***
— Доброе утро, сэр. Как самочувствие? — Здравствуй, Барбара. Всё как и всегда. На следующий день мысли о загадочной предшественнице не покинули девушку и теперь просачивались в её голосе, не таком бодром и жизнеутверждающем, как обычно, что не скрылось от проницательных глаз Эобарда. — Тебя что-то тревожит, — привычным полушёпотом произнёс мужчина, как только она приступила к перевязке. — Можешь поделиться со мной, если хочешь. «Какой он всё же учтивый! И догадливый…» Идея расспросить спидстера про Роззи родилась у девушки ещё вчера, однако навязываться с подобными разговорами она считала как минимум неэтичным. После недолгой паузы Брукс взволнованно вздохнула и осторожно начала, теребя в руках бинт и сосредоточенно подыскивая слова: — Вчера Шиник опять спросил меня про ваше здоровье, и я… В общем, мой ответ ему не понравился, и он сказал, что некая Роззи вылечила бы вас гораздо быстрее и… — И теперь ты хочешь узнать о ней побольше, угадал? Брукс едва заметно кивнула, отводя взгляд: ей всё же стало стыдно за своё любопытство. Эобард закусил губу, пытаясь справиться с потоком внезапно растревоженных воспоминаний, и посмотрел куда-то сквозь стену — теперь настал его черёд задуматься над тем, что сказать. — Розалинд подлатала меня после… поимки, за что я ей благодарен. Затем мы виделись несколько раз на плановых осмотрах и… Это, пожалуй, всё. — Подлатала? — с тревогой переспросила Барбара, нахмурив брови так, что между ними появились морщинки. — У вас было что-то серьёзное? — Нет, пустяки — отчасти потому, что она действительно хорошо знала своё дело… Хоть ей и не сравниться с той, кто занял её место. Спидстер, сдержав самодовольную мимолётную улыбку, искоса взглянул на девушку, чтобы увидеть, какое впечатление произвели его слова. — После неё был ещё один врач? — она удивлённо распахнула глаза, задерживая в воздухе руку с бинтом. — Я и не думала, что… Ой… Только заметив сконфуженно приподнятые брови мужчины, Барбара осознала, что сказанное было комплиментом ей. Почувствовав, как смущение вновь румянит щёки, она с усилием продолжила: — Но тогда всё же почему она ушла? Ведь даже Шинику она нравилась! — Авария. После этого Рождества её не стало, — Эобард помолчал, задумчиво глядя в пол, а затем добавил: — У неё, кажется, остался сын, примерно твоих лет. Несколько мгновений девушка осмысливала услышанное. Внутри стремительно росла волна стыда за собственные мысли, разрушая образ всезнающей красавицы. Той, которой она невольно позавидовала, — той обычной женщины, что помогла Тоуну так же, как помогает сейчас сама Брукс, хорошего доктора, матери, в конце концов, — уже даже нет в живых. — Мне так жаль… — искренне и с горечью досады смогла лишь прошептать она, опуская голову. — Всё в порядке. Я с тобой уже сейчас знаком дольше, чем был с ней за пятнадцать лет. Конечно, эти слова не смогли утешить её, но втайне от себя Брукс всё же ощутила прилив спокойствия: вопросы, камнем висевшие на душе со вчерашнего дня, наконец разрешились, хоть и не совсем так, как она представляла. Время от времени поглядывая на таймер, неумолимо кравший у них секунду за секундой, девушка молча торопилась покончить с наложением повязки, пока Эобард покорно ждал завершения процедуры. Спидстер размышлял о произошедшем разговоре; ещё с их первой встречи он предвидел: рано или поздно его новая знакомая захочет узнать от него ответ на этот простой вопрос. «Но ей ни к чему знать лишнего. Ни к чему знать правду». — До встречи, сэр. Поправляйтесь! — через пару минут, наспех собрав аптечку, Барбара уже стояла у выхода. Её прощальная улыбка, как всегда робкая и чуть печальная, напоминала последний солнечный луч, которому, вопреки его желанию, было суждено скрыться за горизонтом и предать землю во власть ночи. Дверь со скрежетом захлопнулась. Мужчина, ещё некоторое время посмотрев на место, где недавно стояла девушка, подошёл к узкому окну, выходящему в один из бесчисленных коридоров блока. Снаружи всё заливал раздражающий жёлтый свет, делая невозможным разглядеть ни тени за потёртым стеклом. Его ладонь с едва различимым вздохом опустилась на косой холодный подоконник, и в камере вновь воцарилась убивающая своей тоскливостью тишина, затягивая Эобарда в бездну непрошенных воспоминаний.***
Ночь. Вокруг тьма, рассекаемая лишь алыми вспышками молний. Эобард вновь бежит — от кого-то или за кем-то. Впрочем, разницы нет: пока в лицо бьёт студёный весенний воздух, обжигая щёки и переполняя лёгкие, ничто не имеет значения. Ничто — даже время, готовящееся запустить обратный отсчёт. Но доля невнимательности, мгновение замешательства — и холодный, словно изо льда, кинжал впивается в спину, парализуя каждую клеточку тела. От резкого торможения спидстер падает оземь, больно ударяясь головой о что-то твердое, а секунду спустя на руках сзади защёлкиваются мета-наручники, лишая возможности самостоятельно встать. Кто-то, уперевшись тяжёлым ботинком между лопаток, вырывает кинжал — быстро и нещадно. «Костюм жалко», — проносится в голове. Только вот вряд ли он уже пригодится. Со всех сторон — шум, крики, вой сирен не одного десятка полицейских машин. А совсем рядом — голоса. Грубые, громкие, даже пожалуй слишком. Хладнокровные. — Эй! А ну вставай! И тут же чьи-то руки подхватывают его и толкают вперёд. Ноги, всё ещё не пришедшие в норму после утомительного бега, заплетаются и дрожат. Из рассеченного лба противно струится тёплая кровь, сквозь бровь добираясь до глаза и слепляя ресницы. Эобард инстинктивно порывается утереться, дёргает руку — и в следующий момент получает удар в позвоночник. — Не вырвешься, ублюдок! Тоун пытается не упасть, но равновесие потеряно, и он снова летит вниз, под одобряющий хохот своих конвоиров. Мокрый грунт приятно остужает лицо, впитывает в себя кровь — кажется, будто земля единственная, кто готова ему посочувствовать. Но вскоре Эобард вновь резко оказывается на ногах. Куда ступать, теперь не видно, даже в свете вспышек камер журналистов, прибывших, чтобы записать сенсационный репортаж. Судороги в ногах не прекращаются — внезапная остановка не даёт о себе забыть. Сознание путается: то ли от усталости, то ли от боли, но упорно не покидает обессилевшего тела. Так он оказался в одной из мета-камер «Стальных вершин» — в первый и последний раз, — где его, по разумной просьбе одного из охранников, и встретила Розалинд, или просто Роззи, как звали её коллеги. Эобард прикрыл глаза, пытаясь воскресить в памяти её облик. Настоящая Розалинд разительно отличалась от того образа, что так живо представила себе Барбара. Вместо длинных белокурых волос вытянутое, с небольшой горбинкой на носу лицо обрамляло идеально подстриженное иссиня-чёрное каре. В щедро подведенных чайного цвета глазах читалась благодушная снисходительность, за которой, где-то в глубине, непоколебимо возвышалось чувство убежденности в исключительной важности своего пребывания здесь. Но кое-что Брукс всё же угадала: она действительно была высокого роста, что лишь добавляло ей величественности. К удивлению Тоуна, как только их взгляды встретились, серьёзность женщины разбавила широкая приторная улыбка, обнажив за тонкими губами ровную скобку зубов. — Не волнуйтесь, Эобард, — акцентировала она на имени. — Всё будет в порядке. Эта простая фраза, обыденная, пожалуй, для любого врача, прозвучала из её уст спокойно и властно, будто от неё действительно зависела судьба спидстера. Но не верить её словам он не мог: боль начала утихать, как только руки в белых перчатках смело принялись за своё дело. Мужчина задумчиво провёл пальцами по едва ощутимому шраму над лопаткой. Удивительно, что Барбара не заметила его при очередной перевязке, однако это лишний раз доказывало превосходную работу её предшественницы. Он невольно улыбнулся, вспомнив первую встречу с Брукс. Смущённая и чуть неуклюжая, в этом она была полной противоположностью Розалинд, в каждом действии которой не проскальзывала и тень страха или неуверенности, хотя Тоун не сомневался: она отлично знала, кто перед ней — иначе не назвала бы по имени. — Не боитесь меня? — А что, у меня есть повод? — с задором спросила она, поднимая на мужчину прищуренный выразительный взгляд и лукаво улыбаясь. — Мне кажется, из нас двоих здесь бояться должна не я. Эобард усмехнулся, не найдясь, что сказать. Ответ женщины стал для него неожиданностью, но спидстер не мог не признать, что её слова внушали ему уважение. Казалось, Розалинд была первой в «Стальных вершинах», кого не пугала его репутация самого опасного мета-преступника. Первой, кто не выказывал к нему неприкрытого презрения. Первой, кому хотелось доверять. Но истинный смысл её слов Эобард испытал на себе позднее.***
Суд длился относительно недолго — к счастью для Тоуна, ему почти удалось избежать затяжной бумажной волокиты. Требовать адвоката или отрицать свою вину было бессмысленно, и потому спидстер, даже не глядя на перечень нарушенных им статьей закона, согласился со всеми обвинениями. Приговор к пожизненному тоже не стал для него сюрпризом, хотя он не удивился бы и смертной казни. Розалинд после того дня навестила его ещё дважды. Рана от кинжала, благодаря прочному материалу экипировки, оказалась неглубокой, а потому швы врач сняла довольно скоро. Оба раза женщина проронила лишь слова пожелания выздоровления, всё с той же загадочно-елейной улыбкой, тайну которой спидстер разгадать пока не мог. Итак, уже через пару недель Эобард оказался в той самой камере, где ему и было суждено провести остаток своих дней. Кто-то из надзирателей нашёл способ закрепить кинжал ему на груди, который, как по иронии, имел форму молнии, словно эмблема Обратного Флэша. Нарочно или случайно, но и цвет робы оказался чуть ли не одного оттенка с костюмом, так что Тоун, порой подходя к стеклу, с тоской рассматривал в нём собственное отражение, удивляясь такой насмешке судьбы. В тот день Эобард был погружен в раздумья о своих дальнейших действиях. Времени прошло уже достаточно, чтобы изучить камеру и найти её слабые места, но продумать план побега или хотя бы наметить его мужчине так и не удавалось. Все стены, а особенно двери, были окружены защитным электрическим полем, при попытке преодолеть которое его бы ударило смертельной силой тока прямо в сердце — туда, где находился кинжал. Снять с себя злополучную железку тоже не представлялось возможным — крепление защищалось несколькими биометрическими замками, а для их взлома Тоун не имел никаких инструментов. «Впереди ещё остаток жизни, а таймлайн изменчив», — мысленно убеждал он себя, меряя камеру медленными шагами. — «Кто знает, чем всё может обернуться?» Его размышления прервал стремительно нарастающий стук ботинок нескольких человек, явно направляющихся к спидстеру. Эобард остановился и настороженно уставился на дверь. Приход гостей, да ещё и в таком количестве, вряд ли мог сулить что-то хорошее: подписи документов и бесчисленные проверки системы безопасности успели ему порядком надоесть. Но вот шаги на мгновение затихли; писк сканера, лязг металлических створок — и перед стеклом, глядя на заключённого, застыли четверо разных на вид посетителей. Двое крепких мужчин, белый и темнокожий, были одеты в форму смотрителей, на которой у первого красовался отличительный значок старшего; ещё один, худой старик в рабочем комбинезоне, держал в руках массивную тёмную вещь, но рассмотреть её из-за царившей в камере полутьмы Тоун не сумел; наконец, позади и дальше всех, заведя руки за спину, стояла Розалинд с неизменной улыбкой на бесстрастном лице. — Вот мы и встретились, профессор, — эхо зычного голоса старшего надзирателя отразилось от голых стен помещения, разрывая напряженную тишину. Его жилистая рука с силой впечаталась в сканер; дверь, ведущая в саму камеру, послушно отворилась, но внутрь несмелой поступью вошёл лишь старик-механик, обеими руками обхвативший странный предмет, будто пытаясь им защититься. Только когда бледный свет с потолка смог обрисовать детали, Тоун начал догадываться о его назначении. Надев нагрудник поверх кинжала, старик быстрыми движениями застегнул на спине многоступенчатый замок. Эобард не сразу привык к новой тяжести: увесистый и широкий, он тянул вниз и вперёд, угрожая падением, а толстые ремни стягивали грудную клетку, не давая глубоко вдохнуть. Старик, покончив с последним замком, поспешил вернуться к своим спутникам, но напоследок едва заметно похлопал спидстера по плечу, словно выражая сочувствие. Но осознать этого Эобард не успел. Взявшиеся из ниоткуда алые острые молнии, как змеи, вдруг впились в тело и сковали его, заставив биться в судорогах каждую мышцу. Казалось, электричество, выплёскивавшееся наружу при беге, когда у него ещё была скорость, теперь с угрожающей силой направилось внутрь, текло по венам, достигало трепыхающегося сердца, желая остановить его биение. Единственное, что мог сейчас спидстер — кричать, и то не по собственной воле. Вопль переходил в хрип, сдирал горло, но прекратить его Тоун был не в силах. Собрав остатки разума, он попытался посчитать, как долго это продолжается, но не сумел: секунды, минуты, часы — время сбилось за своего привычного хода и тоже подчинилось кроваво-красным вспышкам. — Десять секунд. Не больше, — будто из бездны, донёсся до него знакомый женский голос. Всё прекратилось так же внезапно, как и началось, но тело не было готово вновь управлять ногами. Лишь стена, по счастливой случайности оказавшаяся рядом, смогла спасти Эобарда от падения. — И минимум минута — перерыв, — продолжала поучительным голосом Розалинд, даже не глядя в сторону спидстера. — Сколько раз? — жадно поинтересовался темнокожий и выжидательно уставился на собеседницу. — С пятиминутным интервалом — хоть целый день, — угодливая улыбка вновь проступила на её лице, но затем женщина посерьёзнела. — Главное не переборщить с длительностью, иначе последствия могут быть, увы, печальны. В том числе и для вас. — Это всё, конечно, хорошо… — вмешался старший, нетерпеливо потирая большими пальцами рук остальные и делая шаг ближе к входу в камеру. — Но позволь нам с Тревором лучше по старинке. — Только не увлекайтесь, — Розалинд изящным движением поправила причёску и чуть отошла в сторону, давая надзирателям дорогу. — Не хватало ещё, чтобы из-за вас у меня добавилось работёнки. Дверь снова с грохотом отворилась. По сжатым кулакам и предвкушающему месть взгляду было нетрудно догадаться, что ждало Эобарда в ближайшие минуты. Тоун стиснул до скрипа зубы, готовясь к неизбежному. Нет, конечно же, нет: пытка током — страдание на расстоянии, в отличие от избиения, а потому она не может принести удовлетворения тому садизму, что царил в этой тюрьме. Старший дал знак темнокожему, чтобы тот встал у спидстера за спиной, и в следующее мгновение Эобард почувствовал, как его руки оказались крепко схвачены сзади. — Эобард Тоун. Харрисон Уэллс… — монотонно начал мужчина, приблизившись к заключённому почти вплотную, так что он смог, наконец, его разглядеть. На лице выделялся своими размерами нос, напоминавший орлиный клюв, а мелкие с прищуром тёмные глаза придавали надзирателю ещё большее сходство с хищной птицей. Эобард ненавидел эти прелюдии. Уж лучше бы он сразу приступил к тому, зачем пришёл! Но, словно нарочно, старший заготовил для него целую речь. — Мог ли я двадцать лет назад знать, что судьба подарит мне такой шанс? Здесь, в «Стальных вершинах», знаменитый Обратный Флэш оказался совершенно один, лишённый своей пресловутой суперскорости. Слабый и беспомощный, — он наклонил голову, делая вид, будто собирается с мыслями. — Такой же, как была моя мать в ту ночь. В ночь, когда ты взорвал Ускоритель. Но тебе, конечно, плевать, что ребенок остался сиротой. Ты ведь даже не знаешь её имени. А сколько ещё ты разрушил жизней? Только за пятнадцать лет в нашем веке ты уже наскреб на пожизненное, не говоря уж о том, что творится в твоём будущем. Но теперь, здесь и сейчас, пришла пора платить по заслугам. Для начала он с размаху пнул спидстера коленом в живот, что заставило его резко согнуться. Признаться, к такой силе удара Тоун не был готов, хотя ему раньше не раз приходилось терпеть подобное. Но не успел Эобард перевести дух, как почувствовал его кулак, прилетевший совсем недалеко от виска, а затем ещё и ещё, то выше, то ниже. Отдуваясь, он бил до тех пор, пока тёплая липкая кровь не замарала костяшек пальцев. — Я помню… Имена всех. Несмотря на сбившееся дыхание, слова спидстера прозвучали твердо, что лишь ещё больше разъярило надзирателя, и следующий удар с глухим шумом повалил Эобарда на металлический пол. Темнокожий присоединился к своему начальнику, и мгновение спустя пинки тяжёлых ботинков посыпались со всех сторон. Жёсткие и сильные, они с легкостью могли бы повредить внутренности, если бы руки, инстинктивно закрывшие живот, не принимали бы большую их часть на себя. Сквозь полуприкрытые глаза Тоун видел силуэт Розалинд, о чём-то заинтересованно говорившей с механиком. Казалось, происходящее в камере было для неё совершенно обыденным делом, будто она каждый день и не по разу видела подобное. Не просто видела — позволяла. — Ну всё, мальчики, хватит. Нам пора, — своим чуть раздражённым тоном она напоминала уставшую мать, ждущую, пока её дети наиграются с игрушкой в песочнице и, наконец, пойдут домой. Старший выпрямился и подтер каплю пота, текущую с мокрого лба. — Ах да, чуть не забыл. Его нога оказалась у спидстера на груди, припечатывая и без того обессиленно лежавшее тело к холодному полу. — Я добьюсь для тебя смертной казни, — он нагнулся, отчётливо шепча каждое слово. — Можешь в этом не сомневаться. С остервенением он надавил ещё сильнее, так что если бы не нагрудник, ботинок наверняка поломал бы спидстеру не одно ребро. Когда надзиратели вышли, Розалинд сквозь стекло наконец удостоила Тоуна взглядом. Как ни в чем не бывало, он сделал вид, будто пытается подняться. Но на мгновение их глаза встретились, после чего вскоре в камере воцарилась желанная тишина. Эобард тут же свалился обратно на пол, будучи не в силах добраться до кровати. Дребезжащий свет сквозь решетку в потолке слепил его, но спидстер словно не замечал ничего вокруг. Затылок, которому и так изрядно досталось, после очередного приземления напомнил о себе ноющей болью. Руки, защищавшие тело от шквала пинков, на удивление почти не болели, если только до них не касаться. Во рту ощущался металлический привкус — кажется, разбита губа. Но это всё мелочи: в свои худшие времена Эобарду и не такое приходилось терпеть. Гораздо страшнее оказалось совсем другое — то, чего Тоун не мог предвидеть. Розалинд. Её взгляд и улыбка. Как он заметил ещё с их первой встречи, в глазах женщины действительно не читалось ни ненависти, ни жажды мщения, ни даже презрения, нет. Ледяное, нечеловеческое равнодушие — вот что потрясло Эобарда. Жесткость явно лежит на поверхности: гнев и ярость вряд ли можно спутать с другим чувством. Но равнодушие поистине коварно: оно так ловко может изображать сострадание, что порой бывает не под силу отличить одно от другого. Тоун облизнул кровоточащую губу, чуть исказившуюся в горькой усмешке. За много лет, причём проведенных в разных эпохах, он изучил, как думал, человеческую психологию до мельчайших деталей, и всё равно поддался обманчивому образу, который создал сам. Ему просто-напросто хотелось видеть Розалинд такой. Хотелось сочувствия. Хотелось казаться нужным кому-то. Хотелось элементарного тепла. И за эту слабину он теперь себя презирал.***
Отныне пытки электричеством стали ежедневным ритуалом для спидстера. Темнокожего надзирателя, Тревора, по ходатайству его старшего товарища, назначили главным по его камере, а потому он с усердием и особым рвением исполнял свои обязанности, не пропуская ни единого раза из им самим установленного «графика расплаты». С Розалинд, как он и сказал Барбаре, они действительно виделись ещё два или три раза на формальных осмотрах. Фразы «всё в порядке» хватало для того, чтобы она поставила подпись на какой-то бумажке, так и не взглянув на своего пациента. Однажды в начале января, в одну из бессонных ночей, Тоун подслушал разговор двух охранников ночной смены, из которого с неожиданностью узнал, что Розалинд погибла в автокатастрофе. Один из недавно вышедших на волю преступников пожертвовал свободой и нарочно подстроил аварию, за что вновь оказался за решёткой. Почему именно она, а не начальник тюрьмы или хотя бы какой-нибудь смотритель, оставалось для следствия и всех обитателей тюрьмы загадкой. Ходили слухи, что она закрывала глаза на побои от блюстителей порядка, выписывала на бумагах дорогостоящие лекарства, которых никто не видел и уж точно не получал… В общем, говорили всякое. Но подтверждения хоть чему-то из её грязных дел, конечно, не нашлось, по понятным причинам. И вот теперь её место заняла едва закончившая университет девушка, краснеющая до кончиков ушей от каждого его слова. Слишком наивная для самой жестокой тюрьмы Штатов. Слишком человечная. Со слишком сострадающим сердцем. Поверить в искренность её намерений после всего пережитого Эобарду было непросто, но израненная одиночеством душа тянулась к ней, как росток во тьме к единственному источнику света. Спидстер поднял глаза на таймер. Рано или поздно, ожог всё-таки заживёт: Барбара перестанет его навещать, и остаток дней он проведёт так же, как и все пятнадцать лет прежде — в пустоте и в безнадёжном ожидании, когда все цифры на табло превратятся в нули. Она молода и свободна; для неё тюрьма — просто работа, а он всего лишь старик, один из многих пациентов, которого она, наверняка, вскоре забудет. Но он не знал, насколько ошибался.