***
Когда утром Макар вошёл в класс, Элек только ахнул — на Гусеве, что называется, лица не было. И в подтверждение самых нехороших громовских догадок на первом же уроке Макар схлопотал у литераторши пару, потому что просто не стал отвечать ей на вопрос. Следующим была химия, и Элек почти свернул себе шею, поминутно оглядываясь назад — Макар ничего не писал, сидел за своей партой и просто смотрел в раскрытую тетрадь. Ручку за всё время в руки так и не взял. Химичка его трогать не стала, а вот Элу влепила замечание в дневник: «Весь урок вместо доски смотрел на товарища!» Второе замечание Эл получил уже устно, но расстроился из-за него гораздо больше: «Хватит пялиться на Гуся! — прошипела в ему ухо недовольная Зоя. — Я скоро уже ревновать начну!» Эл аж вздрогнул. Потом, правда, Зоя сменила гнев на милость и даже сама предложила: «Ну, подойти уж к нему, спроси, что случилось. А то так косоглазие себе заработаешь». И как бы невзначай провела рукой по своему животу. Эл этот намёк отлично понял — заставлять любимую лишний раз волноваться он ни в коем случае не хотел, но и с собой ничего поделать не мог: только и думал о том, какая же беда вдруг с Гусём приключилась? — Макар, пожалуйста… — остановил его по дороге на алгебру Эл. — Скажи, что случилось? И приготовился услышать в ответ что-то вроде: «Эл, отвали, не до тебя сейчас» или «Всё в порядке, тебе показалось». Но Макар уходить от ответа не стал. — Меня Серёжа бросил, — глядя куда-то в сторону, глухо сказал Гусев. Кивнул пару раз сам себе и добавил: — Потому что я мудак. И пошёл дальше. У Элека дыхание от радости перехватило. В первую секунду. А во вторую картина перед ним предстала не в столь радужном свете — Макара было действительно жаль, выглядел он совсем убитым. Да и гарантий, что эта ссора надолго, и у Эла действительно появился реальный шанс вернуть Макара себе, — никаких. Как ни крути, а без подробностей в таком деликатном деле не обойтись. Собственно поэтому, доведя после уроков Зою до дому, Элек сразу же без предупреждения поспешил к родственникам: формально — проведать брата, раз его в школе не было, а на самом деле — разузнать у Серёжи подробности их с Гусевым ссоры. Ну, и на обратном пути заглянуть к Макару — что-то подсказывало Элу, что тот ему только обрадуется. И он не ошибся. — Эл? — Гусев несильно удивился, увидев его на пороге. — Ну… проходи что ли. Макар проводил Элека в свою комнату и плотно прикрыл за собой дверь. — Я у Серёжи сейчас был… — чуть помявшись, начал Элек. — ДоХадываюсь, — кивнул Гусев. — Не ради меня ж ты сюда приехал. Эл хотел возразить, но передумал — показывать Макару, что он хочет цинично воспользоваться его несчастьем, было стыдно. В общем-то, даже больше перед самим собой стыдно, чем перед ним. — Да, проведывал. Раз его даже в школе не было… — Эл закусил губу, силясь подобрать нужные слова, но ничего складного на ум не шло. — Я подумал, что надо хоть посмотреть, как он там. Вдруг ему тоже… плохо? — Плохо, да? — прошептал Макар и скривился так, будто у него зуб разболелся. — Ну… не очень хорошо, — Эл внимательно посмотрел на Макара. — Только не потому, что вы с ним… не поладили. — Эл, шо с ним? Ховори, не молчи! — Макар так перепугался, что даже за обе руки его схватил. — Макар, Серёжа потерял память, — разом выдохнул Элек и стал ждать реакции. Минут через пять, когда Гусев вызнал у него все подробности, три раза переспросил, а точно ли это неопасно, заставил пересказать со слов родителей, что сказал врач, и наконец немного успокоился, Эл сказал: — Макар, это твой шанс с ним помириться, — сказал и сам обалдел от того, что сделал. — Как это? Он же не помнит ничего!.. — не понял Гусев. — Ну, — тяжко вздохнул Элек, — тебе придётся заново с ним познакомиться. И может быть, если какие-то чувства у него к тебе сохранились, то… Ну, в общем, сам понимаешь. — А потом? Он же вспомнит, и всё… — справедливо усомнился в громовском плане Макар. — А потом — не знаю, — развёл руками Элек. — Либо вы помиритесь, либо — нет. Но, учитывая, что в таком случае приятные впечатления о тебе у него останутся последними, то может он и простит тебя. А что, кстати, ты ему сделал? — задал Эл мучивший его с утра вопрос. — Изменил. И Серёжа это увидел, — сказал Макар и отвернулся. — Идиот! — воскликнул Эл. Даже с места вскочил от возмущения. Что угодно он ожидал услышать от Макара, кроме такой глупости. — Совсем себя не контролируешь? На плешку опять попёрся? — Нет, — замотал головой Макар. — С Денисом. Он приехал ночью, я его случайно увидел, ну и… мы в машине, короче. А потом Серёжа подошёл, тоже случайно… Но, да, ты прав — я идиот, просто… Мне тяжело было с Серёжей… ай! Чего я оправдываюсь? — махнул рукой Гусев. — Идиот и есть идиот. И мудак. Сам всё разрушил. Теперь вот не знаю, как жить буду. И буду ли… — Ты что вообще говоришь? — в ужасе уставился на него Эл. Подошёл, заглянул в глаза, убедиться, что не ослышался, и друг на самом деле так думает, а потом просто его обнял. — Даже думать не смей о таких вещах, — тихо сказал Элек и крепче сжал Макара в объятиях. Макар на его порыв никак не отреагировал. — Серёжа простит тебя, обязательно!.. Я бы простил. По пути домой Элек только и думал о том, какую глупость он только что совершил. Сам, своими же руками, подтолкнул Макара к Серёже! Когда он уходил, Гусев как раз собирался к Сыроежкиным, и, чем чёрт ни шутит, теперь всё может обернуться самым невыгодным для Элека образом: брат в итоге своего друга простит. Заново в него влюбится, а когда память вернётся, уже не сможет игнорировать свои чувства. Эл упустил свой единственный шанс на счастье или, если выражаться высокопарно, отдал его Макару. Благородно? Безусловно. Но благородство мало поможет, когда опять начнёт крутить внутренности и сводить руки от желания прижаться к любимому человеку, когда будут неметь от нереализованной страсти губы и захочется выть от тоски. Впрочем, не в благородстве дело. Элу просто сначала стало дико жаль Макара, так, что он почти на физическом уровне чувствовал его боль, а потом он испугался. До одури. Что если Гусев и правда не сможет жить без своего Серёжи? Ведь бывает же такое. Вон, Митя этот не смог… А если Макар так? Как тогда Эл будет?.. Он совершенно точно не сможет пойти за ним, оставить папу и Зою… Будет, словно полумёртвый майский жук, у которого птица выклевала всё брюшко и бросила пустую оболочку, карабкаться по жизни на одних рефлексах. Эл встречал таких доходяг на даче и каждый раз, цепенея от ужаса и отвращения, не мог оторвать от жуткого зрелища взгляд — несчастное насекомое, у которого уцелела только голова с переднегрудью и лапками, упорно, не замечая преград, бредёт куда-то вперёд без цели и смысла, волоча за собой по земле парализованную заднюю пару ног и полую нижнюю часть брюшка, пустой хитиновой скорлупкой зияющую из-под выломанных надкрыльев. Вот какая участь ждёт Эла, если погибнет Макар. Зоя так крепко привязала его к себе, к жизни, что пусть одной своей пустой оболочкой, но Эл будет цепляться за неё, продолжать ползти из последних сил вперёд, не думая, не желая, не чувствуя, пока биологическая программа не отработает свой последний цикл. Внутри он уже будет мёртв. Зоя… Само её имя означает жизнь, и скоро благодаря ей появится ещё одна. Как Эл сможет заботиться о своей семье, если сам будет похож на живой труп? От всех этих мыслей у Громова разболелась голова, а единственное, что он точно понял — ему жизненно важно помирить Макара с Серёжей. Любой ценой.***
— Серёж, к тебе гость, — в комнату заглянула мать и, убедившись, что сын не уснул под свою музыку, сняла с Серёжи наушники. — Что, очередной брат? — зевнул Сыроежкин, потягиваясь. — Нет, — улыбнулась Надежда Дмитриевна. — Твой друг. Думаю, тебе полезно будет с ним поговорить. — Это хорошо, конечно, что у меня друзья есть, — сказал Серёжа, отодвигая подальше магнитофон, — но чёт мне не охота сейчас ни с кем общаться. Мне Эла хватило. — Он ненадолго, — успокоила его мать и сразу вышла. «Всё не терпится им, чтоб я вспомнил, — хмыкнул про себя Серёжа. — А я, может, уже не хочу! Я передумал, мне и так хорошо. И в школу ходить не надо!» — и, разозлившись на родителей и неизвестного визитёра разом, Серёжа плюхнулся обратно на диван, опять нацепил наушники и прикрыл глаза. Музыку, правда, включать не стал. — Привет, Серёжа… Серёжа вскочил, как подорванный, даже наушники слетели — голос незнакомца пробрал его буквально до мозга костей. — Извини, не хотел тебя пугать, — улыбнулся парень, и улыбка эта отчего-то показалась Серёже грустной. — Ты… кто?.. — переведя дыхание, просипел Сыроежкин и во все глаза принялся разглядывать своего нового гостя. На самом деле он его узнал, вот буквально в ту же секунду, как увидел — это был тот самый Макар Гусев, их сосед по лестнице, тоже ученик шестого, хотя теперь уже, конечно, десятого «Б». Пока болел, Серёжа часто видел его из окна, иногда даже специально заранее садился ждать, когда Макар будет возвращаться домой из школы. Вчера, например, тот шёл с каким-то мелким мальчишкой и потом долго болтал с ним перед подъездом, смеялся, в шутку лупил его мешком для обуви и, забавно кривляясь, уворачивался от ответных ударов. Серёжа смотрел на это всё и жутко завидовал мелкому пацану — ведь высокий рыжий здоровяк был его другом! И вот теперь оказывается, с этого самого «вчера» прошло целых четыре года!.. Зато Серёжино желание сбылось — они с Макаром Гусевым действительно подружились, и это его сегодня несколько раз упоминала мать, говоря про какого-то Макара!.. Даже сейчас она так и сказала: «Твой друг». — Я? — переспросил Макар. — Не помнишь меня, да? Я Макар Гусев. Ты меня обычно называешь Гусь. Серёжа невольно улыбнулся. Гуси вызывали у него самые приятные ассоциации, и «новый» друг моментально представился Сыроежкину этаким крупным серым гусаком с длинной гибкой шеей и ярко оранжевым клювом. Гуся хотелось взять на руки, дождаться, пока он расправит свои большие крылья и обнимет ими, как человек руками. Странная фантазия, подумал было Серёжа, как вдруг Макар подошёл ближе, сделал ещё шаг навстречу, и ещё и… обнял Серёжу! У Сережи поплыло перед глазами. Но вместо того, чтоб пойти и лечь, ведь это наверняка сотрясение ещё даёт о себе знать, он только крепче прижался к своему другу и зарылся носом в его волосы. В это было трудно поверить, но оказалось, что Макар на полголовы ниже его ростом. А ведь он запомнил Гусева высоким и сильным, и ещё вечно растрёпанным, с отросшими светло-рыжими волосами. Теперь у Макара была аккуратная стрижка и средний рост, но на счёт силы Серёжа не ошибся — только заметив, что ему нехорошо, друг легко подхватил его на руки, отнёс на диван и осторожно опустил на подушки. — Лежи, СерёХа, тебе же доХтор прописал… А ты прыХаешь, — ласково сказал Макар и провёл рукой Серёже по волосам. — Вообще-то, я тебя помню, — решил прояснить ситуацию Серёжа. — И как зовут знаю. — Да шо ты?! — удивился Макар. — А потерю памяти придумал, шоб в школу не ходить? — Ну нет! Я не такой придурок! — возмутился Серёжа. — Просто я следил за тобой. Из окна. А мать мне сказала, как тебя зовут. — Следил? За мной? — Гусев расплылся в такой счастливой улыбке, что Серёжа даже захотел его ещё чем-нибудь порадовать. — Да! — заявил он важно. — Я же болею, на улицу нельзя, вот и придумал, чем со скуки заняться. Я соседей изучаю. Ну, кто когда входит-выходит и всё такое. А тебя я сразу запомнил, потому что ты — рыжий! Вот. Только у тебя волосы длиннее были, и сам ты был выше и, ну… — Младше? — подсказал Макар и рассмеялся. — Точно! — согласился Серёжа. — А ты такой взрослый, оказывается!.. Я даже стесняюсь немножко. Серёжа, который в общем-то застенчивым никогда не был, действительно испытывал рядом с Макаром какое-то странное чувство, которое даже не знал толком, как назвать. Смущение, не смущение, а некоторое внутреннее напряжение что ли. Пока они разговаривали, Серёжу несколько раз бросало в жар так, что щёки горели; всё время, не иначе как на нервной почве, хотелось не к месту улыбаться; а ещё, под пристальным взглядом Макара, он до странного чувствовал себя голым. И при этом никак не мог отделаться от мысли, что и сам разглядывает Гусева просто до неприличия внимательно. — Маленький мой Хрибочек Сыроежка, — почти любовно прошептал Макар и опять погладил Серёжу по волосам, но руку на этот раз не убрал, а нежно провёл большим пальцем по Серёжиной щеке. Серёжу от этого прикосновения снова бросило в жар, в ушах застучал пульс и в горле моментально пересохло. — А с кем ты вчера около нашего подъезда разговаривал? Что это за парень был, чёрненький такой? — спросил, откашлявшись, Серёжа. Тот факт, что у его друга могут быть ещё друзья, кроме него, почему-то совершенно не радовал. — Вчера? Парень? — переспросил Макар и почему-то нахмурился. Даже руку от Серёжиного лица убрал. — Ты уверен? — в голосе Гусева послышались тревожные нотки, вся безмятежная нежность словно растворилась, он вдруг стал мрачен, как человек, у которого случилась какая-то беда. Серёжа даже пожалел, что спросил его. — Ну… мелкий такой мальчишка, волосы чёрные у него, — пояснил он робко. — Вы смеялись с ним, мешками друг друга лупили… — Серёжа, — Макар опять улыбнулся. — Твоё «вчера» для меня четыре года назад было. Я не помню уже. Наверное, одноклассник какой-нибудь. — А с кем ты сейчас ещё дружишь? — на всякий случай уточнил Сыроежкин. — Сейчас? — Макар на секунду замолчал, а потом серьёзно сказал: — Сейчас я только с тобой… дружу. Я вообще… только с тобой. Давно уже. Когда Макар ушёл, а ушёл он вопреки заверениям матери совсем поздно, Серёжа ещё час, наверное, ходил по квартире с глупой улыбкой на физиономии, а когда лёг, долго не мог уснуть — всё прокручивал в голове их разговор, вспоминал, какие забавные истории рассказывал ему Макар о том времени, которое выпало у Сережи из памяти, как тепло смотрел на него и как крепко обнимал. Определённо, ему очень повезло с другом: умный, сильный, весёлый и очень красивый, да ещё заботится о нём, переживает — Серёжа раньше и мечтать о таком не мог! Он закрыл глаза: перед ним до сих пор стояло лицо Макара — улыбающееся, серьёзное, счастливое, мрачное, настороженное, игривое, чуть испуганное, сердитое, удивлённое, лучащееся нежностью… Сотни эмоций мелькнули на нём за те несколько часов, что они провели вместе, и Серёжа мог бы с уверенностью сказать: ему никогда не надоест смотреть на своего друга! В Макаре, или в «Гусике», как он решил про себя его называть, Серёже нравилось абсолютно всё. Голос, мимика, жесты, походка, манера общения, запах, цвет волос, выражение глаз, усыпанная веснушками кожа, его шутки, проскакивающий местами южнорусский говорок, даже одежда — одним словом, всё, что только можно узнать о человеке в первую встречу. Совершенно очарованный новым знакомством, Серёжа поначалу не придал значения тому факту, что оценивает парня с точки зрения его внешней красоты. А потом и вовсе всё списал на его харизму — в харизматичном человеке, как известно, привлекательно всё, даже его изъяны. Ведь и Макар, положа руку на сердце, красавцем в классическом смысле не был, Серёжа это прекрасно понимал. Но для него он оказался самым прекрасным человеком на свете, и всё, что хотел Серёжа сейчас, лёжа в своей кровати, это увидеть его снова. И Серёжа увидел. Во сне. В таком, от которого проснулся посреди ночи в слезах и холодном поту. Во сне Серёжа избивал своего друга. Методично, удар за ударом наносил он своей несопротивляющейся жертве, обзывая попутно грязными словами, бил руками и ногами, поднимал с земли и снова швырял в грязь, желал сдохнуть, таскал за волосы, бил головой об асфальт и всё никак не мог выпустить невесть откуда взявшуюся животную ярость. Перестал, только когда лицо Макара стало похоже на кровавое месиво. Вот тогда Серёжа испугался. Бросился к нему, стал обнимать, плакать, просить прощения, но было поздно — Макар больше не шевелился и не дышал. Серёжа заорал в ужасе, но крика своего не услышал — он онемел. Дикое, сумасшедшее отчаяние охватило его, он стал судорожно оглядываться вокруг в поисках предмета, которым мог бы убить себя, но увидел лишь потолок своей комнаты. На следующий день, весь на нервах после плохой ночи, Серёжа не стал ждать, пока Макар к нему заглянет. Прикинул, когда заканчиваются уроки, выждал час и пошёл к другу сам. — Я это… подумал, что ты, может, дома и… — попытался как-то объяснить своё внезапное появление на пороге гусевской квартиры Сыроежкин. — Проходи, Серёжа! — почему-то шёпотом пригласил его Макар, обнял за плечи и сразу же втянул внутрь. — Гусик, а я уже был у тебя? — тоже на всякий случай шёпотом спросил Серёжа и оглянулся по сторонам — обстановка была ему незнакома. — И почему ты шепчешь? — Ты у меня часто бываешь, — похлопал его по плечу Макар. — А шёпотом, потому что бабка спит — она, когда болеет, с нами живёт. Шоб приХляд был. — Пойдём на кухню, я тебя обедом накормлю. — Да я завтракал поздно, — попытался отказаться Серёжа, которому есть совсем не хотелось. — Всё равно пойдём, ты всегда Холодный — шо я не знаю, шо ли? — подмигнул ему Гусев и повёл за собой. Серёжа смотрел, как возится у плиты Макар, слушал вполуха его болтовню, даже предложенные бутерброды с колбасой ел, но сосредоточиться ни на чём не мог — в голове крутилась одна единственная мысль: почему во сне он так ненавидел своего друга и почему в таком случае не захотел жить без него? — Макар… — сказал Серёжа невпопад, прервав Гусева как раз на середине рассказа про Таратара, который пол-урока препирался с Громовым из-за того, что тому не нравится, что Кукушкину слишком часто вызывают к доске. — А мы с тобой когда-нибудь ссорились? — Чего это ты, СерёХа? — чуть не подавился супом Гусь. — Вспомнил чего? — Нет, — неуверенно возразил Серёжа. — Просто… — Ну… бывало, конечно, не без этого, — сказал Макар и зачем-то пошёл опять ставить на огонь только что вскипевший чайник. — Все люди ссорятся. Иногда. — Ты знаешь, Макар, я подумал тут, — Серёжа откашлялся и постарался хотя бы при помощи слов избавиться от гнетущего чувства тревоги, не покидавшего с того момента, как он открыл глаза ночью. — Если я тебе чего говорил обидное, когда мы ругались, или даже драться лез… То ты прости меня, ладно? И не верь! Я… — у Сережи от волнения перехватило горло. — Я не мог так думать… Плохо о тебе, я… Прости меня, в общем, — выдохнул наконец Серёжа, но легче ему не стало. — Серёжа… — Макар, до того глядевший на него во все глаза, подсел совсем близко, обнял, прижал к себе, потом обхватил обеими руками Серёжино лицо и еле слышно произнёс: — Лишь бы ты меня простил… За что ему надо прощать своего друга, о котором он теперь почти ничего не знает, Серёжа не понял. Но выяснять специально не стал, и не только потому, что близость чужого горячего тела спутывала ему все мысли — интуитивно он чувствовал: вот та грань, переступив которую, он рискует оказаться там, в кошмаре из своего сегодняшнего сна. И это может быть по-настоящему опасно.***
— Эл, я не хочу, чтоб он вспоминал, честно, — вздохнул Макар и виновато посмотрел на Эла. — Ты понимаешь, что это очень эгоистично? — хмыкнул, впрочем, без всякого осуждения, Элек. Он и сам в аналогичной ситуации хотел бы того же самого. Но, Макар, увы, память не терял, а как этому поспособствовать, Элек просто не знал. — Да. И я этого не скрываю, — с некоторой обречённостью согласился Гусев. — От тебя, по крайней мере, могу не скрывать. — Серёжа сейчас, как двенадцатилетний ребёнок, и тебя это устраивает? Эл присел на скамейку и за рукав потянул к себе Макара. Погода была на удивление хорошая — сухо и солнечно, хотя и прохладно. Зоя с утра вместо уроков собиралась к врачу, и Эл, пользуясь случаем, позвал Макара пройтись после школы по парку. Макар идею с радостью поддержал и даже сам начал разговор. — Более чем! Серёжа такой спокойный сейчас — не истерит, сцен не закатывает, нервы не мотает. Смотрит на меня открывши рот… — сказал Макар, с улыбкой выпустив изо рта облачко пара, и сел рядом. — А на то, что он школьную программу на уровне шестого класса только знает — мне плевать. Выучится ещё. — Это он такой милый, потому что не в курсе, какие между вами отношения, — Элек решил таки спустить с небес на землю размечтавшегося Гуся. — Он же тебя лучшим другом считает. Звонил мне тут и полчаса рассказывал: «Макар то, Макар сё, Макар сказал, Макар сделал, как мне повезло, что Макар мой друг». Так что не обольщайся — это эйфория двенадцатилетнего пацана от дружбы со взрослым товарищем, — с трудом скрывая раздражение, подытожил Элек. — А вчера он тебе тоже звонил? — с хитрой улыбкой спросил Гусев. — Н-нет… вчера не звонил. А что? — загадочность друга Элу не понравилась. — А то! Мы с ним целовались, вот! И Макар, светясь совершеннейшим счастьем, поведал Элу трогательную историю о том, как Серёжа пришёл вчера к нему сам, стал вдруг извиняться не пойми за что и говорить, что никогда бы даже подумать о нём плохо не посмел, и так смотрел на него… В общем, Гусь не удержался — поцеловал Серёжу в губы. — И он тебе ответил… — ни на секунду не усомнившись в своих словах, сказал Элек. — Да!.. Он такой нежный был, такой сладкий, так ко мне тянулся!.. Если бы ты знал!.. — не смог скрыть переполняющих его эмоций Макар. Элу сделалось не по себе. Да, он ревновал, безусловно, и слышать, как Макар распинается о своём возлюбленном было тяжело, но не только ревность заставляла болезненно сжиматься все его внутренности — Элу стало страшно. Если после всего этого Серёжа всё-таки решить порвать с Макаром, что тогда с ним станет? — Макар, ты понимаешь, что когда он вспомнит… — с трудом произнёс Элек. — Он может… — Да! Знаю! — резко оборвал его Гусев. Вся его радость мгновенно схлынула, и Эл понял, что счастье это напускное — не более чем тонкая плёнка, под которой Гусь старательно прячет собственный страх, тревогу и зарождающееся отчаяние. — Хромов! Ты же сам мне Ховорил — это шанс всё исправить! Что? Разве нет? Вот я и стараюсь, как моХу… — Гусев замолчал и совсем нахмурился. — А что мне ещё остаётся, Эл? — добавил он совсем тихо. — Значит, вы там целовались на кухне, и Серёжа даже не попытался тебя трахнуть? — чуть поддел Гуся Элек, чтобы увести разговор с больной темы. — Да какое там… — немного оживился Макар. — Это у него, считай, первый поцелуй был. Он испуХался даже — как так, с парнем целоваться?! Но потом быстро во вкус вошёл — я ж его успокоил: сказал, что мы уже раньше целовались и что… — тут Макар запнулся и дрогнувшим голосом сказал: — Что я люблю его… очень. Эл приобнял Макара за плечи. Что ещё он мог сделать? Сказать, что если с Серёжей у них всё-таки не срастётся, чтобы Макар не делал глупостей и сразу шёл к нему? Он всегда его будет ждать и примет любым. Элек в этом никогда не сомневался: его любви хватит на всех: и на Макара, и на Зою — никто не почувствует себя обделённым. — Всё у вас будет хорошо, не переживай. Макар прикрыл глаза и невольно дёрнулся, словно хотел положить голову на плечо Элу. Потом немного отстранился и смущённо сказал: — Прикинь, нас моя бабка вчера чуть не застукала! Я пересрался весь — до утра психовал: расскажет родителям, не расскажет? — Да ты что!.. — автоматически сказал Элек. Он так залюбовался ярким румянцем, залившим почти всё лицо друга, вспомнил как хорошо было прижиматься губами к его горячим щекам, когда занимался с ним любовью, что не сразу понял, о чем тот говорит. — За чем она вас застукала? — Ну, когда мы целовались-то с Серёжей! Я ж его почти на диванчик-то этот кухонный повалил, и ничего вокруг, значит, не видел и не слышал, только как он стонал, тихо так… Прямо мне в рот. И тут понимаю, что пол скрипит, как будто ходит кто рядом! Я глаза поднял — нет никого, только дверь в ванную хлопнула. Ну, думаю, всё — пропал я: бабка проснулась, пошла в ванную, а кухню-то из коридора, как на ладони видно! И как я СерёХу целовал и тискал, она тоже видела… — И что же? — с замиранием сердца спросил Элек. Что будет с Макаром, если о его пристрастиях узнают родители, особенно отец, он даже боялся представить. — Да вроде ничего, — несмело улыбнулся Макар. — Как видишь, жив ещё. Бабка обычно сразу всё моим докладывает, а раз они мне взбучку не устроили, значит, не знают. Пронесло, короче! Элек потом долго вспоминал этот разговор — больше у них с Макаром так близко пообщаться не получалось: расстраивать Зою, которая Гуся недолюбливала, Эл не решался, а самому Макару было не до него — он с головой ушёл в свои новые отношения с Серёжей. В конце следующей недели, вернувшись вечером от Зои, Элек почему-то вспомнил о Макаре. Нет, так-то он его и не забывал, но вот уже несколько часов кряду, Макар всё не шёл у него из головы. Вроде бы всё с Гусевым должно было быть хорошо, но Эл так распсиховался на ровном месте, что буквально, как зверь в клетке, ходил из угла в угол по квартире, невпопад отвечая на вопросы родителей: что случилось и как Зоя? И в конце концов решил попусту себя не мучить — плюнул на поздний час и набрал номер Гусевых. А уже через пять минут, застёгивая на ходу куртку и бросив впопыхах: «Пап, я к Серёже!» он бежал по лестнице, надеясь успеть на последний автобус. К телефону подошла бабушка Макара и срывающимся от волнения голосом сообщила, что Макара дома нет — два часа назад, ни слова не сказав родным, он сорвался с места и ушёл. И ни разу с тех пор не позвонил. Родители Макара, на заднем фоне пытавшиеся успокоить Серафиму Марковну, её переживаний не разделяли и призывали не паниковать — раньше, мол, Макар часто ни с того, ни с сего под вечер из дома уходил. А бывало даже, что и возвращался только утром. Но Серафима Марковна их не слушала, требовала сейчас же идти писать заявление в милицию, и разумным доводам родственников, о том что никто восемнадцатилетнего парня спустя два часа после его ухода искать не будет, не внимала. — Но почему вы всё-таки решили, что с ним случилось что-то плохое? — спросил Элек, сам уже будучи полностью уверенным: с Макаром — беда. — Элек, — со слезой в голосе сказала Серафима Марковна, — твой брат, он так на него кричал! В кухне было слышно, как они на лестнице ругались! И слова такие нехорошие говорил, даже повторять не хочу… Макар после этого вернулся, схватил куртку и ушёл. Бедный мальчик, на нём лица не было!..» Слушать причитания макаровской бабки дальше Элек не стал, сказал: «Спасибо» и бросил трубку — медлить было нельзя. Отца не было, и Элека встретила тётка — растерянная и совсем не радостная. — Серёжа всё вспомнил, — сказала она и беспомощно развела руками. — Я понял, тёть Надь, — кивнул Элек. — И Серёжа пошёл вразнос? — Даже не представляю, что на него нашло, — закатила глаза тётка. — Вроде радоваться должен, что поправился, а он… словно с цепи сорвался! К Серёже как раз тогда Макар пришёл, так он его даже на порог не пустил — вытолкал взашей на лестницу, кричать начал, матом крыть! Ничего не понимаю… — Он у себя? — Эл остановился перед дверью Серёжиной комнаты и вопросительно взглянул на тётку. — Да. Закрылся с тех пор и только говорит, чтоб его оставили в покое. Может, хоть ты его в чувства приведёшь, Элек? Элу Серёжа открыл сразу. Открыл и молча уселся к себе на диван, даже «привет» сказать не соизволил. — Серёж… — начал Эл. Получил в ответ угрюмое молчание и взгляд исподлобья и продолжил: — Что ты наговорил Макару? После этого он исчез. Серёжа поднял одну бровь, криво усмехнулся, а потом резко поднялся и подошёл к Элу. — То есть на то, что я всё вспомнил и больше не выгляжу идиотом, на это любимому братику насрать, так? Его волнует только то, куда вдруг подевался его хахаль! — Не насрать, я рад, что ты поправился, — как можно спокойнее ответил Эл. — И Макар мне не хахаль, он — друг. Я беспокоюсь за друга, Серёжа. Впрочем, ты тоже мог бы поинтересоваться, что случилось с твоим любимым человеком. — Нет у меня никакого любимого человека! — едва не сорвавшись на крик, огрызнулся Серёжа. — А ты просто не знаешь, что это за тварь такая — Гусев! — Я знаю, что между вами произошло, и понял, что ты его не простил, — сказал Эл, уже начиная терять терпение: время шло, но ничего нового он до сих пор так и не узнал. — Мне надо знать, насколько серьёзно вы поругались. Он может не выдержать… — Ну конечно, эта блядина попалась на горячем и первым делом побежала жаловаться своему ёбарю! — воскликнул Серёжа. — Одному из. Из скольки, Эл? А? Ты не задумывался, сколько ещё мужиков ебут во все дыры шалаву, с которой ты трахаешься? А вдруг Зойку свою чем заразишь? — Прекрати молоть ерунду, Серёжа! — прикрикнул на брата Эл и даже встряхнул его за грудки. Потом всё-таки взял себя в руки и уже тише сказал: — Я не сплю с Макаром. А тебя я предупреждал: он — шлюха, ты его любить не сможешь! Предупреждал же, скажешь «нет»? Так вот, ты меня не послушал — ввязался в отношения, для которых у тебя кишка тонка. Так что это ты жалуешься, а теперь ещё и пытаешься переложить всю ответственность на одного Макара! Эл разозлился: разговор с Серёжей ни к чему не привёл, разве что стало ясно — поссорились они с Гусевым действительно сильно, время шло, а что делать дальше было совершенно непонятно. Наверное, нужно постараться найти Макара, пока он ещё не… Что это за «ещё не» Эл отказался даже мысленно произносить, поэтому просто повернулся и шагнул к двери. — А ты не охуел ли, братик?! — схватил его за рукав Серёжа и рывком развернул к себе. — Какая, блять, ответственность? Это не я в машине с другим мужиком чпокался! Если ты забыл. А эта тварь даже по заслугам не получила — знал бы ты, как я его уебать хотел!.. — Что ты ему сказал?.. — прошептал Элек. От накатывающей паники у него пересохло в горле и начала кружиться голова. — Сказал, что с блядями не общаюсь и что знать его больше не хочу. Пусть не подходит ко мне и не заговаривает. Иначе получит пизды. И ещё сказал, что ты был прав — я не умею любить шлюх! Вот всё, что я сказал, Эл, — он с силой сжал Элеку руку и, презрительно скривившись, добавил: — Не бойся, ничего с твоим Гусём не случится — небось опять на плешку потащился, чужими хуями стресс снимать. Он это любит. Эл ничего не сказал, вырвал у Сережи свою руку и выбежал из квартиры вон, даже с тётей не объяснился. Пришёл в себя только на улице — холодный воздух немного остудил голову и прояснил мысли. Всё же стоило ещё раз пообщаться с бабушкой Макара, вдруг всплывут новые подробности, а может, Макар и сам уже вернулся? На последнее Эл не рассчитывал, хотя и очень надеялся. У Гусевых стоял переполох — родители Макара отпаивали Серафиму Марковну валерианкой и корвалолом, уговаривали повременить с походом в милицию хотя бы до завтра и пытались донести до неё, что сведения о поступивших в больницы и морги появятся не раньше утра. Приходу Элека Степан Тимофеевич и Валентина Ивановна даже обрадовались — пользуясь случаем переключили внимание пожилой родственницы на гостя и устроили себе передышку в этом бедламе. Почему вдруг тёща и мама устроила из рядового и, в общем-то, безобидного случая целую трагедию, они даже предположить не могли. Сынок погуляет и вернётся, что с ним, здоровым лбом, произойти-то может? Элек гусевскую бабку внимательно выслушал, а предложение обзвонить всех одноклассников и поинтересоваться, не приходил ли к ним Макар, счёл даже разумным. — А где его записная книжка? — уцепился за идею Элек. — Возможно, я пойму кому надо звонить. Книжка нашлась быстро, и Эл в окружении Макаровой родни уселся листать её перед телефоном. Конечно, никаким одноклассникам звонить он не собирался — что в такой ситуации Макару у них делать? А вот к именам и фамилиям незнакомых мужчин присматривался очень внимательно. На удивление мужских имён было не так много, женских — куда больше: Ляля, Светик, Эллочка и даже тётя Соня — о том, кто в действительности скрывается за ними, можно было только догадываться. Но одно имя, или скорее кличка, особо привлекало к себе внимание — абонент значился просто: Скворец. Недолго думая, Элек набрал номер. — Денис Евгеньевич? Это Элек Громов, друг Макара. Помните меня? — Да… Что-то случилось? С Макаром? — Денис Евгеньевич, а это был именно он, сразу же насторожился. — Возможно, — с трудом подбирая правильные, с учётом присутствия рядом посторонних, слова, сказал Элек. — Он ушёл из дома, говорят, не в себе был. Макар не заходил к вам случайно? Или, может, звонил? — Чёрт, Эл, это связано с твоим братом? — теперь было слышно, что Денис тоже нервничает. — Поругались? Серёжа его бросил? — Да. — Ох… Я не знаю, но тогда всё может быть не очень хорошо, — с явным сожалением сказал Денис Евгеньевич. — Как бы он не вляпался во что нехорошее. Мог опять шляться пойти, — предположил он, и Эл вздрогнул: представлять Макара сосущего всяким стрёмным типам было больно, но всяко лучше, чем, например… мёртвым. — Думаете? — с толикой надежды спросил Элек. — Да, — с сомнением отозвался Денис. — Но лучше всё-таки проверить. Там ведь тоже… разное может случиться. Я на машине проедусь, посмотрю, с людьми пообщаюсь. У тебя нет его фотографии? Лучше бы цветной. — Есть! То есть будет! — с энтузиазмом согласился Эл. — Подъезжайте к его дому, я поеду с вами. Немного успокоив Гусевых и пообещав им поездить поискать Макара на машине вместе с общим другом, Элек опять кинулся к Серёже. — Всё не угомонишься, Эл, — вздохнул Серёжа, вновь увидев на пороге брата. — Оставайся у нас, поздно уже. Серёжа уже не выглядел ни злым, ни раздражённым. Ни капли сарказма в голосе, ни намёка на презрение в глазах. Теперь он казался грустным и очень усталым. Но Элу не было жаль брата — сочувствовать человеку, который причинил боль Макару, он просто не мог. — Мне нужна фотография. Я знаю, что она у тебя есть, — холодно сказал Элек. — Какая фотография? — не понял Серёжа. — Гуся, что ли? — Да. Дай мне её, пожалуйста. — Зачем, Эл? Совсем уже спятил? Ты ещё с собаками его поищи! Да шляться он пошёл, чего тут думать-то? Поблядует и вернётся, сам же знаешь! — фыркнул Серёжа. — И вообще, у родителей его попроси. Голос у Серёжи дрогнул, на губах мелькнула нервная улыбка, и Эл не без злорадства отметил: «Что, братик, занервничал? То-то же. А нечего было отталкивать того, кто тебя любит!» — Я не хочу их пугать, — сказал он вслух, — они не знают, что всё серьёзно. К тому же фотография нужна хорошая, цветная, такая чтоб любой мог опознать по ней Макара. Понимаешь? Принеси мне её или пропусти — я сам возьму. Я знаю, где она у тебя лежит. — Ты п-про какую ф-фотографию? — спросил Серёжа, отведя в сторону взгляд. — Про ту, которую ты в своё время с доски почёта украл и теперь в среднем ящике своего письменного стола хранишь, — невозмутимо пояснил Элек. — Давай, Серёжа, не тяни время, скоро Денис приедет. Серёжа, залившись краской, хотел было что-то возразить, но видно передумал, только молча открыл и закрыл рот, а потом и вовсе убежал в свою комнату. Вернулся через пару минут. — Держи, — Серёжа не глядя протянул карточку Элу. — Спасибо, — Эл спрятал её в карман куртки и поспешил вниз. — Ты мне только верни её… потом! — крикнул ему вслед Серёжа. — Зачем она тебе? — язвительно крикнул уже снизу Элек. Ответа, естественно, не последовало.