***
«Начитался книжек всяких… дурацких! Теперь пургу какую-то гонит… — ворчал про себя на обратном пути Сыроежкин. — Цензуру придумал. Желания ему во сне, видите ли, вылезают. Подавленные. Раздавленные! Бляха-муха, как Гусь говорит. Да все знают, что он Зойку любит, чего тут давить? И Зойка знает. А, типа Эл её хочет подчинить… Нет, привязать. Да хрен знает. Хочет и всё. А я, значит, по его теории хочу, чтобы к Гусю всякие прилипали! Вот уж, дудки! Блин, причём тут вообще Гусь? Это Эл по своей Зойке сохнет, а мы с Макаром лучшие друзья, так что мне это ну нисколечки не подходит. Хотя… Эл же там ещё про страхи всякие говорил. Выходит, я боюсь, что к Гусеву кто-нибудь пристанет? И не просто боюсь, а ещё и признаться себе в этом тоже боюсь? Ну, боюсь, конечно. Только кто ж к Гусю пристанет и зачем? Он сильный, может так в лоб закатать — мало не покажется!.. Да ну, глупости Эл говорит, и книжка эта его — одно сплошное надувательство. Сонник, небось, какой-нибудь, для девчонок». Так Серёжа успокаивал себя весь остаток вечера, а перед сном, уже лёжа в кровати, подумал, что всё-таки это как-то странно — Макар снится ему довольно часто и, как правило, в своём обычном виде. Они о чём-то говорят во сне, куда-то ходят и всё время держатся за руки. Ну, это и понятно, Гусев такой человек, «трогательный» — то обнимет, то по плечу похлопает, то по голове потреплет. Манера у него такая. Но иногда Серёже снится самый настоящий гусь. И тогда он ходит, крепко обхватив птицу обеими руками, прижимает её к груди, трётся лицом о длинную гибкую шею, запускает пальцы глубоко в перья, стараясь добраться до тёплого нежного пуха, а гусь тычется клювом Серёже куда-то под челюсть, но не больно — не пытается клюнуть или ущипнуть. Как будто целует. Во сне Серёжа точно знает, что это не совсем настоящая птица и почему-то боится своего гуся потерять. Ведь вокруг столько желающих на его сокровище — смотрят завистливо, руки тянут. А Серёжа помнит — стоит кому-то дотронутся до птицы, и человек прилипнет намертво — не отодрать будет. Поэтому в этих своих снах Серёжа постоянно бегает ото всех, пытается скрыться с гусем от чужих глаз. Обычно, устав от бесплодных попыток спрятаться, Серёжа просыпался. Но в эту ночь им с гусем повезло — они нашли укромное местечко — не то пещеру, не то нору, и забрались туда… Когда Серёжа проснулся, было ещё темно. Минут пять ему потребовалось на то, чтобы прийти в себя, осознать случившееся, порадоваться, что они с матерью спят в разных комнатах, и собраться наконец с силами, чтобы встать и дойти до шкафа. Кое-как обтеревшись, он бросил грязные трусы в большой бак для белья, переоделся и снова завалился спать. Нет, того, что с ним случилось во сне, он не испугался — читал про это в одном из выпусков «Семьи и школы», который однажды случайно увидел у матери на столе. Журнал был раскрыт на статье про половое созревание, и Серёжа, конечно, не удержался, чтобы не прочесть. Часть про девочек он смотрел не очень внимательно — слишком уж там сложно у них всё устроено, пусть сами разбираются. А про мальчиков целых два раза прочитал. Выяснил, что поллюции, которых у него тогда ещё не случалось и самоудовлетворение, которым он втихаря от родителей занимался сколько себя помнит — вещи совершенно нормальные, избавился раз и навсегда от чувства вины по этому поводу и успокоился. Да только вот этот оргазм, так неожиданно испытанный им во сне, совершенно сбил Серёжу с толку. Он был таким ярким, сильным, ошеломляющим… Короче, во время дрочки такого не случалось. Но не это так поразило Серёжу, а образы из сновидения, сопровождавшие удовольствие. Прежде никаких конкретных эротических фантазий у Серёжи не возникало, он больше сосредотачивался на своих физических ощущениях. Но в этот раз он по-настоящему занимался любовью с другим человеком. Пусть и во сне, но он действительно чувствовал кожей прикосновения чужого тела, вдыхал его запах, впитывал вкус. Одна беда, Сыроежкин почти сразу забыл, кто же ему приснился. Вот, казалось, ещё секунду назад помнил, а потом сразу раз — и как будто занавес опустился. Ничего. Вообще, сон на этот раз приснился Серёже странный — вот он мечется с птицей в охапке в поисках убежища, с большим трудом находит его, вот они забиваются в тесную нору… И больше никакого гуся рядом нет, а сам Серёжа, полностью голый, прижимается к такому же голому телу, сжимает его в объятиях, целует нежную кожу, вбивается в горячее нутро. Но ни лица, ни каких других признаков, по которым можно было бы определить, кого же он так яростно любил ночью, Серёжа не помнил. «Наверное, это была Майка, — после некоторых раздумий решил Сыроежкин. — Или какая-нибудь актриса». Версию с актрисой, правда, вскоре пришлось исключить, потому что у актрис буфера обычно — будь здоров, а это бы у Серёжи уж всяко в памяти отложилось.***
Макар стоял посреди бабкиного огорода и отдыхал. Все задания на сегодня он выполнил, и, в принципе, можно было уже идти купаться. Как раз вечерело, прямого солнца не было, и народ с пляжа схлынул. Но Макар не спешил — за редким невысоким забором копошились на своём огороде соседи. Старика Кузьмича с супругой Макар прекрасно знал, но этим летом к ним приехал их внук из Харькова, а вот его Гусев в предыдущие года не видел. Была у Макара мысль пойти познакомиться с ним поближе, но Митька, так звали соседского паренька, дома почти не сидел — пропадал в городе или на пляже. А сегодня вот вышел во двор помогать деду с бабкой. Пацан лет четырнадцати на вид, в отличие от рыжего Гуся, вынужденного из-за особенностей своей кожи даже в самую жару ходить в футболке, обгореть не боялся и весь день шастал по двору в одних коротких шортах. Но не только на длинные ноги соседа, его поджарый живот и ровную спину любовался Макар. Митя был блондином. И не просто блондином, а блондином с отросшими вьющимися волосами. Лицом он тоже вышел — про таких говорят, что они обладают тонкой аристократической красотой, но Гусев предпочитал смотреть на парня сзади. Потому что именно со спины Митя был удивительно похож на Серёжу. Макар даже глазам своим в первый момент не поверил, когда увидел его, пропалывающего грядку. «Сыроега… — обомлел тогда Гусев, и как соляной столб замер посреди картофельного поля. — Или я уже совсем спятил? Та не… не может быть. Откуда ему здесь взяться? — призвал на помощь здравый смысл Макар, а у самого так сладко внутри всё сжалось, что захотелось тот час же подойти к этому «Сыроеге» и крепко-крепко его обнять. Вот и сейчас, уже десять минут кряду, Макар неотрывно наблюдал за мальчишкой и даже не подумал о том, как это выглядит со стороны. Пока его безмятежное созерцание не было безжалостно прервано. — У него девушка в городе. Просто на выходных уезжает куда-то с родителями, вот Митька и мается, старикам помогает. Макар от удивления и неожиданности даже рот раскрыл. И так с отвисшей челюстью и вытаращенными глазами и уставился на неизвестно как возникшую в метре от него Розу Львовну. Библиотекарша в соломенной шляпке с большими полями, ситцевом платье в мелкий цветочек и с огромной плетёной корзинкой в костлявых руках стояла рядом и с невозмутимым видом разглядывала соседского мальчика. Потом, наконец, повернула голову в сторону Макара и сказала: — А что, Серафима Марковна-то дома? — Не, — покачал головой Макар, — к Давидовичам пошла. Должна быть скоро. — Так я присяду? — бабкина подружка кивнула в сторону веранды и, не дожидаясь ответа, направилась туда. Макар подумал, что надо бы проявить к даме какое-никакое гостеприимство и пошёл следом угощать Розу Львовну чаем и развлекать беседой. Соблюдя положенные условности, то есть поинтересовавшись здоровьем гостьи и рассказав о том, как он провёл время на сборах, Макар решил задать вопрос, не дающий ему покоя с самого появления Розы Львовны. — А это… откуда вы про Митьку знаете? И что… ну, девчонка у него в городе? Роза Львовна поджала губы, смерила Макара серьёзным, изучающим взглядом и сказала: — Он с самого июня в библиотеку ко мне ходит, книжки берёт, которые на лето заданы. Иногда с девочкой своей приходит, иногда один. Разговорились как-то, вот и знаю, — а потом зачем-то добавила: — Митя Савельев хороший мальчик. — Да я разве Ховорю, шо плохой? — сам не зная чему, возмутился Гусев. — Может, я подружиться хочу. — Может, и подружишься, — с сомнением сказала Роза Львовна. — Он твой ровесник, в девятый класс перешёл. — Бля! — Таки попрошу не выражаться, молодой человек! — сделала Макару замечание Роза Львовна и попыталась изобразить из себя оскорбленную добродетель. — Извиняйте, — без тени раскаяния в голосе сказал Макар — рафинированная дама, работник культуры, бывало сама материлась так, как не всякий грузчик в порту будет. — Но вы ж знаете, для меня это больной вопрос… Тут Макар не соврал — из-за того, что на шестнадцатом году жизни, он только закончил шестой класс, комплексовал он страшно. Этот соседский мальчик, если узнает, вряд ли захочет дружить с второгодником. Дважды второгодником — вряд ли же он поверит, что Макар просто на год позже пошёл в школу. Подумав так, Гусев неосознанно почувствовал к ни в чём не повинному соседу лёгкую неприязнь и решил выкинуть этого Митю из головы — лучше уж он тут один поскучает, чем нарвётся на какого-нибудь сноба. Вскоре вернулась из гостей бабка, а Макар, с чистой совестью оставив обеих подруг наедине, закрылся в своей комнате — писать письмо Серёже. Он писал ему уже целую неделю, и всё никак не мог закончить. Понимал, что Сыроежкин ждёт ответа и, вероятно, очень волнуется, что от друга нет никаких известий. Ведь пока Гусев вернулся в Москву, пока собрался, пока прибыл сюда — прошла почти неделя. И ещё одна ушла на обдумывание ответа. Просто так написать другу отписку, мол, у меня всё хорошо, чего и тебе желаю, Макар не мог, Сыроежкин этого не заслуживал. Серёжино письмо, такое эмоциональное и искреннее, до сих пор грело Макару сердце, и в ответ ему хотелось тоже написать о своих чувствах. И Макар писал… Писал любимому человеку всё, что у него на душе, перечитывал, вычёркивал то, чего сказать по понятным причинам не мог, писал дальше, опять скатывался в излишние откровения, снова редактировал, но прекратить свои душевные излияния был просто не в состоянии — это признание в любви, которое адресат никогда не прочитает, было для Гусева единственным способом хотя бы мысленно стать с любимым одним целым.***
«Что ж, это судьба!» — усмехнулся про себя Гусев. В почтовом отделении, куда он на следующий день зашёл купить марки и отправить письмо, в очереди к кабинкам для переговоров стоял сосед-харьковчанин. Макар вышел на улицу, бросил своё послание в почтовый ящик и стал ждать. Раз уж ему представился такой отличный шанс нормально познакомиться с этим Митей, к чему его упускать? В конце концов, Макару ещё больше месяца куковать здесь, так почему бы не устроить себе небольшое развлечение? Как именно он будет развлекаться, Макар представлял себе ещё смутно, ясно было одно — для начала надо установить контакт с парнем. — Привет, сосед! — Гусев максимально дружелюбно поприветствовал вышедшего через пятнадцать минут из дверей почты Митю. — Приве-ет! — удивился неожиданной встрече Митя. — Ты как здесь? — Да вот письмо другу отправлял. Увидел тебя, решил подождать — нам ведь в одну сторону, — сказал Макар, стараясь смотреть собеседнику прямо в глаза. — А я родителям звонил, — сказал Митя и тоже улыбнулся приветливому соседу. — Только я сейчас не домой. — Да, а куда? — решил прикинуться дурачком Макар. — Мне сейчас всё равно особо делать нечего. Может, вместе сходим? — Понимаешь… — замялся Митя, — я уже договорился кое с кем… Я бы очень хотел с тобой пройтись, правда. — Эх… жаль, — тяжело вздохнул Макар и даже головой поник для убедительности. Потом встрепенулся, словно ему на ум только что пришла замечательная идея, и предложил: — Слушай, а давай, я тебя провожу до места твоей этой встречи. А потом домой пойду или так поболтаюсь где-нибудь один. Не хочу опять на этом огороде торчать. Заколебало всё… — Давай. Если у тебя и вправду дел особых нет. Вместе веселее, — согласился сосед. — А куда идти? — Свердлова, двадцать девять — за полчаса дойдем. Макар старался изо всех сил произвести на парня приятное впечатление — всю дорогу шутил, рассказывал какие-то байки, расспрашивал о Митиной жизни, немного говорил о себе. Заметив, что Савельев не против его прикосновений, Гусев периодически приобнимал его за шею, похлопывал по плечу и даже умудрился потрепать по голове, не вызвав никакого негатива. Митя охотно общался с новым приятелем, смеялся над его шутками и даже сам в итоге обхватил рукой за талию. — Мы пришли, Макар, — сказал Митя, остановившись перед подъездом большого двенадцати этажного жилого дома. — Знаешь, я подумал, что мы могли бы погулять втроём. Здесь живёт моя девушка, я вас познакомлю. Макару только этого и надо было — не знакомство с подружкой соседа, разумеется, а факт того, что Митя готов провести с ним время в ущерб собственному свиданию. Зачем? Этого Гусев пока и сам не мог для себя чётко сформулировать, а полностью осознал лишь к следующим выходным, когда Катя, Митина подруга опять должна была уехать со своими родителями к родне за город. Всю минувшую неделю Гусев провёл вместе с Савельевым и его девушкой, гуляя по городу, купаясь и предаваясь другим праздным развлечениям. Ради этого вставал ни свет ни заря, чтобы выполнить свою часть работы на бабкином участке, ложился далеко затемно, чтобы доделать то, чем можно было заниматься вечером, и толком не высыпался. Но со своими новыми друзьями держался бодро, развлекал их как мог и под конец заметил, что его усилия не прошли даром — Митя всё больше смотрел на Макара и всё меньше на свою подругу. Возможно, так происходило, потому что сам Гусев, будучи вежлив и доброжелателен с Катей, никакого интереса к ней как к девушке не проявлял и всё своё внимание направлял исключительно на Митю — улыбался ему, смотрел в глаза, дотрагивался при разговоре, когда общался, старался разворачиваться к нему всем корпусом. — Слышь, Митька? Тут на лимане местечко есть одно, — сказал Макар, когда в субботу после обеда зашёл за своим новым другом. — Там во второй половине дня никого не бывает. Катьке бы оно не понравилось — глубоковато, а она плавает не очень хорошо. А ты, мне кажется, оценишь. Там красиво очень. Хочешь, покажу? — Конечно, — с энтузиазмом закивал Митя, — пойдём покажешь. Я тут не так много ещё знаю. Макар знал, куда вести своего товарища — небольшой кусок извилистого берега был весь покрыт мелким кустарником, травой и пляжа как такового не имел. На счёт красоты данного места можно было бы поспорить, но полное отсутствие людей, а радиусе километра придавало ему своё очарование. — Ну как? Нравится? — придя на место, поинтересовался Гусев. — Ну… — немного растерялся привыкший к комфортным городским пляжам Митя. — Зато здесь голышом купаться можно и не надо возиться со всякими полотенцами и переодеванием в плавки. Обсох — и порядок! — Я так не купался ещё никогда, — задумчиво ответил Савельев и стал неуверенно стягивать с себя футболку. — Ну так чего стоишь? Шевели булками! — подмигнул ему Макар и буквально в пару секунд стащил с себя всю одежду и прыгнул в воду с небольшого обрыва, которым заканчивался берег. Митя последовал примеру товарища, и уже через пару минут они вдвоём весело плескались в тёплой воде недалеко от берега — дна тут действительно не было, но так как оба парня плавали достаточно хорошо, помехой это не стало. — Так гораздо лучше, правда? — легко подтянувшись на руках, Макар выбрался на берег и протянул руку Мите, чтобы помочь ему вылезти. — Да-а, классно! — сказал мальчик, устраиваясь на траве. Чтобы быстрее обсохнуть, он сел, оперевшись позади себя руками, и согнул в коленях ноги — заходящее солнце бросало на землю косые лучи, было тепло, но дневной жары не было и в помине. Макар подсел вплотную к соседу, приняв такую же позу как и он, откинул голову и уставился в вечернее небо. Теперь их голени, бедра и бока соприкасались, но Гусев, игнорируя постепенно накатывающее возбуждение, делал вид, что ничего особенного не происходит. Митя отстраниться не пытался, и Макар счёл это хорошим знаком. — Вот здесь я в основном и купаюсь, — Макар чуть повернул голову к Мите. — Вечером, когда никого нет. И солнца тоже… нет. Я обгораю быстро. — Ты рыжий, — улыбнулся Митя, — у рыжих кожа к ультрафиолету чувствительная. — У блондинов тоже, — прошептал Гусев и едва ощутимо прикоснулся губами к Митиному плечу, — кожа нежная… очень… Митя рвано вздохнул, а Макар провёл губами выше, поцеловал его в шею, осторожно лизнул тонкую, пахнущую морем кожу, провёл рукой по Митиной груди, животу, бросил взгляд на его пах. — Ложись, — тихо сказал Макар, обдав горячим дыханием Митино ухо, и чуть надавил ему на плечи, укладывая на траву. Митя тяжело дышал, глядел на Гусева почерневшими от желания глазами и, вероятно, пытался что-то сказать, то и дело беззвучно открывая рот. Но Макар его слушать не собирался: он спускался поцелуями ниже по учащённо вздымающейся груди, вылизывал и прикусывал маленькие торчащие соски, потом перешёл ласками на мягкий тёплый живот и добрался наконец до самого сладкого — небольшой ровный член в окружении золотистых волосков, с блестящей, полностью открывшейся головкой так и просился ему в рот. Макар не стал противиться своим и партнёра желаниям — оборвал языком тонкую нить смазки, стекающую из уретры, и сразу полностью вобрал подрагивающий от возбуждения член. Ощущения в этот раз были немного другие — половой орган его нового партнёра был меньше, чем у Дениса Евгениевича и сосать было совсем нетрудно. Головка мягко упиралась в гланды, очень широко раскрывать рот не приходилось, челюсть не затекла, а языком Макар доставал до самого основания ствола. Гусев очень старался доставить удовольствие Митьке, но процессу отдавался не полностью — периодически в его сознании мелькали неподходящие в данной ситуации мысли, вроде: «Хорошо бы у Серёжи тоже оказался маленький, я бы тогда никогда не уставал ему сосать» или «А если у него большой, хочу научиться пропускать в горло» и даже «А что, если представить сейчас Серёжу?» От последней идеи Макар отказался сразу, несмотря на всю её кажущуюся заманчивость — он бы смог убедить себя, что занимается сейчас любовью с Сыроежкиным, но как потом пережить возвращение к реальности? Как потом не вспоминать ту эйфорию, которая неизбежно возникнет от иллюзии близости с любимым? И как потом не начать вымещать своё раздражение на Мите, который вообще никаким боком не виноват в его несчастной любви? Принудительно вернув себя в настоящий момент, Макар продолжил усердно насаживаться ртом на Митин член, ласкать параллельно его яйца и вскоре с удовлетворением почувствовал, как его рот наполняется густой вязкой спермой. Всё, эксперимент удался. Гусев выпрямился, проглотил остатки семени, вытер губы, быстренько передёрнув, слил в траву рядом, взглянул на Митю и невольно улыбнулся. Парень всё ещё лежал на траве в расслабленной позе, но его взгляд… Никто никогда не смотрел на Гусева с такой нежностью. У Макара даже сердце заныло от странного болезненного чувства — он не заслуживал такого отношения, таких эмоций от человека, к которому испытывал лишь симпатию и похоть. — Иди ко мне, Макар, — позвал Савельев и протянул навстречу другу руки. Макар не заставил себя просить дважды — лёг на Митю и сразу почувствовал себя в крепких объятиях, изумляясь контрасту жадных и сильных рук, обхвативших его спину, и бережной нежности губ, умело его целующих. Да, в отличие от Гусева Митя целоваться умел. «Наверное, с Катей своей натренировался», — подумал Макар, подстраиваясь под движения чужих губ и языка. Как ни странно, но для Гусева этот поцелуй оказался первым настоящим поцелуем в жизни — с Серёжей было лишь невинное касание губ, на которое Сыроежкин, как подозревал Макар, даже и внимания не обратил. А с Денисом Евгениевичем они вообще не целовались — Макару не хотелось, а доктор не настаивал. Так что по иронии судьбы сосать члены Макар научился раньше, чем целоваться. Домой ребята вернулись, когда уже совсем стемнело — Митя всё никак не хотел выпускать из объятий своего любовника, а Макару просто некуда было торопиться — бабка, вполне довольная его помощью по хозяйству, отпустила внука аж до позднего вечера. Совсем ночью, уже лёжа в своей кровати, Макар прокручивал в голове события минувшего дня и всё никак не мог отделаться от мысли, что что-то он сделал явно неправильно. От близкого во всех смыслах общения с соседским пареньком остался горький осадок. Митя Савельев оказался совсем не таким, как о нём думал поначалу Макар. Хороший домашний мальчик, совсем не сноб, не зануда, он очень обрадовался вниманию Макара к своей персоне. И его совершенно не смутил тот факт, что ровесник учится на два класса младше, чем он сам. Митя вообще школьную тему с Гусевым не обсуждал, зато очень восхищался тем, что его новый друг настоящий хоккеист. Расспрашивал про команду, тяжело ли было на сборах, и вообще, как это — играть в хоккей? Наверное, очень сложно. Митя бы не смог. И зачем только Макар затеял эту аферу с соблазнением мальчишки? Ах, ну да, хотел проверить, есть ли у него шанс на близость с парнем, который встречается с девушкой. С парнем, который так похож на его Серёжу… Оказалось, шанс есть, и это вселяло в Гусева робкую надежду. Единственное, что действовать, если он всё же решится предпринять какие-то активные шаги в отношении Сыроежкина, придётся очень осторожно. Макар не боялся получить отказ от Мити — это стало бы всего лишь небольшим досадным эпизодом в его биографии, но ставить под удар дружбу с Серёжей Гусев панически боялся. Что будет, если Сыроежкин поймёт, чего на самом деле добивается от него лучший друг, что за чувства к нему испытывает? Какая реакция ждёт тогда Макара? Отвращение, презрение, брезгливость, открытая неприязнь, равнодушие? Любой из этих вариантов Макар просто не сможет пережить — ему жизненно необходимо находиться рядом с Серёжей, смотреть на него, слушать, говорить с ним, дотрагиваться… Получается, рискует он не просто отношениями с другом, он, в некотором смысле, рискует собственной жизнью. Так не проще ли и безопасней удовлетворять страсть в других местах, не ставя под удар столь ценные для Макара отношения? «Да что ж за хрень такая! — сетовал про себя Гусев. — Я ж не сделал ничеХо плохого, только удовольствие человеку доставил. Чё так тошно-то?» Но доводы разума спокойствия Макару не прибавляли — он ворочался, время давно перевалило за полночь, а сон так и не думал к нему идти. И тут в его окно тихонько постучали. — Митька!.. Совсем с дуба рухнул, — проворчал Макар, помогая Савельеву влезать через оконный проём. — Как тебя только собаки пустили?! — Я хитрый и ловкий, — улыбнулся Митя и сразу же напал на Макара с поцелуями. — Я соскучился. — Дык расстались же два часа назад, — прокряхтел Гусев, будучи уже повален на кровать и придавлен сверху прытким соседом. — Митька, да шо ж ты творишь! Бабку разбудим!.. — громким шепотом пытался увещевать агрессора Гусев, но понял, что сопротивляться он не в силах. Митя целовал его шею, мял руками бока, а потом и вовсе залез в трусы. Так что Макару не оставалось ничего другого, кроме как откликнуться на ласки, стащить с незваного гостя футболку, а затем и штаны и позволить избавить себя от трусов. — Макар, трахни меня, пожалуйста, — сбивающимся голосом попросил Митя. — Давай, я чистый… там, — и стал недвусмысленно пристраиваться задом к Макаровому члену? — А ты уже раньше это делал? — не без оснований усомнился Гусев — трахаться с ним Савельев собрался на сухую. — Нет, — замотал головой Митька, — но я с тех пор как ты мне… ну, отсосал, больше вообще ни о чём другом думать не могу. — Мить, тебе ж больно будет, — Гусев ссадил с себя чересчур любвеобильного приятеля, потом подмял его под себя, чтобы контролировать ситуацию, и предложил: — Давай лучше я тебе опять пососу. А то вдруг бабка услышит — позора не оберёмся. — Мне не будет больно, обещаю! — горячо заверил Макара сосед, как будто это хоть как-то зависело от его желания. — Только вставь, а я молчать буду, честно! Ну, я же вижу, ты тоже хочешь — вон какой он крепкий у тебя, — Митя раздвинул ноги и несколько раз провёл кулаком по стволу своего любовника, опять пытаясь направить его в себя. — Ладно! Сам напросился, — сдался в итоге Макар. Митя был прав — хотелось ему до чёртиков. — На живот, быстро! И шоб ни звука! Савельев поспешил выполнить все указания, уткнулся лицом в подушку и стал ждать. Гусев порылся в своих вещах, откопал тюбик крема для рук, который уже подходил к концу (возня в огороде не самым лучшим образом сказывалась на коже), и вернулся в постель. Макар замер на секунду, любуясь стройным крепким телом, так любезно предоставленным в его полное распоряжение, провёл рукой по Митиной спине, упругим ягодицам, бёдрам… На миг Гусеву показалось, что перед ним сейчас не харьковчанин Митя Савельев, а его любимый друг и одноклассник Серёжа Сыроежкин. Макар лёг сверху и стал покрывать поцелуями спину и плечи любовника, просунул под его живот руки, лаская напрягшийся пресс, грудь, сминая в горсть потяжелевшие яйца и чуть подрачивая член. Митя повернул голову, стараясь через плечо поймать губы любовника, и иллюзия окончательно разрушилась. — Не надо, не поворачивайся, я всё сделаю, — выдохнул ему в ухо Макар, чувствительно прикусил мочку и отвинтил крышку тюбика с кремом. Гусев не уставал мысленно благодарить Дениса Евгеньевича, который в своё время в просветительских целях удосужился подробно объяснить неопытному в вопросах однополой любви новичку, как же происходит анальное соитие между мужчинами, и старательно применял на практике все его рекомендации. Митя тоже, надо отдать ему должное, стоически переносил все манипуляции, которые проделывал с его нетронутой доселе задницей Макар, и даже не пискнул, когда в него засунули сразу три пальца. И потом молчал, когда место пальцев занял уже член любовника. А вот дальше Макар уже не мог особо думать о реакциях своего партнёра — все силы уходили на то, чтобы контролировать собственные действия и самому не стонать от кайфа, вбиваясь в тесное горячее нутро. Митя дёргался от каждого резкого толчка в его теле, судорожно цеплялся за спинку деревянной кровати, тяжело дышал, но по-прежнему не проронил ни звука. Наконец, чувствуя скорый финал, Макар вышел, спустил на заранее заготовленное полотенце, перевернул партнёра на спину и потянулся губами к его совершенно вялому члену. — Не надо, — остановил его Савельев. — Лучше обними меня. Макар взглянул на Митю, тихо ойкнул, вытянулся рядом и выполнил его просьбу. Митя уткнулся совершенно мокрым от слёз лицом в шею любовника, обвил его руками и ногами и тихо сказал: — Не вынимай так рано в следующий раз, ладно? Кончай в меня… мне приятно будет. — Хорошо, Мить, как скажешь, — крепче прижал его к себе Гусев и поцеловал в макушку. — И это… можно я до утра у тебя останусь? Пожалуйста… — А ну как твои хватятся? — вздохнул Макар. — Я с петухами встану — они так кричат — никакого будильника не надо. А мои позже поднимаются. — Ну, как знаешь, — улыбнулся Гусев. — Мне не жалко. Проснулся Макар почти под утро — тяжело дыша и весь в холодном поту. Аккуратно выполз из-под Мити, обвившем во сне его словно лиана, подошёл к столу и плеснул в стакан из графина воды — попить и физиономию протереть. Никогда ему ещё таких кошмаров не снилось. Ничего совсем жуткого во сне не происходило, но то чувство тотальной потери и горя, которое душило его в сновидении, не хотело отступать даже сейчас. Во сне Макар искал Серёжу. Опять, как когда-то, когда Сыроежкин бессовестно прогуливал учёбу, отправив в школу вместо себя двойника, а Макар не находил себе места из-за этого. Но сейчас Серёжи не было в гусевском сне абсолютно. Он не попал в беду, не звал его откуда-то. Сыроежкин просто исчез, словно его и не существовало вовсе. Макар метался по городу, лазил по всяким закоулкам, звонил куда-то, писал, приставал к прохожим с расспросами, кидался к людям, издали похожим на Серёжу. Но всё было тщетно — никто даже не понимал, о ком говорит Гусев, а очередной обернувшийся на его зов блондин оказывался совсем другим человеком. Во сне Макар рыдал от отчаяния и бился головой об асфальт, а по пробуждении никак не мог избавиться от нехорошего предчувствия. «Лишь бы с Серёжей всё хорошо было», — выдохнул он и вернулся под одеяло к Митьке. Тот сладко посапывал во сне и выглядел абсолютно счастливым.