***
— Зой, не уходи, пожалуйста, — сказал Эл и так жалобно посмотрел на неё, что Зое сделалось совестно. Он уже битый час сидел у них на кухне, пил горячий чай, который то и дело подливала ему Зойка, и всё никак не мог согреться. Она ему уж и градусник носила, и платок шерстяной из комнаты приволокла, и варенье малиновое развела, но Эла как начало трясти с самого его прихода, так и не отпускало. И температуры, что странно, у него не было. — Слушай, ну я спать хочу. Ты тоже ложись, глядишь и согреешься. Я постелю тебе сейчас, — всё же не выдержала Зойка и пошла за раскладушкой. Родители её Эла всячески привечали, но спать им вместе не разрешали ни в какую. По крайней мере не при них. «Чем вы там с Элеком в наше отсутствие занимаетесь, то мы, конечно, проконтролировать не можем. Но не жди, дочка, что мы с отцом сознательно вашей ранней половой жизни потворствовать станем! Забеременеешь и что делать будешь? Тебе сначала школу закончить надо», — всякий раз выговаривала ей мать, когда Зоя приставала к ней с своим: «А можно, Элек сегодня у нас останется?» И Зоя, выслушав очередной раз отповедь от родительницы, ворча, шла доставать из кладовки раскладушку и чистый комплект постельного белья — Эл ночевал обычно на кухне, благо метраж позволял. И они допоздна засиживались за обеденным столом, болтая и милуясь. Иногда, правда, им везло, и под шумок можно было ненадолго уединиться в ванной для более тесного общения. Но сегодня Эл вёл себя странно. На Зойкино предложение сходить вместе «почистить зубы», мол, это его точно взбодрит, замотал головой, виновато посмотрел на неё, ещё крепче обхватил себя руками и сказал: — Я не смогу… Прости. Мне плохо… очень. Зое в итоге просто так куковать на табуретке за столом надоело, тем более, что Эл о своих проблемах так ничего толком и не рассказал, и она засобиралась спать. Одна беда, стоило ей только лечь в свою кровать, весь сон тут же испарился. Зою так разбирало любопытство, что она часа два проворочалась в своей кровати, так и не уснув, — всё пыталась понять, что же у Элека такое произошло с его братом, что он сам не свой, и даже от минета отказался. Последнее и вовсе из ряда вон было — уж на что-что, а на темперамент своего парня Кукушкина пожаловаться не могла. Что ж такое этот придурок Сыроежкин выкинул, что Эл трясётся весь и вообще на человека не похож? Устав маяться в неизвестности и волнуясь, как там Эл, пришёл ли в себя, Зоя решилась пойти его проведать. — Зой… — Эл сел на своей раскладушке, едва только она появилась в дверях кухни. — Так и не спишь, да? — прошептала Зоя и села рядом. — Может, всё-таки расскажешь, что там твой братец натворил? Легче станет… — Зой… Ты ведь меня не бросишь? — вместо ответа на вопрос спросил Эл. Зоя только вздохнула тяжело — Элек либо строил из себя крутого и невозмутимого перца, у которого всегда всё под контролем, либо превращался в несчастного побитого щеночка, что его только обнять и пожалеть оставалось. Нормальным человеком он бывал редко. — Не брошу, конечно, — она обняла его и с кислой миной уставилась в тёмное окно: и Эла ей было жалко, и себя — ведь знала же, что Громов, хоть и красавчик, с таким флагом, что мама не горюй! А всё равно втрескалась по уши. — Просто понимаешь, Зой… — бубнил Эл куда-то ей в плечо. — Я… я… я, наверно, не смогу больше относиться к Серёже, как к брату… как к другу… Я люблю его, но… Мы больше не на одной стороне. — Ну поругались, бывает же. Помиритесь. Из-за чего хоть? Что он сделал? — не оставляла надежды докопаться до сути Зоя. — Я… Прости, Зоя, я не могу тебе сказать подробности. Но получается, я его вроде как предал… Или он меня? В общем, я не знаю… Мы не враги, конечно… Конкуренты. Или соперники? Не знаю… — Эл прижался к ней сильнее, а Зоя поняла, что совсем запуталась. — А что вы поделить не смогли, не скажешь? — она предприняла последнюю попытку узнать правду. — Прости, — ещё крепче обнял её Эл. — Да это уже и не важно — я проиграл. Кажется… — Вот навёл туману!.. — разочарованно протянула Зоя. — Если бы я тебя так хорошо не знала, то решила бы, что ты за моей спиной с какой-то девкой крутишь. А Серёжа твой у тебя её увёл. Эл вздрогнул, чуть отстранился, обхватил руками её лицо и обеспокоенно заглянул в глаза: — Нет, что ты! Ни с какими девчонками я не крутил. Ты — единственная девушка, которую я люблю. Мне не нужны другие. Его слова немного успокоили Зою. Элек практически никогда не врал, хотя бывало, многое не договаривал, как, например, сейчас. Но тому, что он говорил, можно было верить со спокойной душой. Утром Эл ни в какую школу не пошёл, и Зоя тоже. Потому что температура у него всё-таки поднялась, да такая, что первым порывом Кукушкиной было звонить не Маше с профессором, как просил её Элек, а в скорую. И домой она с ним поехала, больше в качестве моральной поддержки, чему Громов очень обрадовался.***
— Денис, ты не занят? — Макар вошёл в медицинский кабинет и аккуратно прикрыл за собой дверь. — Ничего срочного, Макар, — спортивный врач сразу же отложил свои бумаги в сторону. — Тебя что-то беспокоит? Ты ведь на тренировке сейчас должен быть. Давай посмотрю. — Не, Денис, всё нормально со мной, — улыбнулся Гусев. — Я по друХому поводу. Попрощаться. — Уезжаешь? — не понял Денис Евгеньевич. — Нет. Я ушёл из Интеграла. Теперь уже по-нормальному, как полаХается… ПоХоворил с Борисычем, извинился, что подвёл команду перед матчем, поблаХодарил за всё… — Но почему, Макар? — Денис даже со своего места встал. — Ты же хорошо играешь! — Хорошо я иХрал когда-то. Перспективным был и всё такое. А сейчас… просто неплохо. Мне ведь восемнадцать скоро, а никто из более серьёзных команд мной не заинтересовался, хотя их тренеры на наши матчи часто ходят. Про сборную я уж и не Ховорю. — Макар, но нельзя же только из-за этого… — занервничал Денис Евгеньевич. Гусев не дал ему договорить. — Я не тяну, Денис. И спорт, и учёбу. Великим хоккеистом мне всё равно не стать, а идти после десятого класса в училище Хлупо как-то. Да и отсрочка нужна… В общем, я в институт хочу. С военной кафедрой. Так что буду теперь физику с математикой зубрить, — выдохнул наконец Макар и заметно расслабился. — Подожди… Это же означает, что мы… — Денис Евгеньевич нахмурился, между бровями залегла болезненная складка. Тяжело сглотнул и сказал глухо: — Мы больше не увидимся… — Не увидимся, — словно извиняясь, посмотрел на него Гусев. Денис подошёл к Макару, порывисто обнял на прощание, а потом просто не стал отпускать. Целовал лицо и шею, зарывался пальцами в волосы, прижимал к себе, сминал ягодицы… Макар какое-то время отвечал на поцелуи, позволял себя тискать, но когда почувствовал на своём члене чужую ладонь, остановился. — Нет, Денис, не надо так, — еле отдышавшись, сказал Гусев и отпрянул от доктора. — Ты женат ведь… — Да я с ума схожу в этом браке, Макар!.. — чуть не взвыл Денис Евгеньевич, с силой проведя руками по лицу. — Мне нельзя было жениться… — Так разводись, — пожал плечами Гусев. — Разведусь, — в голосе доктора послышалась уверенность. — Теперь точно. Найду новое место, чтоб с Борисычем больше не пересекаться, и сразу подам на развод. Раз тебя тут теперь не будет, мне терять нечего… — Меня?.. — Макар не сразу сообразил, причём тут он. — А когда я буду свободен? Ты сможешь… со мной? — спросил вдруг Денис Евгеньевич и шагнул навстречу. — Не, — замотал головой Гусев. — Извини. Но я тоже теперь не один… как бы. Макару хотелось быть серьёзным, тем более, что Денису он сочувствовал, но при мысли о Серёже, счастливая улыбка сама выступила на его губах. Теперь ведь Макар действительно не один, самому не верится! Денис молча кивнул, прикрыв на секунду глаза, и подал ему руку. Вот и попрощались… — Ну и долго же ты, Гусик! — вскочил с кресла Серёжа, когда Макар наконец спустился в фойе спортивного комплекса. — Я всю жопу себе отсидел, пока тебя ждал! Тя там что, отпускать не хотели? — Отпустили, куда они денутся! — усмехнулся Макар и обнял друга за шею. — Всё, СыроеХа, я теперь свободный человек! Поехали домой, нам ещё кой-чего успеть надо. Пока мать с работы не вернулась, — он подмигнул Серёже, ойкнул, когда тот незаметно ущипнул его пониже спины и важно сказал: — А потом — уроки! Это — железно! Никаких отХоворок. Я ж не просто так хоккей бросил, я теперь умный буду! — Ты и так умный, Гусь! — засмеялся Сыроежкин. — Значит, ещё умнее стану! — тоже засмеялся Макар. Посмотрел на Серёжу и уже со вздохом добавил: — Ну, какой я умный, СерёХа? Вот, Хляжу на тебя и таким дураком сразу делаюсь — всё на свете забываю!.. Хрибочек мой, Сыроежка…***
— Как там Эл? — спросил на переменке у Кукушкиной Макар. — А что ж тебе твой друг Сыроежкин не рассказывает? — огрызнулась на него Зоя и с мрачным видом полезла в свой портфель готовиться к алгебре. — Ну… он Ховорит, нормально всё, просто болеет долго, — Макар оглянулся в конец класса, где Серёжа что-то оживлённо обсуждал с Витьком и Вовкой. — Только я ему не верю. Мать его через день к Хромовым мотается, отец, все свои выходные у них проторчал, пока опять в рейс не уехал. Я спрашивал у тёть Нади, но она только сказала, что воспаление лёгких. Но три недели!.. — Гусев, у тебя телефон вообще дома есть? — зло спросила Кукушкина. — Ну есть. Чё ты глупости спрашиваешь, Зойка? — обиделся Макар. — Так что ж ты за эти три недели ни разу сам ему не позвонил? — прошипела она с такой ненавистью, что Макар даже отшатнулся. — Зой, пойми, мы с ним вроде как не общаемся. Совсем, — попытался объяснить ситуацию Макар. — Он на меня обижен, и есть за что. И я на него точно также… Даже больше. А тут вдруг: «Как дела, как самочувствие?» Но я волнуюсь, честно! — Да что ж он вам сделал-то, что вы от него шарахаетесь?! Друзья называется! С такими друзьями и враги не нужны… — процедила сквозь зубы Кукушкина и отвернулась. — Зой… — Отстань! — Ну Зой… — Макар осторожно тронул девушку за плечо, та вздрогнула, шмыгнула носом и, не глядя на Гусева, сказала: — В больницу его вчера увезли. — Как… как в больницу? — опешил от такой новости Макар. — Так. Хуже ему стало. — А СерёХа… — Мы… То есть профессор с Машей им не сообщали пока. И ты не говори, — Зоя вытерла глаза и в упор посмотрела на Макара. — Это из-за Сыроежкина он заболел, я точно знаю! Пришёл ко мне, как не в себе был, и всю ночь успокоиться не мог, колотило его прям. Сказал, что с Серёжей поругался, а из-за чего не сказал. Но я-то понимаю, он ему какую-то подлянку сделал! А теперь даже не звонит, сволочь… — Зоя поджала губы и с нескрываемым презрением оглянулась назад на весёлого Сыроежкина. — Зой, а Хде он? В какой больнице? — спросил Макар. — Я навещу его сегодня, после дополнительных у Таратара. Макар сидел на алгебре, пытался вникнуть в объяснения учителя, но то и дело выпадал из реальности и погружался в раздумья. За каких-то пять минут общения с Зоей идиллическая картинка их с Серёжей отношений здорово потускнела и пошла трещинами. Во-первых, потому что он собирался сегодня Серёже соврать — говорить о том, что с Элом, ему и самому не хотелось, тут не только в Зойкиной просьбе дело. Макар чувствовал, что Серёжа не даст сейчас ему спокойно навестить брата, а увидеть Элека нужно было обязательно. Причём наедине. Во-вторых, сколько уже можно врать самому себе и делать вид, что про Эла он забыл и не вспоминает? Вспоминает, ещё как. У них были странные отношения, и Макар мог бы за многое предъявить своему бывшему, но отрицать то, что тот так и не стал ему совершенно безразличен, глупо. Макар расстроился, когда узнал, что Элек заболел, и винил в этом себя — тут Зойка ошибается: не из-за Серёги это. Так что сегодня же он поедет к Элу, а Серёже расскажет обо всём вечером. Тот побухтит, конечно, задним числом, ну и ладно — Серёга отходчивый. А в следующий раз, глядишь, можно будет вместе съездить… — В больнице, значит… — повторил Серёжа. — Бедняга… Надо проведать его… Постой, а ты откуда знаешь? — он встрепенулся и подозрительно посмотрел на Макара. — Ховорю ж — Кукушкина сказала, — вздохнул Макар и отвёл глаза: сейчас будет допрос. — А с чего это Кукушкина это тебе сказала, а не мне? Я его брат всё-таки! — Потому что я сам у неё спросил, — как можно спокойнее пояснил Макар. — Ты ж не спрашивал. — А ты, значит, спрашивал? У неё? Хотя я тебе всё рассказываю. Ты мне не доверяешь, Гусь? — Серёжа ещё не злился, но уже начал психовать, как Макар и предполагал. — СерёХа, я верю тебе, и матери твоей, честно!.. Но у меня сердце не на месте было, — Макар в порыве чувств приложил руку к груди, — вот и подошёл к Зойке… Три недели всё-таки, сам посуди! — Воспалением лёгких долго болеют, — заметил Сыроежкин и закусил губу — стыдно стало, что о брате не беспокоился, это Макар сразу просёк. Главное, чтоб на него стрелки переводить не начал. — Сердце у него не на месте было, — буркнул он и недовольно зыркнул на Макара. — Ну да… — осторожно согласился Гусев. — Волновался малость… — Ладно, — немного успокоился Серёжа. — Расскажи, что там тебе Зойка наговорила, как он? — Да плохо он, Серёж, — тяжело вздохнул Макар. — Лежит в одну точку смотрит, бледный весь, под глазами синяки, сам — кожа да кости. Ни на кого не реагирует, ну, почти, ничего не ест толком. Капельницы ему с чем-то делают…***
Когда они с Зойкой вошли в палату, Эл даже голову в сторону открывшейся двери не повернул — видно, не ждал, что к нему днём кто-нибудь придёт — родители-то на работе. Но когда увидел своих гостей, растерялся: попытался сесть — неудачно, свободной от капельницы рукой стал поправлять налипшие на лоб сальные волосы, со второй попытки, заикаясь, сказал «привет» и, не зная, что делать дальше, просто лежал и переводил взгляд с Макара на Зою и обратно. Причём, на Зою, как показалось тогда Гусеву, смотрел с надеждой, а на него — испуганно. «Зой, ненадолго, пожалуйста…» — попросил её тогда Макар, и Кукушкина, чмокнув Эла в щёку и сказав, что через пятнадцать минут вернётся, вышла. У Макара сердце защемило и все слова в горле застряли — настолько оказался он не готов к увиденному. Поэтому он молча обошёл кровать и присел на край с той стороны, где не было капельницы. Взял ладонь Громова в свои, шикнул на него, когда тот попытался её отнять, и не выпускал из рук до самого Зоиного возвращения — перебирал его пальцы, переплетал их со своими, гладил тыльную сторону ладони и нежную кожу запястья там, где синими дорожками выступали вены, мягко обводил большими пальцами линии на его руке и, не отрываясь, смотрел в глаза. «Я скучал, — почти шёпотом сказал Макар. — Испугался, когда Зоя сказала, что ты в больнице…» Эл хотел было что-то сказать в ответ, но вместо этого только плотнее сжал губы — дрожащий подбородок и влажные глаза и так выдавали его без слов. «Ты теперь с ним?» — еле слышно произнёс наконец Громов. Макар кивнул и сильнее сжал его руку. «Простишь меня?» — спросил Эл чуть громче. Макар собирался сказать: «Уже», но оказалось, с языка готова была сорваться совсем другая фраза. А вот её говорить не стоило, хотя именно эти незатейливые три слова наиболее точно выражали его чувства. Он оглянулся — в палате никого, кроме них не было — другие больные ушли в холл смотреть телевизор. Макар поднёс руку Элека к своему лицу и поцеловал согнутые пальцы. Потом наклонился сам и осторожно прижался своими губами к его, обветренным и потрескавшимся, провёл рукой по горячему лбу, отвёл с него отросшие светлые пряди, губами снял с прикрытых век маленькие соленые капли, ещё раз, уже смелее, поцеловал Элека в губы и сказал: «Выздоравливай скорее». Эл только зажмурился и судорожно всхлипнул, когда Макар отстранился. Скрипнула дверь в палату, по полу зацокали быстрые каблучки и почти сразу над ухом Гусева раздалось угрожающее шипение: «Что ты ему наговорил, Гусев?! На пять минут нельзя оставить!..» То что Эл, мягко говоря, в расстроенных чувствах, Зоя заметила сразу и вполне естественно поспешила отогнать от своего парня источник возможных неприятностей. Нарываться на выяснение отношений Макар не стал и счёл разумным побыстрее уйти. В дверях оглянулся — Зойка помогла Громову сесть на постели и теперь разбирала свои многочисленные сумки, которые вместе с ней тащил сюда Макар. Эл смотрел на него и робко улыбался.***
— В общем, жалко его… — подытожил Макар. — Постой, Гусь, ты так говоришь, будто сам его видел, а не с Зойкиных слов, — насторожился Серёжа. — Ну да, я зашёл к нему… — стараясь не смотреть Сыроежкину в глаза, подтвердил Макар. — Что?! Ты был у Эла? В больнице? — Сыроежкин вскочил со своего места и встал прямо перед сидящим на диване Макаром. — Я, значит, его тут чуть ли не под дверью караулю, жду когда он со своих дополнительных вернётся, а он вместо этого к бывшему хахалю попёрся?! — Не ори ты так, мать услышит, — пресёк Серёжину вспышку праведного гнева Макар, дёрнул его за руку и усадил рядом с собой. — Не кипишуй, СыроеХа. Я с Кукушкиной вместе после Таратара заехал. Сумки ей довезти помог. Она знаешь сколько всего ему навезла? — Ты просто его забыть не можешь! — с раздражением выплюнул Серёжа и отвернулся от Макара, демонстративно скрестив на груди руки. — Видел я ваши фоточки. Извращенцы, оба! — Серёж, — обнял его Гусев. — Уйди, Гусь противный! — отпихнулся от него Сыроежкин, но с дивана не встал. — Серёж, — повторил свою попытку Макар. — Не ревнуй. Эл — с Зоей, я — с тобой. Ну чего ты, ну? — Ничего!.. — с вызовом посмотрел на него Сыроежкин. — Он ведь лучше трахается, чем я? Ну? Говори давай! А впрочем, не надо, — махнул он рукой и опустил голову. — Эл всё делает лучше, чем я… Что я не знаю, что ли?.. Наверное, стоило сказать, что в постели ему больше нравилось с Серёжей, чем с Элеком, но Макар сознательно не стал врать. Не Серёже — прежде всего себе. Ему было одинаково хорошо с ними обоими, и любил он тоже их двоих. Только вот если без Эла ему было порой просто грустно и тоскливо, то без Серёжи он с некоторых пор вообще не представлял себе жизни. По крайней мере нормальной человеческой. Сыроежкин стал центром его вселенной, и всё существование Гусева крутилось теперь вокруг Серёжи, как планеты крутятся вокруг солнца. Иногда, правда, на ум приходило другое сравнение, тоже «космическое» — сверхмассивная чёрная дыра. Вот что такое на самом деле его Серёжа. Не яркая звезда, прекрасная в самой своей основе, дарящая тепло и свет, а чёрное нечто, приблизившись к которому навсегда становишься его частью. Единственное, чего пока не понял Макар, пересёк ли он горизонт событий или ещё нет? А может, он уже давно там, за радиусом Шварцшильда, и вся его реальная и мнимая независимость безвозвратно утеряна? Макар ничего не сказал Серёже — поцеловал его, повалил на диван, не обращая внимание на недовольное мычание и слабые попытки к сопротивлению, подмял под себя, и тискал, пока тот не начал сладко постанывать ему в рот, а в дверь не постучала мать и не позвала ужинать. Первая ссора с любимым вроде бы закончилась благополучно. Они ещё несколько раз навещали Эла в больнице, теперь уже вместе, только Макар никак не мог понять — рад ему Громов или нет? Эл каждый раз нервничал и уже через полчаса под каким-нибудь предлогом просил друзей уйти. С братом говорил нехотя, с Макаром и вовсе старался не общаться, лишь бросал на него периодически красноречивые взгляды. Макар думал, что их совместные визиты Элек воспринимает, как изощренную издёвку, и хотел бы ходить к нему один, но не ссориться же опять из-за этого с Серёжей? Вздыхал и каждый раз послушно шёл в больницу в компании Сыроежкина — отказать себе в удовольствии хотя бы так увидеться с Громовым он не мог. И всякий раз на следующий день после таких посещений в школе на них с Серёжей налетала негодующая Кукушкина и начинала отчитывать: мол, вы два эгоистичных идиота, разве не видите, что Элу хуже, когда вы приходите — ведь знаете, что человек не совсем здоров душевно? Он потом полдня сам не свой — не ест, не пьёт, ни с кем не разговаривает. Серёга на это заявлял ей, что он к своему брату будет ходить, когда и столько раз, сколько вздумается, и всякие там ему не указ. А если Колбасе что-то не нравится, пусть идёт в жопу. Зойка злилась ещё больше, слала в ответ Сыроежкина на хуй и с гордым видом удалялась на своё место. На этом конфликт исчерпывался. Макар в этих перепалках принципиально не участвовал — его мучила совесть. В последний раз, собрав волю в кулак, Гусев отказался идти к Элеку в больницу. Серёжа на радостях от такого решения друга даже не поинтересовался, чем оно вызвано, и пошёл к брату один. Было это в пятницу, а в понедельник утром Зоя, ни слова не говоря, подошла к Макару и дала ему со всего размаху в челюсть. Прямо на глазах у всего класса. И Таратара, у которого должен был начаться урок. Вообще, они с Кукушкиной не впервые за школьную жизнь выясняли отношения в рукопашную, и Макара даже посетило некое чувство дежавю, но на этот раз Зоя ничего себе не вывихнула, а вот он всерьёз испугался за свой зуб. Не иначе как громовское влияние сказалось — тот драться умел и, видимо, обучил этому делу подругу. — Блять, сука бешеная! — Сыроежкин, не обращая внимания на крики Таратара с требованием немедленно прекратить безобразие, бросился с кулаками на Зойку — Гусев еле успел его остановить, даже про собственную побитую морду лица забыл. — Зоя, сядь на место! — приказал Таратар. — Сыроежкин, ты что себе позволяешь? Сейчас оба к директору отправитесь! — Зоя, что с ним? — еле шевеля распухшим губами спросил Макар. На Кукушкину он даже не разозлился — ему просто было страшно. За Эла. — Это всё ты виноват, оказывается! — как готовая к атаке змея, шипела разъярённая Кукушкина, напрочь проигнорировав слова учителя. — Из-за тебя он такой был! Даже не из-за братца своего полудурошного. Его в психиатричку перевели вчера. Потому что ты не пришёл, урод!.. Дальше договорить ей не удалось — Семён Николаевич устал терпеть такое непотребство и за руку вывел Зою из класса. И сам скрылся с ней в коридоре. — Вот пускай с директрисой теперь объясняется, дура! — сказал всё ещё взвинченный Сыроежкин и с грохотом отодвинул стул за своей партой. — Не потащит он её к директрисе, Таратара что ли не знаешь… — мрачно сказал Макар и уронил голову на руки. — Да что там у вас происходит? — ткнул его в бок сидящий рядом Вовка. — Чё Колбаса на тебя окрысилась? — Элу плохо, она психует, — сухо ответил Макар. Сидеть как ни в чем не бывало на месте не было сил — его трясло от одной мысли, что он опять всё испортил, из-за него страдает человек с и без того поломанной психикой. Ведь старался же, чтобы не вышло, как с Митей, и вот опять… — Серёг, сиди, я сейчас, — Макар похлопал Сыроежкина по плечу и вышел из класса. Надо было хоть как-то объясниться с Таратаром и Кукушкиной. Самое смешное, что в отличие от Зои, Семён Николаичу он мог рассказать всю правду.***
Зоя вошла в класс через пять минут с каменной физиономией, и Серёжа не удержался, крикнул: — Ну что, вставили тебе пистонов, чокнутая?! Зоя презрительно скривилась, показала ему средний палец и молча села на место. — Дура! — фыркнул себе под нос Сыроежкин и выжидательно уставился на дверь: Макар с математиком так и не вернулись. — Ты извини, конечно, Сыроега, но Колбаса реально чокнутая, как твой брат. Они вообще друг другу подходят, — криво усмехнулся Витёк. — Но-но, не трогай Эла! — сразу же возмутился Серёжа. — Только я могу про него так говорить. — А что, нет что ли? Оба чуть что — кулаки распускают, — хмыкнул Смирнов, инстинктивно приложив руку к лицу. — Что, всё забыть не можешь, как тебе Эл по роже съездил, когда ты к Гусю яйца подкатывал?! — ляпнул всё ещё будучи на взводе Сыроежкин, вспомнив рассказанную когда-то братом историю. — Что?! Я? К нему? — взвился задетый за живое Витёк. — Нахуй мне этот пидор сдался? — Кто пидор? — угрожающе прорычал Серёжа и всем корпусом развернулся к соседу. — Гусь твой пидор, вот кто! — выкрикнул Смирнов. — И ты такой же, раз всё время с ним трёшься! Дальше слушать Серёжа не стал, схватил соседа за грудки, выволок из-за парты и с размаху его ударил. Только вот Витёк терпеть побои ещё и от громовского брата не собирался — сумел кое-как уклониться от Серёжиного кулака, так что удар пришёлся по касательной, и со всей дури вмазал ботинком ему по колену. Серёжа, корчась от боли, повалился на пол, а Витёк, впервые в жизни почувствовав своё превосходство в бою, уселся ему на грудь и стал один за другим отвешивать своей жертве пусть и не совсем умелые, но оттого не менее болезненные удары. Но вскоре Серёжа смог выбраться из-под нападавшего и уже сам сумел подмять его под себя. Отвёл для удара кулак, ещё секунда, и Смирнову бы явно понадобилась помощь врача, но тут Сыроежкина отбросило в сторону — чудом о край парты не стукнулся. На какое-то мгновение Серёже показалось, что он оглох на правое ухо, всерьёз задуматься об этом мешала только острая боль в рёбрах — его били ногами. Кто его избивал, Серёжа не видел — он только и смог, что закрыть руками лицо и свернуться на полу калачиком, защищая живот. — А! Сука! — Сдохни, блядь! Кричали, кажется, Корольков и Смирнов, но кого бы они не имели ввиду, этой «суке» и «бляди», которой желали сдохнуть его противники, Серёжа был искренне благодарен — его наконец перестали бить. С трудом вытерев от крови лицо, Серёжа, пошатываясь, встал на ноги, держась за парты приблизился к месту новой потасовки и, что называется, охренел. В том же проходе, где только что били его, но ближе к доске, одноклассники оттаскивали друг от друга сцепившихся девчонок — распластанная на полу Зойка, с расцарапанным в кровь лицом, из последних сил отбивалась от насевшей на неё Майки. Та, попортив, насколько ей это удалось, Кукушкиной табло, теперь, очевидно, вознамерилась противницу придушить и со всей силы сжимала её горло обеими руками. Отчего вдруг достаточно спокойная и миролюбивая Майя пришла в ярость, Серёжа сначала не сообразил, а когда увидел — у него буквально волосы на голове зашевелились: скрючившись, на полу лежал Вовка и обеими руками прикрывал левое ухо — из-под его ладони сочилась кровь. Рядом на стуле сидел бледный Витёк и держался за шею, то место, где она переходит в плечо. Над ним склонились пара ребят и уговаривали ничего не трогать и потерпеть до прихода врача — между Витиных пальцев, прямо из тела торчала шариковая ручка. Тем временем Серёжина спасительница вдруг прекратила сопротивление и уронила руки. Светлова, которую так и не удалось с неё стащить, и которая тоже уже была вымотана борьбой, чуть было не упала на Кукушкину совсем, но та неожиданно резко боднула головой вперёд и Майка, взвизгнув, ухватилась за нос. Серёжа посмотрел на свою бывшую девушку с уважением — не такая уж она и капризная фифа оказывается: вон как за честь своих «павших в бою» кавалеров сражается! А за самого Серёжу вступилась (подумать только!) Колбаса, которая с некоторых пор на дух его не переносит и не далее как десять минут назад публично показывала ему фак. «Мир сошёл с ума…» — пронеслось в голове у Серёжи. Но последнее, о чём он успел подумать перед тем, как перед глазами всё начало плыть, было: «Где же Гусь?»***
— Семён Николаевич! — возвела руки к потолку директриса. — Поверить не могу! Ну как же так? Вы же взрослый, опытный человек, заслуженный педагог с большим стажем… Боевой офицер в конце концов! Взводом командовали… А тут девятиклассники у вас на уроке такое творят!.. — забыв про профессиональную этику и основы педагогики разом, прямо на глазах у учеников принялась она выговаривать их классному руководителю. — Трое в травмпункте, один в больнице! — Майя Григорьевна, — вздохнул Таратар. — Ну причём здесь моё боевое прошлое? Или вы хотите, чтоб я с ними, — он кивнул на Зою, — по законам военного времени? — Нет, ну что вы, — смутилась директриса. — Ну они же… Их же ни на минуту нельзя одних оставлять… — Это я его отвлёк, задержал!.. Не Хоните на тётю Соню! — в сердцах выдал Макар, уронил голову на руки и тихо завыл: — Дайте мне уйти, мне к СыроеХе надо!.. — Гусев, что ты себе позволяешь! — хлопнула ладонью по столу возмущённая директриса. — Какая ещё тётя Соня?! — Макар, не забывай, где находишься! — шикнул на него Таратар и отвесил лёгкий подзатыльник. — Он переживает очень, Майя Григорьевна, его друга на скорой увезли, — пояснил он вытаращившей на них глаза директрисе. — Так, теперь давайте все успокоимся, — сделала глубокий вдох директор и покачала в воздухе руками, изобразив примирительный жест. — И заново разберём все обстоятельства произошедшего. — Не моХу я успокоиться, — опять заныл Макар и с силой дёрнул собственные волосы. — СерёХа… Нах я вообще сюда с вами пошёл! — Гусев! — стараясь не терять самообладания, прикрикнула на Макара Майя Григорьевна. — Макар, с Серёжей всё будет хорошо, — положил ему руку на плечо Таратар. — Ты же сам видел, он уже пришёл в себя, даже на вопросы врачей отвечал. Лёгкое сотрясение совершенно не опасно, поверь моему опыту… Гусев на это только головой мотнул и издал некий звук, больше похожий на стон раненого животного. Он повёлся на уговоры Таратара и пошёл с ним к директрисе — поддержать Зою и выступить в её защиту. Но как же хотелось к Серёге! — Зоя, — строгим тоном начала Майя Григорьевна, вспомнив про единственную уцелевшую участницу и, если называть вещи своими именами, победительницу в конфликте. Кукушкина сидела в кабинете директора нога на ногу, скрестив на груди руки, и демонстративно смотрела в окно — сама оскорблённая добродетель во плоти. — Ты понимаешь, что у меня может не получиться замять это дело? Семён Николаевич из-за тебя получит выговор в любом случае, но родители пострадавших ребят могут обратиться в милицию, и тебя поставят на учёт. Всё-таки порванное ухо, пробитое ручкой плечо… — Трапециевидная мышца, это неопасно — процедила Кукушкина и поджала губы. — Зоя! — прикрикнула на неё директриса. — И сломанный нос — это не шутки! — А сотряс и выбитое колено, значит, ерунда? — тут же взвился Гусев. — Да если б не Колбаса, эти сволочи убили б СыроеХу нахер! — Гусев, следи за языком! Иначе без родителей в школу не придёшь! — попыталась осадить его Майя Григорьевна. — А что мне делать было? — удивлённо захлопала глазами Кукушкина. — Никто ж не вступился! Все стояли и смотрели, как эти Сыроежкина на пол повалили и стали ногами избивать! — И поэтому ты, Зоя, чуть не откусила Королькову ухо, а в Смирнова всадила ручку? — с осуждением посмотрела на Кукушкину директриса. — Да… — картинно всхлипнула Зоя, утирая невидимые слёзы носовым платком, заморгала усиленно и искоса посмотрела на Макара. — Я драться не умею, и вообще, я — девушка, у меня силы слабые. Уж как смогла, вступилась за товарища. А потом эта ненормальная Светлова на меня набросилась, сначала чуть зрения не лишила, а потом душить принялась. А она спортсменка, между прочим, в отличие от слабой меня. Я, можно сказать, чудом цела осталась, и то — посмотрите, что она со мной сделала! Накажите её! — Зоя стала крутить во все стороны головой и тыкать пальчиком в красовавшиеся на её щеке пластыри и в синяки на шее. Макар сдавленно прыснул в кулак — спектакль, который сейчас разыгрывала Зойка был рассчитан на одного единственного зрителя — директора школы. Они-то с Таратаром, как вошли в класс, застали весьма красноречивую картину: стоящая перед доской Кукушкина, растрёпанная, в расстёгнутой блузке, с алыми полосами на лице, сжав кулаки в боевой стойке, тяжело дышит, оскаливается криво и взглядом готового в любой момент броситься зверя осматривает класс. Рядом на полу завывает, зажав руками разбитый нос, Светлова, около её ног корчится, держась за ухо Корольков, на стуле под присмотром товарищей стонет Смирнов с ручкой в плече… и где-то в середине класса медленно оседает на парту бледный Серёжа, тоже с разбитым лицом. Вот это было уже совсем не смешно, Макар тогда сам чуть кондратия не хватил. Бросился, перепрыгивая через других пострадавших к нему, еле поймать успел. — И Королькова со Смирновым тоже накажите, — поддержал одноклассницу Макар. — Они СыроеХе вред здоровью нанесли. Средней тяжести. — Не говори глупости, Макар, — возразил Таратар. — Ничего страшного с Серёжей не случилось. А наказать их будет сложно — по словам ребят Сыроежкин сам затеял драку и стал бить своего соседа по парте Витю Смирнова. А Вова Корольков пришёл на помощь другу. Я, конечно, вызову в школу их родителей, как и Серёжиных, и Зоиных… — И Светловой! Светловой тоже зовите! Чего я одна-то страдать должна?! — возмутилась Кукушкина. — Но всё, что я могу, — кивнул ей Таратар, — это постараться решить дело миром. Ситуация, прямо скажем, скользкая. — Но из-за чего всё-таки произошёл конфликт? — немного успокоившись, спросила Майя Григорьевна. — Серёжа Сыроежкин никогда не был агрессивным мальчиком. Недисциплинированный, где-то даже ленивый, это да. Но драться! Да ещё с друзьями! Ведь вы вчетвером дружили, — она посмотрела на Макара, — Корольков, Смирнов, Гусев, Сыроежкин… и тут такое. Даже девочек в драку втянули. Не понимаю. — Не из-за чего, а из-за кого! — язвительно заметила Кукушкина. — Вон, полюбуйтесь, сидит принцесса… Елена Троянская, блин, — презрительно хмыкнула в адрес Макара Зойка. «Догадывается, что ли?» — поморщился Макар, но вслух ничего не сказал. Всё-таки эта стерва сегодня спасла его Серёжу — за одно это ей можно всё простить. Да и Эл на ней помешан, так что ему Зойку гнобить — только Громову хуже делать. «Пусть болтает, что хочет — похуй», — решил в итоге для себя Макар и приготовился получить от Кукушкиной очередной ядовитый плевок в свой адрес. — Зоя, будь добра, поясни, что ты имеешь ввиду, — насела на неё директриса. — Майя Григорьевна, думаю, не стоит тащить сюда детские склоки, — вмешался Таратар. — Ну, глупые мальчишки, один одно сказал, другой — другое, и пошло-поехало… — Нет уж, я скажу, — взвизгнула Зойка. — Твой Серёженька драгоценный на Смирнова с кулаками полез, потому что тот тебя, Гусь, при всех пидором назвал! Это из-за тебя драка началась, из-за тебя мне лицо попортили, из-за тебя Эл сейчас в психушке лежит! Ты мне, Гусев, всю жизнь дорогу переходишь, всё портишь и вечно сухим из воды вылезти умудряешься! Зойка вскочила со стула и от злости топнула ногой. Макар даже отпрянул — от образа хрупкой слабой девочки, рафинированной отличницы и примерной комсомолки не осталось и следа — над ним с раздутым капюшоном возвышалась королевская кобра — ещё секунда, и он труп. — Зоя, угомонить, здесь не место выяснять отношения, — попытался вразумить её Таратар. Но куда там! — А Витя Смирнов, между прочим, сказал правду, да-да, — гневно сверкая глазами, припечатала Зойка. — Такой ты и есть, Гусев, во всех смыслах. И только попробуй теперь подойти к моему парню — убью. И, не обращая внимания на окрики и замечания директрисы и классного руководителя, выбежала из кабинета вон. Даже дверь за собой не закрыла. «Догадалась…» — с горечью отметил себе Макар и прикрыл глаза. На него вдруг навалилась дикая усталость, и ещё больше захотелось к Серёже.