***
Отец опаздывает на несколько часов, приезжая среди ночи, что вызывает в Алеке бурную волну негодования. В этот раз Роберт в запряжённой чужими лошадьми закрытой повозке. Он выходит из неё, мрачно нахмурившись под многочисленными лампами, развешанными у крыльца, но улыбается, едва завидев семью. Алек привычно наблюдает за тем, как тепло отец обнимает Изабель, ерошит Максу волосы и сжимает плечо Джейса, ожидая для самого себя сухого кивка, но неожиданно Роберт обращается к нему, отчего-то не смотря в глаза: – Александр, ты нужен мне для одного дела. Поехали. Взмахнув рукой в сторону повозки, Роберт отворачивается, не замечая, как недоумённо стали переглядываться остальные. Алек неуверенно подходит ближе, не горя желанием оказаться внутри этой тёмной коробки. – В чём дело? Ты же только приехал. Разве это не может подождать до утра? – Нет, не может. Дело срочное. – Но… – Ты можешь хоть раз сделать то, что тебе говорят, без лишних вопросов? Роберт огрызается, потирая кончиками пальцев лоб, и Алек сжимает руки в кулаки, резким движением садясь в повозку. В ней темно и жестко, тут же хочется вылезти обратно, но он сидит на месте. Отец говорит семье что-то о том, что они скоро вернутся, успокаивающим тоном и спустя несколько мгновений садится рядом, хлопнув маленькой дверцей. Всё погружается в темноту, разбавляемую двумя небольшими фонарями с полусгоревшими свечами внутри. Становится немного обидно, что никто не вступился и не спросил, какого чёрта старший Лайтвуд вообще вытворяет. Но обида быстро угасает – в их семье слово отца оспаривалось разве что самим Алеком, которому изначально не грозило потерять родительскую любовь или благосклонность. Раздаётся цокот копыт, и повозка трогается с места. Алек тянется рукой отодвинуть тёмную занавеску, но ткань оказывается наглухо прибита к маленькому окошку. Сердце в тревоге бьётся всё быстрее, и спустя несколько минут безмолвной поездки Лайтвуд не выдерживает: – Куда мы едем? – К клиенту. – Зачем я там нужен? Роберт не отвечает, уставившись в одну точку и крепко стиснув руки на сидении. Непривычно бледный и осунувшийся, он похож на заболевшего чем-то серьёзным человека. Будто за прошедшие пару месяцев постарел лет на десять. – Пап? В чём дело? Посмотри на меня! Но Роберт, будто назло, закрывает глаза и звучно ударяется затылком о деревянную стену повозки. Длинно выдыхает, судорожно сглатывая, и, наконец, поворачивает лицо к сыну. Алек ожидает увидеть в тёмных глазах привычное раздражение или равнодушие, но взгляд Роберта полон сожаления и вины. – Прости, Алек. Прости, но у меня нет выбора. Она никогда не оставляла выбора. – Что? – Алек хмурится, всматриваясь в знакомое лицо напротив, и не понимает, о чём отец вообще говорит. – Ты о ком? – Ты ведь уже встречался с ним, да? С тем магом? Магия камня должна была свести вас вместе. Она говорила, что ты выживешь в море. – Откуда ты… – Он перевоплощался в человека? Отец наклоняется к нему, сверля прямым жестким взглядом с плещущимся на дне глаз страхом. Алек прижимается спиной к холодной обивке повозки и тянется к ручке двери, пытаясь открыть её. Не выходит. Увидев его действия, Роберт усмехается, и у Алека от этого смешка по спине пробегает холодная волна, заканчиваясь чувством лёгкой тошноты в горле. – Думаешь, я плохой человек? Нет, это не так. Плохой отец? Да, возможно. – Роберт потирает шею ладонью, у него мелко трясутся пальцы. – Я всегда любил тебя, Алек. Чёрт возьми, ты мой ребёнок, конечно, я тебя любил. Но если выбирать между одним и несколькими, то выбор очевиден, так ведь? Меньшее зло. – О чём ты говоришь? Слова сухими и ломкими комьями вылетают из глотки, практически теряясь посреди шума колёс и едва слышного фырканья запряжённых лошадей снаружи. Повозку потряхивает, видимо, они въехали на плохо утрамбованную дорогу. Ему чудится шум океана. – Алек, послушай меня. – Что-то касается ладони, и Алек дёргается, вырывая пальцы из холодных влажных рук отца, отворачиваясь от него. Голова от волнения начинает немного кружиться, ему невыносимо хочется выбраться из тесноты и полумрака на свежий воздух. Роберт встаёт со своей скамьи, присаживаясь перед сыном и пытаясь заглянуть ему в глаза. – Только не сопротивляйся, слышишь? Она умеет делать больно, но, если ты… Всё случится гораздо быстрее и легче. Просто отвечай на вопросы и делай, что говорят. – Я не трус как ты. – Дело не в… Лошади останавливаются, и Роберт замолкает на полуслове, продолжая сжимать ладонь на предплечье сына. Снаружи слышны шаги спрыгнувшего на землю кучера, его мягкий разговор с лошадьми и звук разбивающихся о камни волн. Тугой ком непонимания и обиды сворачивается в груди, и Алек резко выдыхает, прикрывая глаза. С той стороны кто-то коротко стучит в дверцу, явно намекая, что пора выходить. Алек грубо сбрасывает с себя руку отца и тянется к дверце. Оборачивается на Роберта, продолжающего сидеть меж двух лавок. Весь разговор он стоял на коленях. – Подарок для Изабель спрятан в моём шкафу на третьей полке снизу. Подари ей от меня. На этот раз дверца поддаётся легко. Лунный свет мягко бьёт по зрению, заставляя глаза чуть сощуриться, и Лайтвуд глубоко вдыхает свежий морской воздух. Закрывает за собой дверцу, и повозка тут же трогается с места, отправляясь дальше. Наверное, где-то есть объездной путь. Неважно, Алеку все равно. Крутой высокий обрыв открывает умопомрачительный вид на океан, солёный свежий воздух пронизывает тело сквозь одежду. Лайтвуд сразу видит её. Девушка в чёрном простом платье с серебряной вышивкой на рукавах и подоле. У неё светлые волосы и фиолетовые, будто бы светящиеся изнутри глаза. Она сидит на высоком продольном камне со странными чёрными символами по всей поверхности. Когда девушка встаёт, Алек инстинктивно делает на шаг назад и через мгновение чувствует такую сильную боль, что колени подкашиваются и он падает на жесткую траву, силясь сдержать крик. Агония прекращается так же резко, как и началась, и Лайтвуд чувствует, как потряхивает всё тело в ожидании нового приступа. – Даже не думай сбежать. Девушка стоит над ним, с интересом осматривая, и легко улыбается. Будто они старые знакомые, которые случайно встретились на рынке. Алек не отвечает, садясь ровнее, но и не встаёт, напряжённо смотря на неё в ответ, не отводя взгляда. Фиолетовые глаза прищуриваются, и девушка заинтересовано хмыкает. – Алек, верно? Я Лиза. Элизабет, если быть точнее, но я, как и ты, не люблю эту помпезность длинных имён. У тебя наверняка есть много вопросов. Задавай. – Меня привезли сюда для беседы? Лиза хмыкает, вновь облокачиваясь о камень, и подзывает его к себе движением руки, словно собаку. Алек до скрежета стискивает зубы, но поднимается, медленно подходя ближе. Останавливается рядом. – Будешь дерзить, и я сломаю тебе ноги. Или, может быть, руки. Определюсь по ходу дела. Итак, Бейн всё ещё русал? – Да. – Он вспомнил о ритуале? – Нет. – Он перевоплощался в человека? – Нет. Алек ожидает боли, но когда та приходит, то оказывается гораздо сильнее той, что была прежде. Будто ко всем внутренностям приложили раскалённый метал, сверху присыпав солью. Он тяжело дышит, когда боль отступает, и осознаёт, что вцепился пальцами в траву, вырвав её вместе с корнями. За подбородок цепляются тонкие ледяные пальцы, впиваясь ногтями в кожу, и резко поднимают голову вверх. Фиолетовые глаза горят разъярённым пламенем. – Не ври мне. Он перевоплощался, так ведь? Алек молчит. Лиза хмыкает, сжимая пальцы так сильно, что места, к которым она прикасается, начинают неметь. – Что ж, очевидно, характер тебе достался не от отца. Поступим по-другому. – Она отпускает его, расслабленно поправляя складки платья. Говорит как бы невзначай. – За каждый не отвеченный вопрос будет умирать кто-то из твоей семьи. Первый промах – Роберт. Ты не переживай, ему был подготовлен несчастный случай с самого начала, он слишком многое узнал. Трагичная гибель отца и сына, так поэтично. Элизабет вздыхает, складывая руки на коленях, и смотрит на полоску горизонта вдалеке. Ночь безоблачная, лунный свет ярок и холоден. – Бейн говорил что-нибудь о ритуале? О том, что произошло три сотни лет назад? Алек поднимается с травы, отряхивая испачкавшиеся в земле и зелени руки, и садится рядом с девушкой. Её волосы красиво развеваются на ветру, но их запах резкий, чуть сладковатый, от которого тут же накатывает тошнота. Лайтвуд думает об Иззи, Джейсе, Максе. О маме, которая наверняка и понятия ни о чём не имеет. Которой придётся выслушивать новости о гибели мужа и сына. И пересиливает себя, отвечая: – Нет. Он вспомнил только, что сделал что-то не так. Чувствует себя виноватым. – О, да. Он, чёрт возьми, должен так себя чувствовать. Голос Лизы наполнен горьким, удушающим самодовольством и ненавистью. Её красивое, чуть вытянутое лицо с веснушками у висков искажается в злобно-отчаянном выражении. Тонкие пальцы до треска сжимают ткань платья. – Что произошло тогда? Лиза бросает ему снисходительный взгляд, и Лайтвуд пожимает плечами. Она сама говорила, чтобы он вопросы задавал. – Хочешь услышать мою историю? Что ж, нам всё равно нужно время скоротать до рассвета. Алек сухо глотает, осознавая, что у него есть ещё полночи для того, чтобы что-нибудь придумать. Не может же она всё это время быть начеку? В конце концов, Лайтвуд выше и крупнее её, хотя и комплекция мало что меняет в этом случае. Будто и не замечая его мысленных метаний, Лиза продолжает: – Я маг воды. Была им когда-то давно. Исправно выполняла все поручения Совета и верила в справедливость магии природы. В конце концов, она же вернула меня к жизни и наделила таким даром. Я осознала, что никакой это не дар, когда начали от старости умирать мои родные в то время, как я сама оставалась молодой. Моя младшая сестра умерла на моих руках седой старухой, а затем и её дети. – Лиза не отрывает взгляд от горизонта. Луна подсвечивает её лицо мёртвым светом. – Я не хотела влюбляться. Какой в этом смысл, если он потом умрёт на моих глазах? Но это всё равно произошло. Долгое время я страдала, пока меня не озарило. Быть может, если он умрёт молодым, то магия и его вернёт к жизни? И мы будем вместе. Алек ощущает, как кровь стынет в жилах, осознав, к чему всё идёт. Внезапно хочется отодвинуться от Лизы, встать с камня и убежать со всех ног, но его словно приморозило к месту. Да и смысла пытаться уйти нет. По крайней мере, пока что. Тон голоса Лизы меняется, становится злым и холодным – так говорят люди, уверенные в своей правоте. – Я бросила его тело в море в надежде, что он вернётся ко мне в обличии русала. Что магия почувствует мою любовь к нему и оживит его. К тому же, его родной брат, утонувший в детстве, стал магом. Это было для меня доказательством того, что он обязательно вернётся. Но этого не произошло. И тогда я поняла, что все эти разговоры о судьбе чушь собачья. Что люди должны решать, кого возрождать, а кого нет. Магия должна подчиняться мне. Я начала узнавать всё о тёмной магии и способе её подчинения. Лиза молчит. Поднимает ногу, упершись стопой в край камня, и ставит подбородок на колено, обхватив его руками. Волны с тихим шелестом бьются о подножие обрыва где-то внизу. Лайтвуд не понимает, почему она выбрала именно это место для встречи. Может, дело в странном камне? Алек думает, какова вероятность застать ведьму врасплох, если прямо сейчас столкнуть с камня, и как далеко он сможет убежать. Будто прочитав его мысли, Лиза поворачивает к нему лицо, рассматривая. Лайтвуд мигом напрягается и решается спросить: – А причём здесь Магнус? – Он предал меня. – Губы Лизы белеют, резко выделившись на загорелом лице. Полумрак сглаживает её острые черты, но не полностью, на пляже всегда светлее, чем в городе. – Мы были друзьями, но как только он узнал, что я хочу сделать, то сразу рассказал всем и бросился мешать мне. А ведь я сделала это и ради него тоже! Ему бы не пришлось, как и мне, терять родного человека. Я бы смогла вернуть Имана к жизни, смогла! – Ты убила брата Магнуса. – Я не убивала! Лиза кричит, в ярости взмахнув рукой, и потоком магии Алека с силой прикладывает о камень. Спина и затылок отзываются вспышкой боли. – Да что ты можешь понимать в этом? Ничего. Ты вообще осознаешь, для чего здесь нужен? – Лиза склоняется над ним, светлые волосы обрамляют лицо, практически неразличимое в темноте. Алек больше чувствует, чем видит её снисходительно-торжествующую усмешку. – Ты умрёшь этим утром. А знаешь, почему? Потому что твой предок был жадным и эгоистичным сукиным сыном, способным на всё ради денег. Энтони Лайтвуд был моим помощником. Исполнял все мои поручения и различал их только по количеству монет, которыми я платила за исполнение. Он приводил ко мне невинных девственниц и новорождённых животных для ритуалов. Но самое важное, о, самое важное из всего, что он мне дал – это ты. Холодные ладони касаются лица, и Алек отворачивается от них, чтобы в следующее мгновение простонать от яркой вспышки боли в левой руке. Запястье не прекращает пылать огнём, и у самого уха Лайтвуд слышит: – Я же говорила тебе быть послушным. – Руки возвращаются, впутываясь в волосы, и Алек едва тушит в себе волну отвращения к этим прикосновениям. Он пытается встать, но Лиза надавливает на голову рукой, запрещая. Лайтвуд стискивает зубы, прижимая больную руку к телу. – Все твои предки боялись боли. И любили деньги. Энтони позволил наложить на себя заклятье, которое срабатывает лишь когда человек добровольно соглашается на него. Если шестой потомок выбранного человека на двадцатилетие отдаст свою жизнь артефакту, то всё вернётся в первичное состояние: магия, природные духи и сами маги. Ты - мой рычаг отмены, милый. Алек судорожно выдыхает, утихомиривая боль, и пытается сосредоточиться. Камень, на котором он лежит, тёплый и гладкий, тупой край врезается многочисленными сколами в ноги. Если они с Магнусом изначально связаны, то должен существовать способ использовать эту связь. Зажмурившись, Лайтвуд старается отключиться от монолога Лизы. Сосредотачивается на внутренних ощущениях, думая только о Магнусе. На его голосе, лице и чувстве, которое возникает каждый раз, стоит только въехать на пляж бухты Памяти и осознать, что они вот-вот встретятся. – Бедный Магнус. Спрятал артефакт на суше, чтобы я не смогла его найти и даже понятия не имеет, что отдал его мне собственноручно. Забавно, правда? То, как заклинание всё предусматривает и как всё искажает, стоит им завладеть хоть кому-то, кроме меня. Что-то едва уловимое и тёплое толкается в сознание, и Алек подавляет облегчённый вздох. В этом импульсе явственно чувствуется вопрос, и Лайтвуд отпускает свой страх и непонимание. Связь в ответ фонит беспокойством, и Алек не сразу замечает, что Лиза замолчала. Её пальцы больно впиваются в кожу головы, чуть ли не выдирая волосы. Она пытливо рассматривает его, с отрешённым любопытством спрашивая: – А каково это, знать, что твой отец изначально растил тебя на убой? Алек усмехается, ощущая, как во внутреннем кармане медленно начинает нагреваться подаренный Магнусом камень. Сквозь тонкую ткань просвечивает яркий синий цвет. Чёрт возьми, Магнус, зачем ты отдал его. Лайтвуд отвечает, приготовившись в очередной порции боли: – А каково это, осознавать, что убила возлюбленного? Реакция не заставляет себя долго ждать – рука Лизы сильнее сжимается в волосах и с размаху прикладывает голову о камень. А потом ещё раз. И ещё. В глазах темнеет, и когда он в следующий раз открывает глаза, небо уже окрашивается первой зарницей. Он лежит спиной на камне, и всё тело горит, словно от ожогов. Сознание путается, собственный страх сплетается с чужим, теперь уже более ощутимым, и Алек приподнимается, осматривая руки. Осознаёт, что на них будто раскалённым прутом выведены какие-то знаки. – Я знаю, что камень у тебя. Всё правильно, я заберу его из твоих рук потом. А когда заклятие свершится так, как должно было триста лет назад, найду всех, кто мешал мне. Я ждала слишком долго. Голос Лизы позади сочится нетерпением и воодушевлением. Обернувшись, Алек впервые видит её не в свете луны. Она красива, так прекрасна снаружи и настолько же уродлива внутри. В тонких руках – кинжал великолепной работы, инкрустированный рубинами и золотом. Она улыбается ему. Лайтвуд не может понять, от чего его тошнит: от этой улыбки или остро пульсирующей боли в руке и затылке. Он задумывается, смотря на край скалы в нескольких метрах от себя, и принимает решение. Интересно, там внизу камни или сразу океан? – Ты должен убить себя, Лайтвуд. Добровольно. Ради своей семьи, помнишь? Выжженные по всему телу знаки болят и начинают медленно чернеть. Чем выше солнце, тем насыщеннее цвет. Алек видел подобные рисунки на телах нескольких мужчин на рынке. Когда насыщенно яркий солнечный диск полностью выглядывает из-за полосы океана, Лиза подходит ближе. Облака впитывают в себя кровавые лучи. Когда-то тётя Селин рассказывала, что красный рассвет – предвестник смерти. Улыбка Лизы – нетерпеливая, когда Алек берёт в руки кинжал. Рукоятка холодная и чуть шершавая, видимо, плохо отполировали металл. На ум приходит мысль, что, возможно, оружие сделала сама Лиза. Он взвешивает кинжал на ладони. Краем глаза следит за Лизой и чуть смещается к краю камня, делая вид, что принимает более удобную позу. Ей нужен будет артефакт, чтобы наложить на него новое заклятие. Как же глупо было делать это в таком месте. Алек замахивается, направляя остриё на себя, и в паре миллиметров от своей груди меняет траекторию, вонзая лезвие куда придётся. Вроде бы, попадает в её руку. У него нет времени рассматривать, слышен лишь возмущённо-болезненный крик позади, когда Алек со всей возможной скоростью бежит к краю обрыва. В голове бьётся лишь одно – «успеть. успеть. пожалуйстанужноуспеть» Камень в руке невероятно горячий, синее свечение просачивается сквозь пальцы. Алек облегчённо улыбается, прыгая в лазурную пустоту. Он успел.5.
19 января 2020 г. в 09:00
Тёплая ладонь мягко опускается на шею, скользит прикосновением под подбородок, ощущается нежным мазком на скуле и впутывается в волосы, взъерошивая их. Алек довольно вздыхает, почувствовав, как под рубашку проскальзывает вторая рука, проводит с нажимом по коже спины, и чуть прогибается, придвигаясь ближе. Магнус пользуется этим, прижимаясь губами к выступающей косточке ключицы, ведёт цепочку прикосновений до виска и замирает так на несколько мгновений.
Ощущая, как чужое дыхание касается волос, Алек размыкает объятия, чтобы медленно провести кончиками пальцев по прохладной коже от шеи до щекочущего ощущения маленьких чешуек поясницы. Сжимает ладони на боках и чуть отстраняется, заглядывая в глаза. В них – тонкий обод золота вокруг черноты с плещущимися в них чувствами. Улыбнувшись, Лайтвуд приближается вновь, мягко сминая призывно приоткрытые губы. Поцелуй, призванный нежностью и теплотой из груди.
Где-то в стороне слышится лёгкий всплеск хвоста, который в минуты особой чувствительности неконтролируемо взбивает водную гладь, и Алек не сдерживает себя, довольно улыбаясь. Утыкается носом в пахнущую солью щеку и тихо смеётся.
– Ты как те девчонки, поднимающие ногу во время поцелуев?
Бейн резко выдыхает и отстраняется, прищурившись.
– Фу, как грубо, Александр.
Состроив обиженное выражение лица, Магнус соскальзывает с камня, который они совсем недавно обнаружили как самое удобное место для поцелуев – покатый край позволяет Бейну оставаться в воде в то время, как Алеку не нужно в неё опускаться – и ныряет, смачивая жабры. Лайтвуд наблюдает за ним, устроив подбородок на согнутом колене. Опускает вторую ногу в воду, покачивая ей, и инстинктивно дёргается, когда ощущает на щиколотке крепкую хватку.
Магнус улыбается, умудряясь выглядеть одновременно невинно и лукаво, пробегает пальцами вдоль ступни, неожиданно сильно нажимая на точку в самом центре. Алека прошивает разряд, заставляя согнуться и тихо простонать. Чужие пальцы тут же исчезают, чтобы появиться прикосновением к предплечью. Голос Магнуса звучит обеспокоенно, зовя его по имени, и Лайтвуд, ощущая подступающий румянец смущения вперемешку с возбуждением, глубоко вздыхает, поднимая голову.
Не уловив в выражении его лица дискомфорта, Бейн расслабляется, вновь начиная улыбаться. Прикосновение возвращается к ноге, которую Алек не успел вытащить из воды. Лайтвуд вцепляется в обнажённое плечо Магнуса, когда тот массирующими движениями проходится по чувствительной коже.
– Скажи, если будет неприятно.
Вместо ответа Алек подвигается ближе к краю, опуская в воду и вторую ногу, свешивая их по бокам от Бейна, и тот тихо посмеивается, понятливо сжимая ступни, пока Лайтвуд рассыпает мокрые поцелуи по его шее. Прикосновения медленно поднимаются вверх, доходят до колен, смещаются к бёдрам, пока поцелуй стремительно становится более напористым и жарким. В попытке прижаться ещё ближе Алек едва не соскальзывает в воду, и Магнус кладёт свою ладонь ему на живот, фиксируя на месте.
Рубашка чуть намокает от влажной руки, но Лайтвуду абсолютно плевать на это. Он обхватывает своими руками чуть покрасневшее лицо, чтобы притянуть его к себе, и смыкает за чужой спиной ноги. Магнус довольно вздыхает, хотя камень наверняка неудобно упирается ему в живот, но не говорит ни слова об этом.
– Ты как маленький спрут в обличье человека. – Смешливо шепчет в губы, и тут же понижает голос. – Иди ко мне.
Ему не нужно пояснять, что он имеет ввиду. Кивнув, Алек поднимает руки, намереваясь стянуть рубашку, но тут луч закатного солнца, прорвавшийся сквозь облака, мелькает перед глазами, на мгновение ослепляя, и Лайтвуда осеняет. Раздраженно вздохнув, он возвращает одежду обратно, разглаживая её на груди, и расстроенно обнимает озадаченно рассматривающего его Магнуса.
– Черт, прости. Я слишком задержался. Отец приезжает, и я должен успеть встретить его.
Бейн кивает и собирается отстраниться, но Алек сильнее сжимает объятия, утыкаясь носом в чужую шею.
– Ещё минуту и поеду.
Он чувствует, как Магнус улыбается, поглаживая его спину, и наслаждается этим моментом. Ехать домой не хочется совсем, и он впитывает в себя этот пляж, звук волн и ощущение крепкого тела рядом, чтобы возвращаться к этому воспоминанию в ближайшие дни.
Удивительно, как за несколько недель Бейн успел влезть ему под кожу и уютно обосноваться там. Стал тем, о ком думаешь и с утра, и вечером, ложась в постель. Учитывая всю ненормальность их знакомства и встреч, они удивительно спокойны и умиротворены.
Едкое предчувствие чего-то плохого сжимает внутренности, и Алек выдыхает, отстраняясь. Хочется думать, что дело в приезде отца и надвигающимся дне рождения, ради которого тот приехал. Удивительно, ведь на предыдущие праздники Роберт так не торопился. Затолкав все предчувствия подальше в подсознание, Лайтвуд коротко целует Магнуса в губы.
– Увидимся через пару дней?
– Я буду приплывать сюда каждый полдень.
Магнус чуть отплывает, наблюдая за сборами Алека. Он выглядит немного расстроенным, и Лайтвуд проглатывает вставшую комком в горле вину.
– Завтра я точно не смогу прийти. Будет праздник, с которого никак не улизнуть.
– Что за праздник?
– День рождения.
– Мой милый Александр станет взрослым мужчиной?
– Мне будет двадцать, если ты об этом.
Магнус замирает, смешно округлив глаза, и Алек смеётся, поправляя сумку на плече.
– Это всё равно ничего для меня не значит. Всё Изабель с Джейсом устроили.
– Побудь здесь пару минут. Не уходи.
Быстро проговорив, Магнус ныряет – золотой хвост стремительно исчезает в глубине – и Алек остаётся неловко стоять на камне, всматриваясь в воду. Проходит одна минута, две, а потом ещё несколько. Лайтвуд мнётся на месте, поглядывая на солнце, то и дело оглядываясь на мирно пасущуюся у берега Полночь. Наконец, спустя ещё пару минут, Бейн выныривает. Улыбается, подплывая ближе, и облокачивается локтями о камень, подзывая Алека наклониться.
Ладони касаются прохладные пальцы, они кладут что-то гладкое и круглое в его руки, и Лайтвуд опускает взгляд ниже. Маленький, чуть приплюснутый и неровный по краям камень удивительно насыщенного синего цвета, поблёскивает под солнечными лучами. На лице против воли появляется улыбка.
– Он очень красивый.
– Я случайно взял его с лавки Катарины в тот день. Не знаю, зачем, просто обнаружил, что сжимаю в кулаке, когда уже был на берегу. Может, потому что он уже тогда напоминал мне о твоих глазах? – Магнус улыбается, смущаясь, и сердце Алека тает, превращаясь в бесформенную лужицу нежности. – Хотел смастерить с ним что-то более подходящее, но… С днем рождения.
Вместо ответа Лайтвуд улыбается и привычно касается губами солоноватых губ, напоследок чуть прикусив нижнюю. Отстраняется, сразу же перепрыгивая на следующий камень. Потому что знает – если останется подольше, то точно опоздает. Гладкие бока камня холодят подушечки пальцев. Алек бережно опускает его в скрытый карман, обычно сшитый мамой для оберегов, которые Лайтвуд постоянно теряет.
Он уверен, что этот подарок потерять себе точно не даст.
Уже сидя в седле, Алек бросает взгляд на искрящийся горизонт и поднимает руку, зная, что Бейн где-то среди волн смотрит на то, как он уезжает. Полночь фыркает, переходя на галоп, и Алек ощущает неконтролируемую тоску в груди, когда шум океана позади стихает.