Касаться

В воздухе на пару секунд повисает абсолютная тишина. Глаза Сони Каспбрак лезут на лоб и она ошарашенно открывает рот, чтобы что-то сказать, но не производит ни звука — должно быть, сейчас весь мир для неё переворачивается с ног на голову. Пользуясь замешкой матери, Эдди захлопывает дверь прямо перед её носом и застывает на месте, не в силах вдохнуть. Он поворачивает голову и глядит на Ричи. А с Ричи происходит что-то невероятное. Лицо его замирает в непонятном выражении, тело бросает то в жар, то в холод, а мозг не может сгенерировать ни одного слова. Тозиер задерживает дыхание, хмурится, потом кусает губу, потом дёргает бровью, потом снова хмурится, отчаянно пытаясь сложить паззл в голове и убеждаясь в бессмыссленности сложившейся ситуации. —Не знал, что мы встречаемся, —дрожащим голосом проговаривает он спустя минуту молчания и даже пытается весело усмехнуться в конце, но из груди вырывается только жалкий нервный смешок. —Ч-что? —Эдди заливается краской и до крови кусает нижнюю губу. —Нет! Конечно нет, фу! Я просто… Ричи выжидающе смотрит на друга, который в панике бегает глазами по полу и, кажется, в миллионный раз проклинает себя за сказанное. —Пока что мама в ступоре, так что ждать её в ближайшее время не стоит. —Ты сказал это, чтобы она отстала от тебя? —Нет… ну, то есть, да! —Каспбрак берётся руками за голову и со стоном опускается на кресло. —Я не знаю, блин, зачем я это сказал. Тозиер тяжело вздыхает и падает рядом с другом. Он всё ещё не до конца понимает, какого хрена только что произошло и почему первой идеей Эдса в стрессовой ситуации было сказать, что он гей, но имеем то, что имеем. —Ладно, не парься. Только мне кажется, что после такого она вообще мой дом разнесёт. —У неё будет истерика, да, но она навряд ли придёт. Скорее всего она уже на полпути в церковь, спрашивать господа бога, за какие это грехи он наградил её сыном-геем. Она их ненавидит, —тихо говорит Эдди, а затем вновь краснеет. —Нет, я не в том смысле, что я гей… Ричи усмехается и закатывает глаза, в очередной раз убеждаясь, что его друг совершенно не умеет владеть своей речью. Тем не менее, сейчас, глядя на этого раскрасневшегося котёночка, хочется прижать его к себе крепко-крепко, и никогда не отпускать. —Да я понял уже, понял. —Слушай, Рич… прости меня, что я втягиваю тебя во всё это. Просто ты мой лучший друг и я доверяю тебе больше всех на свете, понимаешь? Балабол кивает и отворачивается. «Конечно, я понимаю. Понимаю, что я для тебя только лишь лучший друг, которому ты доверяешь больше всех на свете. И ничего больше». Эдди смотрит на него глазами, полными раскаяния и нежности, а пухлые губы, теплоту которых парень ощутил совсем недавно, сжаты в линию. Кудряшки небрежно разбросаны по лицу, а эта странная зелёная пижама в цветочек придаёт его образу неповторимую теплоту и уют — только пушистых тапочек не хватает. Ричи думает о том, что будет, если сейчас поцеловать его со словами «да-да, лучшие друзья», но вскоре понимает всю провальность этой затеи и молча встаёт с места. —Ты куда? —Завтракать будешь?

***

—Убийца — граф, я тебе клянусь. —Граф не может быть убийцей. Это слишком явно! Посмотри на него: холодный взгляд, мантия, испачканная чем-то красным, коллекция орудий пыток. Только клыков не хватает. Либо это ты тупой и не можешь понять, что убийца — садовник, либо создатели фильма считают нас тупыми. —Второе. Эдди тянется за попкорном, который держит Ричи, и случайно дотрагивается оголённым плечом до плеча парня, отчего у последнего по телу проходит волна мурашек. Тёплая кожа астматика приятно обжигает его и заставляет хотеть докоснуться до него ещё, и ещё, и ещё… «Надо было выбрать для просмотра ужастик», —думает Тозиер, мысленно уже представляя себе дрожащего от страха Эдса, который прижимается всем телом к другу, потому что «Ричи, это же страшно!». И Ричи говорит, что тоже очень-очень боится, а потому (и только поэтому!) хватает его за руку и переплетает пальцы. —Эй, Рич? Ты где? Парень отмирает и оборачивается на усмехающегося Каспбрака, доедающего уже шестую вафлю, которую Ричи сделал специально для него на завтрак. —М? —Я говорю, что ты неплохо готовишь вафли. Не думал организовать собственный бизнес? —Только если ты будешь принимать заказы. И мы будем кататься на собственном фургончике, раскрашенном всеми цветами радуги, —Балабол проводит рукой по воздуху, воображая их счастливую совместную жизнь. Вообще-то, это было бы неплохо. Вафли объединяют сердца. —И, знаешь, что на нём будет написано, Эдс? —Что? —"Эддина мамашка… —О, нет! Астматик хватает ближайшую подушку и запускает ею в хохочущего друга. Когда тот без особых усилий ловит её и откидывает обратно, парень падает на него и начинает несильно колотить своими маленькими кулачками. —Эдс, Эдс, спокойнее… —задыхается от смеха Ричи. —Всё, теперь тебе настало время расплатиться за все твои тупые шутки! И не зови меня Эдсом! Всё, о чём может сейчас думать парень, это о том, что дыхание астматика совсем-совсем близко, а говорит он почти что над самым ухом, и руки его упираются в замершую грудь, потому что Ричи боится вздохнуть, боится спугнуть этот момент. Эдди не краснеет, не чувствует ещё смущения, потому что так делают все друзья — дерутся на диване, пока на фоне телевизор вещает о том, что убийцей все-таки оказывается граф. Касания Эдди ощущаются везде и даже там, где их нет — на запястьях, плечах, ключице, ногах и животе, возможно, даже на губах. Он горит. Горит-горит-сгорает и ему это так нравится, приносит такое невероятное блаженство, что он хочет навсегда быть поглащёным этим сладким огнём, от которого слезы из глаз и неконтролируемый смех. —Ох, прости, я… Тозиер готов взвыть, когда Эдс, внезапно поняв всю двусмысленность происходящего, отстраняется и отворачивается. «Ну и что, что ты только что буквально сидел на мне? Что расстояние между нашими лицами, когда ты наклонялся, составляло не более десяти сантиметров, что всё это выглядело так по-гейски? Все лучшие друзья когда-нибудь делают такое!» —Д-да ничего, всё нормально. Если не считать того, что ты меня чуть не убил, —усмехается он и отчаянно борется с желанием взять лицо Каспбрака в руки и нежно поцеловать в нос. —Включаем второй фильм?

***

Тихо. Очень-очень тихо. Тишина обволакивает всю комнату, зашторенные окна, недавно выключенный телевизор, два силуэта. На часах ещё только семь часов вечера. Сегодня суббота, полностью проведённая за просмотром различных фильмов разной степени качества. Но Эдди уже спит, наклонив голову к плечу Ричи. Веснушчатое лицо застывает в спокойном, безмятежном выражении и веснушки на лице светятся, как звёздочки. Губы приоткрыты, а грудь вздымается, а кудрявые волосы растрёпаны и запустить пальцы в них хочется. Пахнет чипсами и газировкой, а ещё печеньем и фруктовым шампунем. Тозиер ловит себя на том, что он наклоняется к другу непозволительно близко и зарывается носом в кудряшки. Да и плевать. Никто не видит, никто не сможет засмеять, а ему это жизненно необходимо — касаться. Всё, что происходит дальше, будто затянуто дымкой. Рич не помнит, как он скользит щекой вниз от волос — проходится по уху, затем по шее, по плечу… помнит лёгкое прикосновение к мягким губам, теплоту в животе, дыхание совсем-совсем рядом и слёзы в уголках глаз. И когда Морфей забирает наконец в своё царство, когда глаза окончательно слипаются, Балабол чувствует только одно — бесконечное счастье…