Dread and Hunger

Дом Ганнибала находился чуть меньше чем в часе езды от Вашингтона — факт, о котором он вежливо забыл упомянуть, пока Уилл не увидел, как они покидают город. Он хотел запротестовать, поскольку Ганнибалу пришлось бы отвозить его обратно, но очередная мысль о том, что кто-то другой возьмет все под свой контроль, даже на мгновение, казалось, расслабляла его почти как наркотик. Ему действительно нужно было найти способ снять напряжение. Ему действительно нужно было найти способ заставить Чесапикского Потрошителя прекратить посылать ему письма и не умереть при этом. В машине играла классическая музыка, и Уилл наслаждался ею. Мягкие ноты убаюкивали и расслабляли. Он откинулся на спинку кожаного кресла и закрыл глаза. — Ты всегда ездишь на велосипеде? — спросил Ганнибал, помогая ему погрузить его в машину. — У меня есть «Субару» третьего поколения, но она припаркована в гараже комплекса. После этого в разговоре наступило затишье, которое не казалось вынужденным или неудобным. Может, поэтому он и согласился? За все время, что он обслуживал Ганнибала, далеко не каждый миг был заполнен разговорами. По крайней мере, он мог бы составить несколько книжных глав из слов, которыми они обменялись за последние два года. Отсутствие необходимости заполнять тишину было приятным. В самом дальнем уголке сознания он надеялся, что Ганнибал последует за ним на его следующую работу, но не собирался делать на это ставки.   Дом доктора Лектера был построен в скромном тюдоровском стиле с широкой подъездной дорожкой. Холл был глубокого, насыщенного тона, и, следуя за доктором на кухню, Уилл несколько раз останавливался, чтобы полюбоваться картинами, написанными маслом, на стене. Там были скульптуры оленей, лосей и всевозможных лесных тварей; нечто среднее между культурным и утонченным поклонником искусства и готовым лесорубом. В воздухе стоял запах, присущий Ганнибалу — что-то электрическое и дубовое; дорогой одеколон, но все равно приятный. Кухня в серо-коричневых тонах была отделана гранитом и сталью; все приборы были убраны и аккуратно расставлены по местам. Ганнибал немедленно начал готовить, оставив Уилла, лениво водящего пальцами по дереву, у разделочного стола. — Я ценю, что ты так охотно проделал этот путь ради еды, — сказал Ганнибал, собирая ингредиенты. — Я весь день коптил печень на углях и, к счастью, приготовил больше обычного. — Копченая печень? — Разве тебе не нравится печень? — Ганнибал отвел взгляд от кладовой, в которую намеревался зайти, готовый развернуться. — Никогда не пробовал, — сказал Уилл, и Ганнибал исчез в кладовке. Он вернулся с бутылкой красного вина, быстро откупорил и позволил ей «подышать». — Тогда я рад быть твоим первым опытом, — сказал он, и, может быть, дело было в том, как он смотрел на Уилла, пока разливал вино по бокалам, или, может быть, в том, как он скривил губы, но Уилл решил, что определенно надеется на то, что Ганнибал действительно последует за ним на другое место работы, каким бы оно ни было. Это была и вправду опасная мысль. Он попытался помочь, но Ганнибал усадил его на барный стул, не оставив выбора, кроме как наблюдать за работой. Его мастерство владения ножом, когда он нарезал кубиками, крошил и рубил мясо, было феноменальным, и к тому времени, как он закончил, Уилл истекал слюной от запахов. Его проводили в столовую кобальтово-синего оттенка, где вдоль одной из стен росли свежие травы и растения, и он не мог не разинуть рот от этого зрелища; камин горел с резким потрескиванием, заставившим его рассеянно и неторопливо постукивать пальцами по бедру. — Фаршированное жареное сердце, жареные почки и копченая печень со свежей зеленью, — сказал Ганнибал, ставя перед ним тарелку. Уилл посмотрел на него, потом на большой бокал вина, который ему подали. — Я подумал, что именно Пино Нуар подойдет к трапезе. — Пахнет потрясающе, — сказал Уилл, склоняясь к тарелке. Он заметил, что Ганнибал внимательно наблюдает за ним. — Вы часто употребляете в пищу много мяса? — Это не ужин для травоядных, Уилл. Сегодня это ода хищникам. — Я даже не знаю, как Вы все это приготовили, — сказал Уилл с коротким смешком. — А я наблюдал весь процесс. — Готовка — это мое удовольствие, и я всегда рад поделиться им с друзьями, — друзья. В какой-то момент из знакомых они стали друзьями. — Спасибо, — сказал он, и Ганнибал кивнул. — Надеюсь, тебе понравится. Я довольно разборчив в том, что ем, поэтому редко делаю это вне дома. Я готовлю себе почти всегда, если имею такую возможность. — Если бы я умел так готовить, я бы тоже так делал, — согласился Уилл. Он разрезал копченую печень и откусил маленький кусочек. Аромат был насыщенным, пьянящим и восхитительным, и он одобрительно кивнул, сделав глоток вина. — Я решил, что печень мне нравится. — Она принадлежала очень упитанной свинье, так что я рад, — Ганнибал наблюдал, как он откусил еще несколько кусочков, прежде чем начать есть, аккуратно разрезая еду. Легкая ухмылка украсила его губы. Было в ней что-то самодовольное и тайное. Он ел по-европейски, зубцами вниз, и Уилл поймал себя на том, что имитирует его действия. — Признаюсь, у меня есть к тебе вопрос, — сказал Ганнибал, взглянув на него. Уилл сумел ответить на его взгляд, хотя после этого ему пришлось сделать большой глоток вина. — Ладно. — Когда ты разговариваешь с людьми, ты начинаешь подражать их речи. Это зависит от степени твоего беспокойства или происходит через естественный ход времени? — Что Вы имеете в виду? — с беспокойством спросил Уилл. — Когда мы с тобой говорили о твоем тайном поклоннике, то чем больше ты волновался, тем больше твои слова и ход разговора совпадали с моими. Когда женщина за соседним столиком продолжила флиртовать с тобой, ты подражал ее тону и наплыву, хотя слова отличались, поскольку ты в конечном счете отверг ее попытки. Мне стало любопытно, было ли твое слияние с другим напрямую связано со стрессом, или нет. — Я стараюсь этого не делать, — признался Уилл через мгновение. Он сделал еще глоток вина, чтобы успокоиться. — Кто-то однажды обвинил меня в том, что я смеюсь над ним. — Да, я заметил, когда ты пытался заставить себя говорить по-другому. Ты осознаешь это, хотя и не можешь ничего с этим поделать, — Ганнибал держал бокал в воздухе, позволяя приглушенному свету падать на вино, придавая сочному сливовому цвету ярко-красный оттенок. — И как много Вы замечаете во мне? — спросил Уилл. Это был опасный вопрос; он хотел получить честный ответ так же сильно, как хотел, чтобы Ганнибал сменил тему. — Пожалуй, слишком много, — признался Ганнибал через мгновение. — Однако Вас не слишком беспокоит говорить об этом. — Тебя это беспокоит? — спросил Ганнибал, глядя на него. — Иногда так и бывает, насколько я знаю. — Это Вы мне так пытаетесь сказать, что ничего не можете с этим поделать? — губы Уилла дрогнули, и Ганнибал слегка рассмеялся. Это был резкий звук, который, казалось, сдерживал в себе гораздо большее. — Я, конечно, могу сдерживаться, но предпочитаю этого не делать, — на удивленный смех Уилла он продолжил. — На самом деле светская беседа создает мосты между людьми, повторяющиеся связи, которые они используют как ступеньки к более глубоким дискуссиям, которые в конечном итоге создают прочные отношения. Я никогда не был адептом этой глупости. Зачем использовать такие фальшивые манеры речи, когда можно сразу перейти к сути предполагаемого обсуждения? — Например, как Вы однажды сказали: «Как прошла лабораторная, Уилл? Я заметил, что на тебе были те же брюки, что и в прошлую смену, и ты упомянул, что должен быть там в течение пятнадцати часов». — Ты помнишь это? — удивленно спросил Ганнибал. — Это очень давний разговор. — …Я многое помню, — неохотно ответил Уилл. Он сосредоточился на еде, не желая признаваться, что помнит большую часть их разговоров. Эйдетическая память иногда была проклятием. — Ты тоже не очень хорош в светской беседе, — заметил Ганнибал, и Уилл почувствовал его обжигающий взгляд. Он старательно не поднимал глаз. — Нет, — согласился он, проглотив полный рот еды. — И все же что-то тянущееся к более глубоким, более темным водам заставляет тебя барабанить пальцами и оглядываться в поисках выхода с почти паническим выражением в глазах. — Наверное, поэтому меня все время увольняют, — сухо ответил Уилл. — Таким, как ты, не место в клиентском обслуживании — по крайней мере, не в этой стране. Американцы ожидают, что кассир будет стоять в течение восьми часов на одном месте, сканируя предметы, а при упоминании о стуле они испытывают панику из-за предполагаемой лени. Они ожидают, что работник розничной торговли, сгибая спину, будет бегать, хватая предметы, которые они могли бы взять сами, или что вы будете подавать напитки и дружелюбно относиться к каждому, кто войдет в дверь, независимо от того, насколько он неуважителен или груб. — Думаю, Вы заработали симпатию от каждого миллениала, которому когда-либо приходилось работать в сервисной службе, — сказал Уилл. — У меня довольно низкая терпимость к грубости, — сообщил ему Ганнибал, с энтузиазмом разрезая почку. — У нее есть определенный… вкус. — Значит, Вам действительно понравится агент ФБР, с которым я разговаривал, — задумчиво произнес Уилл и замолчал. Мысль о Чесапикском Потрошителе испортила трапезу, запятнала ее кровью и пресыщенностью, с которой он вел дела жизни и смерти. — Когда он обвинил тебя в том, что ты Чесапикский Потрошитель? — осведомился Ганнибал. — …Да, — он не хотел упоминать о второй встрече, о третьей смерти. О том, как он проснулся той ночью в поту и в ужасе, глядя в пустые глазницы безликого человека, и кровь капала ему на губы. Кошмары приходили вместе с осознанием того, что он видит гораздо больше, чем когда-либо хотел, заставляя его содрогаться в конвульсиях при попытке взять себя в руки. Обычно виски на два пальца делал свое дело, сопровождаемый фоновым шумом Netflix, но это было в хорошие дни. Дни, когда единственное, что он мог видеть, это лицо своего тайного поклонника, хорошими не были. — Кстати, как поживает твой тайный поклонник? — спросил Ганнибал. — Все еще тайный, — пробормотал Уилл. После ужина Ганнибал сделал два «Олд фешена», с искусной точностью разрезая кожуру. Он усадил Уилла в удобное кожаное кресло у камина в своем кабинете и, отсалютовав бокалом, сделал глоток. Уилл слегка улыбнулся, чувствуя себя на взводе от выпитого вина перед ужином и во время него, и повертел бокал в руке так, чтобы сквозь него можно было видеть свет камина. — Вы приводите всех своих пациентов к себе домой, чтобы выпить? — он слегка пошутил. — Ты считаешь себя моим пациентом? — удивился Ганнибал. Он стоял у камина, глядя на Уилла, и отблески пламени очерчивали его спину, золотистые и красновато-коричневые полосы мерцали на плечах. — Не знаю, как бы я назвал нас, — сказал он, делая большой глоток. Он выпил треть и одобрительно кивнул на вкус. Цитрусовый оттенок остро ощущался на языке. — Потому что мы еще не достаточно поговорили или потому, что ты уклоняешься от чего-то большего? — Потому что я почти уверен, что Вы по меньшей мере на десять лет старше меня, — сказал Уилл, переводя взгляд с бокала на Ганнибала. — Неужели возраст так страшен для тебя? — Я слышал достаточно от друзей, чтобы учиться на их неудачах и не совершать те же самые катастрофические ошибки. Разница в возрасте… на самом деле не работает в пользу младшей стороны. Это грязно, — они действительно вели этот разговор? Неужели Уилл действительно был таким смелым? Во всем виноват алкоголь; у Ганнибала была довольно хорошая коллекция. — Это не должно быть так. Первый шаг к обреченности ситуации — это объявление ее обреченной, — Ганнибал потягивал свой напиток, изучая Уилла. Виноват ли то свет костра, или тени, которые он отбрасывал на его лицо, но в нем было что-то голодное, первобытное, тонко отточенное и восхитительное. Уилл сделал еще один большой глоток, прижимаясь спиной к креслу. Его взгляд упал на туфли Ганнибала, на то, как твидовые брюки падали на них под прямым углом. Этот человек был настолько же аккуратным, насколько помятым был Уилл. — А Вы бы назвали «это» обреченным или нет? — Как тебе будет угодно, Уилл, — беззаботно ответил Ганнибал. — Ярлыки были созданы, чтобы дать утешение тем, кто не уверен в себе или своем существовании и месте в этом мире. Я не питаю таких сомнений относительно того, кто я и где нахожусь. Огонь весело потрескивал позади, и Уилл взглянул на него, прежде чем его глаза метнулись к лицу Ганнибала, удерживая его бесстрастный взгляд. Тишина окружила их, свернувшись, как хорошо отщелкнутый хлыст. Уилл встал и допил свой напиток, чувствуя, как алкоголь согревает его желудок. Назовите это жидкой храбростью, назовите это пьянящим чувством безрассудства, но он пересек комнату медленным, неторопливым шагом и остановился прямо перед Ганнибалом. — У меня есть привычка разрушать все потенциально хорошие вещи, — сказал он, понизив голос. — Прежние друзья и любовники в равной степени были разрушены своим восприятием твоей апатии, когда на самом деле тебе просто не хватало способности передать свою любовь так, чтобы они ее поняли, — заметил Ганнибал, и Уилл медленно кивнул, не отрывая взгляда от его губ. — Их лица связаны с лицами других людей, о которых я предпочел бы забыть. — Никаких устойчивых барьеров на костяной арене твоего черепа? — пробормотал Ганнибал, подстраиваясь под его тон. — Никаких. — Ассоциации, которые преследуют тебя, встают в ряд с твоими истинными чувствами, пока ты не теряешь возможность определить, что принадлежит тебе, а что принадлежит кому-то другому? — Мне это отвратительно, — сказал Уилл, и голова Ганнибала склонилась вниз. Между ними осталось совсем немного пространства. — Шокирован собственными чувствами, напуган ассоциациями. Как ты можешь видеть такие ужасные вещи и понимать их так глубоко? — жар, исходивший от Ганнибала, обжег Уилла, заставив его затаить дыхание от внезапно охватившей потребности. Он хотел прикоснуться, взять. — Как Вы меня видите? — поинтересовался он. — Я полагаю, что твои сверстники обращались с тобой как с прекрасным фарфором, который подают только для особых случаев и бережно хранят. Аккуратно использованный, вымытый вручную и вернувшийся в антикварный шкаф собирать пыль до следующего дешевого трюка, — рука, в данный момент не занятая напитком, поднялась и прошлась вдоль челюсти Уилла, скользнув в его кудри. Глаза Уилла закрылись, затем лениво открылись. — Но я хочу знать, что думаете Вы. — Ты тот самый Мангуст, которого я хочу видеть в своем доме, когда появятся змеи, — сказал Ганнибал. Уилл рассмеялся, оскалив зубы. — Не самая романтичная вещь, которую я слышал. — Ты здесь не для романтики, — хрипло сказал Ганнибал. — Зачем я здесь? — бросил вызов Уилл. — Ты здесь, потому что не можешь успокоить свой разум, и на самое короткое мгновение тебе хочется, чтобы кто-то другой взял все под свой контроль. Ты хотел бы выключить зеркала, которые отражают мир вокруг тебя и усиливают его в твоей голове до такой степени, что ты перестаешь видеть реальность. Уилл заартачился от того, с какой лёгкостью, с каким спокойствием это было сказано. Неужели его разум так быстро обнажился? Неужели его было так легко свести к психоэмоциональной оценке? Ганнибал откинул голову назад и допил свой напиток, пространство между ними исказилось янтарной жидкостью в бокале. Он взял оба бокала и исчез из комнаты, оставив Уилла перед камином с шипящей ртутью в жилах. Уилл услышал его шаги, когда он вернулся, но не сделал ни малейшего движения, чтобы обернуться. Ему и не нужно было этого делать. Ганнибал подошел ближе, и его тело призрачно возникло позади тела Уилла, почти рядом, но не совсем. Если бы Уилл откинулся назад, то смог бы прижаться к нему, демонстрируя своего рода приглашение забыть обо всем на короткое время, позволить кому-то другому взять на себя командование и увидеть все внутреннее уродство без страха или отвращения. Он засунул руки в карманы и тяжело сглотнул, не в силах ни откинуться назад, ни упасть вперед. — Я думаю, — сказал Ганнибал голосом, ласкающим слух, — что мне следует вернуть тебя домой. — Я Вас напугал, доктор Лектер? — Напротив, я думаю, что ты напугал сам себя, — рука Ганнибала поднялась к его плечу, мягко сжала и скользнула по рубашке, остановившись как раз над тем местом, где Чесапикский Потрошитель оставил свой ужасный след. Его прикосновение задержалось, затем исчезло, и он направился к двери. — Я возьму ключи. Обратный путь прошел в тишине. Из-за повышенного ли пульса, который отказывался успокаиваться независимо от того, как долго он сидел, или жара от алкоголя, таившегося под его кожей, но поездка прошла быстрее, и по указаниям Уилла Ганнибал заехал на парковку у жилого комплекса. Он поставил машину на стоянку и посмотрел на Уилла. Выражение его лица было скрыто в темноте автомобиля. — Спасибо, — сказал Уилл, выходя из машины. Ганнибал помог ему вытащить велосипед из багажника. Из-за неловкого маневрирования их руки наткнулись друг на друга, и Уилл выпрямился; изогнутый и структурированный металл был лучшим барьером в данный момент. Ганнибал закрыл багажник и изучающе посмотрел на него, его глаза были тревожно спокойны. — Постарайся хорошенько выспаться, Уилл, — сказал он. — Если я доставил тебе неудобство… — Нет, — быстро заверил его Уилл. — Я думал о твоей бессоннице, и у меня есть идея, если ты хочешь ее услышать, — Уилл подкатил свой велосипед к тротуару и остановился, глядя на Ганнибала, стоящего у водительской двери машины. — Хочу. — Ты пользуешься особым лосьоном после бритья с резким запахом. Иногда запахи оставляют последствия в виде головных болей, головокружения, ассоциаций обстоятельств. — Какое отношение мой лосьон после бритья имеет к моим снам? — недоумевал Уилл, сбитый с толку. — Запах словно из бутылки с изображением корабля. Если тебе снятся плохие сны, я бы посоветовал сменить лосьон. Ганнибал сел в машину и уехал, оставив Уилла озадаченным, немного пьяным и более чем смущенным. Он сказал себе, что смутился из-за упоминания о своем лосьоне, а не потому, что был в шаге от того, чтобы переспать со взрослым мужчиной.