Холодных лилий аромат

Завтракать я буду в одиночестве — сэр Гарри проснулся раньше и уже работал в мастерской, о чем, забыв поздороваться, сообщила встретившаяся на лестнице горничная. Я смотрела на неё и не понимала своё вчерашнее состояние: сходство с Энн было весьма отдаленным; светлые волосы, белая кожа, худоба — мало ли таких девушек в Девоне, да и всей Англии. — Доброе утро, Маргарет! — Я подошла к двери столовой, убедилась, что она закрыта, и растерянно оглянулась. — Простите, мисс! Доброе утро! — Марго отрицательно замотала головой и замахала руками. И уже громким шёпотом — Следующая комната, мисс! — Как, разве я ошиблась? Столовая не здесь? Она отчаянно закивала: — Здесь, здесь! Но завтрак накрыт в брекфэст-рум! Пройдите дальше! Таким тонкостям миссис Хеллуорд меня не учила; в провинции люди живут проще; в маленьких домах никому и в голову бы не пришло выделять отдельное место для утренней трапезы. Но Лондон не Кингсбридж, придётся осваивать новые правила, чтобы больше не попадать в неловкое положение. В небольшой комнате между столовой и кухней ждал накрытый на одну персону стол; у небольшого резного буфета , скучая, застыл Артур. При моём появлении он поспешил навстречу, а я снова удивилась бесшумной лёгкости его движений. Присутствие немногословного дворецкого уже не смущало, скорее, наоборот. То, как он пододвигал стул, наливал чай или стоял в стороне, готовый прийти на помощь, помогало лучше понять традиции дома Уолтона. Завтрак мало чем отличался от привычного: яйца, поджаренный бекон, сливочное масло и тосты. Разве что джем апельсиновый, а не клубничный, какой Базилия готовила на зиму в огромном количестве. Его хватало не только нам — на всех благотворительных ярмарках лакомство в раскрашенных красными ягодами баночках, к радости хозяйки, шло нарасхват. Сколько ни просили соседки, миссис Хеллуорд никому не раскрывала тайну рецепта, и это была одна из причин, по которым её недолюбливали. В отсутствие сэра Гарри я чувствовала себя несколько свободнее. Время от времени я украдкой поглядывала на Артура — по некоторым, почти незаметным изменениям его мимики можно было понять многое. Судя по всему, грубая ошибка была только один раз — ножом, которым резала ветчину, собралась намазывать масло на тост. Достаточно было увидеть слегка поднятую бровь и презрительно опущенные уголки губ дворецкого , чтобы понять оплошность. — Как хорошо начищено серебро. Это требует большого труда, — я тут же заменила нож, делая вид, что рассматриваю лезвие. — Это мельхиор, мисс. Сэр Уолтон не любит серебро. — Вот как? Почему? Ни один мускул не дрогнул на бесстрастном лице слуги — он явно не собирался продолжать разговор о предпочтениях хозяина дома. Мне ничего не оставалось, кроме как побыстрее закончить с едой. *** Артур, убедившись, что завтрак завершен, предложил пройти к сэру Уолтону. Мне и самой не терпелось поскорее узнать, что имел в виду Гарри, обещая вернуть Энн, и я охотно проследовала за мажордомом, стараясь не отставать. Пройдя по замысловатому лабиринту коридоров и поднявшись по крутой винтовой лестнице, мы, наконец, пришли. Артур осторожно заглянул в приоткрытую дверь, и почти одновременно раздался голос: — Прошу вас, мисс Дрей! Я уже заждался... Сегодня хозяин замка выглядел иначе, от официальности не осталось и следа: свободная блуза с напуском, перехваченная тонким пояском, и небрежно повязанный шейный платок делали его романтичнее и моложе. Оторвавшись от мольберта, Гарри окинул меня взглядом и улыбнулся. — Прекрасно выглядите, мисс, даже не скажешь, что ночь была беспокойной. — Спасибо, сэр. Но с чего вы взяли... — Бросьте, Гориана, не могли вы спокойно спать — слишком напряженным выдался день. Попробуйте найти в этом хаосе свободное местечко, а я сейчас освобожусь и присоединюсь к вам. Стараясь не наступать на разбросанные по полу листы с карандашными набросками, я обошла подиум с обитой плотным золотистым дамастом козеткой, не без труда обнаружила ничем не занятый стул у низкого стола, заваленного использованными палитрами, и присела. На некоторых расставленных вдоль стены подрамниках сохли загрунтованные холсты, на других картины — по большей части натюрморты и пейзажи — ждали своего завершения. От банок с растворителем, в котором отмокали кисти, резко потянуло скипидаром. Почти так же пахла мазь, которой миссис Хеллуорд растирала мне распухшую лодыжку. Как давно это было — два-три года назад? — а будто вчера...Мы с Энн через низкую сетку перебрасывали волан из гусиных перьев; я засмотрелась на её раскрасневшееся смеющееся лицо и оступилась, повредив ногу. Энни отбросила в сторону ракетку, подбежала и, обнимая, повела меня домой, а я, нарочно жалуясь на боль, просила идти помедленнее, чтобы чувствовать тепло её руки на теле как можно дольше. Запах мешал, от него начинала болеть голова, но я сидела, боясь пошевелиться, чтобы не мешать Уолтону. Просторная одежда не могла скрыть рельеф мышц его спины. Гарри, словно гарцующий конь, переступал с ноги на ногу, то приближаясь к мольберту, то отступая назад. Шорох мазков кисти по холсту был слышен на расстоянии; я не удивилась бы, если на рубахе проступил пот, как у молотобойца в жаркой кузне. И, несмотря ни на что, в каждом движении чувствовались спокойствие и уверенность, присущие настоящему аристократу. Наверное, он мог вызывать желание — легко представить его в окружении женщин, для которых счастье составить ему пару: красив, богат, к тому же достаточно молод. Но видели ли они его взгляд, который словно пригвождает к позорному столбу; улыбку, не оставляющую надежду на снисхождение; говорил ли он с кем-нибудь, как со мной. И сейчас я со страхом и нетерпением ожидала, когда Уолтон, наконец, пояснит своё обещание вернуть Энни. Если это шутка, то он ещё более жесток, чем я представляю. Время тянулось бесконечно долго, пока Уолтон не закончил рисовать. — Простите, мисс, что не смог сразу уделить вам внимание, — он вдруг легко, играючи, поставил передо мной стул, сел на него верхом и посмотрел мне в глаза. — Вы хорошо помните вчерашний разговор, Гориана? — Да, сэр, конечно. — И вы не изменили своего желания? Предупреждаю, возвращение Энн Дорсет может быть совсем не таким радостным, как представляется. Нет-нет, она останется прежней, но, к сожалению, не только внешне. — Ей плохо, она страдает, сэр Уолтон! — Сердце похолодело, когда я вспомнила куклу в руках Энни. — Вы можете совершить чудо? Умоляю, верните её! — Привязанность — это глупость, это жажда боли, так, кажется, говорит любимый вами, мисс, Оскар Уайльд? Ну что ж, чувства людей гораздо интереснее их мыслей. — Сэр Гарри... — Что такое, Гориана,— Уолтон снисходительно усмехнулся, — вы, наконец, что-то начинаете понимать? С Оскаром мы давние знакомые. Этот фантазёр-идеалист многое преувеличил, чего-то недопонял, но роман сочинил гениальный! Ну-ка, поверните головку вправо... Нет, не так. — он протянул руку и приподнял кончиками пальцев подбородок. Так чем вы готовы пожертвовать, мисс? — Всем! — Это не ответ. Всем — это чем: молодостью, красотой, здоровьем или, может, самой жизнью? — Пожалуйста, не терзайте меня, сэр. Я не понимаю вас! — Попытайтесь понять себя, Гориана, тогда мои вопросы не будут казаться странными. Уолтон уже убрал руку, а я так и сидела в профиль к нему, не в силах посмотреть на своего мучителя. — Ну так что, мисс, дадите второй шанс Энн Дорсет? — Что я должна делать, сэр? — Сказать "да", если уверены, что не пожалеете. — Неужели это всё? — меня трясло от ощущения всесилия почти незнакомого человека. — А вы думали, что я заключу с вами контракт о продаже души и заставлю подписать его кровью? — Всё, что хотите, только верните Энн! Да, да и ещё раз да! — O sancta simplicitas! Воля ваша, выбор сделан. За ширмой найдёте все необходимое, переоденьтесь. Не пожалейте потом — это дорого обойдется всем..