***
— А как тебя на самом деле зовут? — спросил Серёжа уже в машине. Элек сидел на заднем сиденье между ним и Макаром, судорожно сжимал в ладони Серёжину руку и грустил. — Электрон, — печально вздохнул Элек. — Электрон Викторович Громов, если полностью. Папа меня так в честь своего брата назвал — он на войне погиб. Простите, что ввёл вас в заблуждение и наговорил весь этот бред про робота и так далее… — он виновато оглянулся на друзей. — Просто я и сам так думал про себя. Не знаю почему. Забыл кто я на самом деле и откуда, придумал себя заново, если можно так сказать… — Не извиняйся, Эл, ты ж вундеркинд! — на полном серьёзе заявил Гусев и обнял Элека за плечи. — А с вундеркиндами такое бывает, даже по телевизору показывали. — Да нет, Макар, я обычный, — криво улыбнулся бывший «робот». — Все эти… способности появляются у меня только когда… когда… Ну, когда со мной такое происходит. Вот. — К сожалению, Элек не совсем здоров, — решил вмешаться Виктор Иванович, увидев недоуменные взгляды друзей своего сына. — В целом, ничего серьёзного или тем паче опасного для окружающих у него нет. Небольшое психическое расстройство. Диссоциативная фуга. У человека, подверженному этому заболеванию, сильная стрессовая ситуация может спровоцировать бегство фактически в никуда. Память о собственной личности полностью стирается, и он вынужден выдумать себе новую биографию, имя. Даже манера поведения, способности и навыки могут измениться. Проще говоря, человек создаёт себя заново, возможно таким, каким он всегда хотел бы быть. Потом, через некоторое время он вспоминает свою настоящую жизнь, но может забыть всё, что происходило с ним во время фуги. Вот так вот. — Понятно… — сказал Серёжа. — А это… Договорить Сыроежкину не дал Макар — он по Серёжиному лицу понял, что ничего тот толком не понял и сейчас собирается самым неделикатным образом выяснять у не совсем здорового человека личные подробности. И в целях профилактики отвесил Сыроеге лёгкий подзатыльник. — Ой! — поморщился Серёжа и сказал: — Ты, Эл, главное, помни — мы теперь твои друзья. Что бы ни случилось! — Так и есть, Электрон! Не дрейфь, всё путём будет! — поддержал его Гусев. — Если шо не так — сразу нам Ховори, что-нибудь придумаем! — Спасибо, ребята! — улыбнулся Элек. — А в хоккей я раньше никогда не играл, — опять извиняющимся тоном сказал Элек и повернулся к Макару. — Не с кем было. Но мне очень понравилось, честно! Жаль только, что я вам испортил всё… — Не глупи, Электрон, — ласково потрепал его по волосам Гусев. — Ты для первого раза просто отлично держался! Молодчина! За разговорами друзья и не заметили как подъехали к дому. Маша обернулась назад с водительского места и спросила: — Что, Серёжа, кажется, приехали! Это ведь твой дом? Ребята вышли из машины, но Электроник прощаться с ними не спешил. Он, напротив, вышел вместе со всеми и позвал отца: — Пап, пойдём, тут недалеко. Посмотришь, где я жил всё это время. Ну… и нам надо забрать кое-кого. Виктор Иванович со своей спутницей, которую Элек демонстративно игнорировал, но которая, похоже, к такому отношению привыкла и не обижалась, последовали за мальчиками и вскоре оказались у дверей Серёжиного гаража. Как только Серёжа открыл дверь и пропустил гостей внутрь, Элек сразу же повеселел — на него с радостным тявканьем прыгнула Рэсси и принялась усердно вылизывать хозяину лицо. — Смотри, кто со мной! — весело улыбнулся он отцу. — Она нашла тебя, Элек! — Виктор Иванович подошёл к собаке и стал трепать её по загривку. — Но как, мальчик мой? Рэсси сбежала через день после того как ты исчез. Сорвалась у меня с поводка и удрала в неизвестном направлении. Я даже не знал как сказать тебе об этом. — Я не знаю, — Эл всё также продолжал обниматься со своей собакой, счастливо глядя на друзей. — Но она очень умная и очень меня любит. — Она была с тобой в витрине магазина, Эл, — сказала Майя. Как они с Витьком и Вовкой вошли в гараж, Макар даже и не заметил. Но теперь вся компания была в сборе и надо было как-то объяснить остальным, что же всё-таки с Элом приключилось. Элек сразу стал серьезным и печальным. Опять со скорбным видом, от которого Гусеву уже делалось тошно, посмотрел на ребят, замялся, не зная как начать, и Макар подумал, что обстановку надо как-то разрядить. — Знакомьтесь, — Гусь сделал широкий жест в сторону Эла, потом, взяв Серёжу за руку, подошёл к его двойнику и положил их ладони Элеку на плечо, — Электрон Викторович Громов, наш друг. Прошу любить и жаловать. Витёк с Вовкой молча переглянулись, а Майка спросила: — Ты ведь не робот, Эл? — Не-ет, — смущённо улыбнулся Элек. — Но я считал себя таким. У меня проблемы с памятью. Бывают. А так я обычный. Даже не умею ничего особенного… — Но ты спас меня от хулиганов! Да, Виктор Иванович, — Светлова серьёзно посмотрела на профессора. — Они ко мне приставали, а он защитил! — Элек — храбрый мальчик, я всегда это знал, — улыбнулся Громов. — Но сейчас я не уверен, что смог бы это сделать, — задумался Эл. — Смог, Электрон! Точно говорю, — вступился за друга Сыроежкин. — Ты — смелый. Это я… трус, — вздохнул Серёжа и тут же получил лёгкий щелчок по носу от Макара — нечего, мол, на себя наговаривать. — Майя тоже меня спасла, — Элек решил не продолжать эту тему. — Я каким-то образом забрался в витрину игрушечного магазина. Стоял там и не знал, что мне дальше делать. Со мной была Рэсси. Но как мы попали туда я до сих пор не представляю. А Майя стала меня звать, написала мелом на асфальте про Серёжу, про то, что ему нужна помощь. Когда я увидел Серёжино имя, будто очнулся и смог выйти наружу. — Ты говорил, что чинил в этом магазине сломанные игрушки, — Светлова напомнила «официальную версию» нахождения Элека в столь странном месте. — Теперь уже не знаю, — пожал плечами Элек. — Я так запомнил. Но память в моём случае вещь ненадежная. Я ведь тогда тоже… убегал. От вас… когда понял, что подвёл Сергея. Извините… — он снова виновато опустил глаза. — Так, всё, — хлопнул в ладоши Макар. — Лучше расскажи мне про свою собачку. Я хочу такую же — приходишь домой, а она тебе радуется! Мне вот никто не радуется, — нарочито печально вздохнул Гусев и скосил глаза в Серёжину сторону. — А так хоть псинка будет. Сыроежкин вскинулся было, собираясь с возмущением сказать, что уж он-то всегда рад другу, и что, если надо, он может и к Макару в квартиру после уроков приходить и радоваться ему там, но Эл его перебил: — Рэсси особенная. Я её случайно нашёл, на помойке. Кто-то выбросил коробку с новорожденным щенками, а я их принёс домой. Мы с папой стали пытаться их выхаживать, но все они почти сразу умерли. Кроме одной. И я назвал её Рэсси. — А почему Рэсси? — спросил Серёжа. — Она вроде не злобная, не рычит совсем. — Это сокращение. — ответил Эл. — «Редчайшая электронная совершенная собака и так далее». Мне ведь тогда десять лет всего было, хотелось что-нибудь этакое сочинить. — А почему электронная? — удивилась Майка. — Электронная… Потому что мне нравилось представлять себе, что она — не живая собака, а робот, — тихо сказал Элек и отвёл глаза. — Живые организмы слишком хрупкие. Рэсси должна была умереть там, без еды и тепла. Как все её братья и сёстры. Но она не умерла, и раз она — робот, значит, выживет в любых условиях и ничего с ней больше не случится. Рэсси всегда будет со мной. Мне очень хотелось в это верить… — Эл часто заморгал, а потом словно встрепенулся, внимательно оглядел помещение, подошёл к какой-то куче барахла и выудил оттуда Серёжину гитару. — Я про неё даже песенку сочинил, — сказал он и улыбнулся.***
Незатейливый мотив, простые слова детской песенки, а Макар опять словно впал в транс. Весёлая мелодия как по волшебству увлекла ребят плясать, Гусев и сам не устоял. Всё-таки что-то в Элеке было, когда он пел, что-то такое, что заставляло слушателей влюбляться в него, даже обожать. Магия длилась, пока звучала песня, но и этого было достаточно, чтобы потерять голову. Элек забрался на второй этаж гаража, под самую крышу, и с высока взирал на оставшихся внизу зрителей. Играл, пел и пританцовывал, радуясь всеобщему вниманию, и только одно обстоятельство омрачало его маленькое выступление — среди танцующих и подпевающих ему ребят не было Зои. А ведь ей тоже нравилось его пение. Элек помнил это совершенно отчётливо — её восторженное лицо, лёгкую улыбку, слегка тронувшую приоткрытые губы, огромные сияющие глаза, в которых, казалось, стояли слёзы… Тогда песню про крылатые качели он пел только для неё. Так хотел, чтобы красивая заносчивая девочка обратила на него внимание, и у Элека это получилось! А здесь… здесь Зои не было. Сейчас так смотрел на него только Макар. Впрочем, ничего не мешало Элу представить, будто рядом Зоя, слушает его и кружится в танце… Элек пел и вспоминал красивую чёрненькую девочку, только вот Зоя совсем была не похожа на преданную собаку. Глядя на неё, у Элека возникали ассоциации с кошкой. Тонкая грациозная чёрная кошечка таила в себе повадки дикой пантеры. Она была опасна и притягательна одновременно. Как и в песне, на душе у Эла бывало скреблись кошки, только прогонять их, да ещё с помощью любимой собаки он не собирался. Напротив, с некоторых пор он мечтал приручить одну из них и навсегда оставить в своём доме. Он верил, что у него обязательно получится это сделать. Главное, надо всё время быть рядом…***
Серёжа смотрел на своего лучшего друга и не мог поверить, что это происходит на самом деле — Гусев не обращал на него никакого внимания! Пялился как дурак на Элека и разве что слюной на пол не капал. В то время как Серёжа был тут, рядом! «Ну, Электрон, друг называется! Да с такими друзьями и враги не нужны! А этот, хорош Гусь! Лапчатый, у!» — выругался про себя Серёжа и с досады подхватил Майку за руки и потащил танцевать, да так, чтоб не выпасть из поля зрения Макара. Только Макар к великому Серёжиному огорчению, на них даже не взглянул — так и дрыгался под музыку с задранной вверх головой, и рожа как у идиота. — Я тоже, между прочим, петь умею, — буркнул, поджав губы Сыроежкин. — А гитара, вообще-то — моя, я на ней играю, вот! И даже песни сочиняю, — Серёжа всё-таки не выдержал и, когда Эл закончил петь и стал демонстрировать всем дрессуру своей собаки, отвёл Гуся в сторонку и стал самым нахальным образом рекламировать ему свои таланты. Макар несколько секунд непонимающе глядел на Сыроежкина, пытаясь сообразить, зачем Серёжа рассказывает ему то, что он и так знает, потом в его глазах мелькнуло наконец понимание, и он расплылся в такой счастливой улыбке, что уже Серёжа перестал понимать, что вообще происходит. — Тогда сыграй мне потом что-нибудь и спой, — жаркий шёпот опалил ухо, и Сыроежкин готов был поспорить, что почувствовал на себе горячие влажные губы товарища. — Ага… — только и смог сказать он в ответ, едва выдержав нашествие мурашек по всему телу и сладкую судорогу внизу живота.***
— Ну что же, прощай, бывшая тайна шестого «Б», — вздохнула Майка. Прощаться с Элеком ей явно не хотелось. Никому не хотелось на самом деле — Элек хороший парень, всем нравился. — Ну почему «прощай»? — удивился Виктор Иванович. — Элек не покидает вас. Считайте, что он просто переменил квартиру. Элек на этих словах сделался совсем мрачным, бросил короткий взгляд на место водителя, где уже сидела Маша и ждала его, намотал поводок Рэсси на руку и сказал: — Серёж, я хотел бы поговорить с тобой… Ребята и профессор отошли, оставив двойников одних, и Серёжа попытался сказать то, что давно хотел и на что у него не хватало духу: — Эл, прости меня. Я не был честен с тобой… Я только и делал, что использовал тебя. Мне стыдно… — Я не сержусь, — улыбнулся Элек. — Я ведь сам обманул вас всех, пусть и не специально. Но я хотел сказать тебе не это. До встречи с тобой, со всеми вами, я и правда как будто и не жил вовсе. Друзей у меня почему-то не было, особых интересов в жизни тоже. И школу я ненавидел. Свою школу. И сейчас ненавижу. Не хочу туда возвращаться. — Так переходи к нам! — обрадовался Сыроежкин. — Отец никогда на это не пойдёт, — замотал головой Элек. — Это лучшая школа в Москве, если не во всём Союзе. Папа на самом деле большой учёный, только не кибернетик, а физик. Ему не просто было туда меня устроить. Но это всё неважно на самом деле. А я… я просто хотел сказать тебе спасибо. Спасибо за то, что ты есть, что мы смогли встретиться… — последние слова Эл выговорил с трудом — к горлу подступил комок, и он изо всех сил старался не расплакаться. — Серёжа… — Элек обнял своего двойника, и Сыроежкин вдруг заметил, что бывший «робот» на пару сантиметров выше его, немного шире в плечах, а ещё у Элека идеально чистое лицо, без всяких родинок, и немного более темный, чем у Сергея цвет глаз. Но в остальном они удивительно похожи. — Элек! — раздался голос профессора. — Нам надо ещё заехать в отделение милиции, подписать кое-какие бумаги, чтобы закрыли дело. — Да, пап! — крикнул Эл, а потом наклонился, отстегнул от ошейника собаки брелок и протянул Серёже. — Возьми, пожалуйста. У меня просто нет дорогих вещей, эта — для меня самая ценная. А так хочется что-нибудь тебе подарить… — Спасибо… — Серёжа бережно взял небольшой металлический кругляшок на цепочке. На нём затейливым шрифтом была выгравирована кличка собаки «Рэсси» и нарисована стилизованная косточка. — Но, Эл, мы же ещё увидимся? — забеспокоился Сергей. — Я надеюсь, — мягко улыбнулся двойник. — Но с моим… заболеванием… знаешь, я ни в чём не могу быть уверен. Прости, — он опять улыбнулся, но на этот раз как-то вымученно, и пошёл к машине. — Ну что ты, Сыроега, нос повесил? — Макар один дожидался Серёжу у детской площадки. Вовка с Витьком, ссылаясь на позднее время, пошли провожать Майку домой, и Гусев этому только обрадовался — никого, кроме своего Серёги он сейчас видеть не хотел. — Эл уехал и это… вот… Подарил мне, короче, — Сыроежкин протянул Макару брелок. — Чегой-то он? — хмыкнул Гусев. Ему Серёгин презент тоже показался подозрительным, уж больно на прощальный подарок похож. — Мы ж телефонами обменялись, и адрес его теперь знаем. Если чё, нагрянем в гости! — Не знаю, — пожал плечами Серёжа. — Но что-то у него дома явно не в порядке. В школу, говорит, не хочет. Да и сбежал же он почему-то, так что всё забыл… — А давай мы его завтра навестим? — предложил Макар, и Серёжа немного повеселел. — Посмотрим как он живёт. Может, не всё так плохо у него.***
Макар довёл Серёжу до дверей его квартиры, ещё раз обнял крепко, похлопал по спине, сказал: «Хорошо сыграл сегодня, молоток! Так держать!», потом растрепал и без того лохматые волосы на его макушке, с силой провёл ладонями по Серёжиным плечам, легонько боднул его в лоб, вздохнул тяжело, развернул Сыроежкина лицом к двери и сам нажал кнопку звонка. Потому что ещё чуть-чуть, и Макар просто стал бы взасос целовать своего друга и полез бы ему в штаны. Причём Серёжа вряд ли смог бы оказать ему достойное сопротивление — он отчего-то впал в ступор и словно кукла стоял с полуоткрытым ртом и вытаращенными глазами. Что на него нашло Гусев не понял, решил, что история с двойником на Серёгу так подействовала. Всё-таки к человеку, как две капли воды похожему на тебя, волей-неволей привязываешься. — Здрасьте, тёть Надь! — поприветствовал Макар открывшую им Серёжину маму. — Вот, сдаю вам чемпиона с рук на руки в целости и сохранности, — и, не дожидаясь ответа несильно подтолкнул Сыроежкина в квартиру. И тут же поспешил уйти. — Пакедова, Серёга! Завтра в школу не проспи! — крикнул он уходя. По некоторым причинам Макар как можно скорее хотел добраться до собственной комнаты, а ещё лучше — до ванной. Придя домой и сказав матери, что очень устал, Макар сразу же закрылся у себя на ключ и полез к письменному столу, в недрах которого с недавних пор под кипами учебников и тетрадей лежала неприметная папочка формата А4 с одним-единственным листом бумаги внутри. Макар достал рисунок, положил его на стол и, стараясь ни в коем случае не смазать мягкие карандашные линии, провёл по бумаге рукой. Серёжа смотрел на него со своего портрета и улыбался, но сейчас эта улыбка дарила Гусеву не блаженное тепло, а опаляла адским пламенем, заставляя плавиться мышцы и вскипать кровь. — Я люблю тебя… Я люблю тебя… Я так люблю тебя… — беззвучно шептал Макар, почти до боли сжимая себя свободной рукой. Потом закрыл глаза и буквально вживую почувствовал своими губами горячие Серёжины губы, к которым, повинуясь слепому инстинкту, имел безрассудство прижаться сегодня прямо на льду. И тут же огонь, так сладко-мучительно сжигавший его внутренности, выплеснулся наружу, вязкими белыми каплями оседая на паркете.***
Как бы отреагировал виновник гусевских грёз, узнай он, чем занимается лучший друг, глядя на его портрет, сказать сложно. Сыроежкин, собственно, и о существовании самого портрета не догадывался, не говоря уж о пикантных подробностях, послуживших причиной появления этого рисунка на свет. Но одно можно было утверждать точно — дружбой с Макаром Серёжа очень дорожил, и больше всего на свете боялся потерять его расположение. То, какие были между ними отношения до появления Электроника, Сыроежкин отлично помнил, но не эти воспоминания заставляли его покрываться холодным потом. Ужас вселяла одна только мысль, что когда-нибудь Гусев просто перестанет замечать Серёжу. Как, например, сегодня, когда Элек пел свою песенку про собак. И будет тогда Макар жить весело и хорошо, а пусть даже грустно и плохо — не суть, но без него, без Серёжи… Вот что тогда, скажите на милость, делать Сыроежкину? Нет, этого он ни за что не допустит, из кожи вон вылезет, но они с Гусём будут друзьями до гроба. Из обдумывания таких вот жизненно важных вопросов, которые пришли в светлую Серёжину голову за ужином, его самым безжалостным образом выдернула мама. Ибо только самые близкие и дорогие люди имеют мистическую способность невинным тоном неделикатно и не к месту спрашивать о личном, рассказывать посторонним о милых интимных пустяках, у всех на виду поправлять одежду и звонить по телефону в самый неподходящий момент. И спокойно поразмышлять о судьбах мира тоже, естественно, не дадут. — Что же ты мне не сказал, Серёжа, что у тебя сегодня матч был? Я бы пришла поболеть за тебя, — с укором начала Надежда Дмитриевна. — Валентина Ивановна, вон, оказывается, даже отгул взяла, чтоб на Макара посмотреть. А мне бы и отпрашиваться не пришлось. — Дык, мам! Я это… — чуть не поперхнулся чаем Серёжа. — Играть не должен был, я в школу пошёл… — он вспомнил, как обманул и мать, и одноклассников, а сам отсыпался в это время в гараже, и покраснел. — Мне в последний момент сказали, я туда еле успел, чесслово! — «Всё, больше не буду никому врать, особенно матери!» — твёрдо решил Сыроежкин. Этот недостаток — склонность к вранью он за собой знал и очень его стыдился. Но лень и вечное желание валять дурака каждый раз заставляли Серёжу сочинять очередную небылицу, чтобы избежать упрёков от родных и учителей. — Если бы Валя мне не сказала, я бы так ничего и не узнала, — вздохнула Надежда Дмитриевна. — Мне ты почему-то похвастаться своим голом не спешишь. — Ой, ма, нечем хвастаться. Там такой гол был — чисто случайный, — поморщился Серёжа. Гол он, конечно, забил, но что это был за гол! Случайно клюшкой шайбу зацепил, и, если бы не откровенно протупивший вратарь «альбатросов», никакого гола и победы Интеграла не было бы и в помине. В общем, гордиться нечем. То ли дело Макар — вот кто по-настоящему выиграл матч. Да даже Эл, и тот, если б с воротами не ошибся, тоже был бы молодцом. Вот они действительно забили… Не то что Сыроежкин. — Серёж… — Надежда Дмитриевна встала из-за стола, попробовала своё кипящее на плите варево и задумчиво спросила: — Долго это будет продолжаться, м? — Что? — не понял Серёжа, но на всякий случай насторожился: если мать начинает говорить загадками — добра не жди. — Ну как, что? Тебе ж всё-таки четырнадцатый год, — глубокомысленно заметила мама. — Угу, — согласился Серёжа, но в чём подвох пока не сообразил. — Пора становиться серьёзнее, — мама села за стол и в упор посмотрела на сына. — Ладно, — кивнул Серёжа. — Только завтра, — о серьёзном он привык думать, а не говорить. Потому что всё серьёзное, как правило, слишком личное. — В первом классе ты притащил домой лягушку и обещал мне, что она вот-вот превратится в царевну, — не отставала мама. — И тебя стали называть… — Иван-царевич, — в один голос с матерью закончил Серёжа, закатив глаза к потолку — чувствовал он себя примерно так, как тот мужик из анекдота, который всю жизнь строил для людей прекрасные дома, мосты и дороги и один-единственный раз имел глупость вступить в интимную связь с козой. — Ну и что? — А потом вы с товарищем искали клад в подвале, — продолжала вспоминать Надежда Дмитриевна. — Но только клада вы не нашли. — Ты чего, а? — Серёжа уж не знал, смеяться или плакать от внезапной маманькиной ностальгии. Да, в третьем классе один одноклассник сказал ему, что если Серёжа хочет с ним дружить, то должен ему во всём помогать. Например, искать клад, который при строительстве Серёжиного дома спрятал хитрый прораб. Что за странная фантазия пришла в голову его приятелю, Сыроежкин не представлял, но дружить с ним хотел очень. Через три часа бесплодных поисков их, грязных, замёрзших и покусанных крысами, обнаружил участковый милиционер и передал родителям. Потом Серёже и его другу делали много уколов от бешенства, да только дружба с этим мальчиком с тех пор как-то пошла на убыль. — Зато испортили водопровод, весь дом без воды оставили, и тебя прозвали… — Понял-понял-понял, — Сыроежкин про своё «гордое» прозвище «чёрного копателя» вспоминать не любил. Тем более, что водопровод он не ломал, а просто покрутил от скуки пару вентилей. Да, их стояк оказался в результате без холодной воды, ну так её уже вечером сантехник включил. Обсуждать этот эпизод Серёже совсем не хотелось. — У нас сегодня начался вечер воспоминаний, — с сарказмом сказал он, отставил недопитый чай и с вызовом посмотрел на мать. — А добыча нефти на дачном участке? — Надежда Дмитриевна и не думала останавливаться. — Ну и что?! Серёжа начал потихоньку закипать. Его обвиняли в тех вещах, в которых он виноват не был! У него в тот год впервые на этой дурацкой даче, на которой со скуки только помереть можно было, появился товарищ по играм. Соседский мальчик где-то слышал, что в их садоводстве сейчас работают бурильщики, и если с ними договориться, они могут пробурить на участке скважину. Почему вместо воды там непременно должна быть нефть, этот мальчик тоже объяснил, только Серёжа ничего не понял — приятель был на два года старше и говорил какими-то заумными словами. Но другу своему Серёжа поверил на слово и побежал искать бурильщиков — ведь найти на своём дачном участке нефть — это очень круто. Почему взрослые дядьки приняли всерьёз заявку от десятилетнего мальчика и с утра, пока родители спали, явились со своей установкой, для всех до сих пор осталось загадкой. — Ты знаешь, во сколько это нам обошлось? — трагическим голосом спросила мать. «О, дошли до сокровенного — убытки, которые я им принёс!» — фыркнул про себя Серёжа, но вслух сказал: — Зато у нас теперь и колодец, и скважина с электронасосом есть. И полив автоматический. — А младенец, который спал в коляске около магазина, — гнула свою линию Надежда Дмитриевна. Сыроежкин на это только зубами скрипнул — в данной истории он считал себя совершенно правым. — Зачем вы его сдали в детскую комнату? Серёжа тогда стоял на улице около универсама — ждал мать с покупками. Неподалёку стояла какая-то девочка, примерно его возраста, и тоже кого-то ждала. Она всё смотрела то на скучающего Серёжу, то на коляску со спящим младенцем, рядом с которым никого из взрослых не наблюдалось. Потом не выдержала и подошла к Серёже. И сказала, что очень беспокоится за ребёнка — ведь его наверняка бросили родители, потому что её мать, например, никогда не оставляет коляску с братом без присмотра, а этот малыш совершенно один. Что будет, если его заберёт себе какой-нибудь нехороший человек? Серёжа об этом не думал, но после слов своей новой знакомой тоже испугался за ребёнка. Тогда они с этой девочкой посовещались и решили, что лучше всего не ждать беды и прямо сейчас отнести ребёнка в безопасное место, то есть в детскую комнату милиции. Через час в отделение, где оказались все трое детей, двое больших и один маленький, прибежали три взмыленные мамаши в предынфарктном состоянии, которые вышли из магазина и не обнаружили нигде своих чад. И если первым двум отпрысков выдали практически сразу, то с третьей была проведена профилактическая беседа относительно надлежащего исполнения ею родительских обязанностей. — Ну охота тебе вспоминать? Ещё год назад во дворе бегал, и сейчас наверняка жив-здоров! — возмутился Серёжа. — Благодаря мне, между прочим! — А я до сих пор не могу забыть разговор с его матерью! — завелась Надежда Дмитриевна. С тех пор с этой горе-мамашей, оказавшейся к несчастью их соседкой по прошлому месту жительства, они были, что называется, на ножах. — Мам, чего ты хочешь, а? — Серёжу бесила эта привычка матери не говорить важные вещи прямо и начинать издалека. — Ничего. Просто мне интересно, что меня ожидает в будущем, — опять ничего толком не прояснила мать. — А что такое, а? — весь этот диалог порядком уже утомил Сыроежкина, и он хотел только одного — прекратить его как можно скорее. — А ничего. Только мне сообщили, что теперь ты — робот, — Надежда Дмитриевна, не скрывая своего недовольства, перешла наконец-то к сути вопроса. — Ап! — на этот раз Серёжа поперхнулся-таки чаем, который на нервной почве решил допить. — Я?.. — Ты-ты!.. Кому ещё это могло прийти в голову? Только тебе. Только тебе, — со смесью досады и жалости повторила мать, а Сыроежкин в очередной раз подумал как несправедлива к нему жизнь. — А кто это сказал? — обеспокоенно спросил Серёжа, ожидая услышать в ответ фамилию известной ябеды, по совместительству его одноклассницы. — А об этом весь двор говорит, — огорошила сына Надежда Дмитриевна. — Серёж… Ну откуда такая дикая фантазия? Я и папа, ну совершенно ж нормальные люди. — Угу… Скрытый упрёк в собственной ненормальности Серёжа намеренно проигнорировал — ругаться с матерью сейчас абсолютно не хотелось. К тому же он решил больше никогда не врать ей, а значит, настало самое время рассказать её про то, откуда пошли эти нелепые слухи. То есть поведать всю историю про Электроника. — Ну ладно, я тебе всё расскажу. Ну, в общем, мы встретились на помойке. На свалке… — начал Серёжа. — Всё, всё. Довольно. Хватит. Отправляйся спать, — резко перебила его мать, погубив на корню робкие ростки Серёжиной откровенности. — Ну сам, ну! — возмутился Сыроежкин. — Я ж хотел тебе всё рассказать! — у него даже воздуха не хватило от обиды, до того он почувствовал себя преданным. — С отцом будешь разговаривать. Я больше не могу, — Надежда Дмитриевна была не пробиваема. «К чему тогда был весь этот спектакль с воспоминаниями, если она даже не хочет меня слушать?!» — с горечью подумал Серёжа и направился в свою комнату. — Поверить не могу! — восклицал он по дороге. — Первый раз хотел сам всё рассказать! Первый! Один! Сам! Ну… первый! Ай!.. — махнул в конце концов на всё рукой Сыроежкин и стал готовиться ко сну. «Не нужна ей никакая правда, — уже лёжа в кровати, сделал для себя окончательный вывод Серёжа. — И отцу не нужна, его всё равно дома никогда не бывает. Но врать я всё-таки больше не буду. Надоело. Я вообще теперь ничего им рассказывать не стану. Пусть сами на себя пеняют. А мне что, поговорить не с кем? Есть! Гусь меня всегда выслушает, и ему точно не наплевать. А ещё Эл! Он же тоже мой друг, он меня поймёт, если что. Потому что и ему в жизни досталось», — на этой оптимистической ноте, Серёжа вспомнил про подарок, который сделал ему двойник, достал из кармана штанов брелок и стал рассматривать каллиграфическую надпись и забавную косточку. Уже засыпая, Серёжа подумал, что если бы в детстве у него были такие друзья как Макар и Элек, они бы не потащили его шариться по грязным вонючим, кишащим крысами подвалам в поисках сомнительных кладов, не стали бы разыгрывать, уверяя, что на несчастных шести сотках в Березняках можно найти нефтяное месторождение, и вообще, не требовали бы от него непонятных доказательств «дружбы» в обмен на своё внимание. Макар, вон, дружит с ним просто так, его не смущают нелепые ситуации, в которые то и дело попадает Серёжа. Наоборот, всегда старается помочь и выгородить, даже если Сыроежкин откровенно косячит. А Эл… Эл простил ему такую подставу!.. Подумать только, всегда попадавший впросак и сам страдавший от чужих афер Серёжа, единственный раз сумел обвести человека вокруг пальца. И кого? Собственного двойника, не совсем здорового мальчишку, такого же наивного как он сам. Стыдоба!.. Серёжа так и заснул с брелоком в руке, сунув ладонь под щёку. Полотенце, которым он замотал голову после душа, чтобы не замочить подушку, совсем сбилось, но Сыроежкин этого не чувствовал — ему снился Элек. Во сне они были не просто друзьями, они были братьями-близнецами и не разлучались с самого детства. А ещё Серёже снился Макар. Что именно было в этом сновидении, Сыроежкин не запомнил, но оно совершенно точно было очень приятным и захватывающим. Утром стало даже жаль что сон закончился, уж больно хорошим он был.***
Когда Макар утром зашёл за Серёжей, на том лица не было. Сыроежкин естественно проспал, поесть не успел, даже не оделся толком — на ходу штаны застёгивал. Схватил Макара за рукав и бегом потащил его вниз, на улице остановился под своими окнами и, ничего толком не объяснив, начал буквально рыть носом землю. — Да чеХо ты кипишь поднял, СыроеХа? — в пятый раз спросил Макар, надеясь наконец получить вразумительный ответ. — Чего мы ищем-то? — Ну этот… маленький… как его, ну! — шмыгнул носом Серёжа и залез с ногами в детскую песочницу. — Говорю же. Эл дал… бля! Ну ты видел! — Брелок? — догадался Макар и тоже полез в песочницу. — Точно! — А чего он здесь-то? — не понял Гусев, продолжая рыть руками песок. Теперь хотя бы стало понятно, что надо искать. — Да мать случайно в окно выкинула, — чуть не плакал Сыроежкин. — Эл мне подарил, для него эта штука много значит, а я!.. Ай. Минут через двадцать безрезультатных поисков, перекопав всю песочницу и обшарив округу в радиусе пятидесяти метров, друзья поняли, что найти брелок им не судьба и поплелись в школу. Поплелись, потому что Серёжа так расстроился, что вообще идти никуда не хотел, и Макару, как старшему и более ответственному товарищу, пришлось чуть ли не волоком тащить Сыроежкина учиться — конец года всё-таки: контрольные, проверочные… Не до прогулов, в общем. Только попасть на первый урок ребятам было не суждено — прямо перед школой их поджидал знакомый жёлтый москвич. — С Элом что-то случилось! — запаниковал Серёжа, едва завидев автомобиль, и бегом бросился к машине. Макар за ним еле поспевал. — Мальчики! Как хорошо, что я вас встретил, — без тени улыбки поприветствовал Макара и Серёжу Виктор Иванович. Он вышел ребятам навстречу и при свете дня стало заметно, что выглядит он очень плохо. Огромные синяки под глазами, бледное осунувшееся лицо — за эту ночь профессор словно постарел лет на десять. Тем не менее, сегодня за рулём он был сам, Маши нигде видно не было. — Где Элек, что с ним? — сразу же накинулся на него с вопросами Сыроежкин. — Он опять пропал, Серёжа, с отчаянием в голосе сказал Громов. — Мы вчера даже до милиции не доехали. Точнее, доехали только мы с Машенькой — написали новое заявление о пропаже. — Но как же так? Почему?! — едва не перешёл на крик Серёжа. — Почему он всё время от вас сбегает, что вы с ним делаете? Сыроежкин так распереживался из-за исчезновения двойника, что сам был на грани истерики. — Ничего плохого, ребята, клянусь вам! — покачал головой Виктор Иванович. — Если у вас есть время, я всё расскажу вам о жизни моего сына, чтобы вы лучше понимали, что происходит и почему. И я надеюсь на вашу помощь… Надеюсь, что он найдёт вас и больше не будет скрываться. — Первое, что я хочу сказать, — начал свой рассказ Виктор Иванович, когда ребята сели в машину, — Элек — не мой родной сын. Да, да, не удивляйтесь, пожалуйста. История его появления на свет мне неизвестна, так же как и то, кто его настоящие родители. Чуть больше тринадцати лет назад я пошёл выбрасывать мусор на контейнерную площадку рядом с домом и увидел там новорожденного младенца… Он лежал в коробке из-под обуви, замотанный в какие-то тряпки и не подавал признаков жизни. — Ой… — пискнул Серёжа и придвинулся ближе к Гусеву. — Не боись, Серёг! — приобнял его Макар. — Мы ж знаем, что он жив остался! — Да, — вздохнул Громов, — Элек, а тогда ещё просто безымянный мальчик, выжил. Но что ему пришлось пережить! Три недели в реанимации, две клинические смерти… А через два с половиной месяца я забрал его домой. Это тоже было непросто — чтобы избежать Дома малютки и ускорить процедуру усыновления, я дал большую взятку нужным людям. Кроме того, мне пришлось зарегистрировать брак, ведь я не был женат. К счастью, моя новая ассистентка, она только устроилась работать к нам в институт, согласилась помочь мне совершенно бесплатно и фиктивно вышла за меня замуж. Через год мы с Машей развелись, но с той поры стали друзьями. А потом и не только друзьями. И вот тут-то начались проблемы. Элек совершенно не переносил Машу. Она хорошая женщина и все эти годы прекрасно к нему относилась, но… Я не знаю почему, но он ревнует… до сих пор. Мы всегда с Элеком были очень близки, всё своё свободное время я посвящал ему. Может быть это было неправильно, но он так тянулся ко мне. Мне было его жаль. У Элека никогда не складывались отношения с другими детьми — они почему-то не принимали его, а он не знал как найти к ним подход. Кроме того, Элек совершенно не воспринимал взрослых женщин — из-за этого у него были постоянные проблемы в школе, учителя ведь в основном именно женщины. — И он сбежал, когда узнал о вас с Машей? — подал голос Серёжа. — Нет, — печально улыбнулся профессор. — Когда мы сказали Элеку, что любим друг друга и хотели бы пожениться, он всего лишь устроил истерику. Наговорил Маше много гадостей, попытался выгнать… Она взрослая женщина и прекрасно понимала, чем вызвано такое поведение, но мучить своим присутствием ребёнка не хотела. На чужом несчастье, как говорится… В итоге мы с Элеком обратились к психологу. Никаких работающих рецептов, которые смогли бы помочь моему мальчику смириться с происходящим, он не дал, но высказал предположение, что дело в его матери. Элек естественно не мог помнить, что случилось с ним сразу после рождения, но каким-то образом обида, а если точнее, ненависть к женщине, поступившей с ним столь бесчеловечно, отложилась в его подсознании. Катастрофа случилась позже, — продолжил профессор, положив под язык таблетку валидола, лекарства он, похоже, всегда носил при себе. — И это моя вина, целиком и полностью. Дело было чуть больше года назад, мы тогда только переехали в Москву. Да, я не сказал? — уточнил он после небольшой паузы. — До переезда мы жили в Ленинграде, именно там, в одном из дворов на Наличной улице в конце апреля шестьдесят шестого я и нашёл моего мальчика. Так вот, мне предложили интересную работу в столице, и мы с Элеком перебрались в Москву. Маша, как член моей научной группы и моя близкая подруга поехала тоже. Мы с ней теперь живём рядом, в одном доме, только что не в одной квартире. Всё по тем же причинам. Элек тяжело привыкал к новой школе, часто болел. И в один из дней, почувствовав себя неважно, отпросился с уроков пораньше и пришёл домой. Я этого не знал, он по каким-то причинам не стал меня беспокоить на работе. Но в тот день нам с Машей предстояла местная командировка в другой НИИ и, раз такое дело, мы решили зайти ко мне, пообедать. А в процессе разговорились об Элеке — всё же ситуация, которая сложилась у нас с сыном нормальной не была. И я… я… — профессор замолчал ненадолго, сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, вытер краешком носового платка глаза и продолжил. — Я вспомнил, как нашёл Элека, как он дважды чуть не умер… И, кажется, позволил себе лишнего, сказав вслух всё, что я думаю о его биологической матери. Оказалось, Элек всё слышал — стоял в коридоре за дверью. Он не сбежал тогда. Просто, когда мы увидели его, он нас не узнал. — Как это? — не понял Макар. — Забыл вас? Совсем? — Не совсем, — сказал Виктор Иванович. — Я для него теперь был другим «профессором Громовым», учёным-кибернетиком, создателем робота-андроида по имени Электроник. А сам он, соответственно, стал никем иным, как этим самым Электроником. — Ух ты-ы… — горестно протянул Сыроежкин, который всё время, пока говорил профессор, сидел, словно боясь пошевелиться, и до боли сжимал гусевскую руку. Макар стойко переносил измывательство над своей конечностью и попыток освободить её не делал, наоборот, свободной рукой чуть растрепал Серёже волосы на макушке, чтобы как-то его взбодрить и сказал: — Всё хорошо будет, СерёХа, Эл вернётся. Он не один, с ним Рэсси, она его в обиду не даст! — Рэсси тогда, кстати, Элек тоже на полном серьёзе начал считать собакой-роботом, — заметил Виктор Иванович. — Их судьбы во многом похожи, как вы помните. — Робот выживет в любых условиях, — вспомнил Серёжа слова Элека о своей собаке. — В тот первый раз, когда он почувствовал себя роботом, — вернулся к своему рассказу профессор, — это не продлилось долго, уже к вечеру он всё вспомнил и был совершенно нормален. Но потом начались его побеги из дома. Каждый раз им предшествовала наша ссора, причиной которой обычно служило его неодобрение моей личной жизни или неприятности в школе. Элек не пропадал надолго — практически всегда уже через сутки он возвращался сам или его находила милиция. Но о том, что с ним было во время этого бегства, он как правило не помнил. Естественно, мы обращались к специалистам, но лечение никакого результата не принесло. Всё, что мы вынесли из общения с докторами — надо избегать сильных стрессов. Но разве возможна такая жизнь?.. — задал риторический вопрос Громов. — А последний раз? То есть теперь уже… в предпоследний? — спросил Серёжа. — Почему он так надолго убежал? — Ума не приложу, — пожал плечами Виктор Иванович. — Поводом послужила рядовая, в общем-то, размолвка. Мы втроём поехали за город на выходные, и Элек опять поругался с Машей. Нахамил ей и сбежал по дороге. Возможно, он вернулся бы намного раньше, если бы не встретил тебя, Серёжа. Ведь получается, с тобой, со всеми вами эта его выдуманная жизнь обрела настоящий смысл. Вы приняли его в виде робота, он стал важен для вас. Кроме того, милиция не могла найти его по той простой причине, что он фактически всё время либо играл твою роль, либо сидел в гараже. Даже не знаю, что было бы, не найди мы с Машей этот журнал… — Журнал? — в один голос переспросил ребята. Оба они прекрасно поняли о чём говорит Громов, но и для Гусева, и для Сыроежкина Серёжина фотография на обложке была чем-то очень личным, если не сказать интимным. — Да, украинский журнал, посвящённый спорту, «Старт» называется. Серёжа должен знать, ведь на обложке одного из номеров за прошлый или позапрошлый год его фотография. — Да уж знаю, — слегка поморщился Сыроежкин. С этим журналом у него были связаны одни неприятные воспоминания. — Но Эл-то где его нашёл? — В библиотеке взял. Причём, судя по формуляру в нём, просто стащил оттуда. Элек вообще много времени в библиотеках проводил — друзей у него не было, а время надо было чем-то занимать. Вот он всё читал, читал… — печально вздохнул профессор. — По учёбе много дополнительно изучал, но на оценках, правда, это не сказывалось. Он учится средне. Я думаю, Элека просто привлекла фотография — это ведь такая редкость — внезапно обнаружить, что у тебя есть двойник. — Так что же, выходит, он меня специально искал? — не поверил Сыроежкин и вопросительно посмотрел почему-то на Гусева. — Я не исключаю такой возможности, — предположил Виктор Иванович. — Ведь хранил же Элек зачем-то у себя этот номер. Да так, что мы его и нашли-то совершенно случайно — так хорошо он был спрятан. На обложке значилось твоё имя и школа, в которой ты тогда учился. Эта информация вполне могла помочь ему в поисках. А ещё перед исчезновением Элека Маша жаловалась, что потеряла дорогой французский карандаш, которым глаза подводят… — Всё понятно, — подытожил Макар. — ТоХда ваш Эл искал Сыроежкина, потому и сбежал. Но сейчас-то чеХо он? Он же не только от вас, он от СерёХи удрал! — Ага! — Поддакнул Сыроежкин. — Чего он сейчас-то? — Из-за школы, — скорбно произнес Виктор Иванович. — Заявил, что возвращаться в свою школу не собирается и хочет учиться только с вами. А я стал настаивать, убеждать… Школа, в которой сейчас учится Элек, очень хорошая. Одна из лучших физико-математических школ в стране. Тем более, что до конца учебного года осталось меньше недели, а там можно и подумать. Только за чем всё это, если Элека нет?.. — Громов опять достал свой носовой платок и вытер лицо. — Обещайте, что если… Нет! Когда Элек найдётся, он будет учиться с нами! — с жаром потребовал Сыроежкин. — Да, не мучайте его, — согласился Гусев. — У нас клёвая на самом деле школа. И учителя мировые. Я знаю, о чём говорю. — Лишь бы он только вернулся… — устало сказал профессор. — Обещаю, Элек будет с вами.