теория о мертвом городе

      Тринадцать членов ковена являют собой кровавый дождь. Автобус едет за город, его окна затапливают багровые разводы. Водитель мертв уже две недели. Марионетка с раскрошенным черепом глухо гремит на заднем сидении деревянными суставами, сопровождая особо резкие повороты заупокойной мессой. Волосы цвета свежего снега щекочут мне подбородок — очаровательная прихоть моего малыша. Не помню больше двух недель с одним цветом волос. Выцветшие прядки безжизненно покоятся на моем плече, обрамляя собой бескровное лицо. Упрямый Гелиос планирует убийство Тлалока, небеса взрываются грозным рычанием верховного божества. Свет преломляется в жидкой призме, мир охватывает недолговечный мираж, дождевые струи отражаются карминным на бледном лице.       Особняк встречает хозяев огромными коваными воротами из темной стали. Извилистые аллейки заманивают в лабиринты, щерятся остывшими розами, дают надежду на скорый выход и сжирают ее с потрохами. Дом мрачно возвышается над проезжей дорогой, кажется близким и доступным. Получасовая прогулка до отказа заполняет легкие сладким воздухом, тени радостно бегут вперед, оставляя за собой кровянистые следы. Они чувствуют это. Саму сердцевину их сущности, смысловое наполнение их тщедушных жизней. Малыш съеживается в моих руках, сильнее подгибает колени, кусает губы, оставляя зубами тут же воспаляющиеся ранки. Кончики его волос слегка темнеют. Непрекращающийся дождь пачкает красным одежду и души, незримые трупы членов ковена скорбяще свисают с деревьев.       Вход в особняк преграждает фонтан. Огромные каменные рыбы выплескивают холодную воду из своих тошнотворных глоток. Малыша передергивает, он отворачивается и взглядом просит идти быстрее. Рыбьи зрачки смещаются в сторону закрывающейся двери, неторопливо перекатываясь под склизкой роговицей.       Завтрак в поместье начинается ближе к обеду. Тени, еще вчера облюбовавшие себе картины усопших, по-викториански сдержанно пускают кровь на пол. Цветочный сервиз украшают тыквенные блинчики с вишневым сиропом. Кофе с запахом железа растекается неровным пятном по небесно-синей скатерти. Время останавливает стрелки часов, придавая дому оттенок терпкой молчаливости. Сигил Бафомета истекает желчью в закрытом подвале.       «Поиграем?» — озорно зазывают его темные маслянистые глаза. — «Помнишь, как в детстве?»       И я не могу сопротивляться такому ему: с горящим адским огнем взглядом, искусанными в кровь губами, ультрамариновыми венами под тонким слоем нежной кожи, милому и опасному одновременно, властному и двуличному. Он взбирается коленями на стол, дотягивается руками до моего лица, осторожно касается щек длинными тонкими пальцами. Чернота с кончиков его волос доходит уже до середины. Он видит мое немое соглашение, он знает, что я никогда не отказываюсь. Его позвоночник прогибается под невообразимым углом, я чувствую его карамельное дыхание на моих губах и невольно проваливаюсь в сладкую патоку тягучих ощущений.       Поместье затрагивает дальние уголки памяти, выливает сахарными потоками позабытые воспоминания, рисует едва ли не осязаемые образы минувших столетий.       Маленький мальчик с кукольными глазами, в прелестных коротких шортиках с большими сапфировыми пуговицами и кружевных чулочках глухо всхлипывает в дальнем углу старомодной гостиной. Левое крыло позабыто домашними, никто не найдет испуганного ребенка. Трясущиеся руки с переломанными пальцами обхватывают разбитые колени, теплый металл с растерзанных губ забивает глотку. Пол покрывается кипящей смолой, вздувается костлявыми обгоревшими конечностями, воет изголодавшимся Цербером. Вырванные белки глаз с цветными радужками, лопнувшими капиллярами, волочащимися мышцами стекают со стен. Потолок кишит червями и надсадными истеричными криками. Малыш хочет закрыть глаза, но не может. Голени покрываются глубокими загнивающими ранами. «SOLVE» и «COAGULA» обжигают ребра. Чернь получает его в свои владения.       Мир становится четким и приобретает черты мальчишеского лица. Чьи-то руки крепко сжимают спину и бедра в непоколебимой поддержке. Глаза напротив наполнены искренней заботой и еще чем-то, пока не совсем понятным. Квелая рука, израненная, обтянутая бледной кожей, тянется к темным кудрявым локонам, запутывается в них, на изодранных губах непроизвольно появляется слабая улыбка. Душа, не знавшая покоя ни дня с самого своего рождения, затихает, убаюканная чужой нежностью и преданностью.       «Поиграем?» — умоляюще просят больные глаза. Детские уста приподнимаются в немом согласии. Кружевная ночная сорочка шуршит по вышитым простыням, маленькие ручки тянутся к чужим щекам, рваные припухшие губы находят другие, сухие и мягкие, передавая вместе со вкусом железа всю горечь и боль измученной тенями души. Сигил Бафомета изрыгается проклятиями в закупоренном подвале.       Куклы с перебинтованными руками наполняют огромную комнату. Только они знают, что бывает поздно ночью в заброшенном крыле особняка. Когда тени играют в прятки, нельзя разговаривать, нельзя покидать комнату, нельзя слушать то, что они шепчут своими окровавленными ртами. Куклы открывают тяжелые веки. Они знаю, где спрятаны две сгнившие души. Дверца шкафа захлопывается, головка резного ключа поворачивается в замке. Липкий страх окатывает оголенные колени, вылизывает внутренности и выворачивает их наружу. Дети играют в прятки с тенями, дети непосредственны в своей жестокости. Кровь заполняет закрытое пространство со скоростью тающей ритуальной свечи.       Веки покрываются угольным шелком, мир вертится, как сошедшая с ума карусель с мертвыми пегасами. «Кто твой палач?» — куклы смеются забинтованными ртами. Голова словно покидает свое место, крик режет по трескающимся связкам. «Кто за тобой?» — в их шепоте звучит сардоническая насмешка. Руки стягивает стылым металлом, выворачивает из суставов. «Кто убил тебя?» — неудержимый хохот отбивается от стен Мефистофелем. Конечности рвутся, слюна вместе с кровью заливает устланный тенями пол.       Нити шьют по израненной коже. Обещай, что ты снова со мной поиграешь.       Автобус возвращается в город. Водитель мертв уже две недели. Шабаш не состоится, ведь все его участники скоропостижно скончались. Землю орошает кровавый дождь. Ведущий передачи прошлогодней давности с улыбкой просит не забыть сегодня зонтик.