Растворитель для краски Региса был, действительно, чудо как хорош. Он оттирал эту розовую гадость с доспехов быстро и начисто, но… запах от него исходил премерзкий. Хоть Регис и дал Оорин особую маску для сбора мандрагоры и перчатки, чтобы защитить ее от едкого запаха и воздействия раствора на кожу, она все равно чуяла этот смрад, и глаза ее слезились. Оорин очищала свои вещи несколько дней — если бы попыталась сделать это за один раз, продолжительная головная боль, растянутая суток эдак на трое, ей была бы гарантирована. Когда она, наконец-то, отчистила свою броню от краски, Регис покачал головой.
— Пожалуй, это все должно повисеть несколько дней на улице, — сказал он.
— А если запах не выветрится?! — Оорин была в отчаянии, и Регис прижал ее к себе.
— Выветрится, обещаю. Через неделю от запаха не останется и следа, — его голос звучал бодро, и Оорин уткнулась в его плечо, вдыхая аромат трав, исходящий от Региса, и чуть ли не заурчала от удовольствия, от того, что он рядом, его можно спокойно потрогать, и он поймет ее правильно. После той ночи, когда они решили спать вместе, Оорин испытывала спокойствие и глубочайшее удовлетворение. Удивительное состояние! По ее опыту, когда ты просыпаешься после подобной ночи, между тобой и твоим любовником возникает какая-то натянутость, настороженность. Ты неловко подбираешь свою одежду, и, надевая ее, понимаешь, что совершенно не знаешь, о чем говорить с этим мужчиной, и все темы, на которые вы говорили до этого, как-то вылетают из головы. Неловкое молчание повисало камнем, и это было неприятно.
У Оорин такое происходило практически со всеми. Но не с Регисом. Когда она проснулась тем утром в его объятиях, то у нее было ощущение, что все произошло как надо. И теперь ее не оставляло чувство естественности происходящего. Никакого напряжения, никакой заминки, они с Регисом общались так же, как и раньше, словно так и было правильно. Просто теперь к крайне приятному, уютному общению добавились еще и интимные радости.
И все же это начинало становиться чем-то большим — по крайней мере, у нее, Оорин это заметила. Она ловила себя на мысли: огромная симпатия, которую она испытывала к Регису, перетекла в нечто другое, объемное, полное, более насыщенное эмоциями. В безумную радость, когда Регис прикасался к Оорин, легкую грусть и нетерпение ожидания, когда его рядом не было, и Оорин ждала, когда он вернется и обнимет ее. Он показал ей, сколько наслаждения она может получить, если не будет спешить, занимаясь любовью. Он был чутким и нежным, и очень точно угадывал, когда и что надо сделать, чтобы Оорин задыхалась от удовольствия. И еще — было счастье от того, что она сама может дотрагиваться до него, как хочет, не соблюдая личное пространство, которого она свято придерживалась до того, как они оказались в его постели.
Теперь Оорин не только дотрагивалась до Региса, но и с удовольствием его провоцировала, когда ей надоедало ждать вечера, и просто хотелось заняться с ним любовью прямо сейчас, сию минуту, невзирая на время суток. О, какой у него тогда вспыхивал неистовый блеск в глазах! Его рот чуть приоткрывался, язык касался верхней губы, кадык на горле судорожно дергался, и Регис оказывался рядом с Оорин длинным, почти незаметным движением. И начиналось безумство, в которое сам Регис окунался с огромной радостью.
Он хоть и учил ее не спешить и наслаждаться любовью, но все же не мог не признать, что ее методы имели свою прелесть. Когда она спровоцировала его в первый раз, Регис этого совершенно не ожидал — Оорин поймала его врасплох. В тот день он задал Драакулю корма, потом пошел ополоснуться, а когда вернулся в хату, Оорин стояла там, возле стола, и на ней не было ни клочка одежды. Ее кожа была настолько белой, что ему показалось — Оорин светится в сумраке комнаты — поначалу ему даже почудилось, что он слегка ослеп, уж слишком прекрасной она выглядела в его глазах.
Регис застыл. Он ощутил, что воздух закончился, и это было странно — вампиру, по сути, он и не нужен, но Регис сейчас остро ощущал его нехватку. В висках застучало, и он услышал свой голос как бы со стороны:
— Оорин, ты не замерзла?
Она прислонилась попкой к краю стола и оперлась о него руками, отчего ее упругие груди вздернулись, дразня Региса напрягшимися розовыми сосками, скрестила свои длинные ноги и ответила:
— Немного. Но я надеюсь, что сейчас ты меня согреешь, — ее голос был томным, грудным, с очаровательной хрипотцой, и Регис, всегда хладнокровный Регис, который не терял разума даже в самых тяжелых ситуациях, совершенно осознанно утратил над собой контроль. Он скользнул к Оорин, потянувшись к пуговицам на своей одежде, но она придержала его руки.
— Я не хочу, чтобы ты раздевался… — промурлыкала она.
После этого мир для Региса совершенно перестал существовать. Была только Оорин, здесь и сейчас, и он неистово хотел ее — это все, что он желал осознавать. Он практически растворился в ней, погружаясь в нее, он чувствовал сладость губ Оорин, нежный аромат кожи и ее солоноватый привкус на своем языке, доводящую до исступления влажную тесноту ее лона, когда Оорин сжалась вокруг него, дойдя до разрядки. Его собственная дикая дрожь, когда он сам дошел до пика, и хриплый крик, который он снова услышал вроде бы со стороны. И даже не понял поначалу, что это сам он, Регис, кричит. Они стояли какое-то время, прижимаясь друг к другу, и молчали.
— Ты заставляешь меня терять разум, — наконец хрипло сказал Регис.
— Хочешь, чтобы я перестала? — Оорин издала тихий смешок.
Он заглянул в ее широко распахнутые невинные глаза и покачал головой.
— Нет, дорогая. Я хочу, чтобы ты продолжала. Это было чудесно, — Регис прижал ее к себе и поцеловал.
Да, это было чудесно и, в некотором роде, совершенно внове для Оорин. Теперь в ней вспыхивало чувство ревности. Ни один мужчина до сих пор не волновал ее настолько, чтобы она обращала внимание на то, кто там на него еще смотрит. Но деревенские бабы и девки, иногда приходившие к Регису, как к травнику, явно строили ему глазки, и в груди Оорин начинал ворочаться злобный черный монстр. И, как ни старалась она сохранять выражение лица совершенно невозмутимым, уши у нее все равно вспыхивали и яростно светились пунцовым пламенем. Она еле сдерживалась, чтобы не шарахнуть этих зараз каким-нибудь слабеньким заклинанием Разрушения из своего арсенала. И ведь шарахнула бы, если бы не Регис. Когда какая-нибудь кокетка подходила к нему слишком близко с намерением подтолкнуть локтем или стряхнуть несуществующую соринку с его одежды, на его лице появлялась застенчивая улыбка, и он, под каким-то предлогом, отходил от этой особы подальше. И чуть позже, когда она уже удалялась на приличное расстояние, Регис хмурился и с недоумением качал головой.
— Удивительное дело, — фыркал он, обнимая Оорин за плечи, — когда я тут жил совершенно один, они лишний раз в мою сторону не глядели. А как ты у меня появилась, я вдруг сразу всем этим барышням очень понадобился, и они флиртуют со мной напропалую. Люди все-таки бывают дико странными.
Оорин с облегчением выдыхала.
— Если они не успокоятся, я все-таки попробую вызвать какого-нибудь демона из Обливиона и напущу на этих курв! — она шипела, словно рассерженная кошка, выпуская свое раздражение наружу.
Регис отвечал ей широкой улыбкой. Ее тщательно сдерживаемая ревность ему льстила — в глазах этой девушки он был настолько привлекателен, что она выходила из себя, когда видела неловкий флирт других женщин. Давно его никто так не ревновал. И все же он с содроганием думал о сентябре. В сентябре Регис собирался покинуть эти места и уехать в Нильфгаард. Как к этому отнесется Оорин, он себе совершенно не представлял. Знал только, что очень хочет, чтобы она была с ним, желает видеть ее по утрам в своей постели и засыпать с ней рядом после бурной ночи. «Надо ее уговорить, — подумал Регис. — Убедить ее поехать со мной… Как бы хотелось, чтобы она согласилась, но она привыкла быть в дороге, и еще неизвестно, как отреагирует на предложение пожить спокойно. Не покажется ли ей это все слишком пресным?» Этот вопрос не давал ему покоя, а сентябрь становился все ближе и ближе.
Оорин, конечно, заметила, как переменилось его настроение. В последнее время между бровей у Региса появилась глубокая морщинка, никак не желая расправляться, и он был какой-то… чуточку мрачноватый, но этого «чуточку» Оорин хватило, чтобы понять, что на самом деле он сильно озабочен. «Спросить у него, что ли, в лоб, пока он совершенно не скуксился?» — подумала она. Оорин так и намеревалась сделать, но не успела. Регис подошел к ней сам. Он порывисто обнял ее и пробормотал ей на ухо:
— Скоро сентябрь начинается…
— Да, — она не возражала. — И я вижу, что тебя он беспокоит.
— В сентябре я покину это место, Оорин, — в его голосе вдруг послышалась тоска. — Я ухожу в Нильфгаард.
Сердце Оорин ухнуло куда-то в желудок, а в ногах появилась слабость. «Только не говори, что ты собрался меня тут оставить!» — отчаянно подумала она. Только не Регис! Ну, не может же он просто так ее оставить, как это делали другие мужчины или она сама!
— Но мы ведь и так находимся в Нильфгаарде — ты же говорил, что это огромная империя, и эта деревня принадлежит ей? — паника так и накатывала на Оорин.
— Да, но их стольный город тоже называется именно так, Оорин. И через неделю я уйду туда.
— О… вот оно что… — она осипла и замолчала, ощущая какую-то пустоту в груди.
— Да… Оорин, дорогая, я пойму, если ты откажешься, но я все-таки хочу, чтобы ты знала: я буду счастлив, если ты поедешь туда со мной, — выдохнул Регис. — Я знаю, что тебе тяжело долго сидеть на одном месте, и наверняка свой дом в тишине и спокойствии тебе покажется очень скучным, но я все же надеюсь, что хотя бы какое-то время…
Он говорил и говорил. Он горячо убеждал ее в том, что ей это нужно, употребил на это все свое красноречие, а Оорин стояла, приоткрыв рот, не веря своим ушам. До нее начал доходить весь абсурд этой ситуации. Невероятно! Она бы и так пошла за Регисом, куда бы он ни направился, да нет — она побежала бы за ним со свистом, она бы была от него столь же неотделима, сколь хвост от каджита, и мысли о тихом доме, в котором они будут жить, вызывали в ней щенячий восторг. И Регис с напряженным лицом и тоской в глазах пытался сейчас убедить ее поехать с ним, понятия не имея о том, что она сама смертельно хотела этого.
— … прошу тебя, не отказывайся сразу, я все же надеюсь, что тебе понравится, и…
— Эмиель, — Оорин попыталась до него достучаться. Бесполезно. Он все никак не мог остановиться:
— Да, я понимаю, что прошу от тебя слишком многого, но…
— Эмиель! — она слегка встряхнула его. Регис прервал свой монолог и моргнул.
— Знаешь, в Скайриме есть такие миры, они называются Обливион. Все они разные, какие-то невероятно прекрасные, какие-то чудовищно мерзкие. Так вот, если бы ты направился туда, в самый чудовищно мерзкий, занюханный мир, я бы пошла с тобой.
Регис сглотнул.
— То есть, ты хочешь сказать, что я все это время зря тебя уговаривал, потому что ты и так бы согласилась?!
— Ну, в общем, да. Ты от меня так просто не избавишься, Эмиель.
Он прижал ее к себе так крепко, что она слегка задохнулась. Засмеялся, и в этом смехе было слышно дикое облегчение.
— Твои слова звучат, как угроза, — сквозь смех сказал Регис, — но я даже выразить не могу, как я сейчас счастлив.
— А уж я-то как счастлива… — хихикнула Оорин.
— Тогда будет лучше, если ты пойдешь собирать вещи, дорогая. У тебя их немного, но все-таки…
Да, в Скайриме оставленных вещей было гораздо больше, но Оорин нисколько не волновало, насколько скудным стал ее скарб. Так даже легче было двигаться. Мысль о том, что Регис хотел, чтобы она была с ним, заставляла Оорин буквально летать по воздуху. Они выдвинулись через несколько дней рано утром, покинув этот дом с легким сожалением — все же столько времени тут провели, и направились по широкой дороге, ведущей в Нильфгаард.
***
Одавинг парил в небе. Он старался не показываться на глаза местным смертным, но выходило у него это не всегда. Это были дни, когда ярко светило солнце, и на небе не было видно ни одного облачка. И тогда смертные, видя его огромную тень, бегали по земле крошечными точками и тоненько пищали, наводя среди себя панику. Одавинг их искренне не понимал. Он ведь не пытался приземлиться, не пытался никого сжечь или съесть, так почему они так сильно боятся?! Все это его очень расстраивало и сердило.
Еще расстройства добавляло то, что этот мир был огромным. Здесь были горы, плодородные поля, леса, реки, озера, даже море! И как отыскать в таком обширном мире Довакина? Невозможно. Если только Довакин сам его не позовет. Но Одавинг совершенно не был уверен в том, что его позовут.
Печально вздыхая, летал по небу огромный темно-красный дракон, пристально выискивая взглядом того, кому поклялся служить.
***
— Мой брат давно уже должен был быть в Клармоне! Последнее письмо от него гонец принес три месяца назад! — увесистый кулак Васкона Янгура — командира одного из небольших отрядов охотников за колдуньями — грохнул по столу. — В письме он говорил, что в Амарильо поймал одно из этих поганых отродий — ведьму, и вез ее в Клармон, чтобы устроить публичную казнь!
— Простите, господин Янгур, но почему они ее не казнили прямо там, в Амарильо? — осмелился задать вопрос Гелло Хавис — правая рука Янгура и очень сметливый и хитрый охотник, у которого было настоящее чутье на всех эти ублюдков: чародеев и нелюдей. Только поэтому Янгур снизошел до ответа, а не послал Хависа кидаться головой в навоз.
— Потому что тамошний ипат — трусливый старый пердун! Мозгов у него, как у таракана! Это ж надо — заявил, что не позволит устраивать «такое жестокое зрелище в своем городе»! — блеющим голосом Янгур изобразил ответ ипата Амарильо. — А я уверен, что он просто боится мести чародеев и травников, сука! Вот и пришлось ту блядину тащить в Клармон, уж там не слабак в ипатах сидит! Но до Клармона они ее не довезли! Пропали, как сквозь землю провалились, весь отряд, твою мать! Проклятая ведьма!
— Господин Янгур, я уверен, что ваш брат оказался предусмотрителен и надел на эту тварь двимеритовые кандалы, — осторожно сказал Хавис. — Сейчас на дорогах много разбойников, так может это они…
— Мне насрать, кто это сделал! — рявкнул Янгур. — Я хочу найти и своего брата, и эту поганую ведьму! И воздать ей по заслугам! Наглая мразь! Посмела открыть портал рядом с городскими воротами, совсем страх потеряла! В общем, делаем так! Выдвигаемся в Амарильо и постараемся пойти по следам брата. Авось отыщем хоть что-нибудь, хоть какую-то зацепку, куда они могли запропаститься. Ну, а если с братом и его отрядом что-то случилось, я найду эту ведьму, и тогда… — его карие глаза злобно вспыхнули.
— Простите, господин Янгур, а как мы ее узнаем? — уточнил Хавис.
— О, мой брат оставил на ее роже отличную отметку! Полоснул ее хорошенько по левой стороне лица, наверняка у нее там шрам. Возможно, она даже лишилась глаза. Мы ее легко найдем, это я гарантирую, — улыбка Янгура больше напоминала оскал, и у Хависа ледяные мурашки пошли по спине. Он даже немного взмок, настолько неприятно выглядел командир. «Да, этой бабе сильно не поздоровится, когда мы ее поймаем, — подумал он. — На кол он ее насаживать будет лично, и сделает это очень медленно». Хавис поклонился и направился к остальным — отдавать приказ о сборе.
