Зазеркалье: Владыка Бармаглота

*Ярость 4* *** *Черное Солнце* *** Время… Оно текло подобно потоку. Потоку, превратившемуся из слабо текущего и порой капающего ручейка в обширную и полноводную реку. В реку, чей смертоносный поток сметал, смывая все на своем пути… Георг наслаждался. Он наслаждался своим счастьем, своей безнаказанностью и тьмой, поселившейся в его сердце. Он наслаждался каждым мигом своего бытия, каждым мгновением его с Симонной жизни. О, он прекрасно осознал, что он взаправду любит… Любит ее… Любит свое Черное Солнце, свою серафиму теней, своего Бармаглота. Он бродил по континенту… Бродил, забирая смерть из могил и теней обитателей планеты… Бродил, поглощая саму квинтесенцию жизни, чтобы создать еще один морион. Морион для Симонны, чтобы они вдвоем смогли перешагнуть грань времени и пространства и вернутся в реальность, в мир, в котором он все же был более живым, чем сейчас… Но чудесный камень ускользал от него. Он прятался от его взора и таился в всполохах рассвета и искрах грозы, словно пресловутая синяя птицы удачи. Он дразнил его. Дразнил, являясь во снах слепящим адамантом в сверкающей короне весны, что воплощала в себе богиня, отчего-то идущая под руку с его все еще не существующим сыном… Он злился… Злился, ждал и… Не терял надежды, ведь, как известно - ничто не вечно под небом, даже оно само… Черные цветы расцветали там, где он проходил. Они расцветали, оплетая здания своими мрачными бутонами, так похожими на траурные розы. Он и Симонна поистине наслаждались своим медовым месяцем, растянувшимся на долгие годы, ведь время в Зазеркалье текло так, как хотелось скованным цепями счастья. Они наслаждались, понимая, что нашли свое призвание в жизни - гасить свет в человеческих душах и обращать все цвета. Мир, благодаря их стараниям, приобретал оттенки монохрома, осыпаясь серебряным пеплом. Жители Мидганда боялись их. Они прятались, избегая встреч с ними. Им было жутко, неудобно, некомфортно и неуютно находится рядом с Георгом. Ведь он буквально выдирал души из их тел, но самое жуткое, что пугало их в нем - были его глаза… Глаза, полные холодной расчетливости, покрытой нетающим инеем стали и пустоты, столь любезно дарованной ему властью тьмы, граничащей со смертью… Одного такого взгляда хватало, чтобы они распадались на атомы, разлетаясь клочьями черного дыма. А стоило Симонне, коснутся земли или дерева, как все умирало, осыпаясь невесомым пеплом, и исчезало, падая льдом, буквально пронизывающим всю действительность… Она шла рядом с ним… Шла, кутаясь в тени… Шла, погружаясь в его тень. Ведь она была его крыльями, его плащом, его глашатаем, его жизнью и его смертью… Он подолгу вглядывался в стальное, затянутое тучами, словно затканное серыми нитями, небо. Вглядывался в поисках ответов, но оно молчало. Молчало, бессердечно игнорируя его, но он все чаще и чаще ловил на себе взгляды, бросаемые призраком, что явился ему в первый день его пребывания в Зестирии... Он видел - Алиса смотрит на него… Смотрит в самую его суть… Смотрит и улыбается… Улыбается странной улыбкой… Улыбается ему так, словно знает о нем что-то такое, о чем не знает он сам, и это злило его… Злило, раздражая, как вечный и неотступный зуд, но, тем не менее, ему все чаще и чаще снился тот самый зеленоглазый мальчишка, почему-то сжимающий в своих, залитых светом руках, его черное, все еще бьющееся и не желающее сдаваться, даже самой смерти, сердце… Снился мальчишка, явившийся к нему в обличье новой жизни. Ему снился этот мальчишка, по чьему следу шла вечная весна… Шла, даруя миру вечное лето. И Георгу казалось, что он слышит сонм голосов, все время шепчущих одно и то же имя: « - Сорей…» А затем они начинали шептать второе, такое же, как и первое, обладающее странной, сокрытой силой: « - Миклео…» Из-за этого тихого, навязчивого шепота ему начала мерещиться Луна, омытая мертвенным, серебряно-жемчужным светом. Он видел, что от звуков этих имен алый цвет покидал ее… Кровь исчезала из Луны его Симонны, а Его Солнце становилось Солнцем Живых… В его видениях перед ним кружилась светловолосая девушка. Стройная красавица, одетая в звездное марево невесомых мотыльков, а вокруг нее тлели миражи неизбежных перемен, руша и создавая хрустальные замки из розовой мечты. Она кружилась. Кружилась, поворачивая к нему аметисты своих нечеловеческих глаз. И черное сердце светлело. Светлело, очищаясь и преисполняясь благостью и триумфом. Он буквально слышал смех на фоне безумного воя сотен тысяч волков. Он слышал и буквально видел, как в жуткой, смертельной схватке сходились черный и белый Драконы… Он видел златоокую богиню и ангела, держащего в ладонях грядущее. Он видел, как падали с небес сотканные из теней Драконы и Бармаглот исчезал. Исчезал, ломая свои величественные, грациозные крылья. Он видел это. Видел и лишь сильнее сжимал когти. Сжимал их, воя, как безумный зверь истинного Рагнарёка. Он выл, и мертвые восставали из своих могил, стремясь присоединиться к его несметному мертвецкому воинству, а затем… Затем Мидганд все же ответил… Герои встали у него на пути. Встали с целью остановить и уничтожить навечно, дабы даровать миру покой и благоденствие. Они стояли у него на пути - Пастырь и Серафим… Стояли, облаченные в свет и стихию. Они являлись один за другим… Они являлись раз в столетие. Являлись, а он убивал… Убивал их… Убивал, выпивая саму природу их душ… Он не знал, как долго это длилось: год, столетие, тысячу лет или всего лишь один миг? Время давно потеряло для него свой смысл, его теченье более не затрагивало его, огибая и оставляя вне своей власти - вечным и неизменным. Он жил тьмой, и тьма жила в нем, а затем… Затем все как-то внезапно закончилось. Закончилось самым мрачным для него образом. Он пал… Пал, будучи убит Пастырем… Пастырем, держащим в руках весь гнев света… Златоглазая дева, одетая в тени и облаченная в безумие грома и молний, обрушила на него всю мощь Абалла и Камланна. Она была ужасна… Ужасна в своей ярости, но при этом и прекрасна… Прекрасна в своей решительности и сквозившей, в каждом кванте ее бытия, страсти. Он понимал, что это - правильно… Правильно и неправильно одновременно, но спорить с судьбой было лишь себе дороже и… И он не отказался. Он принял бой… Он принял бой, что все же был неравным и неправым. Он принял его. Принял и проиграл… Проиграл, хоть она и была облачена лишь в свет. Он проиграл не ей. Он проиграл миру… Проиграл Миру, Его Воле и стремлению Жить... Он проиграл мечте миллиардов… Проиграл самой силе жизни… Проиграл, приняв поражение… Проиграл, будучи изгнанным из мира… Изгнанным, но не сломленным и… И живым, а Симонна… Его Симонна… Она осталась там… Осталась в Зазеркалье… Осталась ждать его… Она осталась ждать его вечно… Ее заточили в тенях, в тьме мира, но… Но она не сдалась, она сбежала, вырвалась на свободу… Вырвалась из своей тюрьмы, как вездесущий дух противоречий… Вырвалась, принявшись искать способ вырвать его из когтей реальности и вернуть обратно… Обратно в столь сладостный для нее мир Зазеркалья, ведь уйти к нему - в реальность, она все же не могла… Алиса держала слишком крепко. Держала, смеясь ей в лицо. Она буквально создала бурю. Бурю, что сверкая тьмой, разъедала реальность, затягивая в свой мир все новых и новых жертв. Симонна, видя это, позволила Алисе бесчинствовать, распространять свой яд иллюзий дальше. Она сделала это, потакая богине, страстно мечтая только об одном - вернуть своего Пастыря, свое сердце. Она мечтала об этом. Мечтала, запечатав в глубине своего сердца, рвущегося на части от недоброжелательности и неизбывного гнева Бармаглота… Бармаглота, который лишь ждал счастливого случая, чтобы вырваться на свободу. Вырваться и пожрать весь мир, все грехи живых. Вся тьма сердец жителей концентрировались в сердце планеты. Концентрировалась в нем, даруя зарождение новому злу, а она… Она продолжала искать… Продолжала, отказываясь сдаваться. Она искала, а Алиса… Алиса понемногу осознавала себя живой. Осознавала и начинала понимать, что ей не хватает какого-то последнего штриха, какой-то сущей мелочи. Мелочи, что непременно сделает ее завершённой, цельной и целостной. Она осознала, что ей не хватает любви. А осознав это, она перешагнула грань мира и дозволенного… Перешагнула, лишь на миг, но этого хватило. Ее сила, вырвавшись на волю, разнеслась по Мидгарду. Разнеслась, сея семена порока, призванные принести ей плоды ее ожиданий. Она сделала это, и память стала возвращаться к тем, кто вернулся в Мидгард, ускользнув из ее цепких пальчиков, позабыв ее сладостное царство сладострастных снов… Они вспоминали, а грань между мирами начала истончаться… Истончаться, ожидая назначенного судьбой часа, когда рухнут само пространство и время, а миры… Миры сольются воедино, связанные навечно любовью божественных сердец. Богиня и Серафимы искали своих Пастырей, а Пастыри, блуждая по дорогам миров, все не спешили возвращаться обратно, ведь время, будучи рекой, вело себя безумно и непредсказуемо. Оно менялось, то ускоряясь, то замедляясь. Оно менялось, меняя судьбы всех, меняя их так, что никто не мог представить, что будет дальше. Ведь встречаясь на границе дня и ночи, они смотрели в глаза друг друга. Смотрели, держа в своих руках одно и то же сердце - Сердце Мира… Мира, что украл у них души… Они тоже ждали… Ждали своей истиной встречи, что только еще должна была произойти. Ждали, не ведая, что Алиса изменила время жизни тех, кто перешагнул врата ее обители, и что оно перестало быть властно над ними. Она стерла им память… Стерла, переписав воспоминания. Она поступила так, лишив их возможности на счастье… Она сделала так, чтобы они тоже познали, что такое отчаянье и вечное одиночество… Над обоими мирами начиналась великая буря, а в ее сердце сверкали зеленым огнем глаза вечной весны. Сверкали солнечными зайчиками, глядя в далекое прошлое, сквозь призму непостоянства. Сорей смотрел на деянья рук своего отца… Смотрел, читая чужую Книгу Судеб… Смотрел в душу Владыки Бармаглота… Смотрел, а из его глаз текли слезы сострадания, ведь он понимал истинную глубину его сердечной бои. Понимал и от этого сочувствовал, жалея его... Он жалел Георга и Симонну, Алису и Бармаглота, а мир… Мир перерождался… Перерождался, обретая новое начало… Начало, ведущее вперед, туда, где в пламени восхода кружился феникс новой эры. Кружился феникс, ведущий всех к свободе, к жизни. Он смотрел и мир оживал... Оживал, пробуждаясь от сна, навеянного несчастной богиней перемен. Он смотрел, а Морион, очищенный любовью его сердца, сиял в короне Миклео... Сиял, даруя новую надежду, счастье и новую жизнь. Он сиял, осуществляя своим чудесным блеском сокрытые в их сердцах мечты. Его будущее только начиналось…