сел на ступеньки.       — Сыроега, не дури, ну, — Макар тоже поставил сумку на пол, опустился рядом и обнял товарища за плечи. — Всего три этажа осталось, и дома будем. Придёшь — сразу ляжешь.       — Сил нет, и вообще, хоккей — это не моё, — проныл Сыроежкин, положил голову Макару на плечо и сладко зевнул.       Гусев не удержался, зарылся всей пятернёй в Серёжины волосы, а потом и вовсе прижался к белобрысой макушке губами. И почти сразу же отстранился — это переходило всякие границы, и Макару стало страшно — Сыроега, конечно, большим умом не блещет, но догадаться о Гусевских чувствах может. И если он их не примет, а это практически сто процентов будет так, то как в таком случае жить дальше, Макар не знает.       — Мы этого хоккея ещё и не видели толком, Сыроега, — Гусев поспешил переключить внимание Сыроежкина на насущные проблемы. — Сегодня вообще одна ОФП была. А лёд — это ж совсем другое, слышь? — он легонько тряхнул Серёжу, но тот только улыбнулся, даже глаза открыть не подумал.       — До льда когда ещё дойдёт… — опять зевнул пригревшийся на Макаровом плече Сыроежкин. — А уж до настоящей игры!.. Я ж до этого момента не дотяну, сдуюсь… Я не такой как ты, Гусь…       — Да поХоди ты пасовать, СерёХа, — занервничал Макар. — У «Интеграла» через две недели товарищеский матч с «Альбатросом». Если бы тебя на лёд выпустили, ты б остался?       — Ну, так-то, конечно, две недели ради этого я бы потерпел, — Серёжа выпрямился и недоверчиво посмотрел на друга. — Только кто ж новичка вроде меня играть поставит?       — Всё может быть, Сыроега, — Гусев с нажимом провёл рукой по Серёжиному плечу, — ты для Васильева «феномен», помни.       — Забудешь тут, — разом приуныл Сыроежкин. Потом взял себя в руки, поднялся тяжело и сказал: — Ладно, надо до квартиры двигать, а то прямо тут заснём.       Гусь, само собой, был бы рад поспать вместе с Серёгой где угодно, хоть на лестнице в подъезде, но послушно встал, подхватил обе сумки, потому что Сыроежкин того и гляди споткнётся и растянется прямо на ступеньках, и тоже пошёл, по пути обдумывая очередной свой план по приобщению Серёжи к спорту.       Проводив соседа до дверей, Макар закинул свою сумку домой, сварганил себе огромный бутерброд с колбасой из половины городского, глотнул кефира и сказал родителям, что так притомился, что ему просто необходимо проветриться. И, жуя на ходу свой «ужин», отправился прямиком… в гараж семьи Сыроежкиных. Потому что именно там, перейдя полностью на нелегальное положение, обитал теперь Электроник.       — Привет, Электроник! — поздоровался Макар с Серёгиным «квартирантом» и сразу же, под конвоем любопытного эрделя протопал дальше, к раскладушке, которая своим видом манила усталое гусевские тело просто неодолимо.       — Здравствуй, Макар, — сказал Эл, присел на стул рядом и стал собирать со стола листы бумаги с какими-то рисунками. — Зачем ты пришёл?       — Тебя проведать, чтоб не заскучал здесь один, — уклончиво ответил Макар и куснул свой бутер, поймав заинтересованный взгляд Эла.       — Мне не скучно, — пожал плечами Электроник. — Я тут немного порядок навожу, чиню, что не исправно. Рисую вот… — Элек кивнул на стопку сложенных листов А4. — К тому же, — Эл посмотрел на пса, усиленно нюхающего воздух рядом с Макаровой булкой, — я не один. Со мной Рэсси.       — Где ты его взял, Эл? — Макар, всё собирался с духом, чтобы перейти к интересующему его вопросу и пока отвлекался на всякую ерунду.       — Я… я его сделал. Сам. Он тоже киборг.       — О как! — Макар сначала хотел сказать этому чудику всё, что он думает по поводу робопсов, пускающих слюни на чужую колбасу, но потом подумал, что Эл ему нужен, и вступать в пререкания сейчас не время. И поймал ещё один взгляд, брошенный на свой бутерброд. На этот раз снова от хозяина собачки. Кусок застрял у Макара поперёк горла. — Эл, тебя Сыроега-то кормит?       — Да, — удивился вопросу Эл. — Но мне не очень нужна еда…       — Да-да, я знаю, аккумуляторы, запасы белка и всё такое, — не дал договорить «киборгу» Гусев. — Слушай, будь другом, Эл, доешь, а? — Макар состроил максимально честную физиономию и протянул бутерброд Электронику. — А то я не рассчитал от жадности, много сделал, теперь не лезет. Не выбрасывать же продукты питания.       Элек вздрогнул, немного испуганно посмотрел на Гусева, сказал: «Спасибо», взял батон и начал есть, предварительно вынув из него всю колбасу и скормив её псу.       — А чего ты рисуешь, Эл? — опять не то что надо спросил Макар, когда Элек уже покончил с едой. Перейти к главной теме Гусев всё ещё не решался — вдруг Электроник поймёт, зачем на самом деле ему нужна Серёгина фотография?       — Посмотри, если хочешь, — Элек протянул Гусю стопку листов со стола.       Макар взял рисунки в руки, да так и ахнул. «Ах» в его исполнении звучал примерно так: «Бляха муха! Да это ж Колбаса!»       — Макар, пожалуйста, я ведь просил, — строго поправил его Эл.       — Извиняй, забылся, — тут же исправился Гусев.       На всех пяти рисунках была Зоя Кукушкина. И вот эти портреты точно пришлись бы ей по вкусу — она была изображена на них в полный рост, по пояс, сидя, стоя, одна голова… Все картины, а по-другому и не скажешь, были выполнены в академическом стиле с поразительной точностью, а главное, Элеку удалось уловить Зойкину мимику, присущий только ей взгляд, её обычное выражение лица. Макар был так поражён этими работами, что не задумываясь выпалил:       — А Сыроегу так можешь? — и только потом сообразил, что сказал. Но было уже поздно.       — Могу, — просто сказал Электроник. — Как ты хочешь, чтобы я его нарисовал?       — Так, — Макар уверенно ткнул пальцем на рисунок, где была изображена Зойкина физиономия крупным планом. — Если тебе не трудно, конечно. И это… — немного замялся Гусь. — Пусть он улыбается… ну… как он это умеет… по-особенному. Не знаю, в общем, — покраснел Макар и отвернулся. Одно утешало его: Эл — парень как не от мира сего, авось не догадается, что к чему там у Гуся.       — Хорошо, я тебя понял, — спокойно ответил Электроник. — Мне понадобится где-то час-полтора. Пока можешь поспать, я вижу, ты совсем устал после тренировки.       Ровно через полтора часа Макар шёл домой, прижимал к груди папку с готовым рисунком и счастливо улыбался. У Электроника, кем бы он ни был на самом деле, был талант. Самый настоящий! Ему удалось точно передать Серёжино лицо, его тёплую озорную улыбку, от которой у Гусева начинала кружиться голова и подкашивались колени, и взгляд, который Макар всегда ловил на себе с особым удовольствием. Даже лучше иной фотографии. Чего ещё желать?       На следующее утро Гусев встал заблаговременно, обшарил холодильник и шкафчики на кухне, собрал Элу и его собаченции внушительную передачку и заскочил в Серёгин гараж. Выслушал от ошарашенного таким вниманием Эла благодарности и виноватую просьбу больше так не беспокоиться из-за них с Рэсси и пошёл за Серёжей.       Сыроежкин естественно проспал, собираясь, натыкался на все углы, охал и стонал, каждый раз вгоняя этим поторапливающего его Макара в краску, и вообще, передвигался с трудом. У Гусева тоже болели мышцы, но он старался не обращать на это внимания, а заодно порадовался, что, наплевав на собственное неважное самочувствие, сходил-таки и снабдил Эла едой. Потому что рассчитывать на Сыроежкина в этом вопросе было нельзя.       — Ты, Сыроега, чего своего «робота» не кормишь? — строго спросил Серёжу Макар, забрав себе его школьную сумку, которую тот умудрился третий раз за последние пять минут выпустить из рук. И закинул себе на шею его руку, потому что Серёга споткнулся на ровном месте и, если бы Гусь не успел среагировать, пропахал бы носом асфальт.       — Он же робот, — не понял претензии Сыроежкин. — Эл почти не ест — он мне сам так сказал.       — Сам сказал! — передразнил друга Макар. — Какой он нахрен робот, Сыроега? Головой-то думай!       — А разве не робот? — скептически переспросил Витёк. Они с Вовкой уже успели присоединиться к приятелям, а вот Чижа к общей радости видно не было. — Ты сам-то вспомни, какие он успехи в школе демонстрировал. Может так человек по-твоему?       — А его физические показатели! — поддержал друга Корольков. — Мы все видели, как бегает Электроник и как он штангу поднимает тоже. Оба этих факта говорят не в пользу твоей теории, Макар.       — И вы туда же! — обречённо закатил глаза Гусь. — Вы его хоть трогали, умники?       — Н-нет… — в один голос ответили Вовка с Витьком.       — Да-а, — сказал Серёжа. — Но я как-то на это внимания не обращал. А что?       — А то. Что он мягкий, тёплый. Дышит воздухом, краснеет-бледнеет, кожа у него мурашками покрывается, когда холодно. Губы облизывает, значит слюна есть. И пахнет он как человек.       — А ты его, типа, нюхал? — усомнился Корольков.       — Представь себе! — заявил Гусев.       — Хм. Не знаю, — не поверил Вова. — Откуда ж у него по-твоему такие способности?       Дальше Макар как ни пытался, а переубедить своих друзей, что Элек просто вундеркинд, а никакой не робот, не смог. «Малышня, чего с них взять? — смирился в итоге со своим поражением Гусь, вспомнив, что сам он старше друзей на два года. — Хочется им в сказки верить — флаг в руки, барабан на шею. Главное, что Сыроега Эла кормить обещался».

***

      Следующие две недели прошли для Серёжи в какой-то бесконечной суете. Он с трудом занимался на уроках, стараясь хоть как-то соответствовать той высокой планке, которую установил для него двойник, всеми силами пытался отбрыкаться от назойливых учителей, считавших своим долгом под конец учебного года впихнуть Сыроежкина в какую-нибудь внеурочную деятельность для особо одаренных, и худо-бедно выполнял текущие домашние задания. Но самое ужасное, что вот этот вот всё приходилось совмещать с тренировками в «Интеграле», которые сами по себе выжимали из Серёжи все соки.       Каждый раз, возвращаясь домой после хоккея, Серёжа буквально висел на Гусеве и ныл, что больше он туда не пойдёт ни за какие коврижки и гори оно всё синим пламенем. Макар обзывал его девчонкой, слабаком и хилятиком, Серёжа «на слабо» не вёлся и безропотно соглашался со всеми нелицеприятными характеристиками. Гусев в итоге начинал его просто упрашивать сходить хотя бы ещё раз. Тут Серёжа не выдерживал и сдавался. С одной стороны, потому что смотреть на обычно такого крутого и самоуверенного Гуся, который вместо того, чтобы давить, смиренно просит, ласково уговаривает и при этом вкрадчиво заглядывает Серёже в глаза, было до жути приятно. С другой — тренировки — это легальный повод отмазаться от всяческих конкурсов, олимпиад и тому подобной лабуды, которую норовила навесить на лучшего ученика школьная администрация.       Так Серёже удалось благополучно избежать прослушивания у какого-то актера, с которым договорился их литератор и по совместительству руководитель литературного кружка, не рисовать кучу рисунков для учительницы по ИЗО и вообще не ходить на репетиции школьного хора, куда его непременно хотела заполучить музычка.       Но в пятницу Серёжина удача видимо кончилась. Потому что на первой же переменке его выловил сам физрук.       — Сыроежкин, постой, — крепко ухватил за руку пробегавшего мимо Серёжу Валерьяныч. — К матчу готов?       — Мы же с Гусевым запасные, — не понял юмора Серёжа.       — На счёт Гусева не знаю, на счёт тебя я договорился, — «обрадовал» Сыроежкина физрук. — Не беспокойся, тебя обязательно выпустят. Так что завтра твоя первая настоящая игра. М-меня… можешь не благодарить, — подавив усилием воли слабые угрызения совести, заявил Ростик, хлопнул Серёжу по плечу и с достоинством двинулся в сторону спортивного зала.       А дело было в том, что позавчера вечером, когда последние занимающиеся в секции тяжёлой атлетики спортсмены покинули зал, в каморку к Ростиславу Валериановичу постучался Макар Гусев. И в течение следующих пятнадцати минут рассказал слезливую историю о том, как его лучший друг Серёжа Сыроежкин совсем потерял мотивацию к тренировкам и не сегодня-завтра бросит хоккей к едрене фене. А лично Макару очень хотелось бы и дальше тренироваться вместе с Серёжей, поэтому он очень просит уважаемого Ростислава Валериановича поговорить с Борисом Борисовичем, чтобы тот хоть раз выпустил Сыроежкина на лёд во время предстоящего товарищеского матча с «Альбатросом». Так как этот шаг несомненно придаст уверенности Серёже и не даст ему совершить самую большую ошибку в жизни — бросить спорт. А для того, чтобы переговоры с Васильевым шли веселее, у Макара специальный реквизит имеется — с этими словами Гусев поставил физруку на стол бутылку Пшеничной и сразу же откланялся.       Ещё с полчаса после ухода Гусева, Ростик крутил в руках бутылку, хмыкал и думал, что, конечно, брать взятку от ученика, да ещё таким предметом, не очень педагогично, но… Гусев ведь просит не за себя, да и не школьных отметок, в конце концов, дело касается. Так почему бы в таком случае не помочь хорошим людям?       Сыроежкин обо всей этой закулисной деятельности, которую развёл ради его блага Гусь, ни сном ни духом не ведал, и для него известие, что завтра он будет играть, стало настоящим сюрпризом. А вот хорошим или плохим — он пока решить не мог. На лёд ему, конечно, выйти хотелось, но позориться при всех Серёжа очень не любил — играл пока он просто скверно.       А тут ещё Таратар пристал со своими задачками — у него олимпиада, видите ли. Правда, он в отличие от остальных преподавателей, в своих учениках прежде всего людей видел, а не инструмент для достижения высоких показателей педагогического процесса. Поэтому заметив, что Серёжа, чуть ли не в полуобморочном состоянии находится, не на шутку обеспокоился, смекнул, что дело не иначе как в повышенной учебной нагрузке, свалившейся на несчастного Сыроежкина, и решил во что бы то ни стало мальчика спасти. В первую очередь от хоккея.       — Макар, ну ты же видишь, в каком он состоянии! Повлияй на него, отговори от этой затеи. Подумать только, две недели всего занимаетесь, а его уже играть выпускают! Такой ответственный матч… О чем вообще тренер думает?! — Чуть ли не со слезами на глазах умолял Гусева математик.       — Да не такой уж ответственный, просто товарищеская встреча, — нехотя возразил Таратару Макар.       Когда после уроков Семён Николаевич попросил его ненадолго задержаться для серьёзного разговора, Гусев сразу понял, что речь пойдёт о Серёге, и что ничего хорошего Таратар ему не сообщит. Так и вышло. Впрочем, настроение Гусю уже до этого успел испортить сам Сыроежкин, устроив на большой перемене настоящую истерику. Заявил, что играть наравне с остальными он не может, подвести никого не хочет, и что если он облажается, тогда точно всё бросит — спорт это не его, и давно следовало это понять, а не пытаться очередной раз что-то там себе доказать. Всё равно его из хоккея скоро выпрут, как из лёгкой атлетики в своё время. И нечего зря позориться. В общем, играть он не будет и точка. И к «Интегралу» даже близко не подойдёт.       Макар после такого демарша с Серёгиной стороны готов был волосы на себе рвать — он ведь сам у него эту панику и спровоцировал. Хотел как лучше, называется. Который раз уже все попытки Гусева приобщить Серёгу к спорту заканчиваются полным провалом. То с сыпью этой, то сейчас… Но тогда хоть Эл помог…       «Эл, точно! — осенило наконец Макара. — У этого должно получиться, вот уж кто настоящий феномен!» — придумав свой очередной хитрый план, Гусев немного повеселел, и даже заверил математика, что зуб даёт, с Серёгой всё в порядке будет. Они что-нибудь придумают.       Семён Николаевич отнёсся к заверениям Макара скептически, но больше ему надеяться было не на кого — Серёжа его слушать не стал, а для Васильева математик вообще ни авторитет ни разу.

***

      — Ты не паникуй, Серёга, всё путём будет! — Гусев сразу притянул к себе за плечи ожидавшего его у школьного крыльца Сыроежкина, ещё больше растрепал и без того лохматую Серёгину голову и по дороге стал излагать план действий. — Тебе не придётся хоккей бросать, и «Интеграл» завтра ты не подведёшь.       — Интересно, как это? — недоверчиво покосился на друга Серёжа. — Я до сих пор на уровне дворовой компании играю, и за полдня тут вряд ли что поменяется.       — А ты и не будешь завтра играть — вместо тебя на лёд Эл выйдет! — обнадёжил товарища Макар.       — С дуба рухнул? Эл меня теперь заменять не будет, не-е, — замотал головой Сыроежкин. — Я ж его сам попросил, помнишь? Он теперь самостоятельный, сам чего-то в жизни добиться хочет, профессору своему доказать…       — Ага, такой самостоятельный, что живёт в твоём гараже, носит твою одежду и ест твою еду, — возразил Гусев. — Он тебе в некотором смысле должен.       — Нет, если я ему об этом только заикнусь — убежит как пить дать, — испугался Серёжа. Он с некоторых пор Электронику симпатизировал и даже за него беспокоился.       — Хм, — почесал затылок Гусев, — этого, конечно, нельзя допустить, что б он опять в бега подался. Он нам нужен, да и жалко его, — задумался Макар. — Кто знает, что у него за жизнь раньше была, раз он чуть что убежать норовит. Может, с ним обращались плохо.       — Он — робот, Макар. Его создали недавно, — Сыроежкин с укором посмотрел на Гусева. — Я сам сначала сомневался, но ты же видишь, какие он вещи творит. Так что Электроник — киборг.       — Ладно, пусть будет киборг, — устал спорить с упрямым Сыроегой Макар. — И мы этого киборга убедим тебе помочь. Все вместе постараемся, — подмигнул Серёже Гусев и легонько боднул его головой в лоб — в том, что Электроник — человек, и ничто человеческое ему не чуждо, в том числе и самолюбие, он ни секунды не сомневался. — А сейчас давай думать, как его уговаривать будем.