Ох уж эти драконы! Ох уж эти Драконорожденные!

Оорин с удовольствием осматривала себя в зеркало. Это было прекрасное зеркало во весь рост, оно находилось в их с Регисом спальне. А больше никаких зеркал в доме не было — ни единого. Ни Оорин, ни Регису не хотелось, чтобы люди видели, что Регис не отражается в зеркалах. Но этого зеркала Оорин было вполне достаточно. Она смотрела на свое отражение и находила, что это новое небесно-голубое платье сидит на ней прекрасно. Это был маленький сюрприз для Региса, и Оорин было интересно, как ее муж на него отреагирует. Муж. Оорин хихикнула. Эта идея пришла к ним спонтанно, когда они ехали в Нильфгаард. Они сделали остановку, и Оорин сбежала в кусты, растущие вдоль тракта, по своим маленьким надобностям. Не успела она выйти оттуда, как услышала грубые голоса. Разбойники. Решили поживиться за счет одиноких путников. Оорин поправила одежду и вышла из кустов. Регис был в своем репертуаре — пытался мирно решить эту проблему. — Милсдари, — он стоял, разведя руки в стороны, — я всего лишь бедный цирюльник. Вам с меня взять совершенно нечего. У меня даже денег с собой нет. — Сдается мне, что ты нам врешь, — ухмыльнулся один из голодранцев, которые окружили повозку. Эти разбойники выглядели не так грозно, как та ганза, которую разнесла Оорин. Они были грязные и потрепанные. Мечи держала всего-то пара человек, у остальных в руках были самодельные дубины. Оорин повела плечами и приблизилась. — Эй, вы! Оставьте моего мужа в покое, шлепки убогие! — вот так. Не наниматель, не любовник, не кровный родственник. Именно муж. Это слово оставило у нее на языке приятное послевкусие. Разбойники уставились на нее с изумлением. Ну, еще бы. Девка в доспехах из чешуи, каких они еще никогда не видели. Да еще со шрамом на роже. Впрочем, это не помешало им полезть в бутылку. — Рот закрой, сука! — рявкнул один из них. — Баба должна открывать его, когда сосет! Оорин вздохнула и посмотрела на Региса. Тот кивнул и накрепко вцепился в повозку. — ФУС-РО-ДА! Ублюдков раскидало от телеги метра на два, а Оорин, не давая никому опомниться, тут же принялась бить их цепной молнией. Они даже встать не смогли — только корчились и извивались на земле, как черви. Все закончилось очень быстро, и Оорин получила в свою Черную Звезду еще несколько душ. Человеческие души — они самые лучшие. Одной души хватает, чтобы зарядить ею драконий кинжал. Регис отцепился от повозки и посмотрел на Оорин. В его черных глазах плескалось веселье. — Муж? — с еле сдерживаемым смехом переспросил он. — Тебя что-то смущает, дорогой? — она хмыкнула. Регис прищурился. — Да нет… Знаешь, что? Мне пришла в голову прекрасная идея! — он оживился. — Когда мы придем в Нильфгаард, то назовемся семейной парой. Мне кажется, что это весьма приемлемый вариант. — Хм-м-м… — Оорин задумалась, какая-то мысль не давала ей покоя, и она ухватила ее за хвост. — Тогда нам надо купить мне платье в ближайшей деревне. Я заметила, что в этом мире почти все бабы ходят в платьях. Я буду очень выделяться, если заявлюсь в Нильфгаард в своих доспехах. Нам ведь это не нужно? — Ты права, — он кивнул. — Чем больше мы похожи на простых людей, тем лучше. А твою броню мы спрячем в мешок. Так они и сделали. В Нильфгаарде Регис очень быстро нашел подходящий дом на продажу: два этажа. На нижнем он решил сделать аптеку, на верхнем — жилые комнаты. Женщина, которая продала им дом, все вздыхала. — Боги, ваша жена — такая красавица! Но этот шрам… Бедная девочка… — с жалостью сказала она. Оорин опустила глаза долу, чтобы не выдать своего раздражения, а Регис развел руками. — Разбойники ей лицо располосовали, — его взгляд был полон печали. — Но мне все равно. Она мне очень дорога, милая госпожа, — он совершенно не кривил душой, когда сказал это. Женщина посмотрела на него с уважением. — Нечасто такое встретишь, чтобы муж так любил свою жену, — она улыбнулась. — Надеюсь, что все у вас будет хорошо. — Спасибо, госпожа, — Регис тепло поблагодарил ее, и она отдала им ключи от дома. Они потихоньку обживались в этом месте. У Региса появились постоянные клиенты — он был обходителен, очень сведущ в своем деле, и людей к нему приходило все больше. Они рекомендовали его аптеку своим знакомым, а те — своим, и вскоре прибыль от продажи поднялась настолько, что Регис и Оорин смогли нанять служанку, чтобы та прибиралась в доме. Впрочем, на кухне все равно царил Регис. Оорин он к кухне не подпускал. У нее совершенно не было таланта к готовке, и она умудрялась испортить даже яичницу. — Дорогая, как ты жила все это время? — посмеивался Регис. — Ты ведь была постоянно в дороге, кто же тебе готовил? — Мародеров обносила, — Оорин с ухмылкой пожимала плечами. — У них все время была какая-нибудь еда: жареное мясо, печеные овощи. Это, понимаешь, был двойной профит — и без еды не остаешься, и ярлы платили за то, что я банды-то эти разоряла. — Неужели мясо не протухало? — Только не в Скайриме. Там очень холодно. Оорин снова с удовлетворением посмотрела на себя в зеркало. Портниха выполнила все ее указания, и на платье не было ни раздражающих рюшечек, ни бантиков. Строгие линии, глубокое декольте. И главное — никаких корсетов. Портниха поначалу протестовала — корсеты были последним писком моды. Но Оорин, как только примерила один из них, тут же выразила свое жесткое и непреклонное «фи». В этом орудии пытки невозможно было нормально вздохнуть. Оно сдавливало грудную клетку и бока, причиняло боль. Да и на кой ей этот корсет, когда у нее есть свой, природный — из крепких мышц, натренированных боями и постоянным бегом! — Уважаемая, — сказала она, — если вы так желаете все сделать по моде, то сделайте имитацию. Я хочу дышать свободно, а не падать в обморок, как только пойду быстрее. Я настаиваю на этом! Портнихе пришлось сдаться. Желание клиента — закон. — Тот, кто придумал корсеты, ненавидит женщин, — пробурчала Оорин, оправляя складки на юбке. — А те и ведутся. Дверь в спальню тихо скрипнула, и Оорин обернулась. В дверном проеме стоял Регис, и, судя по его виду, он совершенно не ожидал увидеть ее в таком наряде. До сих пор ее платья не отличались яркими цветами, а это… Оно прекрасно оттеняло ее голубые глаза и белую кожу. Медные волосы словно горели в лучах солнца, которые проникали в спальню через окно. У Региса перехватило дыхание, и он медленно приблизился к Оорин. — Ты прекрасна, Оорин, дорогая, — он пробормотал это, обнимая ее и зарываясь носом в ее волосы. От нее исходил легкий запах чего-то сладкого, но не приторного, это был очень легкий и нежный аромат. Фиалка, понял он. — Но мне кажется, что тебе кое-чего не хватает. — И чего же? — она хихикнула ему в шею. — Повернись. Она сделала так, как он ей сказал. Регис в зеркале не отражался, поэтому было очень странно видеть, как буквально из ниоткуда появилось украшение — синий сапфир, в оправе из какого-то белого металла, висящий на изящной цепочке. Регис убрал с шеи Оорин волосы, и надел украшение на нее, замкнув замочек. Глаза Оорин из-за этого украшения приобрели совершенно чудесный оттенок — они так и засветились синевой. — Боги, Эмиель, где ты взял эту прелесть?! — выдохнула она. — Это сапфир и серебро? — Нет, дорогая. Сапфир и белое золото. На серебро у меня… м-м-м… скажем так, аллергия, — он развернул ее к себе, пристально оглядывая. — До чего же ты красива! Он медленно наклонил голову, и его губы коснулись кожи на ее груди — там, где была аппетитная ложбинка. Регис потянул декольте платья вниз, и грудь выпрыгнула оттуда, как сердитый зверек. Он тут же прильнул к ее соску, и Оорин, ахнув, зарылась рукой в его волосы на затылке. Регис увлек ее на постель. Они занимались любовью медленно, очень нежно, и, когда закончили, по их телам разливалась истома. «Мой мужчина и мой дом. Тихая, спокойная жизнь. Наконец-то», — Оорин никогда не чувствовала такого счастья за всю свою жизнь. Впрочем, она не была бы собой, если бы растеряла все свои навыки и привычки. Несмотря на весьма жесткое и подчас жестокое правление императора Эмгыра вар Эмрейса, в Нильфгаарде, как и в любом большом городе, все равно водились воры. И кое-кто из них испытал на себе гнев Оорин. Она и Регис гуляли по Нильфгаарду в тот день. На небе ярко светило солнце и дарило свое тепло, несмотря на осень. Впрочем, что такое осень для южного города? Скорее это было еще лето, и Оорин наслаждалась прекрасной погодой. Они с Регисом вышли на большую площадь, где как раз собралась толпа. Выступали бродячие менестрели. Приятная музыка привлекала внимание, и Регис с Оорин остановились послушать. Оорин была совершенно расслаблена, как вдруг ее кольнуло какое-то предчувствие. Оорин насторожилась и украдкой посмотрела на свой пояс, где висел ее кошелек. К нему как раз тянулась чья-то загребущая лапища. Оорин, импульсивная, как и все бретонцы, мгновенно вспыхнула от злости. Послышался хруст пальцев и вопль. Она зажала пальцы вора в живодерском захвате, и тот приплясывал и подвывал от боли. — Я тебе сейчас руку оторву нахер, сука! — Оорин зашипела. — Ты пожалеешь! — вор хоть и скулил, но все же пытался ей угрожать. Да, город большой, вполне логично, что преступники здесь организованы. И что-то ей подсказывало, что они организуют на нее облаву. — Как-нибудь в другой раз. Но ты этого не увидишь, потому что будешь болтаться на виселице, — она мерзко ухмыльнулась — к ним сквозь толпу уже пробиралась стража. Император Эмгыр любил порядок и не любил всякое ворье и прочее отребье. — Что здесь происходит? — хмуро вопросил один из стражников, по виду — главный. — Вора поймали, — Регис улыбнулся ему сомкнутыми губами. — Пытался украсть кошелек у моей жены. Один из стражников внимательно вгляделся в бледное лицо вора. — Это Шнырь, господин сержант, — заявил он. — Он в этой части города никому покоя не дает, и не поймать его никак было — слишком изворотлив. — Ну, теперь ты попался с поличным, да, Шнырь? — хохотнул сержант. — Вяжите его! А вы, госпожа, глазастая. Надо же, такого скользкого ерша заприметили, — он с уважением кивнул Оорин. Скулящего разбойника подхватили под мышки и уволокли. Регис обнял Оорин за талию, прыснув: — Я знал, что ты не промах, но заметить вора в такой толпе? Оорин вздохнула. — Эмиель, в городе Рифтене меня назначили Главой Воровской гильдии. Однажды я уперла у одного человека кольцо при всем честном народе, и ни один из присутствующих даже не заметил, — тихо сказала она. — Никто лучше не справится с поимкой вора, чем другой вор. — Ох, Оорин, у тебя было на редкость богатое прошлое, — он поцеловал ее в висок. — На сто жизней хватит. И теперь я хочу покоя. Надоела мне вся эта беготня. — Ну, уж это я тебе обеспечу. У нас будет тихая и занудная жизнь. — Обещаешь? — Обещать не могу, поскольку влипать в нечто подобное уже вошло у тебя в твердую привычку, но я постараюсь. Но, несмотря на все его старания, на облаву они все же напоролись. Их подстерегли в темной подворотне, когда они шли домой. Региса и Оорин окружили с двух сторон, отрезав им пути к бегству. Напавшие были крепкими мужиками и, судя по их виду, они очень злились. — Милсдари, а в чем, собственно, дело? — поинтересовался Регис, и его тон был спокойным, как безоблачное небо в погожий день. — Твоя баба обидела честного человека, который хотел взять немного денег взаймы, — пророкотал один из них. — Теперь его повесят. Так дело не пойдет. Оорин ощерилась со злобной радостью. — Я еще и не такие дела делала! — адреналин ударил ей в голову, да так, что все тело запело. Никто из этих идиотов так и не вспомнил потом, что случилось. Их словно подхватил вихрь, завертел, ломая кости, и скоро переулок был усеян стонущими телами. Регис спокойно отряхивал свой черный жилет, а Оорин наклонилась над одним из мужиков и тихо сказала: — Передай своему главному, что мы с мужем хотим жить тихо и спокойно. Вы нас не трогаете, и мы тоже никого не тронем. Если он — человек умный, то поймет свою выгоду. В конце концов, вы остались живы. Ты меня понял? Тот захрипел что-то нечленораздельное, со страхом глядя ей в лицо. Она похлопала его по щеке и выпрямилась, и Регис обнял ее за плечи. — Пойдем домой, дорогая, — сказал он. Видимо, главный среди воров был действительно умен. Их не только больше не трогали, но все воры держались от Оорин подальше, даже не пытаясь подобраться к ее кошельку. Ей очень нравился Нильфгаард. Здесь всегда можно было договориться. К своему несчастью, она расслабилась настолько, что совершенно утратила бдительность, а когда поняла свою ошибку — было уже поздно.