***
−Товарищ капитан, вы сами не знаете, что творите! – возмущался доктор Астафьев. – Вы ведете себя так, словно Солдат – человек, а не оружие! Да как только он почувствует волю, он вцепится вам в горло! −Да уймись ты. – досадливо сморщилась Октябрь, подливая себе кофе и прикидывая, как бы половчее исчезнуть из столовой. Надоедливого халата очень хотелось выкинуть в окно. И очень огорчало, что окон в подземном бункере не было. −Третья неделя пошла, и все в порядке. Не клинит, не сбоит, ведет себя нормально. Единственный псих во всем бункере – это ты. −Нет, с вами невозможно разговаривать. – почти взвыл Астафьев и подскочил, уронив стул. Октябрь равнодушно проследила за ним взглядом и дернула уголком рта в подобии усмешки. −Боец, хватит дышать мне в спину. Я все вижу. −У товарища Куратора глаза на затылке? – раздался из-за плеча хриплый голос. Октябрь медленно повернулась и окинула бойца внимательным взглядом. После разморозки и обнуления прошло почти три недели, и Солдат окончательно оттаял. В голосе стали появляться интонации, на лице –мимолетные выражения. А в характере – вредность. −У товарища Куратора глаза и уши повсюду. – сообщила ему Октябрь. – Чего тут отираешься? Твой прием пищи в медкабинете. −Невкусно. – отрапортовал боец и даже поморщился. Тут Октябрь не могла с ним не согласиться. Кормили Солдата форменной бурдой, оправдываясь ее невероятной пользой для улучшенного организма. Куратор как-то попробовала для порядка и еле подавила желание отплеваться. Смахивало это варево на жидкую позавчерашнюю овсянку. Да еще несоленую и на воде. Октябрь тогда полчаса ругалась и в конце концов едва ли не под дулом пистолета велела добавлять в эту мерзость хотя бы сахар. −Несчастье ты мое. – вслух пробормотала женщина. – На вот. Пей. Боец мягким, каким-то танцевальным движением приземлился на стул напротив и вцепился в стакан сладкого чая. Октябрь понаблюдала, как он, прикрыв глаза, медленно пьет мелкими глотками, и подвинула к нему корзинку с печеньем. −А можно? – и так большие серые глаза распахнулись почти на пол-лица, как у ребенка. −Мамочка сказала можно. – фыркнула Октябрь. Солдат тут же вцепился в предложенное и еле слышно прошептал: −Мамочка.***
Иногда ему позволяли тренироваться с людьми. Это было интересно. И одновременно жутковато. Солдат уже понял, что люди – вообще очень хрупкие. Не рассчитаешь силу удара даже живой руки – и все. Сломанное тело заливает все вокруг красным. Что уж говорить о протезе. Эти шестеро были отрядом Куратора. Они ее слушались и называли Командиром. Иногда просто Октябрь. Солдату нравилось ее имя. Октябрина не очень. А вот Октябрь… Громкое резкое. Единственное такое. −Да кто она такая, эта капитан Северцева? Солдат повернулся на недовольный голос и пристально уставился на молодого паренька. Его только неделю назад привели и отдали Куратору «на дрессировку». Солдат даже имени его не знал. Новенький вздрогнул под пристальным взглядом и крикнул: −Ну чего пялишься? Солдат чуть прищурился, но глаз не отвел. В тоне мальчишки отчетливо сквозил страх. И неумелые попытки его спрятать. −Уймись, Микола. – добродушно посоветовал здоровяк Игнат. – Он смотрит, потому что ты о Командире заговорил. Куратор для него все. −Тоже мне. – процедил мальчишка. – Царица и богиня. −Именно так. – посуровел Игнат. – Управлять Солдатом непросто, знаешь ли. −Да что тут сложного – отдал приказ и все. Новенький взъерошил ежик светлых волос и поморщился. −Ну-ну. – усмехнулся снайпер отряда, Василий. – Расскажи это прошлому Куратору. Которого прямиком на кладбище вынесли. −А что он сделал? – оторопел мальчишка. Солдат сжал кулаки, весь обращаясь в слух. Василий бросил на него короткий взгляд, но, успокоенный отсутствующим выражением, продолжил: −Куратор-то? Да когда Солдат после обнуления засбоил, нагайкой его ударил. Он кавалерист бывший, была у него манера везде нагайку за собой таскать. Ну и все. −Что, все? – заворожено переспросил новенький. Василий хмыкнул, жестами изображая сворачиваение шеи. Еще и рожу зверскую состроил. Солдат сжал зубы. Он не помнил, что было с прошлым Куратором. Помнил только боль и ярость. А потом привычный холод крио и огонь обнуления. −А Октябрь его успокоила. Да и вообще, видно по тебе, паря, что воевать не пришлось. −С чего бы это? – голос мальчишки все-таки дал петуха. −А с того, что все, кто на Западном фронте был, про Северцевых знают. – заметил Игнат. – И про Октябрину, и про отца ее, генерала Андрея Львовича. −Это который первый зам товарища Вяземцева? – раскрыл рот новичок. – А я думал, однофамильцы… −Отец с дочкой. – веско уронил Игнат. – Когда немцы в 41-м к Минску рвались, Северцевы у них на пути встали. Андрей Львович армией командовал, а Октябрь при нем была. Глазами его была и ушами. По передовой моталась, бойцов в атаку поднимала, кое-где даже командовала. А ей было-то неполных двадцать лет. И то сказать – генеральская дочка, сызмальства в казармах да на маневрах. Солдат сжал зубы, не понимая ничего. Какая война? Какой Минск? Что было? Что он пропустил? А главное, сколько для него прошло времени? Спасительные шаги Куратора он услышал задолго до того, как она вошла. Куратор умела ходить совершенно бесшумно. Но иногда, будто специально, громко топала тяжелыми ботинками. Предупреждала. Отряд как по команде замолчал. Солдат тряхнул головой, прогоняя беспокоящие вопросы.***
Спать было… Странно. Солдату никогда ничего не снилось. Только какая-то тревожная серая пелена. Он даже обрадовался, когда знакомая рука мягко, но настойчиво тряхнула за плечо. Вздумай так сделать кто другой, лежал бы уже со свернутой шеей. Но Куратор не боялась. Она вообще ничего не боялась. −Подъем, боец! У нас сегодня важный день. Начальство дало добро на прогулку. Он вскинулся, как ошпаренный. −Прогулку? −Уши прочисть, боец. Я два раза не повторяю. Давай, в темпе вальса. Куратор уселась на стул и подперла голову кулаком. На ней вместо формы были простые темные штаны и кожаная куртка. На шее вызывающе алел шелковый шарфик. Сияли начищенные сапоги. Солдата вихрем подняло с койки. Он не помнил, чтобы когда-нибудь выходил из бункера. А хотя, что он вообще помнил?***
Белый свет резал глаза. Люди, много людей. Они шли по своим делам, но все равно скользили глазами по Солдату и Куратору. По Куратору даже больше. Они шли по оживленной улице. Солдат жадно осматривался. Дома были высокими, но какими-то… Непривычными. Тут же вылез закономерный вопрос: а что тогда привычное? Но он задвинул недоумение подальше. Неважно. Это неважно. Важна только Куратор и ее приказы. Женщина осторожно потянула его за рукав куртки и кивнула в сторону подворотни. Он послушно свернул. Они прошли усаженный цветами двор и нырнули в темный подъезд. Куратор загремела ключами, открывая квартиру на втором этаже. −Отдохни, боец. Тебя, я вижу, люди утомили. −Так точно. Получив разрешение, Солдат рухнул в кресло и прикрыл глаза левой рукой в перчатке. Свет, люди – как это все больно и страшно. А квартира у Куратора хорошая. Просторная, окна закрыты тяжелыми шторами. Много книг в шкафах. Точно ее квартира. Вон портреты на стенах. Сама Куратор и генерал Северцев. Похожи. В дверях загремел ключ. Солдат вскочил. Куратор текучим движением поднялась с дивана, нащупывая кобуру. −Молчи, что бы ни услышал. Куратор осторожно выглянула в коридор. Рука расслабленно опустилась. −А что это мы тут делаем? – страшным голосом протянула женщина. Из коридора донесся испуганный писк, а потом радостный визг: −Риночка! Куратор присела, ловя в объятья девочку лет двенадцати с двумя куцыми косичками. −Все, вы в плену. – сообщила она ребенку. – Отвечайте, что вы делаете в нашем тылу. −Книжку почитать пришла. – девочка фыркнула и вдруг нахмурилась совсем как Куратор. – Здравствуйте. Солдат растерянно глянул на Куратора. Та еле заметно качнула головой, и он промолчал. Только кивнул немного. −Это мой фронтовой товарищ. – сказала женщина. – Он не говорит – контузия. А это моя сестренка Лара. −Ленара Андреевна. – важно сообщила девочка и, выкрутившись из рук сестры, протянула ладошку Солдату. −Яков Иванович. – проговорила Куратор и подмигнула. Солдат осторожно пожал живой рукой маленькую теплую детскую лапку. −Ой, Октябрь. – засуетилась девочка. – Что я тебе сейчас покажу… У нас в кружке было задание. Нарисовать памятник героям войны. Инна Петровна сказала, что у меня хорошо получилось. Вот смотри. Ленара покопалась в большом кожаном ранце и протянула сестре лист бумаги. Куратор взяла его и улыбнулась. −Ну на-а-адо же. Дожили. Уже сестру в памятники записала. На Красной площади вместо Минина и Пожарского поставить. −Зато красиво. – обиделась девочка. Куратор рассмеялась и потрепала Лару по волосам. −Да я и не спорю. Очень красиво. Яш, взгляни. Солдат прикипел взглядом к нарисованной довольно уверенной рукой фигуре. Изображена была Куратор, без сомнения. Высокая тонкая, вся какая-то летящая, словно устремившаяся вперед и вверх. Военная форма, растрепанные волосы чуть длиннее, чем сейчас, вскинутая винтовка со штыком. Но больше всего завораживало лицо. Нарисованные глаза горели огнем, на губах цвела шальная улыбка. Куратор вся казалась ожившим пламенем, зажигала его в сердце. −Жаль, в бронзе не воплотить. – вздохнула женщина. – Слишком грубый материал. −Я что-нибудь придумаю. – пообещала Ленара, бережно убирая рисунок. – Обязательно придумаю. −Ладно, Лара. Ты за старшего, а мы с Яков Иванычем пойдем. Он в Москве проездом, ничего еще толком не видел. −До свидания. – девочка широко улыбнулась, вновь до боли напоминая Куратора. Солдат вновь кивнул, как болванчик.***
−Я никому не скажу. – проговорил он, вышагивая рядом с Куратором. Та недоуменно вскинула брови. −Про вашу сестру. – пояснил Солдат. Недоумение ушло со смуглого лица, сменившись знакомой улыбкой. Куратор все-таки любила улыбаться. Всегда по-разному. Но мало кому вот так. −Это не секрет, боец. Правда, сама Ларка ничего про нас не знает. Для нее мы с отцом просто служим в армии. И вообще, забудь про это. Туда лучше смотри. Он послушно повернул голову и замер. Куратор привела его на просторную выложенную брусчаткой площадь. По левую руку раскинулась красная крепость с высокими башнями и еще какое-то непонятное сооружение, с маленькими витыми куполами. По правую – красивый длинный бежевый дом. А вся площадь была заполнена народом. Солдату понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить – это хвост огромной очереди. Ее голова упиралась в приземистую красно-черную усеченную пирамиду. На ней было написано: «Ленин». −Все хотят видеть Ленина. – проговорила над ухом Куратор. – То ли мудрости набраться, то ли хвастаться потом. – склонила голову и нахмурилась. – Ты знаешь, кто такой Ленин? −Никак нет. −А Сталин? −Никак нет. −Маркс и Энгельс? −Никак нет. Октябрь прикусила губу и крепко задумалась. Что надо сделать с советским человеком, чтобы он забыл и Гражданскую войну, и Ленина, и Маркса с Энгельсом? Ответ один, уже давно оформившийся в уверенность. Невозможно забыть то, о чем никогда не слышал. Солдат восторженно смотрел на Кремль, а подозрение все крепло и ширилось.***
Бункер встретил звуками гармони. Октябрь удивленно хмыкнула. −Вот бродяги. Ночь на дворе, а они сидят. Пойдем посмотрим, что там. Солдат пристроился за правым плечом. Обычно Октябрь требовала, чтобы он ходил рядом. И он ходил. Но иногда смещался за спину. Черт его знает, от прошлого куратора, что ли, осталось. Отряд нашелся в зале. Игнат любовно гладил свою гармонику, а новенький Федька пытался что-то сплясать. Октябрь привалилась плечом к стенке, наблюдая. Глущенко рванул меха в разудалом «Яблочке». Федька козликом заскакал по залу, не попадая в музыку и выделывая какие-то непонятные кривые пируэты. Женщина покачала головой и громко пронзительно свистнула. Танцор сбился с шага, споткнулся о свою же ногу и сел на задницу. Ребята захохотали. −Эх ты, разиня. – упрекнула Октябрь. – Кто ж так танцует? Да моя бабка и то лучше плясала. А у нее полжизни суставы болели. −А спляшите-ка, Октябрина Андреевна. – сверкнул глазами сапер Павел. – Покажите, как треба. −А и спляшу. В руки Солдату полетела куртка. Октябрь осталась в одной рубашке. Рванула верхние пуговицы. Крепче сжала сорванный с шеи алый шарф. −Давай, Игнат! Глущенко понятливо улыбнулся. Музыка полилась, и вместе с ней сорвалась с места Октябрь. Взмахнула руками, почти взлетела, притопывая каблуками сияющих сапог и вскидывая ноги чуть ли не до ушей. −Эх, яблочко, Куда котисся? В губчека попадешь, Не воротисся! Песня рвалась из вздымающейся груди. Неправильная, несоветская, но такая знакомая. За такие песенки давно бы уже расстреляли. Если бы не ГИДРА. Октябрь плясала, высоко вскидывая ноги, почти бегом проходясь по кругу. Сила рвалась из человеческого тела, уносила куда-то вверх. Заставляла взлетать выше, кричать звонче: − Едет Ленин на коне, Троцкий на собаке, Коммунисты испугались, Думали — казаки! За спиной словно крылья выросли. Гармонь взыграла громче. Октябрь взвизгнула, стукнула каблуками и вдруг замерла, словно на стену наткнулась. Музыка пошла медленнее, заставила плавно поднять правую ногу почти на 180 градусов, бесшумно опустить, потом вторую. А потом вновь сорваться в лихую пляску. −Не за Троцкого, Не за Ленина - За донского казака, За Каледина.***
Солдат не мог отвести глаз от своего Куратора. Она была точь-в-точь такой, как на рисунке своей сестры. Растрепанная, разгоряченная, пылающая. Горели глаза, щеки, губы. Сам голос словно был объят пламенем. Тепло родилось где-то в груди. Комом поднялось к горлу, не давая сглотнуть. Непривычно защекоталось в животе, как будто широкой кисточкой изнутри провели. И стекло вниз, заставив до боли сжать кулаки и закусить губу. Куратор остановилась. Она тяжело дышала, но все равно умудрялась звонко хохотать. Ей аплодировали. А Солдат стоял и не знал, что ему делать. И даже спросить у Куратора не мог.***
Она снилась. Она ему снилась. Во сне она плясала. Так же лихо вскидывала ноги. Почему-то голые ноги. Сейчас… Как же это называлось?.. Какое-то очень простое слово. Кан-кан… Канкан. Точно. Почему-то это важно. Где он мог видеть канкан? Цветные платья… Женщины с голыми ногами… Откуда это в стране советской? Он застонал, сквозь сон чувствуя знакомую руку на живом плече. −Боец, ты чего? Боец, подъем! Солдат с трудом поднял налившиеся свинцом веки. Куратор стояла над ним полностью одетая, в наглухо застегнутой гимнастерке и старательно тормошила. −Докладывай, что случилось. −Не могу знать. Он со страхом смотрел в ее лицо, вновь ожидая чего угодно. Гнева, отвращения. Удара, ругани. Но ничего не было. Куратор молча уселась в изножье узкой жесткой койки и потерла переносицу. Солдат плотнее закутался в колючее шерстяное одеяло. −Да чего ты баррикадируешься. – досадливо пробормотала женщина. – Не съем же я тебя. −Неполадки. – выдавил из себя Солдат. – Нарушение регламента. −Что еще за неполадки у тебя? – Куратор поморщилась и глянула на часы. – Спать надо в такое время. −Не могу. – почти прошептал он, опуская глаза вниз. Куратор проследила его взгляд. Брови привычно поползли вверх. −Боец-боец. Что же мне с тобой делать-то? Ну вот почему тебе в Кураторы мужика не назначили? −Не могу знать. – выдохнул он. Женщина зашипела сквозь зубы. −Вставай, несчастье ты мое. Водные процедуры. Солдат опасливо поднялся, кутаясь в одеяло, и как был босиком, пошлепал за передернувшей плечами Куратором.***
Октябрь втолкнула этого несчастного в душевую. Проверила воду. Горячую все-таки сделали, но от нее сейчас не было толку. Солдат смотрел на Куратора огромными печальными глазами и, кажется, все понимал. −Прости, боец. Иначе никак. Он послушно закрыл глаза и опустил голову. Октябрь, закусив губу, окатила его ледяной водой. Широченные плечи сжались и закаменели. По мышцам шеи прошла волна. Дернулись пластины железной руки. Солдат молчал, покорно принимая почти издевательство. А потом вдруг шагнул вперед и рухнул на колени перед Куратором, словно у него вдруг подкосились ноги. −Виноват. – глухо выговорил он. Октябрина набросила на ледяные мокрые плечи исполинское полотенце и принялась растирать, как ребенка. −Все нормально, боец. Все нормально. Сквозь занавесь мокрых спутанных волос сверкнули доверчивые глаза.