Я его экзорцист и Он мой демон..

Осаму не хотел открывать глаза. Ему не к кому блять возвращаться. Ему не за чем сука возвращаться. Асами и Сасаки совсем выросли и справятся без него, а Рыжик за ними присмотрит, чтобы глупостей не натворили. Ребята станут отличными экзорцистами и будут гонять тварей по всему миру. Он и сам одна из таких тварей. Кое, наконец, вернётся в Ватикан и перестанет рисковать своей шкурой ради просьбы старика, а Накахара… да зачем он — демоническое блять отродье — сдался прирождённому борцу с подобной ёбана в рот нечистью? Правильно, нихуя, не сдался, так что и просыпаться было бессмысленно. Через сутки-двое святая вода окончательно разрушит его тело и душа отправится куда-то. Куда именно, он не знал, да и плевать ему на это было. Сейчас он плавал в уже знакомом чёрном пространстве, в тишине, в вакууме. Тут было довольно комфортно: не холодно, не жарко, не больно — никак. Просто было, и на этом спектр ощущений заканчивался. Он даже не испытывал лёгкой обиды или отчаянья, не было тут и страха. Такое удобное местечко, в котором можно спрятаться от целого мира, пока твоё тело умирает. Наверно, это ему такой подарок — отдохнуть немного перед тем, как что-то начнётся. Что начнётся, он, опять же, не знал, но и на это ему было плевать. Может, он там старика встретит? Бред. Конечно, никого он не встретит. Куда уж ему, сыну Сатаны, на небеса? Размечтался. Вздохнув, он ещё крепче зажмурил глаза, отстраняясь от всего-всего. Что-то там, во внешнем мире, происходило. Похоже, Рыжик всё-таки донёс его до больницы и сейчас врачи что-то делают, чтобы он очнулся. Не выйдет. Осаму не хочет этого, а значит, все их старания пойдут прахом. Не важно. Всё не важно. Только очень хочется к Чу. Кажется, он произнёс, всё-таки, что-то вслух, потому что всего на мгновение внешний мир прорвался в его вакуум, резкой болью и вопросом врача, повторяющего имя Чуи. Опять же, не важно. Надо только поглубже уйти в себя. Вакуум снова смыкается плотным коконом. Отлично. Ещё бы перестать думать, но у него не получается. Он хочет, чтобы Накахара ещё раз его обнял, крепко-крепко прижал к себе и не отпускал. Дурацкие желания, которым не суждено сбыться. Ничего, пока что он может вспоминать то тепло, которое исходит от Рыжика, его сильные, надёжные руки и запах одеколона. Плевать на то, что он человек, что экзорцист, потому что сам Осаму, похоже, влюбился. Влюбился отчаянно, сильно и навсегда. Всплывает мысль, что Чуя бы не понял, послал бы на все четыре стороны вместе с этими ненормальными чувствами, но Дазаю хочется представлять себе, что он бы усмехнулся, как обычно, и сказал бы что-то типа «придурок, я тоже», и отвернулся. Точно придурок, потому что реальный Накахара так не поступит. Он же нормальный. Как-то неожиданно в его маленьком мирке стало тепло. Это странное тепло расползалось откуда-то слева, из небольшой точки, будто кто-то крепко сжимал его руку, а потом над головой словно зашелестел ветер. Слов было не разобрать, но приятный тембр ласкал слух, обволакивая пустоту смыслом. Осаму не слышал, только чувствовал, что эти слова что-то значат, что они важны, что они правильнее всего, что было когда-то в его неправильной жизни, что в этих словах заключена жизнь. Когда он уже собрался поддаться ветру и всплыть, он исчез. Вакуум опять сомкнулся над ним, ограждая от всего, что происходит там, наверху. Единственное, что осталось, — тепло. Оно по-прежнему обволакивало его пустоту, заполняя собой. Время исчезло для него, растворилось в темноте, а постепенно исчезли и мысли. Дазай растворялся в тепле и темноте. Он перестал ощущать себя и уходил. Медленно уходил за грань. Неожиданно он почувствовал чьё-то присутствие, кто-то упорно тряс его за плечи и бил по щекам, причём, происходило это не во внешнем мире, а тут, в его личном вакууме. Осаму недовольно нахмурился и фыркнул. Всё ещё было тепло, а ещё как-то отчаянно. Странно, он отчаянья не чувствовал, его ощущал кто-то там, во внешнем мире. Вздохнув, он приподнялся и приоткрыл один глаз, осматривая свою темноту. Разумеется, Дазай не увидел ровным счётом ничего, поэтому обратно закрыл глаза, сосредотачиваясь на чувствах. Рядом с ним определённо плавал Амаймон с очередным леденцом во рту. Этот мир работал очень забавно, отметил про себя Осаму: ты не можешь увидеть, зато можешь почувствовать. — Пришёл добить? — абсолютно равнодушно спросил Дазай. Ответ его не интересовал, а спросил он только для того, чтобы демон понял, что он слушает его. Амаймон недовольно покосился в сторону брата и вздохнул: сломанный, прибитый и одинокий, он утратил веру в себя и людей, охуенно. Это был уже не тот, кто смог его победить. Тогда Осаму дрался за людей, которые ему дороги, теперь, по его мнению, этих людей нет. Король Земли чуть ли не первый раз за свою долгую жизнь испытывал жалость и искреннее желание помочь. — А вот и не угадал, братишка, — притворно-весело сказал старший демон. — Пришёл передать привет от папочки, он за тебя волнуется, — добавил он уже серьёзнее. Осаму фыркнул, вспоминая свою первую встречу с «отцом». Такое сложно забыть, право слово. Он до сих пор не понимал, зачем он сдался Сатане. В смысле, он ведь не единственный его ребёнок, таких у него много, тот же Амаймон, например, или Мефисто. Догадаться, кто их ректор, труда не составило, на самом деле. Экзорцисты превращаться в животных не могут, потому что они не волшебники, всё-таки, зато демону это подвластно. Что стоит духу изменить свою форму? Да только пальцами щёлкнуть или глазами моргнуть. Так что это было проще простого. Асами вряд ли знал, он вообще редко видел за пределами своих очков, чёртов далматинец, ну ничего, там есть Рыжик, он-то уж точно, если не знает наверняка, то догадывается. — Пиздец, и что ему от меня нужно? — спросил Дазай у своего «брата». Многочисленная же семейка у него нарисовалась, однако. Демонёнок невесело хмыкнул и повернул голову в сторону Амаймона. Вернее, это он так думал, что повернул и что в сторону, а там всякое может быть. Король Земли тяжело вздохнул и покачал головой. Человеческие проблемы ему были неведомы, зато он каким-то шестым или седьмым чувством ощущал все метания мелкого. Одна кровь, что тут скажешь. Осаму не боялся умирать, он даже исчезнуть не боялся, он боролся. Не с этой тьмой и даже не со своими демоническими силами, он боролся со своими чувствами. Сильными, всепоглощающими, всеобъемлющими чувствами к одному единственному человеку. Что его мелкий нашёл в этом крашеном экзорцисте, Амаймону было неведомо, но что-то же нашёл, раз так отчаянно его любит. Чтоб их всех Геенна поглотила, этих носителей пламени вместе с их чёртовой любовью. Вечно от неё одни проблемы. Король влюбляется — и всё, начинается апокалипсис местного масштаба. Все демоны по норам прячутся, чтобы под горячую руку не попасть, а потом король исчезает невесть куда невесть на сколько, а возвращается с вдребезги разбитым сердцем и мелким преемником. Цикличность эта происходит постоянно и независимо ни от чего. Остальным остаётся только плеваться, честное слово, от этой сопливой истории. Вот и с их отцом та же хрень случилась, он на престоле своём уже около десяти веков, не меньше, а точно никто всё равно не знал. Влюбился мудак — и нате, получите, распишитесь, у вас есть мелкий братишка, только найти осталось, а как найдёте, то присматривайте. Чтоб его. И хорошенький же братишка, ничего не скажешь: глазёнки темнющие, будто виски, волосы чёрные, как звёзды в Геенне, кожа бледная, как первый снег в Ассии, а характер противный, как у отца, зато всепрощающий, как у матери его. Точно уж дитя двух миров. Он ещё перевернёт их дом вверх дном, это наверняка. Тогда и Мефисто Фель, наверно, в Геенну вернётся, он любит наблюдать всякие там представления. — Ну как же? Ты — его единственный наследник. Не знал, что ли? Именно ты когда-нибудь займёшь его престол и воцаришься на троне Геенны, потому что принадлежишь сразу к двум мирам, а значит, отличаешься от всех других демонов. Отец из него, конечно, никудышный, но тебя он любит. Сатана тоже на это способен. Ты же любишь, вот и он любит, — сказал задумчиво Амаймон. Осаму прикусил губу. Ему порой не доставало старшего брата, с которым можно поговорить о том, о чём нельзя с отцом, а теперь у него таких много. Все, как один, принцы да короли, а он должен воцариться над ними. М-да, бред, не иначе, но Король Земли не лгал. Не стал бы. Амаймон вообще был весьма забавным, когда не пытался его убить, любопытным и таким… умным или мудрым, тут уж сложно подобрать правильное слово. Ему же сколько? Веков пять—шесть уже набежало. Дазай хихикнул, а после рассмеялся от этой мысли. А он когда-то мечтал просто устроиться на работу и жить себе спокойно. Теперь эти мечты казались мелочными и пустыми, словно пришедшими и ушедшими в далёкой прошлой жизни, дверь в которую плотно закрылась и уже никогда не откроется. — Он хочет, чтобы я вернулся в Геенну? — спросил Осаму. Амаймон даже удивился этому вопросу. Спокойному, без лишних эмоций, самому обычному, по сути, вопросу. Всё-таки, его мелкий не только орать да злиться мог, он мог размышлять, думать, молчать. Хм… вот любопытно, а его кто-то таким видел? Спокойным и умиротворённым. Вряд ли. — Не сейчас. Потом. Когда придёт время. Ты ещё не до конца контролируешь своё пламя, да и опыта у тебя маловато. Он хочет, чтобы ты прожил свою земную жизнь так, как считаешь нужным, а уже после вернулся домой, — передал слова Сатаны демон. Дазай кивнул, размышляя над этими словами. Он никогда не знал, где его место, потому что нигде, кроме как дома, ему рады не были, а теперь становилось понятно, что его место рядом с такими же изгоями общества, как он сам. Рядом с экзорцистами и демонами, любого из которых он мог приструнить всего лишь силой собственной мысли. Возможно, это и хорошо, но даже здесь, в Академии Истинного Креста, его не принимали, а друзья отталкивали, потому что он родился полудемоном. Даже Рыжик… особенно он. — Думаю, время придёт раньше, чем он полагал. У меня нет желания хоть как-то прожить отведённое мне земное время, — тихо сказал Осаму, отворачиваясь и вглядываясь в непроглядную тьму. Старший демон скрипнул зубами и вздохнул. Чёрт бы побрал этих тупых людишек, которые даже самого доброго из всех демонов умудрились сломать и лишить желания жить. Осаму был сильным, но от самых близких получая удар за ударом, он терял веру в себя, в свою необходимость и слова, окрылившие его, убили в нём остаток жизни. «Ты не один», — говорил ему уверенный, сильный голос. «Держись блять

***

ото всех подальше», — повторял этот же голос, только грубо и жёстко. Амаймон не понимал, как это, когда тебя предают самые близкие, но догадывался, что это очень больно. — Ты не должен сдаваться, — возразил брату старший демон. — Ты нужен им. Особенно тому рыжему экзорцисту, он уже вторые сутки от тебя не отходит, — сказал Амаймон, чувствуя, как резко и сильно ударилось сердце его младшего. Дазай не верил, не мог, не хотел, но тепло не исчезало, его становилось только больше, оно распространялось уже не только в пустоте, но и в его душе, а из глаз против воли потекли слёзы. Он уже не помнил, когда плакал в последний раз от боли. Кажется, когда старик умер… Да, тогда был последний раз, когда боль отдавалась материальными ножами в сердце, разъедая, подобно яду, каждую молекулу в теле и сил не было, а от бессилия хотелось орать и материться. Мёртвые не оживают, а сейчас… Накахара там… он может его увидеть, может даже прикоснуться к тёплой коже и заглянуть в вечно сощуренные от недовольства глаза, но нужно ли это самому Чуе? Мысли заметались, вакуум пошатнулся и всё куда-то поплыло. Он рвался к своему пламени, чтобы снова ощутить его, ему это необходимо, и всё вокруг запылало синим. Наконец-то… Амаймон еле успел слинять из сознания своего братишки, пока тот не выжег и его за компанию. Кажется, он не совсем правильно всё выразил, потому что, находясь в таком смятении, Осаму банально рвался к силе, которая поддерживала его всё это время, желая прикоснуться к своему пламени, которое мгновенно среагировало на него, растекаясь жидкой лавой в его сознании, затапливая душу и сердце, чтобы спасти и вернуть, позволить всплыть наружу. Главное, чтобы Дазай вовремя смог совладать с собой и не уничтожил всю больницу к чертям. Мефисто тогда будет сердиться. *** Чуя читал книгу, держа её одной рукой, а второй крепко сжимая руку Осаму. Он так и не отпускал её, чтобы демон чувствовал там, что не один. Почему-то он был убеждён, что Дазай это чувствует. Книгу принёс Сасаки, чтобы Накахара, который просто отказывался уходить из палаты, не скучал тут в тишине. Сейчас младший из братьев тоже тут, сидит напротив и бездумно смотрит на ещё более бледного брата. Чио лежала под боком у своего хозяина, одним из хвостов обвив кисть Рыжика. Парень не знал, зачем кошка так сделала, но, наверно, в этом крылся какой-то сакральный смысл, так что возражать он не стал. Ещё тут сейчас собрались Ёсано, Кёка и Акутагава с Ацуши. Только Кое и Асами для полной картины не хватало, но их срочно вызвали в Ватикан, так что не было и ладно. Акутагава что-то упёрто говорил про то, что Чуя должен поесть, Ацуши его в этом активно поддерживал, а девушки наперебой вещали о том, что ему нужен отдых. Короче, шуму они создавали столько, что на всех больных в госпитале хватило бы. Медсёстры ко всем уже привыкли и говорили, шутя, что так, как Осаму, в этой больнице не ждут никого, потому что к нему постоянно набивается целая толпа, а кое-кто даже не отходит от кровати. Правда, они же и отводили глаза после всех процедур, словно не желали говорить, что демон медленно, но верно умирает. — Может, вы все заткнётесь? — сурово спросил Накахара, нервы которого не выдержали этого мозгового штурма. Все действительно замолчали. Вообще-то, они сейчас должны были быть на занятиях, но учиться, зная, что Осаму в коме и умирает, а Чуя корит себя за это, не мог никто. Асами и Сасаки были рассеяны и то и дело зависали на полуслове, сами ученики не могли сосредоточиться и записать в конспект хотя бы слово, не говоря уже о том, чтобы запомнить его, да ещё и ректор заходил периодически с таким видом, словно шёл куда-то, а пришёл не туда. В общем, тяжело было всем, так что они и собирались в палате демона, словно одно его присутствие может хоть немного всех успокоить. Мефисто заходил в палату уже четырежды за последние два часа и всякий раз извинялся, бросал обеспокоенный взгляд на ученика и уходил, снова извинившись. Все дружно договорились, что, если Фауст заглянет ещё раз, предложат ему остаться. Более-менее спокойным из всех выглядел Накахара, погружённый в свою книгу, но все понимали, что спокойствие это напускное и что волнуется он даже больше, чем оба Дазая. — Мы волнуемся, — сказала Кёка и потупилась. Она пыталась сама вывести святую воду из крови демона, но не могла. Мгновенная регенерация тут же уничтожала любую рану, а её духи только руками разводили, не зная, что можно сделать. Она была беспомощна и не представляла, как помочь тому, кто когда-то помог ей и словом, и делом. Осаму вообще всегда находил возможности, вместо того, чтобы искать оправдания. Его силы сейчас и не хватало ей, его уверенности и обезоруживающей улыбки. — Вряд ли это ему поможет, — так же грубо ответил ей Рыжик, щурясь и крепче сжимая пальцами тонкую ладошку. Дазай всё больше холодел и бледнел, и Чуя прекрасно знал, что это значит: из него утекает жизнь. Понемногу, по капле в минуту, но утекает, и никто ничего не может сделать. Даже всесильный ректор только жалостливо смотрел на Осаму и опускал голову, не в состоянии помочь. Накахара так и не выяснил, что там за особое распоряжение, по которому демонёнка взяли в Академию, но он выяснит, пусть только это чудовище проснётся. Как по команде, дверь в палату распахнулась и в неё вошёл всё такой же растерянный Мефисто. Ректор озадаченно осмотрелся и вздохнул, вперившись взглядом в Осаму. Неподвижного, умирающего и раздавленного. Хреновый из него вышел опекун, честное слово. — Простите, — тихо сказал Фель и собрался уже уйти, когда его остановил Акутагава, терпение которого, видимо, лопнуло окончательно. Вообще-то, тёмноволосый экзорцист был самым спокойным в этой компании, даже Ацуши мог выйти из себя раньше, но сейчас с него хватит. Осточертело смотреть, как оба Дазая тупо пялится на руку своего брата, словно ждёт, что в ней появится Курикара и пронзит его сердце одним уверенным движением тонкой кисти; как девушки то и дело листают справочники, стараясь придумать хоть что-то; а Рыжик огрызается и смотрит на всех волком, будто единственный имеет право тут находиться. — Сядьте! — рявкнул Рюноске, и Мефисто, сглотнув, выполнил указание, опустившись на свободный стул. — А ты прекрати огрызаться! — продолжил он орать уже на Чую. — Все мы сука, блять виноваты в том, что он сейчас тут, но и сделать мы нихуя не можем. Думаешь, то, что ты тут сидишь безвылазно, ему поможет?! — всё так же не понижая голоса, спросил Аку. Накахара уже собирался что-то ответить, но его взгляд привлёк какой-то блеск на лице Осаму. Присмотревшись, парень понял, что это слёзы. Они катились по бледному лицу из-под плотно сжатых век, скользили по щекам, оставляя влажные дорожки, и исчезали в волосах. Рыжий, как и все остальные, не имел ни малейшего представления, что теперь делать. То есть, демон лежал всё так же без движения и плакал. Асами вскинулся и приоткрыл рот. Ему казалось, что из него что-то тянут. Что-то не его, неправильное, вытягивали из тела, как червя из земли. Он кричал молча, потому что это было неприятно, но и сказать он не мог, ведь горло словно перехватила чья-то крепкая рука, лишая кислорода, не давая выдавить и звука. Больно, страшно, сложно. Мефисто — единственный, кто всё понял и осознал, — метнулся сначала к Чуе, отталкивая от просыпающегося демона, а после — к младшему Дазаю, поддерживая. Остальные же в немом шоке смотрели, как синее пламя зарождается на кончиках пальцев. Чио, подняв голову, быстро оценила ситуацию, и, не раздумывая, запрыгнула на плечо Накахары. Она чувствовала в этом человеке силу, поэтому желала быть рядом с ним, раз уж не могла оказаться рядом с Осаму. Асами тяжело опустился на колени, когда пытка закончилась, и даже не обратил внимания, когда ректор рванул с его плеча пиджак и рубашку. Кожа была чистой, ни намёка на то, что в нём текло не его пламя. — Что… что случилось? — хрипло выдавил из себя младший Дазай, поднимаясь. Фель только усмехнулся и отвёл его подальше от постели, чтобы не обжёгся. Что бы там ни говорил про себя самого Амаймон, а находить путь к людским сердцам он мог, да и не только к людским. Осаму вот-вот проснётся, вернётся в мир живых из границы меж мирами. Чудесно, просто восхитительно, главное, чтобы не потерялся в своём пламени, не растворился в нём, а подчинил его себе. Теперь он снова будет цельным. — Он всего лишь забрал своё пламя обратно. Добро пожаловать в мир людей, Асами-кун, — хихикая, сказал ректор и едва не подпрыгнул, когда демона выгнуло на постели. Руки Осаму запылали синим, хвосты заметались из стороны в сторону, лупя по кровати и полу. Он пылал в синем пламени, которое заволакивало его, подобно кокону, и, на самом деле, это было красиво. Это был не беспорядочный пожар, это было прекрасное пламя, которое лечило своего носителя. Ограждало его от целого мира, защищало и поддерживало, оно текло по венам Дазая, разливалось по всему телу и грело не хуже, чем тепло Рыжика. Демон с трудом разлепил глаза и осмотрелся. Вокруг только синее марево, а мысли в голове путаются и только одна чёткая и ясная. Он цепляется за неё и идёт за ней, чтобы не раствориться в этом мареве, чтобы закутаться в него, но не потеряться. Он хочет обратно, хочет к Накахаре. Хочет к нему. Голос не слушается, а так нужно произнести всего одно слово. Он хрипит, как искажённая пластинка, и не хочет поддаваться уговорам. Осаму собирает все силы и выдавливает из горла всего одно слово. Чтобы выжить, ему достаточно этого слова. — Чу, — тихо, на грани слышимости, чтобы только для себя, и пламя сворачивается, урчит, как зверь, которого погладили по шёрстке, и утихает. Дазай затихает на постели и обводит взглядом комнату. Ацуши, кажется, в шоке. Он стоит и смотрит во все глаза, застыв в нелепой позе, подняв зачем-то руки вверх. Кёка приоткрыла губы и что-то тихо шепчет, не то сама себе, не то стоящей рядом Ёсано, которая, как и всегда, хмурится, но сейчас это выглядит почти забавно. Акутагава выдыхает с облегчением, словно у него с плеч сняли тяжёлый камень, и это немного настораживает. Асами держится за плечо Сасаки и Мефисто и моргает. Вот уж далматинец, наверняка испуган до нельзя. Сам же ректор лыбится хитро и глазами указывает куда-то направо. Осаму подчиняется этому взгляду и поворачивает голову. У стены стоит Чуя, на плече у которого сидит Чио. Накахара смотрит на него во все глаза, скользит взглядом от лица по рукам и обратно, задерживается на глазах и усмехается каким-то своим мыслям. Весь его вид говорит о чём-то, но демон не понимает пока, просто чувствует, как губы сами собой расползаются в улыбку, а на глаза опять наворачиваются слёзы. Они не скатятся по щекам, он это точно знает, но ему как-то отчаянно приятно, что они есть. Весь мир как-то вытягивается и схлопывается до лица Рыжего, настороженного и облегчённого. В его голове столько мыслей, что они скачут туда-сюда, отражаясь в аквамариновых глазах. — Чу, — повторяет Осаму то ли для себя, то ли давая понять, что действительно не спит и улыбается. Карии глазищи снова сияют, как прежде, а улыбка кажется роднее любимых чёток, поэтому Накахара подходит к кровати и садится обратно на стул. Всё ещё молча, потому что не уверен в том, что надо говорить людям, вернувшимся с того света, ну или почти с того света. Наверно, им вообще не надо ничего говорить, ну или выдавить из себя что-то настолько глупое, чтобы они точно поняли, что снова дома. Так, видимо, наиболее правильно, но говорить глупости Чуя не любит, поэтому молчит и смотрит. Он уже почти не верил, почти потерял надежду, но сейчас мелкий снова тут, улыбается и смотрит своими невозможными глазами, из-за которых у него сердце замирает. Чёрт возьми, так ведь быть не должно. Он должен быть рад, что друг жив, ну, в крайнем случае, должен улыбнуться, а получается только смотреть беспомощно и чувствовать, как сердце подстраивается под неслышный ритм чужого. Это ненормально, но как-то убедить тупое сердце не получается, и что делать дальше, совсем непонятно. Смотреть в глаза цвета неба не получается, а не смотреть в них нельзя. Они притягивают к себе взгляд и затягивают куда-то очень-очень глубоко, обещая все секреты мира на блюдце из мрамора. Накахара думает, что окончательно тронулся, потому что думать так — определённо помешательство, но почему тогда это помешательство такое сладкое? Почему от него кружится голова, а на губах ощущается вкус ванили, почему в нос бьёт запах серы и шоколада? Почему хочется снова взять его за руку? — Ты заставил всех поволноваться, — сурово говорит Рыжий. По крайней мере, это он думает, что произнёс эти слова сурово, а на самом деле голос его мягок, как никогда. Чио, наконец, соскакивает с чужого плеча и забирается на перебинтованную грудь хозяина, сворачиваясь там клубочком, чтобы согреть его своим теплом и погреться в его внутреннем пламени, которое стало ещё сильнее. — Прости, — уже увереннее говорит Осаму, чувствуя, что голос повинуется его командам. — И спасибо, что ты тут. Я чувствовал, — он улыбается теперь по-другому, заставляя Накахару сглотнуть и, смутившись, спрятать глаза за растрепавшейся чёлкой. Остальные как-то резко чувствуют себя лишними в палате, но и уходить не спешат. Во-первых, всем есть, что сказать Дазаю, а, во-вторых, смущённым сурового и уверенного в себе и своих силах Рыжего увидишь не часто. Такое просто грех пропускать. Одни только Асами и Сасаки удивлённо переводят взгляд с брата на ученика и обратно. Они, кажется, единственные, кто не понимает, что между ними происходит. Впрочем, просвещать их никто не спешит. Девушки умиляются этим недомолвкам и недоотношениям, Ацуши смущается сильнее Накахары, а Акутагава кажется полностью довольным. Что обо всём этом думает Мефисто, знает только сам Мефисто, ну, может, ещё Осаму, но тот не признается. — Он даже меня не хотел к тебе пускать сначала, говорил, что тут и так слишком много посетителей. Пришлось на него рычать, а ещё укусить за палец, — звучит в голове голос Чио, но Осаму, кажется, и не замечает. Он всё смотрит на Чую и не хочет переводить взгляд. Это так необычно: смотреть на него не украдкой, а в открытую, просто запоминать каждую его чёрточку, излом губ, сведённые брови, немного вздёрнутый нос и сощуренные глаза. Ему нравится смотреть на Накахару. Сильного, умного Накахару, который даже не представляет, что на самом деле к нему испытывает демон, а может, и подозревает. Он же гений, как ни посмотри. — Знаю. Ты ледяной был, я чуть руку себе не отморозил, — фыркает Рыжик, и вздыхает. Чёрт с ним, с Сатаной. Пусть живёт, решает Чуя. Раз уж он подарил ему Осаму, то пусть живёт. Он, конечно, оболтус и заноза в заднице, но, чёрт возьми, лучшего и придумать нельзя. Даже Богу бы не удалось создать что-то, настолько совершенно подходящее ему, Рыжему, насколько ему подходит самый старший Дазай. И хер с ним, что он — демон, потому что это лучший из всех этих чёртовых тварей, сильнейший из них и, блять, самый человек. Он всё-таки протягивает руку и касается ладони Осаму. Дазай опускает глаза вниз, задумчиво глядя на контраст светлой кожи, а потом улыбается по-новому мягко и сам крепко сжимает сильную руку Накахары, которую совсем не хочется отпускать. Сопливо это всё выглядит до нельзя, но их обоих пока устраивает. Потом, как-нибудь, они будут ржать над тем, что розовые сопли свисали с потолка и капали им на головы, пока они, как какие-нибудь мелкие девчонки, держались за ручки, но сейчас это такое своеобразное приветствие, которое даёт понять, что в этих отношениях или недоотношениях они не поодиночке, а вдвоём. — Не отморозил же, — смеётся Дазай и гладит урчащую на груди Чио. Кошак довольно щурится и чем-то чертовски напоминает Рыжего, этой своей привычкой, но Осаму совсем не против. Ему даже нравится. Ради этого стоило вернуться. В голове некстати всплывает воспоминание о том, как Чио плакала из-за смерти Хироцу. Нельзя же, чтобы она ещё и из-за него расстраивалась. Дазай снова поднимает взгляд на Накахару и видит в его глазах уверенное понимание. — Ну вот и славненько, — говорит Мефисто и плюхается на кровать, едва не приземлившись на самого Дазая, но тот, опять-таки, не против. Он заливисто смеётся и нагло сдирает с брата шапку, она ему всегда нравилась. Покрутив пару раз её в руках, демонёнок с готовностью водружает цилиндр на собственную голову, принимая сидячее положение, и нахально так смотрит на старшего. Фель осматривает мелкого и вздыхает, что ещё тут поделать. Вот уж вредина, сграбастал и не отдаст. Разве что Чуя отберёт. — С младшими делиться надо, — нагло заявляет Осаму и вздёргивает нос. Все немного удивлены подобному, кроме Накахары, который как-то сам догадался и теперь только сурово, наверное, смотрит на демонёнка, который глазами прожигает старшего брата. Мефисто хмурится строго, а потом закатывает глаза и откидывается на подушку, раз уж мелкий добродушно подвинулся. Вдвоём на узкой кровати не очень удобно, но когда нечто подобное останавливало двух демонов? Поэтому они лежат, разговаривая о чём-то глазами, а Дазай только крепче сжимает руку Чуи. Это ему сил придаёт и уверенности, а вообще ему так больше нравится. — И за какие грехи ты на мою голову свалился? — горестно вздыхает Фель, смирившийся с потерей любимой шляпы. Осаму смеётся и пожимает плечами, выразительно подсказывая, что уж за его-то грехи могло свалиться и нечто похуже, чем милый и ласковый он, но Мефисто Фель с такой постановкой вопроса не особенно согласен. Впрочем, сейчас его и не спрашивают. С тем, кто из них больше натворил, они и потом разобраться могут. Накахара только глаза закатывает. Вот уж два ребёнка в одной песочнице… Вздохнув, он поднимается, выдёргивая свою руку из крепкой хватки, и снимает шапку ректора с Осаму, водружая на голову законного владельца. — Идите работать, — почти приказывает Рыжий и выжидающе смотрит на Мефисто. Тот, послав младшему ободряющий взгляд, поднялся и вышел. Уходить он, конечно, не собирался, так и застрял возле двери, так сказать, в проёме, но этого благополучно никто не заметил или сделал вид, что не заметил. Ректора оба варианта устраивали, поэтому он тихонечко остался стоять, не привлекая к себе лишнего внимания. — Я предлагаю устроить вечеринку, раз уж Осаму в порядке! — воскликнула Кёка, обнимая хвостатого. Она была рада, что с Дазаем всё в порядке, что он цел и теперь уже здоров, а уж они-то проследят, чтобы с ним больше ничего не случилось. Не то чтобы, по её мнению, хоть кто-то из них мог реально защитить демона, просто надо не давать ему грустить и тогда он сам сможет за себя постоять и со всем справиться. Ему нужна поддержка и знание, что рядом кто-то есть, тогда он будет сильным, зная, что его ждут. Когда есть к кому возвращаться, он обязательно вернётся даже из самых дальних стран. — Никаких вечеринок, пока его врач не осмотрит, — приструнил начинающийся шум Чуя, но сам Дазай уже натягивал штаны, размахивая хвостом, за что получил строгий взгляд от Накахары. — Ну сдались мне эти врачи, — фыркнул демон. — Всё со мной нормально, — в доказательство своих слов, он легко размотал бинт и продемонстрировал совершенно гладкую кожу без шрамов и царапинок. Впрочем, наличие ранений Рыжика сейчас меньше всего волновало. Он скользил взглядом по острым ключицам, груди, животу и выпирающим бедренным косточкам. Ровная, идеально бледная кожа немного светилась от того, что на неё попадали лучи солнца, и была просто прекрасной. Ему хотелось провести по ней пальцами, поцеловать и оставить пару засосов где-то на шее. Причём, Накахара уже даже не удивлялся этим глупым желаниям. Чёрт с ними, не мешают и ладно. Всё равно он своего демона уже никуда не отпустит. Сказал бы ему кто-то год назад, что он влюбится в сына Сатаны, избил бы с особой жестокостью и закатал в бетон, чтоб не повадно было, а влюбился же. Голову потерял от его глаз и улыбки, а сейчас теряет остатки самообладания от этого тела. — Ладно, — сдался Чуя, получая довольную улыбку. Осаму произведённым эффектом был доволен, а потому принялся одеваться дальше. Собственно, что подумали остальные экзорцисты, ему было плевать, а вот загоревшиеся недобрым и очень манящим огоньком глаза Рыжика стоили всего-всего, даже немного плотоядного взгляда от Акутагавы. Он всё равно никому, кроме Накахары, не дастся. — Я тоже приглашён, — подал голос Мефисто. Самое интересное, он не спрашивал, а утверждал. Наглая морда, впрочем, Осаму знал, как этой наглостью воспользоваться, а потому довольно улыбнулся и подмигнул Чуе, который собирался начать возмущаться. Накахара был очень дисциплинированным, а потому всегда строго следил за тем, чтобы каждый чётко выполнял свои обязанности, поэтому то, что ректор от этих самых обязанностей отлынивает, его не устраивало совершенно. — Само собой, — хитро усмехнулся Дазай, застёгивая рубашку. — Мефисто, бери Асами и Амаймона и дуйте в магазин, с вас продукты и напитки. Чу, Шиеми, Асами, Акутагава и Ёсано, украсите столовую в общежитии, а мы с Ацуши — на кухню, — раздал обязанности демон, завязывая шнурки. — А почему это всё самое дорогое с меня? — недовольно пробурчал ректор, насупившись. — А потому что ты у нас самый обеспеченный, — резонно заметил Осаму. — И вообще, тебе что, для младшего брата жалко? — спросил он с самым обиженным видом, на который был способен. Мефисто тяжело вздохнул, соглашаясь, что да, самый обеспеченный, и нет, совсем не жалко. Чёрт, этот малец, похоже, всё-таки принял демона в себе и теперь всех-всех-всех ждёт весёлая жизнь, потому что строить щенячьи глазки он уже научился, а отказать этим самым глазкам невозможно. Дальше будет только больше: научится подмазываться и подлизываться, а ещё угрожать и шантажировать. Мир явственно стал теснее, в нём слишком много хитрецов развелось. За нос его младший братик будет водить всех и вся без особого труда, это уж точно. — Ладно, я всё понял, — ещё раз тяжко вздохнув, сказал Мефисто. Осаму кивнул ему и осмотрелся. Как он и полагал, Курикары тут не было, значит, она по-прежнему спрятана в его комнате. Великолепно. Довольно оскалившись, он выглянул в окно, а после взобрался на подоконник и обернулся. — Не задерживайтесь, нам же надо из чего-то готовить, так что поторопитесь. А как вернётесь — будете остальным с украшениями помогать, — сказал Дазай ректору, а тот только сокрушённо головой помотал и достал нужный ключ. — Осаму, — тихо произнесли Асами и Сасаки. — Мы должны были защищать тебя, — так же тихо закончили они, поднимая взгляд на брата. Старший только рассмеялся и оценивающе осмотрел младших. Далматинец, видимо, очень серьёзно к этому относился, как и белобрысик, раз теперь так сокрушаются, но помочь им хоть чем-то Осаму был не в состоянии. Свои мозги не вставишь, как и свою философию не вложишь. Бросив взгляд на Накахару, он снова повеселел и искорки смеха засияли в коньячных глазах. — Нос ещё не дорос меня защищать, мелкие, — весело сказал старший и спрыгнул с подоконника, посоветовав Чио держаться крепче. Асами и Сасаки вскинули головы и посмотрели на место, где только что был их брат. Осаму старше всего на несколько минут, а впереди на пару веков уж точно. Наверно, он прав, и нос у младших и впрямь не дорос, чтобы защитить того, чья сила сродни силе самого короля Геенны, кто с любым чудовищем на ты и способен пробраться в душу к любому за секунду, подобрав правильные слова. Пусть иногда грубые и нелепые, но правильные.