***
Мужчина притаился в темноте арки, уставился на ярко-красную иномарку, которая и с выключенными фарами в темноте горела точно олимпийский факел. Трое курили у машины. Красные огоньки от сигарет поднимались и опускались практически синхронно. С такого расстояния Акула ничего не видел, слишком далеко припарковался водитель. Дикой почти вплотную прижался к стене дома и подобрался ближе, укрылся за небольшим складом продмага. Столько раз он проделывал подобное за свою жизнь, столько раз рисковал, скрывался, передвигался практически бесшумно, огибая осколки разбившихся бутылок и щебень. Сколько еще на его век предстояло подобных вылазок? Дикого в упор не замечали. Теперь до мужиков было рукой подать. Помимо рослых парней в рваных стеганках была еще девчонка лет пятнадцати, которую держали, точно пса за шкирку. Акула посмотрел на сгорбленную спину, как та хватается за живот. Взгляд вперился скво в макушку, проскользнул по спутанным волосам и остановился на босых ногах. Если он ничего не сделает сейчас, Дикого ждет долгая дорога прямиком в ад, если таковой вообще существует в современных реалиях — в условиях бывшего Союза. Он должен сделать хоть что-то, чтобы этот кошмар, наконец, закончился. — Даю десятку, не больше. — Ты что, нас за идиотов держишь? Мы, типа, не знаем, какие расценки на рынке сейчас? — Черт… Ну, и сколько ты за нее хочешь? — Тридцать. — Шутишь? Даже Шамбаев не отвалит столько за побитого ребенка. Когда-то они составляли программу, когда им не было и двадцати. Когда они еще мечтали о революции, о свержении царя. Махновщине. Уже тогда в воздухе витало что-то эдакое. Борьба со злом, защита слабых и угнетенных — в свое время они все мечтали стать героями. Много ли изменилось с тех пор? Дикой вышел из укрытия, махнул мужикам. Все же главной причиной, по которой он лез во всякое дерьмо, всегда была скука. — Детей трогать — совсем мозги отшибло? Дикой шагнул вперед, он физически ощутил, как оборвались нити, те самые канаты прошлого, по которым Акула еще мог вернуться — оборвались и скрылись в арке. Что, если бы он размышлял над каждой ерундой в своей жизни, то вполне мог сойти за старый памятник в каком-нибудь обоссанном парке. Покрылся бы плесенью и зарос мхом. Конечно, размышляй больше о будущем и скорее состаришься! Высоченный тип потушил сигарету пальцами. — Что за петух, а? Надо че? Перед Диким стояли двое: этот столб с дурацкой тряпкой на голове и перекошенный на левую сторону очкарик. Над всеми возвышался бандана: он был крупнее своего приятеля раза в два и вид имел борзый. Такой бугай без труда мог переломить Дикого пополам, разукрасить так, что врач будет по косточкам месяца два собирать. Водитель огненной иномарки схватил девчонку за ворот и уволок к машине. Мужчина крепко сжал плечо подростка, и лица Дикой не разглядел. Акула сжал кулаки, шагнул к бандане в полной решительности дать тому в морду, как напоролся на очкарика — тот появился буквально из ниоткуда и попытался зайти сбоку. Дикой легко отразил удар в лицо, схватил очкарика за руку и заломил назад. Он пинком отбросил мужика в сторону — упал тот уже сам: прокатился по земле и рухнул. С ног Дикого сбил кулак, угодивший прямиком в челюсть. Акула покосился, схватил бандану за рукав и уже вместе с ним повалился на тротуар. Бандана вцепился Дикому в воротник, ударил затылком об асфальт. Акула чуть не отключился, перед глазами в разные углы двора забегали молнии. Тысяча фейерверков рванули в голове, осыпались цветной мишурой. Дикой вывернулся, когда бандана уже замахивался для нового удара, коленом ударил мужика вбок и сбросил с себя. Дикой порывался вскочить, как под ребра ему зарядили тяжелым ботинком, с силой впечатали в землю, что даже кишки ухнули. Очкарик стоял пред ним нерушимой стеной, он все-то прижимал к себе руку — Дикой пожалел, что не сломал тому еще и ноги. Бандана медленно поднялся, в этом ему помог очкарик. Он подал товарищу здоровую руку и буквально подкинул с земли. То-то у банданы рожу перекосило. Бандит схватился за живот, просипел: — Нашелся, мать твою, герой… Вали отсюда, понял? Дикой порадовался и тому, что смог кому-то испортить настроение. Он с восторгом глядел в выпученные глаза-орбиты банданы, довольно скалился при виде помятой рожи и размазанных по всей харе соплей. Лежа на спине, Дикой с трудом мог сдерживать нахлынувшую волну смеха. Веселье никак не хотело отпускать его. Когда Дикой резко сел, очкарик даже отпрыгнул, бандана дернулся вперед. Один удар, и сколько злобы вложил в него Дикой, сколько ярости, которую копил годами. Акула выпрямился, вскочил на ноги… — Сколько можно возиться? Твою мать, вас двое! Водила размахивал кулаком над лысой головой — он будто сам не решался лезть в драку и все ждал повода. Такая неудача, а теперь еще и этот трус насмехается над ним. Акулу словно бы и по ушам огрели, ненависть закипела в груди, сердце заколотилось, точно пойманная в сеть рыба. Дикой мог поклясться, что различил чей-то слабый голос. Кто-то настойчиво вещал из его пустой башки. Картинка перед глазами заискрилась, как если бы кто-то поджег старое черно-белое фото. Дикого выкинули из собственной головы, усадили на стул и заставили смотреть на свое избитое, все в синяках тело. Вот такой он и был всегда: ходячий мертвец. Кто-то неплохо зарядил ему в левый глаз, разукрасил морду, а Дикой даже не заметил. Он порывался встать, прекратить этот дерьмовый показ фильма; Дикого схватили за плечи и усадили обратно — смотри. И он смотрел. Смотрел, как его истерзанное тело само двинулось в сторону водителя иномарки. Дорогу ему преградил бандана, но его Дикой вынес с пары ударов. Вот кому точно не помешал бы сейчас врач. Акула накинулся на бандану, ударил ногой в живот и откинул на забор детской площадки. Очкарик дал деру через весь двор, скрылся в темноте — даже с покалеченной рукой он бежал так, что бандиту мог позавидовать любой профессиональный бегун. Топот смолк, очкарик остановился где-то в конце дома. — Подонок, я знаю, под кем ты ходишь! Акула взглянул на сутенера, в его побледневшее, как у покойника, лицо. Может, ему только показалось, в темноте толком не разберешь, но уже по глазам Дикой видел, как мужик навалил в штаны. Теперь, когда все враги были повержены, усталость навалилась на него. Тот, кто еще недавно удерживал Дикого на воображаемом стуле, отступил, и Акулу просто выкинуло. Следующий шаг он совершил куда-то в пространство, где не было не то, что земли — воздуха, а опора казалась чем-то фантомным. Пока нога не опустилась, Дикой чувствовал, как проваливается в обморок, его сознание погружалось в очень тяжелый сон, из которого его клешнями вытащил голос водителя. Тот что-то промямлил: что-то тревожное. Сутенер вскинул руки, шагнул назад и уперся задом в машину. Он мигом опомнился, толкнул застывшего как истукан ребенка в Дикого, а сам скорее сел в тачку. Водитель включил фары, рванул вперед, чуть не задев Акулу. Дикой схватил девчонку за плечи. От рывка в глазах потемнело, а руки обожгло. Машина проехала мимо, осветила фарами двор в последний раз и исчезла в покореженной арке. Стоило Дикому ослабить хватку, как девчонка отшатнулась от него, споткнулась и грохнулась на землю. Вид у скво был растерянный, глаза округлились, и в каждом застыло по соленому озеру. Шмыгая носом, девчушка поднялась сначала на четвереньки, затем резко откинулась назад. Ноги разъехались, и она вновь оказалась на земле, больно ударившись головой. Дикой скрыл смешок за притворным кашлем.Сутенер
24 декабря 2019 г. в 16:02
Время смотрит на нас сквозь пальцы. Высшего суда не существует, как нет и бога, который взял бы на себя ответственность за чужие поступки. Все, чем руководствуется жизнь, обуславливается случаем, и если повезет, умрем мы раньше, чем успеем состариться. Раньше, чем поймем, что все, что делали вообще — стояли на месте и ждали.
Дикой прожил достаточно, чтобы, наконец, усвоить эту простую истину. Он точно навеки застыл у огромного зеркала, с другой стороны которого на Акулу смотрел он же, только на двадцать лет моложе. Быть таким глупым, наивным, таким, черт возьми, юным… Отражение смотрело сквозь Дикого, а ему хотелось привлечь внимание двойника. Какое преступление — так на него смотреть, не замечать в потоке надежд грядущее.
Так, черт, давай! Взгляни в эти уставшие глаза! Посмотри, наконец, на меня и сделай все возможное, чтобы не стать таким.
Куда бы Дикой не бежал, молодость уже была там, может, лет десять назад или вчера. Он все это видел не раз, все время опаздывал, сам не зная, куда так спешит. Когда он напивался, ноги просили свободы. Темные подворотни, канавы, нечистоты, грязные подъезды и разрушенные дома. Ноги петляли, но всегда возвращались в маленькую съемную квартиру на окраине города.
Дикой остановился у моста, по которому сновали машины, точно его окликнули с берега. Река в ночи оживала, и вода в свете одноглазых фонарей густела. Он далеко ушел от центра. Течение размывало картинку, и фонари плясали, содрогаясь от речного холода. Или, может, они прогибались под естественным грузом? Дикой вспомнил старую шутку. О хороших людях. Которые собрались вместе в одной комнате, посидели, хорошо подумали, а в итоге взяли и перевешали всех плохих людей. И тогда настал мир.
Он закурил, смерил усталым взглядом переплетения тысячи дорог, по которым катили груженные углем поезда. Когда он оказался на вокзале? Дикой словно опьянел от холода, месяц гнал еще и еще раз посмотреть на то, что останется после. Седые улицы и немой перекресток.
Напрямик через дворы он кинулся в подворотни. По привычке возвращался туда, пускай в темных углах домов уже никто не обитал. Кто раньше скрывался в темноте, пугал взрослых сверканием клинка, развлекал сказками малышню, давно превратился в упыря и поселился на кладбище. Дикой занял его место, хотел сам стать фантомом, но опоздал буквально на полвека.
Эпоха ушла. Время его жестоко наебало, все его ожидания и предчувствия. Теперь, натыкаясь на стены, Дикой встречал свое отражение, разворачивался и уходил, пока не набредал на свой подъезд. А сегодня его поймали в капкан мысли, и значит, до утра Дикой не вернется.
Акула вышел к памятнику и поднял руку. Гигантский бюст Лазо на приветствие не ответил. В темноте он сверкал глазами, скрежетал мраморными зубами. Изо всех сил пытался вспомнить, где только видел это исписанное старыми шрамами перекошенное от усталости и злости лицо — старик! Может, лет тридцать назад он, как и все мальчишки, еще бегал вокруг памятника, догонял других, стрелял из палок в воздух и разбивал колени об асфальт. Камень уже тогда сыпал вокруг песком, та далекая весна выжгла ему всю седину на макушке, а он, прикованный, должен был наблюдать, как последние следы детских босых ног исчезают в осколках и щебне.
Теперь памятник совсем осыпался, волосы повыпадали с его круглой головы. И радовало одно: что эти старики, убежавшие по иллюзорной радуге мальчишки, наконец свалились с нее в помойную кучу. Да, так им и надо.
В тот момент, когда памятник отвернулся, чтобы не видеть, не слышать ничего вокруг себя, яркие лучи прорезали темноту, врезались в спину Дикого. Акула успел отскочить к стене дома, вплотную вжаться в холодный, точно скала в пещере, бетон, когда мимо промчалась на полном ходу легковушка. Водитель ехал по двору точно по пустой магистрали, выжимал все из железной бочки, наконец, завернул в старую арку, куда следом нырнул Дикой.