Система наоборот или "Разгони-гарем-главного-героя-сам"

      К концу болезни Шень Цинцю готов был уничтожить человечество самым ужасным способом, который смог бы придумать. Его лимит терпения человечества был исчерпан на третьем дне болезни. А лежать ему предстояло две недели. Его шиди и шимей считали своим долгом поддержать больного. А это включало в себя вечные разговоры и попытки прикосновений. И ни мрачный взгляд, ни едкие комментарии их не останавливали. Все списывалось на болезнь. А глава клана отличился больше всех. Он приходил каждый день, и каждый день приносил подарки. Пока дежурил Юэ Цинъюань, Шэнь Цинцю не мог даже сесть. Его кормили с ложечки, носили на руках, читали вслух и постоянно заставляли лежать. Как будто он несмышленый ребенок или был при смерти.       Единственной отрадой был Цзян Цинвань. Его любимый боевой брат, просто тихо сидел в углу, читал книги, играл с детенышами, которых приносил. В общем делал все, чтобы стать незаметным. Их разговоры содержали только приветствие и прощание. Шан Цинхуа перешел в разряд предателей, ибо смог отказаться от роли сиделки. У него, видите ли, много заказов, которые он не может оставить на учеников. Никто не хотел получить свой товар с кучей браков, так что его с миром отпустили. И лишили Шень Цинцю еще одной возможности побыть в тишине.       Так что на важный разговор с Шан Цинхуа он пришел с настроем закопать одного друга под ближайшим деревом. Правда, Шан Цинхуа тоже не был дураком, и пришел с хорошим чаем и сладостями, но раскаяния явно не испытывал. − Ну подумай сам, я не умею сидеть тихо. Я болтаю, грызу семечки и очень громко разбираю документы. Я болтаю даже когда один. Так что я просто избавил тебя от своего надоедливого присутствия. − Я уже научился отключаться от чужой болтовни. И ты явно не пытался бы пожалеть меня. − Я скорее посмеялся бы. Хорошо, в следующий раз я не буду самоустраняться. Просто обычно людям я быстро надоедаю. Я боюсь, что наше общение скоро прервется, так как вы с Цзян Цинванем гордые лорды своих вершин, умные и сильные, а я. Я просто бухгалтер, завхоз и далее по списку. − Бухгалтер, который может мановением руки уничтожить клан. Ты умнее многих тут. Да и сила не всегда помогает. У тебя есть свои достоинства и недостатки, как и у всех нас. Были бы мы в нашем мире, я посоветовал бы сходить к психологу, но тут такой профессии нет. − Наш мир, да? Так очевидно? − Нет, ты хорошо вписываешься в этот мир. Но когда ты с нами, ты забываешься, и ты понимаешь слова, которых просто не может быть в этом мире. Я уже говорил, мы с Цзян Цинванем немного разобрали этот вопрос. − Он тоже из нашего мира? − Нет. Он из мира очень похожего на этот, но там нет демонов и нет бессмертных. − Тогда понятно откуда его стиль борьбы. − Да, в своем мире он был главой клана. Там кланы отличаются от наших, и там была война. − Война. Война меняет людей. Он силен духом, если она его не сломила. − Мне кажется у него просто не было выбора. Но пока не о нем. Я был учителем в институте. Мне двадцать семь лет, и меня зовут Шень Цзю. − Ох, я писатель, вроде как. Зовут меня так же. Мне двадцать пять. Умер от удара током. Хотя, наверное, это лишняя информация. − Нет, это подтверждает мою теорию. Видишь ли, Цзян Цинвань переродился здесь после смерти. Он стал младенцем. Ты тоже попал сюда после смерти и потому, как легко ты вписываешься в этот мир, также стал ребенком. Но я не умирал, я просто уснул. А очнулся в этом теле, та попытка самоубийства была моей. Я хотел вернуться домой. − Но если все так, то как ты смог вписаться в роль? − Перед сном я читал книгу. Обычная желтая книжонка, которую отобрал на паре у студенток. Решил посмотреть, чем увлекается нынешняя молодёжь. Эта книга была о Шэнь Юане и его гареме. Оттуда я и знал основную информацию. − Но это не может быть. − Что? − Ты не мог прочесть эту книгу. Я умер до того, как начал писать чистовик. − Что? Шэнь Цинцю с шоком в глазах смотрел на Шан Цинхуа. Человек перед ним начал стремительно бледнеть. − Я… Я, я написал эту историю. Но это были черновики. Изначально я писал дурацкий гетный роман с гаремом. Он был отвратительным и полным сюжетных дыр, но людям нравилось, и они донатили. А потом интерес пошел на спад. Мне донатили все меньше, а дневная работа не покрывала мои нужды. И я решил начать другой роман. В том же мире, но переделав главного героя и злодея. Но я умер, прежде чем смог начать его выкладывать. Шан Цинхуа говорил торопливо, его руки сжимали одежды, и весь вид передавал его нервозность и страх. Это была тайна, постыдная тайна. Шан Цинхуа знал, что его возненавидят после такого признания, но не мог не сказать. Ложью он сделает только хуже. Опустив глаза, он смотрел в пол, боясь реакции друга, и одновременно желая получить её поскорее. − Понятно, тогда кто-то выпустил её вместо тебя. − Что? Шан Цинхуа быстро поднял голову с недоверием смотря на Шень Цзю. − Ты думал, что я буду разгневан? Может быть, будь я чуть моложе. Когда еще готов был драться с миром. Но я вырос, и понял, что мы над многим не властны. Какой автор задумывается о том, что его мир станет реальностью? Да и спрос рождает предложение. Ты неплохой автор, я могу сказать это по рассказам, что ты пишешь сейчас. Но толпе не нужны хорошие рассказы с проработанным миром и глубоким смыслом, им подавай кровь и секс. И кто я такой, чтобы осуждать тебя за желание заработать. − Спасибо, но я ответственен за этот мир. − Кто тебе сказал? Может не ты его придумал, может тебе вложили знания о нем другая сущность. Мы не можем знать. Не накручивай себя. Лучше будем думать, как улучшить жизнь здесь. − Я уже начал. – Шан Цинхуа неловко улыбнулся – Ло Бинхэ имеет одну слабость. Я создаю яд, что может его убить. − Ребенок еще не здесь, но его уже хотят убить. − Потому что я боюсь. В первоначальном сюжете был жестокий учитель, и испорченный главный герой. Он был садистом, чудовищем, которое уничтожало любого провинившегося, за любую провинность. Он был одержим, в плохом смысле. Он хотел отомстить учителю, превратив его жизнь в ад. Но не спешил его убивать, наслаждаясь страданиями. В другой версии он стал мягче, но все так же одержим людьми, которых любит. Если ты не подаришь ему привязанность в ответ, он уничтожит тебя. Ты похож на учителя из первой истории, но чуть мягче. − Ты боишься, что звереныш тоже будет больше похож на оригинал. − Да. В комнате повисла тишина, каждый думал о своем. Раскрытая правда многое меняла. История могла пойти двумя путями, и оба направления определялись действиями Шэнь Цинцю.